ХРОНИКЁР
Деревенская улица была заполнена шумом и криками, солнечные лучи прореживали пыльные клубы, играя светом. Лето увядало, а день клонился к закату.
Толпа детей издевалась над дедом:
– Вова-хроник, Вова-хроник, Вова-хроник!
Маленькие черти резвились вокруг старика, прыгали и смеялись, сплетая странный театр из узоров теней.
Дети смеялись. Старик плакал и смеялся вместе с ними.
– Живые? Живые. Ребятки, живые, – неслышно себе под нос лепетал он.
– Живые ребятки, живые…- мальчишки не слышали его. – Толик, Сеня, Митя, Ванечка, Коленька, живые ребятки.
Дети кружились вокруг деревенского дурачка, а старик крутил у головы правой рукой, будто крутя ручку мясорубки.
– Вова-хроник, Вова-хроник, Вова-хроник!
– Живые… Живые! Ребятки, живые.
Но мальчики его не слышали, кроме одного.Он остановился и спросил, играясь:
– Вова-хроник, а почему ты ТАК говоришь про нас?
Дед остановился и подошёл к мальчику, среди морщин блестели почти высохшие слёзы.
– Вы все умрёте, Митенька, вы все умрёте, – старик притронулся к щеке мальчишки, проверяя, настоящий ли он.
– Я Серёжа!
** *
Обычное деревенское жаркое, пыльное лето. Тёплыми ночами мотоциклы рыщут по улицам лучами фар, а ранние зори пахнут парным молоком. Взрослые сразу на работу, а вечером в свой огород, дети помогают днём, а ближе к закату высыпают на улицы.
В выходной вечер молодёжь развлекается танцами, старики – разговорами, а дети – просмотром кино. Ленты были одни и те же, местный клуб был стар: деревянный пол, фанерные, складные стулья. Фильмы знали уже наизусть, порой выкрикивая фразы ещё до актёров.
В клубе работает молодой механик – Вася, по кличке Биата, потому что во время прохождения «Олимпиады-80» он умудрился сделать 3 ошибки в 1 слове, написав на афише: «Олембиата 80». Вася недавно вернулся из армии и хотел в город, но пока жил в родной деревне: помогал старикам.
Вместе с ним в каморке киномеханика обретался деда Вова. Когда-то он сам крутил кино, но теперь стал слишком стар и лишь иногда помогал Васе, но чаще был где-то рядом.
Вася вышел из клуба и закурил: к вечернему сеансу он уже подготовился, осталось дождаться. Он был парнем рослым: под два метра, рыже-жёлтые вихры взвивались чубом над выпуклым и высоким лбом, веснушки на пол-лица, огромный нос картошкой и лёгкая ухмылка, всё лицо его было крупным и мясистым. Его слегка пижонистый характер выдавали неуместные к рубашке белые кроссовки, покрашенные какой-то краской, отчего те светились в полной темноте.
Вася закурил папиросу и затянулся, внимание его привлекли крики: толпа мальчишек издевалась над дедом Вовой, парень нахмурился и оглянулся. У клуба, на жердях ограды, сидели трое из местной шпаны.
– Слышь, Корявый, – окликнул он старшего.
Паренёк быстро подбежал.
– Это что такое? – спросил Василий, ткнув в толпу детей, дразнивших деду Вову.
– Ну, так это… они ж городские, приезжие, – ответил Корявый.
– А ты чо? Объяснить им не мог? – Вася в упор посмотрел на паренька.
Колька Корявый уставился на Васю пустыми голубыми глазами, нижняя губа его отвисла, а рот был приоткрыт, затем губы сжались, в глазах загорелась мысль, лицо стало злым и озабоченным.
– Щас я им наваляю, – сказал он и повернулся к пацанам, те уже спрыгнули с изгороди, один даже схватил палку.
– Не надо, – Вася остановил его, – скажи, пусть вечером приходят в клуб, – я им новое кино поставлю, интересное, которое они не видели никогда.
– Угу.
Колёк Корявый подбежал к толпе мальчишек, окликнул парочку и начал что-то сбивчиво им говорить.
Вася-механик всё так же стоял в двери клуба, он улыбнулся городским пацанам и подмигнул им. Мальчишки заулыбались и побежали дальше по своим делам.
Вася подошёл к деду Вове и взял его за руку. Они медленно пошли к дому старика, тот начал уже успокаиваться. Пришли, ручка ворот подалась нехотя, Вася толкнул дверь, и они вошли во двор, а в дом поднялись по невысокой лестнице через летнюю кухню.
В доме было свежо и темно, лишь распахнутое окно отбрасывало солнечный прямоугольник на коричневые, блестящие от многих лет доски пола.
Вася усадил деда на диван, сам прошёл за печку к сундуку. Из него достал тёмно-коричневый парадный пиджак, из шкатулки – обёрнутый тряпкой небольшой орден. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» – прочитал Вася, орден поймал тонкий косой луч и блеснул красным знаменем.
Молодой механик умыл деда, бережно снял старую одежду, слегка умыл и причесал. Дед в это время смотрел на большую синюю раму на тёсаной бревенчатой стене – из неё на него смотрели десятки небольших чёрно-белых фотокарточек: жена, сыновья, брат, сёстры, сослуживцы. Вася суетился по дому, а пол скрипел под его весом. Старик сидел смирно, погрузившись в себя; Вася уже переодел его, остались только ботинки; он вышел во двор, чтобы начистить их.
Старик разглядывал луч солнца, в котором клубилась, извивалась домашняя пыль в бесконечном движении. Часы тихо тикали, в коридоре шумел Вася, где-то совсем рядом жужжала неуловимая муха.
Наконец Вася вошёл с ботинками в руках, они блестели от крема, дед уставился в них и будто бы даже разглядел в блике себя.
** *
В тот вечер в клубе было тесно – в зал набились городские мальчишки и деревенские. Механик Вася был на удивление нарядно одет: умыт, причёсан, в рубашке и ботинках, ещё удивительнее выглядел деда Вова.
Вася собрал его к показу: серая кепка, коричневый пиджак, на нём висел единственный орден с развевающимся красным знаменем. Старик выглядел напряжённым, левая его рука была слегка согнута и почти не двигалась, а правую он вытянул по швам. Вася посадил его отдельно от всех, в проходе, возле первых рядов, на свой мягкий стул.
Последними подтянулись Колёк Корявый, сотоварищи, они же по знаку Васи выключили свет. В зале стало шумно, Вася громко свистнул, и мальчишки затихли, Колёк не преминул раздать пару затрещин.
В зале деревенского киноклуба стало темно, луч кинопроектора разрезал пыль, а тишину разорвал сухой треск аппарата. Зазвучал глубокий низкий голос:
«Внимание! Говорит Москва! Передаём важное правительственное сообщение! Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооружённые силы атаковали границы Советского Союза! Началась Великая Отечественная война советских народов против немецко-фашистских захватчиков! Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»
Зазвучала песня, которую мальчишки слышали уже много раз:
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой».
Все замерли, в тишине зала отчётливо было слышно старика:
– Пусть ярость благоро-о-одная…- дед сбивался, не успевал за ритмом.
Серьёзный Колёк Корявый подпевал шёпотом, оглядываясь на деда Вову.Он знал, что дед – ветеран и служил в войну кинохроникёром. Там его ранило, потому левая рука его не слушалась и почти иссохла, правой же он часто крутил у головы, изображая движение ручки кинокамеры. Зачем он так делал – никто не знал, из семьи у него уже никого не осталось, только двоюродные племянники, которые приезжали редко.
Дед Вова тихо тянул песню, изредка выкрикивая отдельные слова, воображаемую ручку кинокамеры он уже не крутил.
Кадры официальной кинохроники закончились. Вася-киномеханик повозился некоторое время и вставил другую плёнку.
– А вот фильм, который снимал деда Вова, когда служил кинохроникёром на войне, – сказал Василий.
Пыль завертелась быстрее, музыки на этот раз не было, голоса тоже, только чёрно-белое кино.
На кадрах молодые ребята в военной форме толкались, шутили и улыбались, каждый старался выйти вперёд, оператор обходил их то с одной, то с другой стороны.
– Живые. Ребятки, живые, – неслышно себе под нос лепетал старик, но в тишине деревенского клуба его слышали все.
Дети замерли и смотрели на экран не отрываясь.
– Живые ребятки, живые. Толик, Сеня, Митя, Ванечка, Коленька, живые ребятки.
Камера перешла кому-то в руки, и они увидели на экране молодого, бравого парня, он, улыбаясь, отдал честь.
Дед Вова так же вскинул правую руку к козырьку кепки.
Юный, смуглый парень улыбался во весь рот, его лицо и глаза светились, приглядевшись, в нём смутно можно было узнать деда Вову.
– Ура-а-а! –неожиданно закричал старик, тихо, но все услышали.
Внезапно на экране мелькнула тень, взлетели комья земли, камера упала, множество ног пробежало перед камерой, а на заднем фоне лежал парень – оператор.
Камеру кто-то поднял, на мгновение снял лежащего на земле парня, а затем побежал куда-то вместе со всеми.
– Ура-а-а! За Родину! Вперёд, ребятки! – старик кричал, надрывно, но тихо.
Ещё один взрыв, по экрану пробежали тени, камера упала снова, на этот раз прямо в землю, несколько мгновений все рассматривали клочок земли под треск киноаппарата, чёрный кадр, белый экран.
Всё стихло, белый луч проектора кружил пылинки в воздухе.
Старик плакал, раскрасневшийся киномеханик Вася подбежал к нему и стал успокаивать – он уже пожалел о своей затее.
Из губ старика нёсся бессвязный лепет:
– Ребятки… Ура-а! Пустите. С ними. Пустите. Надо! Должен.
Вася сгрёб старика и повёл его в каморку.
Мальчишки сидели притихшие. Кое-кто из городских покраснел, но в темноте этого не было видно. Колёк Корявый гордился дедом Вовой и жалел его: когда-то в их районе он был известным человеком, о нём писали в местных газетах.
Но вот дед Вова постарел, остался без жены и слегка тронулся умом, приглашать его на праздники перестали, но деревенские всё же берегли его. Вот только городские, приезжие не знали его истории.
** *
Деревенская улица была заполнена гамом и криками, солнечные лучи прореживали пыльные клубы, играя светом и тенью. Лето уже увяло, а день ещё не торопился к закату.
Толпа мальчишек играла в войнушку, а следом за ними бежал старик, крутя правой рукой невидимую ручку кинокамеры.
Дед Вова-хроника воображал себя оператором и бежал вслед за ребятами.
Дети смеялись. Старик плакал и смеялся вместе с ними.
– Живые? Живые! Ребятки, живые, – неслышно себе под нос лепетал старик.
– Живые ребятки, живые…- мальчишки не слышали его. – Толик, Сеня, Митя, Ванечка, Коленька, живые. Ребятки!
Дед видел, что пока он крутит ручку камеры – они живы. Когда он снимал своих ребят на настоящей войне, им всегда везло, а в тот раз… Он не смог. Его ранило, и он не пошёл с ними в атаку, и все погибли, все.
Не уберёг. Не помог.
Но сейчас он рядом с ребятками, с ними. Он снимает их, и они живы, он сбережёт их. Живыми.
Уже много лет жизнь пробегала перед глазами деда Вовы кадрами чёрно-белой кинохроники.