ПОЭЗИЯ – ПОЛЕ ДЛЯ ВЕЧНОГО БОЯ

 

Такие люди иногда валяются на дорогах.

Но такие поэты на дороге не валяются.

Не прогляди этого поэта, Самара.

И ты не прогляди, Россия.

Мы же тебя называем Россией-матушкой.

Так будь матерью своим поэтам.
Евгений Евтушенко

 

 

* * *

Русь моя! Туман, поверья,
Пыль таинственных времён!
Как преступник к высшей мере,
Я к тебе приговорён.
К шуму сосен, к скрипу ставен,
К зову птиц издалека,
И к твоим тропинкам тайным,
Проходящим сквозь века.
Пусть порою путь без веры

Выпадает мне во мгле…
От всевышней смертной меры
Нет спасенья на земле.
Принимаю шум ненастья,
Свет звезды и крик ворон…

К наивысшей мере счастья
Я судом приговорён.
Мир вам, рощи да излуки,
Шелест, шёпот… Камыши…

Навсегда. До смертной муки.
До бессмертия души!

* * *

Надрывается ветер заблудший,
Колобродит всю ночь в камыше.
И чем хуже погода, тем лучше

Почему-то теперь на душе.

Ничего, я с дороги не сбился

И совсем не знаком с ворожбой.
Я в счастливой рубахе родился

И снимал её только с тобой.

А теперь возле дома слепого
Я хожу, словно вор, без огня…
Хорошо, что ты любишь другого,
Как когда-то любила меня.

Хорошо, что без боли и страху
Ты мне машешь рукой на ходу,
Что мою голубую рубаху

Носит пугало в вашем саду.

* * *

Я воду ношу, раздвигая сугробы.
Мне воду носить всё трудней и трудней.
Но как бы ни стало и ни было что бы,
Я буду носить её милой моей.
Река холоднее небесного одра.
Я прорубь рублю от зари до зари.
Бери, моя радость, хрустальные вёдра,
Хрусти леденцами, стирай и вари.
Уйду от сугроба, дойду до сугроба,
Три раза позволю себе покурить.
Я воду ношу – до порога, до гроба,
А дальше не знаю, кто будет носить.
А дальше – вот в том-то и смертная мука,
Увижу ли, как ты одна в январе,
Стоишь над рекой, как любовь и разлука,
Забыв, что вода замерзает в ведре…

Но это ещё не теперь, и дорога
Протоптана мною в снегу и во мгле…
И смотрит Господь удивлённо и строго,
И знает, зачем я живу на Земле.

ПОЭЗИЯ

Не надо искать в ней какого-то лада,
И Виктора звать непременно ВиктОр.
Поэзия – это сияние клада,
Зарытого там, где не знает никто.
Не надо грустить под ночную сурдинку,
Что дар не велик, что не жарки угли…

И облачко тоже бывает с овчинку,
А тень убегает до края земли.
Не плачь, что темна и убога избушка,
Что в стоге соломы не видно иглы.
Поэзия – это царевна-лягушка,
Живущая дальше полета стрелы.
Поэзия – поле для вечного боя,
Когда и в душе и на небе война,
Когда разрывается, плача и воя,
На два полумесяца в небе луна.
Поэзия, как предсказание инка,
Как память ещё не родившихся дней;
Порой она тонкая, как паутинка,
Но мир выживает, повиснув на ней.

* * *
Склоны сопок оползли,
В воду канули деревья.
Пядь за пядью край земли

Приближается к деревне.

Поздно, милый, морщить лоб,
Лодку старую латая.
Это даже не потоп,
Это ненависть святая.

В небе грозно и светло.
Напрочь срезана дорога.
Позабыв про барахло,
Люди вспомнили про Бога.

И сосед мой в небеса

Смотрит грустно, как калека…
За такие вот глаза
Бог и любит человека.

 

* * *
Обросла столица мхами,
На поток пошли гробы.
Не спасти души стихами

За пределами судьбы.

Там – рога, а здесь – копытца.
Пир в преддверии чумы…

В чёрной хате бы закрыться

Да напиться сулемы.

Не заплачет о поэте
Русь, ушедшая в полон…
В чёрной хате бы… Но дети…
Без опоры, без икон…

Боже правый! Дай мне силы,
Дай мне удали твоей,
Чтоб подняться из могилы

Посреди нетопырей.

Чтобы цепи рвать и сети,
И живьём гореть во мгле,
Чтобы знали наши дети,
Как мы жили на земле.

* * *
Скучно скитаться по датам,
Позднюю славу блюсти…

Есть куда тучам податься,
Некуда небу пойти.

Лошадь по улице скачет,
Девочка машет рукой.
Но не смеётся, не плачет
Домик над черной Окой.

Скоро запечье остынет,
Тени в ночи загалдят,
Пол превратится в пустыню,
Стены листвой зашумят.

Выйдет луна из тумана,
Даль на пороге зевнёт.
Спросит прохожая дама:
– Кто в этом доме живёт?

Скажет река на закате:
– Глупая птица! Лети!
Небо лежит на кровати,
Некуда небу пойти!

* * *
На отшибе погоста пустого,
Возле жёлтых размазанных гор
Я с кладбищенским сторожем снова
Беспросветный веду разговор.
Я сказал ему: «Видимо, скоро

Грянет мой неизбежный черёд…»
Но ответил кладбищенский сторож:
– Тот, кто жив, никогда не умрёт.
Я вернулся домой и три ночи

Всё ходил и качал головой:
Как узнать, кто живой, кто не очень,
А кто вовсе уже не живой?
Под иконою свечка горела.
Я смотрел в ледяное окно.
А жена на меня не смотрела,
Словно я уже умер давно.
В тихом доме мне стало постыло,
Взял я водку и пил из горла.
Ах, любимая, как ты остыла,
Словно в прошлом году умерла!
Я заплакал, и месяц-заморыш

Усмехнулся в ночи смоляной…
Ах ты, сторож, кладбищенский сторож,
Что ты, сторож, наделал со мной?

РОДИНЕ

Я ступаю по тонкому льду

Над твоею холодной водою.
Только чувствую: эту беду

Не утянешь на дно за собою.
Впереди – беспросветная ночь,
За спиною – полоска разлада.
Дорогая, хорошая! Прочь!
Ничего от тебя мне не надо!
Я прощаюсь с твоей красотой,
С незадачей твоей избяною…
Я не знаю, что стало с тобой,
Ты не знаешь, что будет со мною.
Не жалей, не зови, не кричи.
Никуда возвращаться не надо.
В тихом омуте стынут ключи

От небесного рая и ада.
Мне теперь что назад, что вперёд,
Спотыкаться, скользить и кружиться…
Но на веру твою, как на лёд,
Я уже не могу положиться.
Оглянусь: ты стоишь у плетня,
Ожидая, что всё-таки струшу…
И жалеешь, и любишь меня,
Как свою уходящую душу.

* * *
Не смотри, не смотри ты вослед журавлю,
Не грусти у ночного порога…
Всё равно я тебя больше жизни люблю,
Больше Родины, неба и Бога!
Возле мокрых заборов, соломы и слег
Я люблю тебя тихо и нежно –
Не за то, не за то, что, как дождик и снег,
Ты была на земле неизбежна.
Не за то, что сгорала со мною дотла

И неслышно в сторонке дышала,
А за то, что всё время со мною была,
И как смерть – мне ни в чём не мешала!

* * *
Хотя б напоследок – у гроба,
Над вечным посевом костей,
Подняться на цыпочки, чтобы
Стать выше проклятых страстей.
Подняться туда, где и должно

Всю жизнь находиться душе.
Но это уже невозможно,
Почти невозможно уже.

* * *
Я верю, я верю, а верить нельзя,
Отторгнут я жизнью и веком.
Так капелька крови, по сабле скользя,
Считает себя человеком.

* * *
Опускай меня в землю, товарищ,
Заноси над бессмертием лом.
Словно искорка русских пожарищ,
Я лечу над сгоревшим селом.
Вот и кончились думы о хлебе,
О добре и немереном зле…
Дым отечества сладок на небе,

Но дышать не даёт на земле.

 

* * *
Стучит по дороге слепой посошок,
Зима, как дыхание ада.
Как больно и грустно, что я пастушок
Большого заблудшего стада.
Грехи и сомнения бродят во мгле,
Витает не дух, а потреба.
И нас прижимает к холодной земле
Высокая ненависть неба.
Заблудшие овцы… Так будет всегда,
Ведь нет и надежды на чудо.
Ещё мы не знаем, что вспыхнет звезда

И горько заплачет Иуда…

И я поднимаю заблудших овец.
Мне большего в жизни не надо.
Куда мне вести это стадо, Отец,
Куда мне вести это стадо?

* * *
Мать честная да лыко-мочало,
Да звенящая попусту гнусь.
Перепутав концы и начала,
Я не знаю, на что пригожусь.

То целую икону святую,
То нечистых дразню, как гусей.
И прощаю врагов подчистую,
И гною по темницам друзей…

То умен, как последнее слово,
То – Емеля, дурак, ветрогон.
Гой ты Русь! Золотая подкова,
Под которой сидит скорпион.

И по сёлам, где слёз не осталось,
По сурепке и по лебеде
Темнота, перешедшая в святость,
Разошлась, как круги по воде.

Хохотали по просекам черти,
Обрывалась волшебная нить.
Равновесие жизни и смерти
Я хотел на земле сохранить.

Ты прости меня, батюшка милый,
За вороний бессмысленный грай…
Ты меня из холодной могилы

Не пускай в нарисованный рай.

И пускай мною песенка спета

На идущей под воду корме.
Я люблю темноту после света

И рождение света во тьме!

 

* * *
Я умру – и сожгите дотла,

Всё моё – в голубом или в белом,
Чтобы эта страна не могла
Стать душою моей или телом.

Вот такая случилась беда.
Тетиву отпускаю тугую.
Я любил свою родину, да,
Но страну бы я выбрал другую.

* * *
Чётки дней перебираю,
Жгу последнюю свечу.
«Умираешь?» – «Умираю».
«Оставайся» – «Не хочу».

Я не плачу, Бога ради,
И не рву земную связь.
На столе лежат тетради,
Как живые, шевелясь.

Все страницы дышат бредом.
Их не сжечь, не утопить.
Между тем и этим светом
Невозможно долго жить.

* * *

Мне прилечь бы, пасмурная родина,
Под кустом растаять, как сугроб…

Чтобы снова белая смородина
Красной кровью капала на лоб.

 

Чтоб забыть всю злость и наущения,
Жажду мести, ставшую виной;
Чтобы белый ангел всепрощения,
Словно дождик, плакал надо мной.

 

Чтоб платить и ныне, и сторицею
За судьбу, сиявшую в глуши;
Чтобы гуси плыли вереницею
В небеса распахнутой души.