Авторы/Демьянов Анатолий/Юбилей

ЖИВИ СВОЕЙ СУДЬБОЮ

К 75-летию поэта

 

На столе лежит маленький сборник стихов, похожий на ладошку – такой же одинокий и теперь уже уставший от времени. Он появился на свет почти пятьдесят лет назад и стал первой независимой высотой Анатолия Демьянова. «Череда» – так называется эта книжица, цена  16 копеек. До неё были лишь многочисленные шальные отметины в республиканских и российских газетах и журналах.  А самые первые публикации появились у журналиста Демьянова ещё в 1962 году – 55 лет!

Те кто, так или иначе, помнят и представляют эти «55» никак не удивятся таким строчкам совсем молодого поэта:

 

Я завидую, так завидую

Всем, слыхавшим «Авроры» залп,

Всем, кто Ленина в Смольном видели,

Еле втиснувшись в гулкий зал.

 

Это из «Череды».

И это тоже:

 

Нет в природе кончины,

Как нету конца у России,

Как  большой доброте

Увяданья и гибели нет.

Я не вечен, уйду –

Но в восторженной, радостной силе

Чередою другие

Пойдут по земле, по стране.

 

Сколько же было в творческой жизни журналиста, поэта, переводчика Демьянова таких «других»?  И других, и разных, и незнакомых, ставших своими, родными, понятными и, в конце концов, благодарными Анатолию Илларионовичу. Благодарными за его постоянную привычную готовность помочь, выручить, подшутить, по дружески потрепаться, казалось бы, ни о чем. А может быть в этом самом «ни о чем» все и дело и главная удача в жизни? Было бы с кем.

Здоровья, творчества, встреч!

 

 

 

* * *

Он в горниле войны пропал…
Я однажды к земле припал

И услышал:
– Ни зги… Ни зги…
Ты не жди меня. Ты не жди…

Я лежу под глухой сосной

В золотой тишине лесной.
Надо мной олень-тропа.
Я без вести, сынок, пропал…

Передвижка

 

Продирался в хляби «газик»,

Битый ржавый драндулет,

И орал шофёр-чумазик:

– Кто сказал, что Бога нет?

 

Нет ли, есть ли, вышел весь ли –

Абы нам бы в клуб войти!

К простыне-экрану лезли

Стар и млад: валяй, крути…

 

Аппарат стрекочет длинно,

Повестит сквозь гул в движке

Про падение Берлина,

Про закройщика в Торжке.

 

В этом рокоте и гуде

Самосадный дым плывёт.

Стрёкот смолк…

– Кина не будет,

Потому што ленту рвёт!

 

– Ат, сапожник… Взялситожа!

– Мужаки, дакчёино –

Кто горазд, айда поможем… –

И опять идёт кино.

 

Ах, идёт и душу тянет,

Тянет, мучась и лучась,

Через годы, через память –

До сегодня, до сейчас.

 

Где порой нерадость мутит…

Не впервой, на том стою!

…Передвижка снова крутит

жизнь прожитую мою.

 

Всё по-истинному судит,

Всех в свидетели зовёт…

Всё пройдёт.

Кина не будет –

Потому что ленту рвёт!

 

* * *

По низинам, тающим вдали,

Молодой туман идёт на убыль,

И встают под утро журавли,

И трубят в серебряные трубы.

 

Боже правый – как они зовут

Свет и благодать на всю округу,

Словно вправду все, кто тут живут,

Бесконечно преданы друг другу.

 

Словно зов предутренний спасёт

От тоски, накопленной ночами,

И уже никто не нанесёт

Никому обиды и печали.

 

Словно эта песня чистоты

Донесётся в каменные склепы,

Где людские распри суеты

От веку бескрылы и нелепы.

 

И когда подъемлют и несут

Радость возрождения зарницы –

Мне они вещают правый суд,

Эти удивительные птицы.

 

И сужу себя прямей и злей,

Снова становясь из принца нищим…

Всякий день, как слышу журавлей,

Мне живётся истинней и чище…

 

* * *

Всё перемелется,всё перемесится –

Только б манила тропа под ногой

К чуточной прорези юного месяца

В старице, подле осоки тугой.

 

Путник и вестник вовек не обманется,

Вняв потаённой тиши и глуши:

Всё протомитсяи всё зарумянится,

Всё пропечётся в духовке души.

 

Лист погибает,звезда нарождается,

Тайная птица грустит ни о ком…

Славно насытить того, кто нуждается

В хлебе познанья –хотя б ломотком!

 

* * *

Опалённая, палевая,

Опадает листва…

Как легко мы выпаливали

Молодые слова!

 

Были к дальним пределам они

Посланцы и гонцы…

Как легко мы приделывали

К нашим сказкам концы…

 

Сберегли, опрометчивые,

Только свет без тепла –

Тот, которым посвечивает

Накострищах зола.

 

В память троп не пропалывая,

Ты, наверно, права…

Опалённая, палевая,

Опадает листва.

 

* * *

Соловьи поют до Петрова…

Только-только в силу вступит лето

И косы отведает трава –

Почитай, соловушек и нету.

 

Мне бы тоже время замолчать,

Мой июнь далёко за плечами.

Мне б не петь – совой ночной кричать

Долгими бессонными ночами.

 

Не молчится, нет на это сил,

Вот оно и тешусь песней шалой,

Хоть оно и время упустил,

Хоть оно и совестно, пожалуй.

 

Эти звуки, мучась и лучась,

Всё равно души твоей коснутся…

Лучше петь, чем в предвечерний час

От неспетой песни задохнуться…

 

* * *

Живи своей судьбою. Мир не тесен,

И не стеснит его ещё судьба.

Не торопясь, плывет млад ясен месяц,

Спокойно зреют русые хлеба.

 

Безропотно земля питает жито,
И так же просто нас питает хлеб…

За всё, что понапрасну пережито,

Вини меня – я был влюблён и слеп.

 

Мы так любовь не поровну питали

Терпением в лихие времена,

Мы так её казнили и пытали,

Что не взошла, не выросла она.

 

Я понял. Я испуганно и жадно

Искал ростки средь старого жилья,

А ты спокойно поджидала жатву

(И в этом виноватый тоже я!).

 

Но всё открылось с долгим чувством боли,

Которая теперь уже не ждёт…

А кто с тобой сейчас в далеком поле

Испуганно и жадно хлеба ждёт?

 

И кто с тобой по городам и весям

Скитается, не веря в рубежи?

А вдалеке плывет млад ясен месяц

Над спелым полем, русым полем ржи…

 

* * *

Пятнало солнце середину марта

Веснушками проталин по углам.

Коты стонали томно:

– Мавра… Маврра… –

И слушали ответное:

– Варрламм…

 

Студенческой складчиною, собором

С иголочки одет, щеголеват,

Я уходил тогда в полночный город

Хорошую девчонку целовать.

 

Чужие, напрокат, штиблеты жали,
Ей тоже были туфельки тесны,

Но что с того – ведь нам принадлежали

Несметные сокровища весны.

 

Ушли года. Зато пришли достатки,

Но вот за них, не нами повелось –

Соединясь, нам всё-таки расстаться

С ночным весенним городом пришлось.

 

Он вновь кружит, ворожит, обещает,

Полночными тенями удлинён –

Лишь тем, кто ни годами, ни вещами

Ещё покуда не обременен…

 

РАДЕТЕЛИ

 

Их пращуры плодились в дряхлой пропади

И речи шепотливые вели

О том, что мужики Расею пропили,

И что Расею – бабы  … ;

 

Что лишь батог для смерда благодетелен…

Не всё потом, видать, пошло на слом:

Кадят своим родителям радетели,

Заметно поубавившись числом.

 

Они ухваткой сделались примерными,

Но шёпотной натурой – кержаки:

Мол, пусть кряхтят под ношами безмерными

Всё те же бабы, те же мужики.

 

А сколь пусты затеи эти пряные,

На это у радетелей – потьма:

Мы нашивали ноши, мы – упрямые

И тоже не без рук, не без ума.

 

Нам нет нужды забавиться баклушами,

Уменья жить сухими под дождём –

В досужий час и водочки откушаем,

И мимо сеновала не пройдем…

 

А что уж там смикитят благодетели

В их доблестно высокой пустоте –

Пущай!

На то и есть они – радетели,

Заботники о русской простоте!

 

* * *

Наплутавшись вдосыть средь урманов,
Я на берег выйду всё равно,

Всё равно в туманах-растуманах

Хоть одно появится окно.

 

И присяду я на хвое волглой

Под могучей смоляной сосной,

Чтоб запомнить надолго-надолго

Щебетанье братии лесной.

 

Много я на свете перемерял

Шляхов на виду и тайных троп,

Много, приходя на гулкий берег,

Запалил и погасил костров.

 

Светляки холодные кресая,

Меркла вечерами синева,

И костры шептали, угасая,

Горькие, пахучие слова.

 

Я из них сложил одну из песен

И оставил там, в безлюдье: тлей! –

Для других не шибко интересен

Шелест погибающих углей.

 

Долго ль ей с обрыва оступиться,

Или перевьёт её трава –

Вот и нету песни… Разве птицы

Переймут случайно слово-два.