РЕКВИЕМ ЛЕОНИДА ТЕРАКОПЯНА

Последнее время на моей прикроватной тумбочке лежит книга Леонида Теракопяна «Между исповедью и проповедью», очерки о писателях стран СНГ и Балтии, изданная в Москве в конце 2010 года. Это последняя прижизненная книга Лёни Теракопяна – своеобразный реквием ему же. 14 февраля 2011 года его не стало. Книгу мне прислала его вдова Ксения Евгеньевна Пермяк.

Я познакомилась с Ксенией 2 июля 1953 года. В этот день проходило собеседование с поступающими на факультет журналистики МГУ школьниками-медалистами со всей страны. Собралось нас в коридорах факультета на Моховой вблизи Красной площади удручающе много. Кто-то из абитуриентов сидел понурившись, кто-то мрачно подпирал стены длинных коридоров. Со мной рядом села девочка: «Меня зовут Ксения, ты зови Ксана». – «А меня зовут Нина. Так и зови».

Я проходила собеседование самая последняя: какая-то там провинциалка из маленькой ткацкой Шуи Ивановской области. Ксения прошла в середине очереди. И снова села рядом. «Может, я её чем-то привлекла? Или ждёт кого-то», – думала я. Она поделилась бутербродами и кофе из термоса, – я так не подготовилась и сидела бы голодная до вечера.

Вот в коридоре появился невысокий мужчина средних лет с очень знакомым лицом и кудрями. Взял Ксану за руку и увёл. «О! Это же известный детский писатель Евгений Пермяк. Кто не читал его «Кем быть?» и сказки, какими-то нюансами напоминавшие сказы Павла Бажова – интонацией, напевностью». Когда стала бывать в квартире Пермяков, узнала, что уральский сказитель Бажов – его кумир и предтеча, а сам он детство провёл в Воткинске на воспитании у деда и бабушки. Так что потом мы оказались земляками.

Лёня Теракопян вошёл в моё сознание после второго курса, когда оказался в редакционно-издательской группе, где я была старостой. Две группы были слиты в одну из-за большого отсева студентов. Леонид сразу поразил очень умным, сосредоточенным видом и необыкновенной эрудицией. У него с первого курса определилась дружба с Алексеем Ермолаевым, удмуртом, родившимся в Татарии. Алексей Ермолаев стал моим мужем на четвёртом курсе, оба мы уехали в Ижевск работать в республиканском книжном издательстве. А дружба моя с Ксаной и Алексея с Леонидом сохранилась навсегда. В 1960 году Леонид и Ксения поженились – у нас к этому времени уже были дети-двойняшки. Они их баловали великолепными подарками: большая лохматая собака, почти как живая, сохранилась до сих пор, детский аккордеон, чуть меньше взрослого, его мы передарили сыновьям Флора Васильева – в продаже таких не было. Потом Андрей Васильев стал прекрасным музыкантом, наряду с профессией историка-учёного. До сих пор в Новый год наряжаем две малюсенькие искусственные ёлочки, ростом в десять сантиметров, маленькими игрушечками из приложенных наборов. Таких в магазинах я тоже не встречала. Ёлочки были присланы после того, как Алексей увёз в подарок Евгению Андреевичу Пермяку две живые пихточки с его родины – из Воткинска.

Бывая в Москве, Алексей Ермолаев всегда останавливался в семье Пермяков-Теракопянов, в квартире или на даче в Переделкино, смотря по сезону. Упрекали меня Лёня с Ксаной, что я по приезде в Москву ухожу «в подполье» и если извещаю о своём приезде, только уже обустроившись в гостинице. Приезжая в Ижевск, московские супруги, конечно же, жили у нас. Чаще приезжал Леонид – в командировки. Пару лет после университета он поработал в газете железнодорожников «Гудок», чем очень гордился: здесь оттачивали писательское мастерство Юрий Олеша и Илья Ильф с Евгением Петровым. Всю остальную жизнь Леонид Теракопян работал в журнале «Дружба народов», многие годы заместителем главного редактора. Он полюбил удмуртскую литературу и тех, кто её создаёт; по возможности печатал их в журнале. Очень радовался успехам кого-то из удмуртских писателей. Разговоры об этом при встречах Теракопяна и Ермолаева длились бесконечно. Национальная тема была близка обоим. Вот и в новой книге есть очерк об Алексее Ермолаеве – «Прикамская пихта» и строчки о творчестве Вячеслава Ар-Серги. Перечисляет Л. Теракопян полюбившихся ему удмуртских писателей вместе с откликом на книгу А.Ермолаева «Заметки непостороннего об удмуртской литературе» в статье «Размышления над картой литературы» под рубрикой «Тост за дружбу» в газете «Литературная Россия» 7 апреля 2006 года. И в телефонных наших разговорах радуется, что успел при жизни А. Ермолаева печатно выразить оценку его творчества.

Тост «за дружбу» был любимым у Лёни Теракопяна, всегда произносился при наших встречах. Под какой напиток? Сухое вино рюмочками. Очень любили москвичи цветочное или ягодное вино ермолаевского изготовления. Удивляли московских родственников и друзей в новогодье, особенно вином из одуванчиков. Полюбились им и яблочные пироги нашей дочери Ирины. Мы их снабжали в дорогу, а они хранили для домашних.

Из Ижевска путь четы Пермяк-Теракопяна обязательно шёл через Воткинск, где детская библиотека носит имя Евгения Пермяка, и его родные там всегда желанные гости. А Ермолаев неизменно их сопровождал. Ездила и я с ними раза два, выступала с рассказами о своих встречах с Евгением Андреевичем. После занятий в университете Ксана буквально тащила меня к себе домой. А жили Пермяки по соседству с Моховой улицей, в 5-7 минутах ходьбы. У них было уютно, комфортно, гостеприимно, с удивительно вкусными обедами, не похожими на подаваемое в студенческих столовых. Были новогодние ёлки в этой семье среди известных советских писателей.

Один раз я отказалась от новогоднего приглашения, потому что захотела пойти с Алексеем на новогоднюю встречу с удмуртским землячеством, которую организовал аспирант института имени Ленина Никифор Павлович Павлов. Это была встреча 1957 года, после которой мы с Алексеем и решили соединить свои судьбы на всю жизнь. А 1958, выпускной, год мы с ним снова встречали в семье Пермяка. Это была наша последняя московская ёлка.

Тогда Евгений Андреевич был уже серьёзно болен, так что не выходил и к самым знаменитым писателям, навещавшим его; сидели мы с Ксаной и Лёней у них за беседой, появлялась из кухни Мария Степановна, супруга Евгения Андреевича, с очередным гостевым блюдом. Ксана встаёт: «Пойду всё-таки скажу отцу, что ты приехала». Возвращается изумлённая: «Отец к тебе сейчас выйдет». И потекла долгая беседа с расспросами о жизни в Ижевске, о новых веяниях в удмуртской литературе и вообще в Удмуртии. «Никогда не бросай Алексея, мой тебе наказ», – заключил беседу Евгений Андреевич – ему было важно всё. – «Да что Вы! Я ведь его, как и Вы, хорошо знаю. Разве таких людей бросают». – «Ну, то-то же!» Надписал книжку-малютку, сообщив, что издана на золото и разные делегации везут её в дар за рубеж, так что у самого считанные единицы. Память, память! Забыла название, а книжку подарила библиотеке имени Азина. Е.А. Пермяк присылал нам или дарил при встречах все свои книжки. Их у нас собралось довольно много, в том числе четырёхтомное собрание сочинений. Как-то прислал непубликовавшуюся фотографию Владимира Маяковского. Сам делал картонные футляры для своих книг, разрисовывал их. Впрочем, интереснее об этом рассказывал – на встречах с читателями – Алексей. Мне не хватает его мастерства в рассказах о мастерстве.

В конце 60-х годов едем с Ермолаевым на международную книжную ярмарку в Москву, звоним Леониду с Ксенией, назначая там нашу встречу. Приходит и Евгений Андреевич; берёт нас с Алексеем под руки и в сопровождении Лёни и Ксаны ведёт к Константину Федину, представляет: «Мои очень хорошие друзья-провинциалы, из Удмуртии, большие книголюбы и книгоиздатели». Федина я считала лучшим из советских писателей, зачитывалась его романами «Города и годы» и «Костёр». При очном знакомстве поразил необычайно благородным обликом, от которого повеяло дворянством, старомодным этикетом, достоинством, с которым опирался о палочку, благожелательностью и живым интересом к приезжим из далёкой Удмуртии. Встреча и разговор закончились в московской квартире Е.А. Пермяка.

Над моим публицистическим циклом «Январские вариации», который я послала в журнал «Дружба народов» в 1989 году, работа велась так. Леонид Арамович, заместитель главного редактора, предложил прочитать мой материал всем сотрудникам редакции. Потом, всех собрав, вопросил, соответствует ли материал уровню журнала, не по дружбе ли с автором кажется ему самому приемлемым. «Соответствует, соответствует, не сомневайтесь, соответствует», – стали его уверять. – «Надо печатать». Мы так были выучены в МГУ: дружба не могла быть главным поводом публикации, главным было качество, уровень. А планка журнала была высока. Потом, напечатав мою публицистику, редакция достойно «держала удар» от первого секретаря Удмуртского обкома партии и других местных деятелей. Звонит Леонид Теракопян в Ижевск: «Приедешь в Москву? Мы тебе выпишем командировку». – «Такое совпадение: я как раз выезжаю. Меня посылает в командировку научно-техническое общество». Оказалось, автора «Январских вариаций» и руководство журнала в лице Л.А. Теракопяна (редактор Сергей Баруздин был в отъезде) вызывают в Центральный комитет партии. «Ой, как я устала, Лёня!» – говорю. – «Ну, не ходи, я схожу один. Мне не привыкать. Скажи, кого снимать с работы, Гришина или Грищенко»? Гришин был директором Удмуртской государственной сельскохозяйственной опытной станции, Грищенко – ещё, наверно, не забыли, первым секретарём Удмуртского обкома КПСС. «Того, кто выше, кого снять труднее», – ответила, не думая. Так и произошло. Первым секретарём избрали Н. Сапожникова. А я ещё долгие годы сожалела, что не сказала: «Непременно обоих». Сергей Баруздин потом прислал мне благодарственное письмо за мой цикл.

Рассказать ли мистическую историю из жизни Леонида Теракопяна? После четвёртого курса мы с Алексеем поехали на практику в Ижевск. А Леонида потянуло почему-то в Орёл. Почему, не знал, но поехал. Там ему захотелось посетить местное кладбище. Удивился неожиданному желанию. Но пошёл побродил по месту вечного покоя. Выходя, услышал сзади голос: «Арам! Арам!». Догоняет женщина. «Я не Арам, но Арамович». – «Вы очень похожи на своего отца». Женщина оказалась медицинской сестрой орловского военного госпиталя. Пришла – именно в этот, нужный, день и час – навестить умерших в госпитале раненых Великой Отечественной войны. Отец Лёни умер на её руках. Она рассказала о его последних днях, показала могилу. Леня и не знал, что отец был в Орле, получили в семье извещение, что погиб, без подробностей. Теперь он узнал подробности и место упокоения отца.

Леонид собирался летом 2011 года приехать в Ижевск, посетить Алексея в Хохряках. Ксения приезжала одна в конце октября 2007 года, вобрала взглядом захоронение: «Теперь всегда будет в моей памяти». Леонид в тот момент был в зарубежной командировке. Не пришлось ему взглянуть на памятник Алексея. Но возможна встреча в вечности. Хотя они в разных мирах, но границы размыкаются в какой-то миг, и общение становится реальным. Как и с живущими на земле: имеющий уши да слышит.

Мистическая история из моей жизни. Ксана посетовала, что не может пообщаться с Лёней за его земной гранью, хотя бы во сне. А день святого Леонида как раз к сроку. И он мне приснился. И поведал многое из того, что не успел или не хотел при жизни. Перезваниваю Ксане: вот так случалось у вас с ним? Вот такое происходило? А такой случай был? А такой? Хоть верь, хоть не верь. Всё оказалось правдой, которую я знать не могла. И мне приятно перечитывать письмо Ксаны, в котором она меня благодарит. И перечитывать прекрасный очерк об Алексее Ермолаеве, в котором проявилась душа самого Леонида Теракопяна.

Нина ЕРМОЛАЕВА,

заслуженный журналист Удмуртской республики