РОК-Н-РОЛЛ-30

* * *

Я думал, соловей на самом деле птица.

Нет, ни фига! — он небо и вода,

легко поет, невидимо гнездится —

и умирает иногда.

Я думал, облака бывают ночью.

Неправда, ночь вся — облако и свет!

В нее просачиваясь струйкою песочной,

живет рассвет.

Я думал, что сирень весною пахнет.

Опять не так! нет запаха в весне,

а свежесть есть —  рожденная на плахе,

и теплая во сне.

Я думал, что на самом деле люди —

хорошие, но глупые слова,

что вечность нас, как добрых карпов, удит,

закатывая рукава.

Я думал «да» — и рядом «нет» рождалось…

Я улыбаюсь: почему бы нет?

…Обрадованное солнце мчалось,

как цирковой велосипед!

 

* * *

За студеными ветрами,

за реками, за глазами,

за веревочкой

жили-были,

ели-пили.

Руки лодочкой.

Отвечали на вопросы,

зажигали папиросы

тонкой спичкою —

уходили за делами,

улыбались голосами

в небо с лычкою.

Замечали на рассвете,

как зима шагами метит

окна стылые.

Знали — первые пороши

не расскажут о хорошем,

снег не вымоет.

Ждали — ночью распахнутся,

наизнанку разойдутся

ставни гулкие;

не прощаясь, в белом вое

уходили за судьбою

переулками:

за реками, за глазами,

за студеными ветрами,

за веревочкой…

Находили чаще — сами,

и всего остались маме

руки лодочкой.

 

* * *

Когда придут с дерьмовой водкой

друзья неверною походкой,

когда забулькают пельмени

в кастрюле емкости большой,

когда разлито по стаканам,

а окна кажутся экраном —

на кратких несколько мгновений

в душе рождается покой.

Душа над крышами взлетает,

ее никто не замечает,

и человек внизу качает

тридцатилетней головой.

В душе рождаются советы:

как сделать то, закончить это

и как вернуть былое лето

с хорошей женщиной одной…

И снова плещется струя,

и улыбаются друзья,

и в ногу пес уткнулся мордой —

смотри, хозяин, это я!

И снова все идут за водкой

неадекватною походкой.

Ночь. Ветер листьями играет,

его никто не замечает,

душа над городом летает,

не поспевая за тобой.

А воздух полон голосов,

духов и желтых светофоров,

и магазинчик занят скоро

трехчеловекою толпой:

бутылки сложены в пакет,

и пиво на губах искрится,

а под подолом продавщицы

такое видно на просвет!..

И улыбаются друзья,

а самый лучший — это я,

а пес уже за кошкой мчится —

вот это свежая струя!

И три струи за гаражами

поют о том, что было с нами.

…Спасибо, Родина, тебе

за воду, что бежит из крана!

Закуска кончилась так рано,

а деньги и того скорей;

в желудке булькает незло

коктейль «Бодяга», номер первый.

На языке скончались нервы,

и всех под утро развезло.

Душа висит у потолка

в дыму последней сигареты —

большая, сонная слегка

и в предвкушении рассвета.

Душе по-детски хорошо,

и ей немного странно это,

хотя… на то оно и лето,

чтоб удовольствие пришло.

В окне светлеет. Слышно птах

чириканье. Троллейбус катит;

и дворник выметает катет,

давно сосчитанный в шагах.

В душе рождается любовь,

любовь ее переполняет —

но человек в углу качает

тридцатилетней головой.

Он хоть и пьян, но точно знает,

что жизнь такою не бывает,

какою лето отражает

ее: воздушной, золотой.

И вырубается, едва

начав с душою спор о главном,

и грудь его вздымает плавно

дыханье, скрывшее слова.

Молчат уснувшие друзья,

у пса теория своя:

ему хозяин заменяет

иные смыслы бытия…

И, обернувшись легкой лодкой,

душа одна летит за водкой.

 

* * *

Просто надо жить,

оно приятней.

И к тому же, если ты не будешь жить,

ты на жизнь пожалуешься вряд ли,

а без жалоб — это что ж она за жизнь?

 

Слушай, выходи сейчас на улицу!

Там погода — полное говно,

небо то блюет, то снова хмурится…

Это и прикольно, так оно?

 

Знаю, что давно тебе не нравится

этот мир, и даже мир иной;

но зато, смотри: вон ту красавицу

трахнуть сможешь только ты

живой.

 

А еще такие, б…, сирени есть!..

сигареты в дымном декабре

и дожди слепящие, осенние,

пьяных самок летнее амбре.

 

Так что зае…л ты, выздоравливай!

Вбей в свою дурацкую башку

три, б…, самых нужных верных правила:

Жить, и Жить, и Жить! Я запишу

 

их тебе на самом первом облаке,

на больничном белом потолке…

Надо жить, оно привычней все-таки,

а не жить — оно всегда

невдалеке.

 

Рок-н-ролл-30

 

И у тебя есть потолок,

и у меня есть потолок:

он нам пока еще неведом,

но однозначно невысок.

И мы живем, мы шутим-пьем,

пуская слюни в водоем

необязательных приветов,

что мы друг другу раздаем.

Мы все когда-нибудь умрем.

Нам кажется, на это — вето,

и будет лето! И то, и это…

За тридцать мне-тебе-ему,

и неохота никому

повесить новую картину

в своем прокуренном дому,

в своем дыму…

Полных тридцать лет безуспешных побед!

Мы вышли, огляделись: никого уже нет,

да и мы наелись.

Спились и спелись…

И у тебя есть потолок,

и у меня есть потолок,

он нам как будто бы неведом,

хотя кто знает? Только Бог.

И мы живем, мы шутим-пьем,

мечтая каждый о своем:

о светлом, видимо, поскольку

всего иного полон дом.

За тридцать мне, тебе, ему…

и непонятно никому:

как, жизнь пройдя до середины,

прожить вторую половину?

Что делать дальше? Как жить без фальши?

Полных тридцать лет безуспешных побед!

Мы вышли, огляделись: никого уже нет,

да и мы наелись,

спились и спелись…

 

* * *

За мои непрожитые жизни

кто меня простит, когда не ты?

Ты, глядящий с отчей укоризной

из глубин небесной высоты.

Я стихов твоих искусан блохами,

белых снов изъеден комарьем,

я кормлюсь с твоей ладони крохами,

позабыв о хлебушке своем.

Отвечая на твои моргания,

на свиданья бегаю с тобой:

убегаю вглубь себя, и далее,

бедною болея головой.

Я смеюсь над жуткою иронией,

поверяя жизнь свою гармонией:

плюнуть-растереть, и снова забело…

где же ты, спасительная алгебра?

Сколько мною не пропето песенок!

В каждой жизнь, и с каждой было б весело!

Но и ты смеешься надо мною,

светлою качая головою:

дескать, песенки твои совсем не диво —

наплевать о чем, зато красиво.

Ты пиши, пиши! Пока не брызнет

кровь с пера непрожитою жизнью.

Снова день, и снова оправдание

моему с тобой существованию —

я свою заканчиваю строчку.

Что ты мне теперь поставишь? Точку?

…надо мною в небе проплывают

облаков большие корабли,

я лежу и медленно листаю

жизни непрожитые свои.