В ЧЕРНОБЫЛЬ ЗА ЗУБАМИ

РАССКАЗ

 

Полдень. Солнце уже стояло над сосновым лесом, и тень от него тянулась к полевой кухне. В печи дрова плохо горели, и дым стелился по земле. Возле неё сидели два уже не молодых солдата, призванных из запаса. Один повыше, покрупнее телом, с рябоватым лицом и светлыми отвислыми мочками ушей смотрел в сторону сидевшего на сломанном ящике напарника. Чуть улыбнувшись, спросил:

— Ты почто, Митрий, совсем без зубов? Или твоя супруженька нечаянно по ним звезданула?

Солдат, к которому были обращены эти слова, немного поморщился, как от зубной боли, отчего на небольшом лбу собралась гармошка морщин:

— Н- е, н-е, — протянул он и языком пошарил у себя во рту. – Ну, ты чего ко мне с этими зубами постоянно пристаёшь, твои что ли? — он нервно бросил в бачок с водой неочищенную картофелину и раздражённо встал с ящика. — Дурень ты городской, Василий, другого я не скажу. И чему только тебя в техникуме учили? — продолжил он, доставая из кармана мятую пачку сигарет «Прима». Облизал языком кончик сигареты, чтобы не прилипала к губам, прислушиваясь, потряс коробком спичек, прикурил. — Сколько нам до дембеля осталось, ты знаешь? — Он достал из нагрудного кармана календарик за 1986 год и стал считать, шевеля тонкими губами: один, два, два с половиной месяца. Ничего себе, ёкарный бабай, тут так закоптимся, что дома не узнают. Ты, балбес, знаешь, о чём вчера комбат говорил? Так я тебе скажу. Весь наш спецхимбатальон перебрасывают на станцию. По его словам, там меньше радиков, чем здесь, в этом лесу, где не видно ни одной птицы! — После этого он нехорошо, нецензурно, вспомнил чью-то мать.

– Ладно, не кипятись, — оборвал его Василий, — нервная система не восстанавливается. Береги эти самые нейроны, дома пригодятся, твоя думалка тебе ещё понадобится. А пока садись и выполняй важное правительственное задание, личный состав к вечеру должен быть накормлен!

Они молча чистили картошку и бросали в воду, брызги летели в разные стороны, жёлтый песок жадно впитывал влагу.

 

Деревенька худо-бедно отсеялась. Председатель колхоза с самого утра дал телефонограмму в район, что план по севу выполнен. Стряхнул невидимую пылинку с рукава нового пиджака и крикнул в полуоткрытую дверь:

— Маша, найди мне срочно нашего агронома Максима Петровича. Да свяжись с мехмастерскими, спроси, там ли Дмитрий Слугачев? Пусть включает пятую передачу и ко мне срочно в кабинет. А то я через час уезжаю в район на конференцию по животноводству.

Секретарша, ещё не отошедшая ото сна, слушала с приоткрытым ртом.

— Ты вот что, рот-то закрой, а то ненароком галка залетит,— председатель широко зевнул, спать ему тоже хотелось.

Голова с косичками исчезла, и в приемной зазвенел голосок девушки:

— Михаил Потапович, доброе утро! Там далеко Слугачев? Пусть, как только приедет, сразу прямиком к Максиму Петровичу в кабинет! Нет, не провинился. Утром звонили из военкомата.

Через полчаса Дмитрий стоял на высоком крыльце колхозного правления и небольшой палочкой, подобранной тут же, тщательно счищал налипшую грязь с кирзовых сапог. Проезжавшая мимо машина посигналила, и кто-то махнул рукой из синей кабины.

Всё было привычно и знакомо. Дмитрий стоял и смотрел на кусты сирени, посаженные два года назад, которые хорошо прижились и стояли плотно, образуя непроходимую изгородь. Глаза резанула зелень травы, ковром подступавшая к стене здания. На самом коньке крыши, поддаваясь ветерку, живился красный флаг. В начале улицы, поднимая уличную пыль, ехал гусеничный трактор. Было видно, как большая лохматая собака с хвостом в виде кренделя бежала за ним.

Он немного потоптался на месте, потянул дверь на себя и оказался в полутёмном коридоре. Под потолком мигали лампы дневного света, отбрасывая скудный свет. Из-за двери директорского кабинета слышался голос диктора:

— На многих территориях страны успешно прошёл весенний сев, и по прогнозам специалистов ожидается хороший урожай зерновых.

Сдёрнув с головы куцеватую фуражку и комкая её в руке, Дмитрий оказался в приёмной. Секретарша сидела за столом и красила глаза. При виде Слугачева она подняла голову:

— А-а, пришли, проходите! Максим Петрович вас ждёт, ему надо в район по делам, торопится, так что не задерживайте.

Лёгкий ветерок слегка трепал белые занавески на окне. Хозяин кабинета, видя растерянность Слугачева, сделал жест рукой, приглашая присесть:

— Проходи, не стесняйся! Садись на стул, надо с тобой потолковать об одном деле.

Слугачев отодвинул стул и присел на его краешек, немного вытянув почерневшую от майского загара шею.

— Вот что я тебе скажу, — председатель зачем-то придвинул к себе кожаную папку с золотым тиснением. – Звонили утром из военкомата, попросили тебя до обеда быть там.

— А зачем, не сказали, Максим Петрович? – голос у Слугачева от напряжения дрогнул.

— Да шут его знает, может, так просто, для проверки документов. А ты когда был на военных сборах последний раз?

– Ни разу не был, товарищ председатель, как из армии вернулся. Это, почитай, годов так двадцать будет.

Председатель поёрзал на стуле, отчего тот застонал под его весом.

– Напомни мне, какая у тебя военная специальность?

— А вы что, не знаете? Механик-водитель танка Т-60. Кстати, самая лучшая техника в то время, — Слугачев улыбнулся, показывая тёмный провал беззубого рта.

– Ну, ладно, ладно, ты всё понял? — председатель на прощание протянул руку. Слугачев встал со стула и, натянув фуражку на самые уши, обрадованный, что председатель не допытывал его о позавчерашней выпивке в мастерских, сказал:

— Сейчас сразу домой! Возьму военный билет и в район.

Пыльный маленький автобус трясся по ухабистой и разбитой дороге. Рядом, на дерматиновом сиденье, царственно восседала доярка Евгения Кочнева. Её грудь на ухабах колыхалась. Он косил на неё глазом, и Евгения, перехватив взгляд, толкнула его локтем в бок.

— Ты чего, бесстыдник, глазищами зыркаешь, как таракан запечный?

— Да больно у тебя грудь хороша, соседка, не скрою своего интереса, — Дмитрий поёрзал на сиденье.

— А у твоей Раисы что, меньше? Баба она у тебя тоже сдобная!— и засмеялась, отчего у глаз стали заметны лучики морщин.

Автобус проезжал по дороге, окружённой плотной стеной дремучего леса. Ветки деревьев хлестали по стёклам, норовя своими лапами попасть в салон. Справа, меж высокого сосняка, виднелась делянка. Облупленный, со следами красной краски, трелёвочник с натугой выбрасывал в прозрачный воздух клубы дыма. Большая, в два обхвата сосна всячески сопротивлялась ему, не желая быть отправленной в переработку на комбинат, где она будет превращена в серый упаковочный картон. Дмитрий проводил её глазами, вздохнул:

— Да, губим лес почём зря, нет хозяина на всё это добро.

Раиса усмехнулась, показывая ровный ряд зубов:

— Тебе-то что до всего этого! На наш век хватит, а потом хоть трава не расти! Ты мне лучше скажи, зачем все работают на один карман?

— Как на один карман? — переспросил Дмитрий.

— Ты чего, совсем недотёпа? – Смотри, — она вытянула перед его носом свой указательный палец, напоминающий строительный гвоздь. — Работаем всей бригадой, боремся за надои, а премии получать — одна Евдокия Матвеева. Ей и путёвку на курорт, и грамоту к празднику. Уразумел? — она еще разок потрясла пальцем.

Автобус напоследок подбросило на ухабе, и он бойко выскочил из леса.

Районный городок был похож на многие другие, так же разбросанные по российским весям. Улицы разбегались в разные стороны от городской площади, словно ручейки в ненастную погоду. Деревянные дома теснились друг к другу. Тот, кто жил побогаче, обзавёлся оцинкованной крышей, и они блестели, отражая солнечные лучи.

Дмитрий вышел из автобуса и оказался как раз напротив военкомата. Неказистое кирпичное здание с обкусанными углами и высоким крыльцом стояло обособленно. До революции там проживал купец Глонягин, торговавший лесом, и дела у него шли совсем неплохо. Но случилась напасть, революция. Гегемоны, долго не думая, всё экспроприировали, а самого его отправили в лагерь, на перевоспитание. Так и сгинул купец. Сначала в его доме обосновалось коммунальное хозяйство, потом управление культуры, и только в шестидесятых его передали военкомату.

Он поднялся по скрипучим ступеням, держась за отполированные руками перила с точёными балясинами. Дверь поддалась не сразу, только со второй попытки. Заскрипев давно не смазанными петлями, впустила его на первый этаж. Прапорщик шёл ему навстречу, уткнувшись в бумаги.

— Не подскажете, как пройти к военкому? – спросил Дмитрий. Тот, не останавливаясь, махнул рукой в конец коридора.

Военком, в чине майора, с голубыми петлицами сидел возле окна и смотрел на улицу, на драку двух кобелей. Шерсть у них стояла дыбом, собаки скалились, обнажая крупные клыки. Один, который был покрупней, подпрыгнул и всей своей массой придавил другого кобеля.

— Вот дают, дерутся не на жизнь, а насмерть — никто сучку уступать не хочет. Она там, дальше стоит, за сараем, наблюдает, чем всё закончится. Кто победит, тот и будет её ухажёром. Вот это сила, так называемый основной инстинкт продления рода!

С сожалением, что не досмотрел развлечение, воззрился на вошедшего:

— Как фамилия?

Услышав ответ, он стал что-то искать на столе, перебирая бумаги.

— Вот, нашёл приказ! — он приподнял серую бумагу с печатным шрифтом. – Поедешь в Чернобыль, наверное, слышал, где это находится. Военные сборы будут проводиться в течение полугода. Осенью, как раз к уборочной, вернешься, даже по дому не успеешь соскучиться. Сейчас поднимись на второй этаж, там врачи сидят, посмотрят тебя. Ну, я вижу: ты совсем гвардеец! Вопросы есть?

Майор, не услышав ничего в ответ, только махнул рукой и стал смотреть в окно, где всё ещё шла собачья свадьба. На шум драки из соседнего дома выкатилась на крыльцо какая-то тётка. Лицо красное, испитое, в руках она держала суковатую палку и так сильно кричала, что было слышно в кабинете:

— Кобели проклятые, с ума все посходили!

Она, сильно взмахнув палкой, бросила её, но та, не долетев до собак, упала в небольшую лужицу, оставшуюся после позавчерашнего дождя. Немного кособочась, она поплелась обратно.

В большой и светлой комнате, окна которой выходили на главную улицу, скучали два врача. Мужчина, немного полноватый, с копной чёрных, как у цыгана, волос, с большим носом, который властвовал на лице, сидел небрежно и покачивал ногой.

Женщина находилась в том опасном возрасте, когда даже наблюдательный человек затруднился бы определить, сколько ей лет. Она смотрелась в небольшое круглое зеркальце и пальцем разглаживала на высоком лбу волнистые морщины. Белый халат её был застёгнут на все пуговицы, до самого подбородка, но даже такая небольшая хитрость не могла скрыть морщинистую шею.

Мужчина-врач осмотрел с ног до головы вошедшего и спросил, немного растягивая полноватые губы:

— Любезный, если вам не трудно, представьтесь. Как фамилия?

Слугачев назвал свою фамилию.

— Ну, что же, совсем хорошо, будем проводить медосмотр вместе с Ираидой Васильевной. — Та, услышав это, приветливо кивнула головой. – Итак, на что жалуемся, любезный? Подходите поближе.

Слугачев, немного смущаясь, подошёл к столу.

— Почки не беспокоят? — и доктор несколько раз стукнул по спине так, что у Слугачева что-то загудело внутри. — Ночью крепко спите? Хорошо, сделайте несколько приседаний и подойдите ко мне, давление померяем.

Пока он делал эти манипуляции, Слугачев бросил взгляд в окно, где протекала сонная жизнь провинциального городка. По разрытой накануне улице тащился небольшой грузовичок, набитый доверху струганой доской. Передние колёса попали в траншею, машина накренилась, и доски покатились через кабину на землю. Водитель с испуганными глазами, плохо понимающий, что произошло, стал бегать вокруг машины, сдёрнув кепку. Как обычно бывает в таких случаях, сразу же собралась толпа зевак. Уличный гам влетел в полуоткрытое окно.

— Ираида Васильевна, не в службу, а в дружбу, гляньте, что там опять стряслось? Случаем, там никто не пострадал?

Радостная, что на неё обратили внимание, она на цыпочках подошла к окну.

— Да всё в порядке, этот Пермяков, видимо, опять с похмелья сел за руль. Предупреждали ведь мы его на комиссии: «Не пей, иначе всё плохо закончится!», и на тебе, случилось! Хорошо, что никого не задавил!

– Спасибо, коллега! Продолжим осмотр товарища Слугачева. Давление хорошее, хоть сейчас прямо в отряд космонавтов. Так, у меня вопросов больше нет, идите к Ираиде Васильевне, она продолжит осмотр и сделает заключение на предмет вашей годности к сборам.

Слугачев, на ходу заправляя выпроставшуюся из штанов рубаху, подошёл к столу, за которым восседала врачиха. От неё зависела дальнейшая его судьба.

— Жалоб особых нет, я так понимаю. У вас, Слугачев, такой возраст, когда ещё рано думать о болезнях.

Она бросила взгляд на своего коллегу, который был увлечён развивающимися на улице событиями.

— Ну, будут у мужичка неприятности, точно можно сказать! Приехал сам начальник милиции Агафонов, а он такие выезды особо не любит! Точно скажу, лишит прав года на два.

— Прилягте на кушетку! — попросила она, достала из кармана небольшой никелированный молоточек и поводила им перед самыми глазами Слугачева. – Достаньте пальцем нос! Так, ладно, вставайте, — она вся источала благополучие. — Проверим зубы. Слугачев открыл рот так, что хрустнуло в челюсти. Врачиха замерла, уставившись в провал рта.

— Зубов совсем нет?— удивилась она.

— Нет! Чуть заболит, я его сразу шёл удалять, шибко боюсь бормашины, — с виноватой улыбкой ответил он.

— Выйдите в коридор, пожалуйста, мы немного посовещаемся и пригласим вас. Слугачев протопал своими сапогами по давно не крашеному полу, оставил врачей совещаться.

— Ну и чего делать будем, уважаемая Ираида Васильевна? При таком состоянии полости рта армия ему строго противопоказана. А вы как считаете?

Она кокетливо приподняла плечики:

— Не знаю, что и ответить, пусть военком принимает решение, это как раз по его ведомству набор проводить.

Ираида Васильевна потянулась к телефону, стоявшему на самом краю стола, стараясь подчеркнуть при этом линии своей талии.

Слугачев стоял перед военкомом, и в голове проносились варианты дальнейшей его судьбы. О Чернобыле он немного слышал от своего бригадира Павловича, дальние родичи которого проживали поблизости в Белоруссии.

Как-то заехал в мастерские проверить масло в двигателе. Только соскочил с подножки трактора, тут как тут стоит Павлович и дружелюбно светится карими глазами.

— Пойдём, посидим, перекурим!

— Да некогда, Павлович, работа, в коровнике заждались.

— Ну, ничего! Немного подождут, от этих баб ничего не убудет,— он за рукав потянул Слугачева в спасительную прохладу бытовки. – Хочу с тобой поговорить на такую тему. -Расстегнув верхнюю пуговицу вдруг ставшей тесной в горле рубахи, он задумчиво произнёс: — Ты про атомные станции слыхал?

— Вроде есть такие где-то, — недоумённо ответил Слугачев

— Ты не обижайся! Спросил по причине того, что родичи написали, будто у них недалеко атомная станция взорвалась. Они, правда, неоткрыто, а так, намекнули. Но для смышлёных понятно.

Слугачев слушал вполуха. Зачем это нужно ему знать? Это далеко, отсюда не видать. Здесь тайга, всё спокойно. Жизнь течёт размеренно, без особых потрясений, да, впрочем, зачем они нужны? Так и недослушав бригадира, махнул ему рукой на прощанье, толкнул обитую серым войлоком дверь и оказался во дворе, залитым дневным светом. Совсем недалеко пасся серый крутолобый бычок с упрямыми завитушками на лбу. Он без конца дёргал веревку, которая не давала ему свободы. Она была привязана к тяжёлому ржавому шкворню, вбитому в землю. При виде Слугачева, он замотал головой, показывая небольшие рожки.

От такой идиллии потеплело в груди: Слугачев только один раз за всю свою жизнь отлучался из дома, когда его всей деревней провожали на службу, в армию. Он даже не бывал в райцентре: совсем не было нужды туда ездить. К новому учебному году жена с соседкой отправлялась туда по магазинам пройтись, сделать покупки детям. А он сиднем дома сидел, да в сарае что-нибудь мастерил. Любил рубанком пройтись по доске так, чтобы стружка в кольцо закрутилась да запах оставила. Всегда казалось Слугачеву, что жизнь так размеренно и пройдет своим чередом, не меняясь из года в год.

Военкома также терзали тяжёлые мысли. План по призыву надо выполнять, если будет недобор, по головке начальство не погладит. Он разжал свои губы и снисходительно улыбнулся:

– А дома чем ты питаешься?

Слугачев натянуто улыбнулся:

— Да так, обычно, щи да каша — еда наша. Пища простая, деревенская. Особых изысков нет.

— Ну, ладно, поедешь в Чернобыль, там тебе зубы вставят за счет Минобороны, понял?

— Ну, как тут не понять? Мне приказано, значит, выполню.

Через месяц, пройдя в уральском городе Златоусте курсы, где ему и товарищам по батальону пояснили, что такое радиация, эшелоном доставили их в село Оранное. В голове сидела и не давала покоя мысль о том, что наша армия всегда готовилась к ядерной войне, но почему-то не была готова к действиям в условиях радиоактивного загрязнения.

Офицер в чине подполковника в учебном классе водил деревянной указкой по плакату, закреплённому на белой стене, поясняя:

— Вот что, товарищи солдаты, объясню коротко, но понятно, чем отличается атомный взрыв от Чернобыльской катастрофы, – он стукнул концом указки по столу.— В первом случае имеется высокая температура, ударная волна и радиационное поражение местности. На Чернобыльской атомной станции произошло обрушение крыши и небольшой выброс радиоактивных элементов в атмосферу. У нас есть всё необходимое для локализации этой аварии. Там, на месте, получите защитные средства. Вопросы есть?

В классе висела гнетущая тишина. Слышно было, как за окном проехала грузовая машина, стуча деревянными бортами.

 

Солдаты дочистили картофель и, взявшись вдвоем за ручки алюминиевого бачка, высыпали содержимое в кипящую воду полевой кухни.

— Вот, зараза, и сигареты подмочил! — Дмитрий раздосадованно полез в карман, вокруг которого растекалось тёмное пятно.

– Да не волнуйся, покуришь моих, — Василий протянул сигареты и, скосив в сторону, проговорил: — Вот нам кого только и не хватало! Кладовщик, собственной персоной пожаловал! И вроде бы трезвый, хотя по походке и не узнаешь.

Осторожно ставя ноги, обутые в офицерские сапоги, к ним приближался сержант Квасов. Одарив их улыбкой белоснежных зубов и выдохнув запах карамели, спросил:

– Ну, господа хорошие, ужин по расписанию?

– Да всё в норме, картоху в котёл загрузили, рыба жарится. Впрочем, хочу тебя спросить, – Василий скользнул взглядом по новым сапогам Квасова,— а почему рыба не первой свежести, так сказать, пониженного качества? Ты когда её со склада нам выдавал, хоть бы для порядка нюхнул. Сразу определил бы кисловатый запашок, да в глазки ей глянул бы, они уже помутнели давно. Ты, Квасов, я смотрю, второй день ходишь мутный, как эта рыба. Смотри, доложу замполиту, будешь со всеми на станцию ездить, с отбойным молотком развлекаться.

Квасов немного опешил и, собравшись с духом, пошёл в наступление:

— Ты мне зубы не заговаривай! Рыба свежая, недавно в Киеве с продовольственного склада получил. И не надо провокационных разговоров затевать!

Он немного потоптался на месте и пошёл в сторону небольшого леска, состоявшего из тонкоствольных сосёнок.

Дмитрий, присев на корточки, чертил на песке какие-то знаки.

— Слушай, Василий, сегодня у меня последний наряд на кухне, завтра еду со всеми на станцию.

— А что случилось? – удивился Василий.

— Вчера, после развода, ко мне подошёл комбат и сказал, что я поеду разбирать завалы на станцию.

— Вот чёрт, — огорченно махнул рукой Василий, лицо его сразу посерьёзнело, уголки губ упрямо потянулись вниз, — какая тебе там работа! По логике вещей ты не должен вообще быть призван, по причине полного отсутствия зубов. Ты понял, дуралей? — Он постучал указательным пальцем по лбу Дмитрия. — И никто тебе здесь зубы не вставит, не до тебя, мы тут совсем маленькие пешки, а небожители, — он своим перстом ткнул в небо, — за нас с тобой всё давно решили. Вот так-то, удалец-стрелец! Коптись и не портись во веки веков! Аминь.

Утром земля тяжело вздыхала оттого, что по асфальтовому шоссе двигалась тяжёлая техника. В низинах ещё прятался ночной туман, он окутывал небольшой кустарник, словно прозрачная вата. Клубы дыма висели в ломком воздухе.

Машины заграждения на базе танков нещадно чадили своими соляровыми двигателями. Они были похожи на железных мастодонтов с длинной клешнёй, готовых вонзиться в тело и вырвать плоть. Вслед за ними катили и наматывали на колёса чёрный асфальт несколько бронемашин на колесном ходу. Их длинные тела зелёного цвета сливались с яркими красками набиравшего силу лета. Замыкали колонну грузовики с солдатами. Хмурые лица их были сосредоточены. Такие лица обычно бывают у людей в предчувствии опасности.

Думал ли тогда Дмитрий Слугачев, что, спустя несколько лет после Чернобыля, судьба будет испытывать его, мотая по больницам и госпиталям. Он много раз спрашивал себя: «Надо ли было ездить в Чернобыль?» и утешал себя единственной мыслью: «Если не он, то кто же?»

Зубы он себе вставил только через десять лет…