ДЛЯ ПАМЯТИ ВАЖНЕЙ ТВОЙ ДУХ
Перед причалом
Свеча погасла. Озареньем – ночь,
но света не было, и – не кричала
душа, и – не пыталась превозмочь
себя перед ветрами, вне причала.
Хотела море взять и – переплыть
на ветхом судне. Так, ей одиноко
на берегу молчать у стаявшей волны
от новых вод, катящихся потоком,
и слышать то, как чайки – на лету
прощаются, причал под парусами
готовится… как день – на берегу
прощается не с ними, с моряками,
а – моряки не видят сам простор…
Прощаются с причалом, с – теми,
кто слышит ветер, море и аккорд
волн и – сползание воды на мели
в песок перед единственной и той,
которая молчит, когда вода играет
и сходит вниз, и на ветрах Асоль
ещё стоит. Волна рассвет стирает.
И – чаек крики, ветер – в парусах…
И длится время, и не нужен опыт
прощания с водой. Всё — на губах!
К прощанию подталкивает шёпот:
прилив и медленное таянье волны
у – берега, когда ничто не озаряет:
ни море тёмное, ни резкие струны
аккорды, ни вода, как прибывает…
Пустое лето
Безмолвие окна, полей,
заката на исходе будней
исчезнет. И – за параллель
уйдёт всё то, чего не будет.
И медленно произойдёт
исчезновение – равнины.
Печаль погаснет, свет уйдёт.
Смысл исповеди длинной
исчезнет после. Впереди
безмолвие, круги по кругу,
и скажешь сам себе «иди».
Безмолвие – оно к испугу,
когда нет рядом никого
и ничего перед глазами…
Всё близкое – не далеко;
и темнота ползёт низами:
и поле, и прощальный круг,
и вольница. Она без поля.
И – подавляешь свой испуг
от неожиданной погони,
от крика ястреба над ним
и – расплывающейся яви
под этим небом и другим,
пытаясь, тень свою оставить,
оставить в будущее след.
Перед собою, в перспективе,
хотя бы выветренный снег, -
чтобы остался он и иней,
и – оставался, был спасён,
когда ветра. И он спасает
когда ты знаешь: это сон…
что, исчезая, он – не таял.
И ты увидел: свет в воде
и снег от вымысла. От следа
в воде вода и свет – нигде
не отражён. Пустое лето!
И след был лето позабыть.
И – облака как света опыт,
что – и вода не держит их…
Не стал разборчивее шёпот
небес, а темнота с полей –
светлее. О душе скорбящей
дожди. Не по лицу, по ней
грязь. Ты, чтобы незрячий
увидел: путник – за окном,
даль, торопя, уже не ищет,
как в темноте, а не кругом,
свет, угасая, к теням ближе.
Исповедь
Как исповедь – любая мысль.
Она – часть опыта, от – света
зависимей, чем день и высь –
от облаков в пустотах неба.
Когда однажды ты – не смог
свой опыт разложить на числа,
то ни событий в нём, ни строк
и даже исповедь без смысла,
и – память. Опыту – во вред.
И – это подтверждает память.
Он – прошлого итог, секрет
дней, наблюдающих за нами,
итогом – к будущей судьбе!
Они от точки жизни прежней.
Тогда и – смысл не в высоте,
преодоленной – бесполезной…
Для памяти важней твой дух,
когда душой владеют чувства,
когда темно и свет – вокруг
там, где ему и быть не нужно!
Он без причины и тех дней
напоминанье. Всё – впервые:
и – высота, и свет – видней,
и ветер, если ты без крыльев,
и свет такой, что – не покой
тобой владеет вместо текста.
Для исповеди – под рукой
бумаги нет. Душе нет места;
но – в темноте от света дня
есть образ вечера, и – слово,
для исповеди – шум дождя,
для записи казаться новой…
* * *
Не спуталось время, а съехало небо – осело.
Под ним темнота, и аллея, вглядеться, пуста.
Ветра не стало. В одной половине стемнело,
в другой – ещё свет, луна уже выплыть успела
по кромке деревьев, от тёмной аллеи скользя…
Прохлада аллеи доносит волненье… Бывало,
я свет упускал и не слышал, как пел соловей,
деревья шептались. Меня тишина принимала –
и вдруг пустота. Ощущение хруста, провала.
Провал в темноту. На холод из мрака аллей
к скамье одинокой ко мне выбегает собака
и – повода ищет коснуться холодной руки.
Я – не один:
исчезает присутствие страха…
И рядом она. Тишина, возникавшая знаком
тревоги, приходит, и слышишь уже не шаги.
И шёпот небес, передышка, минута свободы
и – листья трепещут, спасают меня от тоски.
И – сроки отплытья не знают мои пароходы,
когда нет воды. Где река, там не белые воды
и «белой» аллея. Луна вместо яркой звезды.
И жёлтый провал. В темноте в отдалении
плывут облака и – луна в их неярком дыму.
И – в белой аллее холодное прикосновенье
собаки как явь, когда темнота и – сомненье…
Где хрустнула ветка, она ли ждала тишину!
Приходит осень
Приходит осень и прозренье
через стекло и тусклый свет.
Осенний свет как откровенье
увидеть то, чего в нём – нет,
когда нам кажется: минуем
прощальный час, над головой…
Кто – крест накрест поцелуем
оповестит всем – мир другой,
когда в осенней мы прохладе
на холод внутренний, в тоске
перед окном к пустой ограде,
к ней на нейтральной полосе.
За той чертой и мы некстати,
как все – пронзительной тоски…
Простор молчит, а все утраты
горчат, в глазах как дым реки,
когда река безмолвьем сводит,
и – тусклый свет необратим.
Теряешь то, что свет находит,
или – сам свет к домам пустым,
когда нам, кажется, что завтра
всё тёмное всегда – видней.
Мы знаем, осенью внезапным
какой-нибудь из тусклых дней
перечеркнёт все дни, к разлуке
с последним шёпотом листвы.
Лишь будут падать сверху звуки,
и невозможность их вместить
в сознание, с дождем, в дыханье
и взглядом внутрь, в иной среде,
где новый день как ожиданья
не – к осени, к – пустой воде.
* * *
Перед закатом взгляд погас
небес. Даль искажает темень.
В ней свет, не озаривший нас,
приглушенный, самоуверен.
Саней, не видя, помнит скрип
в снегу полозьев – от мороза.
Он чувствует протяжный крик
вдогонку ветра, эхо множа.
Так, ветер – обостряет слух,
когда никто мотив не слышит.
Лишь тонкой флейтою пастух
напоминает: осень – ближе,
и – в тон заката, в полстены
Джоконда прячет тень улыбки.
Мне ближе флейта – из среды
парящих звуков, теней зыбких.
В прохладе, там, где их игра
с прохладою и тем, что блещет,
где бабочек неровный ряд
в ней неожиданно, трепещет.
Над смятой тянется ботвой
то вверх, то вниз. Через ограду
и – вслед лучу, по – бичевой
через неё влететь в прохладу
и – выпорхнуть, и снова стать
прошедшим, белой тишиною.
Мне – с тишиной не уставать,
когда есть вечер – за спиною
в холодном сумраке равнин,
где свет, погашенный внезапно,
их возвратит в среду картин
утерянных, когда на завтра
в реке блеснёт и – с тишиной
погаснет, чтобы яркой стала
картина неба, быть – дневной:
и – отдалённой, и – не рядом.
* * *
Изба пуста. Как тень с обрыва
сползла, с упавшею – трубой.
Там жил старик неторопливо,
не горевал – смотрел с тоской.
К нему – печальные старухи
на тусклый свет чадящих свеч
входили; днём вплывали внуки
жизнь показать, от дум отвлечь.
Но свет пропал, исчез незримо,
по грязи стёкол – стёк в закат.
Эх, наша жизнь! Неуловима,
легка, как тень и пыль оград.
Исчез старик, и сгнили доски.
Над хламом старым, по кустам
в саду теней – гнездятся осы,
и с холодком – на сквозняках
свет. И всегда перед закатом
лучи. Сквозь щели, как всегда,
тускнеют, сходят – виновато.
Нет – никого, кто был тогда…
И – холод сутками в неделю.
Дым, поднимающийся ввысь,-
из темноты и – светлой тенью
свет, поднимаясь, сходит вниз.
Точность слова
Молчание и выбор слова –
в неясном к поискам пути
движенья мысли, и основа –
строки значение найти,
и поводом для откровений…
Не тень, а – от неё предмет
важней, а блики отражений –
не суть его извлечь – секрет.
Когда по замыслу понятно
молчанье – белого листа,
тогда и тишина невнятна,
диктуя слово, мысль пуста
Секрет её в истоке, в русле –
души. Она – меняет свет
на всё незримое, и грустно
слагать слова, не зная текст,
когда они не множат опыт,
и слов конструкции видны.
Когда и ты, услышав шёпот
небес, не помнишь тишины,
тогда от текста – ты далёко
ушёл и – вышел за предел
границ листа, и эти строки
тебя не знают. В них пробел
перед чертою и над бездной
молчания, забыть, что в нём
мысль исчезает неизвестной…
Если слова в строке о том, -
от точки медленно стекают,
через молчанье строят мысль
по строчке лист пересекают,
то край его к той бездне высь.