О РЫБАКЕ-КОРМИЛЬЦЕ

И ПИЩЕ, ОТ КОТОРОЙ НЕ ПОМРЁШЬ

 

 

Чем больше проходит времени со дня Победы над фашистской Германией, тем меньше остается участников тех суровых военных событий. Число ветеранов войны и свидетелей, переживших военное лихолетье в оккупации и голодном тылу, уменьшается с каждым годом. Скоро будет некому делиться воспоминаниями об ужасах военных лет. Со временем постепенно стираются в памяти многие прошедшие события.

Стоит ли говорить, что война – это физические и моральные страдания народов, попавших под колесницу истории. Вторая Мировая война унесла миллионы жизней. Особенно значительные потери понесла наша Родина. Годы войны оставили глубочайший след в памяти населения великой страны и больно ударили по «детям войны». В числе таких детей оказался и я, семилетний мальчишка. Воспоминания о тех тягостных военных годах преследуют меня всю жизнь.

 

У детей войны не было тех радостей жизни, которые имеются сейчас у послевоенного поколения. Сегодня трудно представить, что интерес к природе у детей, живущих в то время в городской местности, зачастую проявлялся через пустой желудок. О каких деликатесах и «киндер-сюрпризах» могла идти речь, когда не было элементарного набора продуктов питания, необходимых растущему организму. Мы употребляли всё то, что может переварить желудок для утоления голода. Наиболее доступным продуктом была картошка. Картошка в любом виде: вареная «в мундире», печеная в печке, жареная на лярде или солидоле. Редко к ней добавлялась горстка соленой кильки, выдаваемой по продовольственным карточкам. Это была уже роскошь. В школе на завтрак нам давали четвертушку ломтика непропеченного пеклеванного хлеба, посыпанного пахучим жёлтым сахарным песком и стакан чуть тепленького мутноватого «чая», заваренного сушёной морковкой. Для многих ребят, моих одноклассников, это был суточный рацион.

С наступлением весны мы собирали и ели разную траву, – ранние побеги малинника, спаржи, лебеды и крапивы. Как выражался мой дедушка «переходили на подножный корм». Особую любовь испытывали к сурепке, которую называли «дикой редькой», растущей на заброшенных участках пашни. Её сочные стебли, слегка горьковатые на вкус, считались деликатесом. Затем начинала зреть клубника и земляника. Разве мы могли дождаться, когда она дозреет? Конечно, нет. Ползая по откосам холмов, поедали недозревшие ягоды вместе с розеткой. Затем обдирали крыжовник, только-только начинавший формироваться в ягоду. Горох и бобы часто шли в употребление вместе со стручками, ещё в стадии молочно-восковой спелости. Мы даже не предполагали, что существуют ранние овощи, их, по-моему, в нашей местности не разводили. Удмуртия издавна считалась «страной вечнозелёных помидор». Фруктовые деревья стали выращивать только после войны. Единственными «фруктовыми деревьями» были рябина и черёмуха, ягоды которых поспевали только осенью. Большим подспорьем был сбор грибов и рыбалка, но это дело требовало усилий и заботы взрослых. Такому труду необходимо было учить детей, а родители, как правило, всегда были заняты производством.

Мне несказанно повезло, к рыбалке меня приучил дедушка, который по возрасту не был мобилизован на фронт. Это было в 1942 году, когда шли тяжелейшие бои на юго-западе нашей страны. В конце мая, на другой же день после окончания первого класса, меня из голодного и холодного города отправили на летние каникулы в глухую деревню, где в маленьком колхозе жили и трудились родители моей матери, дедушка Петр Алексеевич и бабушка Феклинья Терентьевна. В то время мне едва исполнилось восемь лет.

Деревушка под названием Старый Балян, куда меня привезли, была из десяти подворий, расположенных на высоком берегу широкого и длинного оврага с пологими задернованными склонами, поросшими диким клубничником. По плоскому дну лога протекала мелкая, извилистая речушка Индовайка. Речка, скорее всего, была ручьём, шириной не более двух метров с низкими берегами, густо поросшими ольхой. Местами между деревьями и кустами были прогалины, где берег речки образовывал небольшие плесы, позволяющие приблизиться к проточной воде. В одном месте, где речушка делала небольшой изгиб, была запруда, образующая неглубокий округлый водоём шириной метров двадцать. В этом прудочке, напоминавшем скорее большую лужу, купались деревенские ребятишки. Здесь же были деревянные мостки, на которых женщины полоскали бельё, половики и отбеливали домотканые льняные полотна.

Бабушка Феклинья Терентьевна, видя мое бледное и тщедушное тельце, старалась отпаивать меня молочком и откармливать оладушками, благо, что у них была корова. Дед же долго на меня смотрел, сокрушенно покачал головой и промолвил: «Чем же тебя занять, внучок?». Деревенская ребятня была занята сельской работой, к которой я не был приспособлен: боронили, пололи огороды, пасли скот. Например, мой ровесник, дальний родственник Колька, пас небольшое стадо колхозных свиней. Свою работу он не любил, визгливо, по-матерному кричал на свиней и нещадно хлестал их кнутом. Мне стало жаль свиней. Я сказал Кольке, что свиньи не заслуживают такого обращения и, поступая так с ними, он есть настоящий дурак. Колька обиделся и заорал:

- Не вмешивайся не в свое дело. Если будешь мешать работать, то я и тебя выпорю этим же кнутом.

Я пожаловался на это дедушке, на что тот ответил:

- Ты на Кольку не сердись. Он Богом обижен. У него отец погиб, не успев повоевать. Эшелон, в котором его везли на фронт, разбомбили. Семья осталась без кормильца. Матери одной трудно справиться с хозяйством и прокормить четырёх детей. Коля злой, потому что голодный. Свиней-то кое-чем кормят, да они сами в поле какую-то еду находят, а ему есть нечего. Кроме чёрствой корки хлеба, испечённого наполовину с лебедой и дикой редькой, он ничего не видит. Ты его не зли и не обижай. А чтоб ты был при деле, научу тебя рыбачить. Будешь рыбку ловить и нас со старухой ушицей кормить.

Сказано – сделано. Вначале он достал откуда-то заранее приготовленный длинный ивовый прут и сказал, что это будет удилищем. Взял меня за руку и повёл на конный двор, где он работал конюхом. У длиннохвостой кобылы он выдернул из хвоста несколько волосин и скрутил из них леску. Затем приделал небольшой пробковый поплавок, а на конец лески привязал крючок, который выточил напильником из тонкой стальной проволочки. В качестве грузила приспособил небольшую свинцовую дробинку. Здесь же на конном дворе в куче навоза он накопал червяков и положил их в спичечный коробок.

С готовой снастью по крутой тропинке мы спустились к речке. Дедушка подошёл к одному из плёсов, размотал снасть, насадил на крючок червяка, почему-то поплевал на него и плавно забросил на средину ручья. Поплавок не торопясь, поплыл вниз по течению. Вдруг он дёрнулся и скрылся под водой. Дедушка тихо вымолвил: «Клюнуло», – каким-то неуловимым движением руки подсёк и спокойно вытащил из воды небольшую трепещущую на крючке рыбёшку. Это был пескарь величиной с его указательный палец.

- Видел как надо? Бери-ко сам уду и дерзай с Богом. Не велика наука, – сказал дед, благодушно улыбаясь.

Я с волнением взял снасть, подражая ему, насадил на крючок червячка, смачно на него плюнул и размашисто взмахнул удилищем. Леска вместе с крючком и насадкой тут же запуталась в ветках ольхи.

- Ничего страшного, – успокоил меня дедушка, – вначале с каждым так бывает. Ты только не дёргай за леску и сильно за неё не тяни. Снасть порвёшь. Береги крючок, других нет. Разматывай леску спокойно, не торопясь. Вот так, молодец. Размотал, а теперь насадку-то надо сменить. На разорванного червячка рыба клевать не будет. Забрасывай снасть ловчее из-под себя, а не нахлыстом, тогда она цепляться за растения не будет. Ну, давай, смелее. Вот так, молодчина.

Конечно, вначале у меня ничего не получалось, леска путалась и цеплялась за траву и ветки прибрежных кустов, но дедушка терпеливо учил меня. После нескольких неловких забросов, наконец, удалось укротить нрав непослушной лески. Где-то на четвёртый или пятый раз мне посчастливилось забросить насадку в воду на средину ручья. Поплавок плавно поплыл по течению. Сердце мое радостно колотилось. Но вот леска размоталась полностью, а поплавок стало подтягивать к кустам. Поклёвки не было. Я испугался, что крючок опять зацепится за ветки, качающиеся на воде, но дедушка, опережая мои опасения, промолвил:

- Тяни на себя. Доставай снасть плавно. Видишь, клёва не было. Эвон как нашумели, всю рыбу распугали. Она любит тишину. Забрасывай вновь – продолжал наставлять меня дед. Забросив удочку в следующий раз, я вдруг увидел, что поплавок остановился и мелкими толчками поплыл попёрек течения.

- Подсекай, – приказал мне дедушка. Я резко дёрнул удилищем, и в тот же миг из воды вылетела рыбёшка. Описав небольшую дугу, рыбка у самого бережка шлёпнулась обратно в воду, а крючок вместе с ошмётками червяка пребольно щёлкнул мне по щеке.

- Нельзя же так резко дёргать, – с досадой вымолвил мой наставник, – подсекай спокойно и плавно. Здесь успеху не будет, всю живность распугали. Пошли к другому омутку.

Выбрав следующее удобное для ловли место, дедушка доверил мне всё делать самому и не подсказывал. Я внутренне собрался, чётко помня его наставления, и сразу же выловил несколько пескариков. Радости моей не было конца!!! Это был мой первый улов, и я первый раз в жизни увидел живую рыбку, которую выловил своими руками. Гордо посмотрев на деда, я увидел, что он радостно улыбается и тоже горд за внука. Я продолжал рыбачить и кроме пескарей стали попадаться гольцы.

Голец – это такая же рыбёшка, похожая на пескаря, но не имеет чешуи, и с более длинными усами. Дедушка называл эту рыбу усачом. Усач, так усач, мне было всё равно, как она называется. Это был мой улов. Я выловил эту рыбку своими руками, и от этого мне было безгранично радостно. Позднее я узнал, что рыба усач совершенно другого вида, достаточно крупная, и в этой речке не водится.

- Ну вот, слава Богу. Наука пошла впрок. На сегодня хватит, пошли домой, покажем улов бабушке, она рыбке будет рада. Будем считать, что из тебя рыбак получится, а мне нужно идти к своим лошадкам. Завтра, если будет хорошая погода, пойдёшь на рыбалку самостоятельно, один. Береги снасть, сматывай её аккуратно, чтоб ничего не оборвать и не запутать леску, подвёл итог дедушка.

Вот так состоялась моя первая рыбалка, которую помню до сих пор с благодарной памятью о моем любимом дедушке Петре Алексеевиче.

Интерес к рыбалке у меня не пропал до конца каникул. Готовился к ней основательно. Накануне вечером отправлялся на конный двор, чтоб наковырять червей для насадки. Набивал ими до предела спичечный коробок. Клал коробок для сохранения в холодный погреб. Так научил меня дедушка. Если позволяла погода, вставал поутру рано, когда выгоняли скот на выпас. Торопясь, съедал приготовленную бабушкой оладушку, запивая её стаканом парного молока. Забирал снасть, насадку и старый эмалированный чайник, который оказался удобным садком для моего улова, и по тропинке спускался в лог к речке.

Утром в логу было прохладно, лучи солнца ещё не успевали согреть высокую траву и листву деревьев. Брюки от холодной росы моментально намокали, но меня это не смущало, а только подбадривало. На душе было радостно и спокойно. Мысли мои были только о том, будет ли сегодня удачным клёв, и оправдаю ли я доверие своего дедушки.

Вот он заветный плёс, с которого я всегда начинал рыбалку. Разматываю снасть, аккуратно насаживаю на крючок червячка и забрасываю на средину ручья. Поплавок начинает плыть вниз по течению, затем вдруг вздрагивает и тонет в воде. Есть клёв! Подсечка, и я, чувствуя сопротивление рыбки, вытаскиваю её на берег, в траву. Она продолжает биться, сверкая золотом в лучах утреннего солнца. Бросаюсь и обеими ладошками прижимаю рыбку к земле, чтоб не сорвалась с крючка и не шлёпнулась в воду. Вот это да! Первая поклёвка сегодня и сразу первая удача. Попался довольно приличный окунёк. А я и не предполагал, что такая рыба в этом ручье водится. Опускаю окунька в наполовину заполненный водой чайник, где он начинает бешено плескаться, но из чайника, да еще с закрытой крышкой ему не выпрыгнуть. Клёв начался! Обойдя, таким образом, за два часа несколько плёсов и омутков, мне удается выловить до пяти десятков разнообразной рыбьей мелочи: пескарей, гольцов, окуньков и плотвичек, заполнив ею чайник до половины. Изрядно промокший и уставший, поднимаюсь по крутому склону лога прямо к нашему подворью. Бабушка уже обеспокоено ждёт меня, разжигает печь, чтоб к приходу деда приготовить обед.

До настоящего времени я удивляюсь, как моей дорогой бабульке хватало терпения выпотрошить эту рыбью мелюзгу. Очищенную рыбёшку она аккуратненько складывала на широкую сковородку, поджаривала с обеих сторон на открытом огне русской печи и затем заливала всё это яйцами. Когда дедушка приходил на обед, на стол торжественно ставилась сковородка с этой шипящей снедью. Дедушка, погладив усы, подцеплял несколько рыбёшек ложкой, отправлял их в рот, тщательно разжёвывая вместе с косточками, съедал. Хитро улыбаясь, говорил:

- Ну, с такой пищи не помрёшь. Старуха, это же сам Бог послал нам внука-кормильца. Как же мы бы без него жили? Чем бы питались? Да, с голоду бы пухли, если б не внук! Ишь, благодаря ему, какой сытной пищей питаемся! Жареная рыба – хорошая еда! Хотя мильён штук на килограмм.

Не замечая его иронии, я весь светился от гордости. Мне от таких речей было лестно и радостно, – не зря ем дедушкин хлеб, а бабушка, лукаво поглядывая на меня, ласково говорила:

- Сам-то ты ешь, кормилец, тебе пользительно будет, быстро в рост пойдёшь и телом поправишься, а то слишком худ и слаб для сельской работы. Скоро жатва наступит, мне помогать будешь жать овёс.

С наступлением августа появились другие интересы: выходы в поле на жатву, походы в лес за грибами и малиной, но меня всегда больше тянуло на рыбалку, и, улучив подходящий момент, я бежал с удочкой к речке к своим клёвым местам.

По приезде в суетный и голодный город как приятно было вспоминать эти летние деньки. Сидя зимой в холодном классе (иногда замерзали чернила в чернильнице), я мечтал, что вновь наступят каникулы, и я обязательно поеду в деревню к деду и бабушке, побегу на речку, где ждёт меня удачная рыбалка – «мильён рыбок на килограмм». Это сытная пища и с неё не помрёшь, а только поправишься.