БОЙ ПОД МОГИЛЁВОМ

 

 

К полудню 23 июня 1941 года в старинное село Домашка Куйбышевской области прибыл нарочный из районного центра – города Кинеля. Покрытый густой дорожной пылью милиционер остановил двуколку, спрыгнул на землю и вошёл в здание, где размещалось правление колхоза. Спустя час всё село, от мала до велика, собралось перед крыльцом управы и в напряжённой тишине стало ждать новостей.

Ещё через пять минут дверь открылась, и из сеней вышли двое парней. Они сноровисто вынесли на улицу и установили на земле колченогий стол и пару расшатанных табуреток. После чего перед людьми появился председатель сельхозпредприятия. Он немного помялся и сказал севшим, каким-то надтреснутым голосом: «Сельчане, все вы уже знаете, что вчера началась война с фашистской Германией, – затем он указал на незнакомого человека, стоявшего рядом с ним, и добавил: – Сейчас оперуполномоченный будет вызывать нужных людей. Они должны подойти сюда, взять повестку из военкомата и расписаться в её получении».

Милицейский сержант устало разместился за столом, достал из потёртого планшета пачку бланков казённого образца и ученическую тетрадку с химическим карандашом. Положил всё это перед собой, стал брать в руки одну бумажку за другой и громко выкрикивать фамилии. Скоро все мужчины призывного возраста – от восемнадцати до шестидесяти лет, получили листочки сероватой бумаги, где чётко значилось, что завтра, к полудню они должны прибыть в райвоенкомат.

Чуть ниже было написано: «При себе иметь…» А дальше шёл перечень скромного имущества, необходимого каждому бойцу на любой войне. Тот самый набор вещей, который не менялся уже тысячи лет, с кем бы ни воевала многострадальная Россия.

Когда все повестки были розданы, председатель отпустил собравшихся и они молча разошлись по своим избам. На этот раз в притихшем селе не было шумных застолий, которые всегда устраивали во время проводов в армию. Оно и понятно, не до веселья сейчас людям. Ведь слишком много народу разом уходило в полную неизвестность, почитай, что все здоровые мужики поселения. Поэтому в каждой избе, из которой человек уходил на войну, на скорую руку соорудили скромные посиделки, больше походившие на печальные поминки.

 

Ранним утром призывники сели в телеги, запряжённые лошадьми, и отправились в дальний путь до райцентра. К двенадцати часам они преодолели почти сорок километров и прибыли в военкомат. Только тут выяснилось, что в повестках немного напутали. Оказалось, в армию брали людей до пятидесяти пяти лет включительно. Тех, кому уже перевалило за эту роковую цифру, отправили назад тем же ходом.

Пожилые счастливцы попрощались с остальными и, едва сдерживая радостное возбуждение, отбыли восвояси. Они ещё не знали, что им придётся тянуть на себе весь колхоз долгие четыре года, пока не закончится эта кровопролитная война. Но и после её завершения, их жизнь не сильно изменится и ещё очень долгое время не станет легче.

Вместе с другими сельчанами Павел прошёл медкомиссию, где измученные врачи проверяли лишь наличие целых конечностей да пальцев на руках и ногах. Все остальные показатели здоровья сейчас никого не интересовали. Через пару часов призывников отвели на станцию. Там посадили в теплушки, в которых до этого перевозили скот, и под конвоем отправили в Куйбышев. Не доезжая до города, поезд остановился посреди леса и всех высадили на насыпь.

Словно заключённых, отконвоировали от железной дороги до лагеря, огороженного колючей проволокой, и загнали внутрь обширной зоны. Чуть позже выяснилось, что их привели в расположение воинской части, где происходило формирование нового пехотного полка. Здесь новобранцев сразу разместили в дощатых бараках, где совсем недавно жили зеки, наголо остригли машинкой и дали долгожданную команду «Отбой!»

На следующий день всем вновь прибывшим вручили обмундирование, а затем разбили на отделения и взводы. Командиры осмотрели построившихся людей. Отобрали самых сильных парней и направили их в полковую артиллерию, миномётную и пулемётную роты. Среди этих крепышей оказался и Павел, который с ранней юности запросто управлялся с пятидесятикилограммовыми мешками картошки.

Его определили в обслугу батальонного миномёта «БМ-37» образца 1937 года, после чего начались каждодневные муки. Пока все остальные учились стрелять из обычной трёхлинейки, весившей всего четыре с половиной килограмма, он имел дело с тяжестями совсем другого порядка.

Ведь к винтовке, шинели, сапогам и прочему обмундированию теперь прибавлялось ещё и само орудие, вес которого превышал шестьдесят восемь килограммов. И хотя оно разбиралось на три почти равные части: ствол, двуногу и опорную плиту, каждая из них тянула почти на полтора пуда. Вдобавок ко всему прилагалось несколько деревянных чемоданчиков, так называемых лотков, а в каждом из них размещалось по три массивных снаряда диаметром82 миллиметра. Так что при переноске миномёта все пять человек, составляющих расчёт, были навьючены, словно ломовые лошади.

Павлу приходилось так трудно, что он частенько думал: «Скорее бы кончились эти мучения и нас отправили в бой! Ну а там уж, как Бог даст!»

Между тем, положение на фронте складывалось весьма печальное. Об этом можно было судить по сводкам «Совинформбюро», которые удавалось услышать из громкоговорителя, висевшего посреди плаца. Немцы неудержимо продвигались на восток, и наши войска уже оставили Минск и Белосток, а затем начали медленно отходить к городу Могилёву.

Спустя две недели после срочного призыва обучение совершенно не обстрелянных солдат неожиданно кончилось. Вновь сформированный полк ночью подняли по тревоге и погрузили в уже знакомые теплушки. Паровоз дал прощальный гудок, и эшелон, словно литерный экспресс, без каких-либо остановок устремился на запад.

Ещё через три дня, тихим ранним утром, поезд остановился возле небольшого перелеска. Бойцы спешно покинули вагоны, и командиры отвели их на несколько километров в сторону от железной дороги. Затем быстро построили буквой П, упиравшейся своими ножками в невысокий пригорок, на котором росла небольшая сосновая роща.

На вершину песчаного холмика поднялся командир полка и произнёс короткую эмоциональную речь. Кроме обычных заклинаний о верности Родине и Сталину, Павел услышал, что их часть сейчас находится севернее Могилёва и должна остановить немцев, не дать им замкнуть кольцо вокруг города. Иначе армия фашистов вырвется на оперативный простор и продолжит наступление на Смоленск.

Пока он говорил, стало так тихо, что даже щебета птиц не было слышно. Совершенно неожиданно откуда-то налетел резкий порыв ветра. Макушки высоких сосен грозно зашумели, и раздался громкий треск. С верхушки высокого дерева, под которым стояли командиры, сорвался огромный сухой сук и стремительно полетел вниз. В следующий миг он упал прямо на полковника и вонзился ему в грудь. Офицер страшно захрипел, рухнул на песок и тотчас затих.

По застывшему от изумления строю солдат пронёсся глухой ропот, в котором слышался лишь страх. Стоявший рядом с Павлом пожилой солдат набожно перекрестился и чуть слышно прошептал: «Смерть командира перед боем – очень плохая примета. Чует моё сердце, все мы тут костьми ляжем…»

– Санитары! Немедленно оказать помощь раненому! – крикнул комиссар полка и отдал приказ: «Командиры батальонов, ко мне. Остальные – разойтись!»

Спустя полчаса офицеры вернулись к своим подразделениям, и распоряжения посыпались одно за другим. Полк быстро растянулся в длинную линию и перегородил широкую долину, раскинувшуюся между полосами густых перелесков. Бойцы взялись за сапёрные лопатки и принялись рыть индивидуальные ячейки, а затем стали соединять их ходами сообщения. К полудню основная часть работы была выполнена и появилась сплошная линия окопов. Несмотря на то, что они оказались ещё не очень глубокими, но уже целиком перекрыли луговину, по которой должны были двинуться немецкие танки.

Станковые пулемёты «Максим» установили на стыках строевых отделений, а миномётные и артиллерийские батареи отодвинули на пару сотен метров назад и разместили на пригорках, среди сосновых деревьев. Павел и его расчёт быстро справились со сборкой своего тяжёлого орудия и подготовили его к бою. После чего они тоже занялись рытьём индивидуальных ячеек, которые могли понадобиться в самом скором времени.

Ближе к вечеру работы по укреплению линии обороны были закончены. К счастью, за всё это время немцы так и не появились, и лишь высоко в небе недолго парил какой-то очень странный двухмоторный самолёт. Этот необычный аэроплан сильно походил на оконную форточку с двумя длинными крыльями по бокам. Все солдаты его между собой так и прозвали – «Рама». Немного повисев над расположением полка, летательный аппарат сместился к западу и скоро незаметно исчез.

Тем временем повара подогнали к окопам упряжки лошадей с дымящими полевыми кухнями и раздали бойцам густую перловую кашу, какой их кормили все последние дни. Как всегда, она оказалась сварена на воде, без масла и почти без соли. Как не противно было есть это неаппетитное месиво, Павел прекрасно понимал, что неизвестно, когда в следующий раз ему удастся плотно поесть? Поэтому он, преодолевая      почти отвращение и недовольно морщась, проглотил всё до последней ложки.

Командиры прошли по своим отделениям, назначили дозорных и их смену, после чего все остальные повалились на дно окопов и стали устраиваться на ночлег. Павел тоже постелил на голую почву свою шинель, лёг на неё и невольно подумал: «Хорошо, что сейчас лето и земля совершенно сухая и тёплая. А что будет, когда начнутся дожди, или, не дай Бог, придут зимние холода? Надеюсь, что к этому времени война уже кончится», –подумал и тотчас провалился в тяжёлое забытьё.

Пробудился Павел, оттого что у него сильно затекла спина. Он открыл глаза и увидел, что уже рассвело. «Часов пять утра!» – прикинул он и собрался снова закрыть глаза, как по долине пронеслась громовая команда: «Подъём!» Солдаты зашевелились и начали нехотя подниматься с земли. Не успели они привести себя в порядок, как по цепочке окопов пронёсся тихий шепоток: «Только что вернулась конная разведка и сообщила, что в паре километров перед нами стоят немцы».

Остатки сна сняло как рукой, и все бойцы принялись наскоро оправляться и готовиться к бою. Минут через сорок в небе послышался отдалённый гул. Павел поднял глаза и увидел тёмные точки, стремительно приближающиеся с запада. Скоро он понял, что это самолёты, которые до этого он видел лишь в кинофильмах о Чкалове и прочих сталинских соколах.

Вот только массивные обводы фюзеляжей говорили о том, что в этом строю находятся не только истребители, но и небольшие бомбардировщики. У некоторых из них Павел рассмотрел неубранные шасси, закрытые полукруглыми обтекателями. Издалека эти посадочные стойки выглядели словно тонкие ноги, обутые в огромные безобразные башмаки.

Группа тяжёлых самолётов подошла ближе и начала вытягиваться в линию. Затем головные машины стали забирать влево и продолжали поворот до тех пор, пока над окопами не образовался хоровод аппаратов, плотно идущих друг за другом. Причём, прикрывавшие их истребители по-прежнему продолжали оставаться с внешней стороны круга. Только теперь Павел рассмотрел чёрно-белые кресты, нанесённые на крылья и хвосты воздушных машин.

В следующий момент первая из них неожиданно клюнула носом. Завалилась на крыло и мгновенно перешла в крутое пикирование. Теперь она летела почти вертикально и буквально падала вниз. Затем раздался мощный рёв воздушной сирены, а когда самолёт приблизился к земле метров до пятисот, от фюзеляжа отделилась крупная бомба. Рвущий уши звук мгновенно смолк. Аппарат начал выравниваться и перешёл в горизонтальный полёт. После чего быстро набрал высоту и включился в карусель, вертевшуюся над советскими позициями.

 

Фашистские машины одна за другой с громким воем сваливались в пике. Сбрасывали бомбы и возвращались в строй. Тяжёлые фугасы врезались в землю, мгновенно взрывались и разносили всё в мелкие куски. Сотни тонн земли и огромные тучи пыли взметнулись высоко ввысь. Воздух заволокло плотным облаком ядовитого дыма и гари. Уши заложило от мощного непрерывного грохота.

Следом за пикирующими бомбардировщиками над полем появились вражеские штурмовики. Они проносились над землёй на бреющем полёте. Сбрасывали десятки мелких бомб и поливали снарядами из авиационных пушек укрепления полка. От жуткого страха Павел закрыл глаза и упал на дно своего окопчика. Сжался в комок и закрыл голову руками.

Потом он услышал, как где-то загрохотал станковый пулемёт «Максим». Следом за ним послышались одиночные выстрелы из трёхлинеек. Лишь тогда он вспомнил, что у него в руках тоже находится винтовка. Боец передёрнул затвор и вогнал патрон в ствол. Глубоко вздохнул и приподнял голову над бруствером. Высунулся наружу, выстрелил в пролетавший мимо самолёт и, конечно же, не попал.

Откуда-то сбоку послышались залпы 76-миллиметровых полковых пушек, способных задирать ствол почти как зенитки. Но удалось ли им сбить хоть одного фашистского стервятника, Павел так и не узнал. В следующий миг на позицию их миномётной батареи спикировал один из проклятых «лапотников» и сбросил двухсоткилограммовую бомбу.

Взрывной волной парня швырнуло в сторону и с головой засыпало мелкой землёй. Пока он немного пришёл в себя от мощного взрыва, пока выбрался из какой-то канавки, куда он свалился, налёт уже закончился. Фашистские самолёты опустошили свои бомболюки. Перестали вертеться бешеной каруселью и, перестраиваясь на ходу, ушли в сторону запада.

Над дымящейся лесной долиной установилась оглушительная тишина, нарушаемая криками и стонами покалеченных бойцов. Раздались голоса командиров, и солдаты принялись оказывать помощь пострадавшим. Раненых наскоро перевязывали и относили вглубь леса. Там, в сотне метров от опушки, находился медицинский взвод полка.

Убитых, а их тоже оказалось немало, волокли к небольшому овражку, расположенному чуть дальше. Там их укладывали длинными рядами, вплотную друг к другу. Наскоро обыскивали, забирали документы и передавали дежурному офицеру, наблюдавшему за скорбной процедурой.

Сразу после этого занялись восстановлением укреплений. Линия окопов оказалась перепахана бомбами так сильно, что во многих местах их нужно было рыть заново. Оставшиеся в живых вновь взялись за сапёрные лопатки.

Миномётная рота, где служил Павел, тоже пострадала достаточно сильно. Двое из обслуги были наповал убиты мощным взрывом. Ещё четверых сильно зацепило разлетевшимися осколками, но их быстро перевязали санинструкторы и раненые самостоятельно ушли к санитарам.

Не успели бойцы привести в порядок позиции батареи, как с западной стороны послышался низкий гул мощных моторов. Павел выглянул из своего вновь отрытого окопчика и увидел, что в конце широкой долины движутся тёмные силуэты фашистских танков. На первый взгляд их было более двух десятков. Следом за ними виднелись многочисленные цепи автоматчиков, прячущихся за толстой бронёй боевых машин.

Лейтенант выслушал доклад дальномерщика, отдал приказ, и миномётчики бросились к своим орудиям. Командир расчёта – младший сержант – открыл прицельную таблицу и что-то сказал. Наводчик встал на правое колено, покрутил маховички горизонтальных и вертикальных прицелов и тотчас отозвался: «Готово!»

Послышалась новая команда:

– Заряжай!

К тому времени служивший подносчиком Павел уже сбегал к лоткам со снарядами, заранее подготовленными к стрельбе. Вынул из одного почти четырёхкилограммовую чушку с вкрученным в неё взрывателем. Принёс к орудию, передал заряжающему и помчался за следующей.

Едва бронированные чудовища приблизились на расстояние выстрела, прозвучал приказ офицера:

– Огонь!

Все заряжающие разом разжали руки, и стальные рыбины скользнули вглубь стволов стабилизаторами вперёд. Капсули наткнулись на бойки, раздался залп батареи и мины взвились в воздух. Павел успел разглядеть, что перед немецкими пехотинцами раздались взрывы и в воздух поднялись султаны пыли. В радиусе пятнадцати метров от возникших воронок вся трава оказалась начисто выкошена осколками, а часть идущих в атаку фашистов рухнули на землю.

Всё остальное слилось в одно много раз повторяющееся действо. Вот он опрометью мчится к лоткам со снарядами. Хватает один из них, несётся обратно и передаёт в руки заряжающему. Затем всё повторяется снова и снова. Иногда он поднимал голову на бегу и видел, что танки уже вплотную подошли к окопам и начали бить по красноармейцам из пушек и пулемётов. Немецкие автоматчики поддерживали их плотным огнём.

Дробно застучали станковые «Максимы» и захлопали винтовки. Бойцы отстреливались из всего, что есть под рукой, а также пытались попасть в смотровые щели машин. Время от времени солдаты высовывались из окопов и швыряли связки гранат под гусеницы приближающихся бронированных чудовищ.

Некоторые броски достигали цели. Мощные взрывы рвали траки, и они расстилались перед крутящимися катками, словно стальные блестящие ленты. После чего машины резко останавливались, открывались люки, и наружу выпрыгивали танкисты, одетые в непривычную чёрную форму. Почти всех тут же настигали пули красноармейцев, и фашисты навечно застывали на земле.

С ближайшей высотки, расположенной справа от миномётчиков, начали басовито бухать полковые пушки. Массивные 76-миллиметровые болванки пролетали над головой обороняющихся бойцов и врезались в угловатые корпуса. Пробивали листы железа и взрывались внутри. Бронированные коробки мгновенно вспыхивали и некоторое время ярко горели, словно были сделаны из бумаги. Затем они принимались чадить огромными клубами чёрного дыма.

Остававшиеся неповреждёнными пять или шесть машин словно по команде остановились и, отстреливаясь на ходу, попятились назад. Фашистские автоматчики упали в траву и, прижимаясь к земле, стали отползать к своим позициям. Едва и те другие отдалились от линии советских окопов, как вновь появилась уже знакомая «Рама» и начала кружить в небе.

После чего на измученных многочасовым боем солдат с удивительной точностью обрушились снаряды дальнобойной фашистской артиллерии. Огромные фугасы с душераздирающим воем прилетали с запада и обрушивались на головы красноармейцев. Досталось и миномётчикам, и пушкарям, находившимся в глубине обороны.

Мощные взрывы поднимали в воздух огромные тучи земли и мелкой пыли. Тысячи раскалённых осколков разлетались на сотни метров вокруг и уничтожали всё живое. Сколько времени продолжался этот огненный ад, Павел не запомнил. Лишь когда закончился ураганный обстрел, и наступило долгожданное затишье, он посмотрел на затянутое гарью небо и понял, что день уже клонится к вечеру.

Оставшиеся в живых командиры провели перекличку и выяснили, что большая часть из 3182 человек, прибывших сюда вчера, оказались убиты. Более или менее боеспособными остались всего около ста пятидесяти человек. Почти пять сотен получили ранения разной тяжести. От жутких увечий и большой потери крови многие из них находились при смерти.

Чуть позже, верхом на коне, прискакал вестовой из штаба дивизии и привёз короткий приказ: «Отойти к ближайшему селу, находящемуся в шести километрах к востоку. Закрепиться на околице и ждать подхода свежих сил».

По редкой цепочке невредимых бойцов прошла команда: «Оставить раненных! Подготовиться к маршу!»

Все, способные передвигаться самостоятельно, недоуменно переглянулись и стали собираться в дорогу. Они прекрасно знали, что за потерю шинели, личного оружия или вверенного военного имущества им грозил трибунал и расстрел, поэтому старались всё унести с собой. А если удастся, то захватить и сколько-нибудь боеприпасов.

Из пятерых бойцов, которые входили в расчёт Павла, невредимыми остались лишь он и командир. Поэтому им вдвоём пришлось тащить миномёт на себе. Несмотря на летний вечер, парень надел на себя шинель. Прицепил на спину вьюк с опорной плитой, а на грудь повесил ствол, всё ещё тёплый от частой стрельбы. В правую руку взял винтовку, в левую – почти уже пустой вещмешок. Тем не менее, тяжесть была ощутимой.

Тем временем сержант взвалил на плечи стальную двуногу, на грудь повесил трёхлинейку и сидор, а в руки взял по лотку с тремя снарядами в каждом. Так что на невысоком, жилистом командире груза оказалось не меньше, чем на его подчинённом.

Во время немецкого обстрела из восьми миномётов уцелели лишь пять. Мало того, вместе с тремя орудиями почти в полном составе погибли их расчёты, а те, кому повезло выжить, получили серьёзные повреждения. Поэтому здоровых бойцов оказалось вдвое меньше, чем нужно для переброски батареи, и все люди были навьючены до предела. Даже едва стоявшие на ногах раненые положили в вещмешки кто одну, а кто и две четырёхкилограммовые чушки.

Контуженный взрывом лейтенант осмотрел жалкие остатки своей роты. Поставил во главе колонны парней, которые оказались нагружены больше всего, и повёл людей в сторону деревни. Покачиваясь под этой тяжестью, Павел шёл следом за офицером. Их группа, состоящая из двадцати трёх человек, спустилась с пригорка, где находилась позиция, выбралась на просёлочную дорогу и пристроилась в хвосте небольшой колонны отступающих пехотинцев.

Полсотни килограммов железа, висевшие на каждом из трёх бойцов, скоро дали о себе знать, и через триста метров солдаты совершенно выбились из сил. Дыхание стало шумным и прерывистым, пот ручьями заливал глаза, а ноги начали мелко дрожать. Лейтенант заметил их плачевное состояние и объявил привал на пять минут.

Павел сошёл на обочину пыльного просёлка и бросил вещмешок. Упёр винтовку прикладом в землю и, держась двумя руками за ствол, медленно опустился на колени. Затем повалился на бок и неподвижно замер. Рядом остановился командир расчёта, поставил лотки со снарядами на траву и лёг возле них. Ни трёхлинейку, ни сидор он с себя снимать не стал.

Едва измученные красноармейцы слегка оклемались, как офицер приказал: «Подъём!»

Павел попробовал встать и понял, что в одиночку не сможет этого сделать. Сержант, на котором висело около двадцати пяти килограммов, медленно поднялся на ноги и крикнул одного из миномётчиков, находящихся в хвосте колонны. Подошёл какой-то раненый солдат и встал справа от неподвижного парня. С другой стороны разместился сержант. Они вдвоём взяли сослуживца под руки и рывком поставили на ноги. Подали винтовку, вещмешок и подтолкнули вперёд.

Таким порядком они и двигались дальше. Впереди шёл лейтенант, за ним трое бойцов, каждый из которых тащил на себе ствол и опорную плиту. Возле них держалось шестеро солдат, которые помогали подняться с земли после очередного привала. А такие остановки делались всё чаще, и к тому времени, когда впереди появилась деревня, колонна замирала на месте через каждые сто метров.

Спустя два с половиной часа остатки миномётной роты с огромным трудом преодолели шесть километров и наконец добрались до места сбора разгромленного полка. Вошли в первый попавшийся двор, где было поменьше людей, и кое-как разместились среди оборванных и грязных солдат. Скинули с себя тяжеленную поклажу, совершенно без сил повалились на землю и мгновенно уснули.

На рассвете командир батальона поднял их на ноги и приказал срочно подготовить батарею к бою. Миномётчики вновь нагрузили на себя составные части орудий и двинулись на противоположный конец села. Пока собирались, пока топали до указанного места, в небе снова появилась ненавистная «Рама». Деловито покружилась над головой и улетела.

Наученный горьким опытом предыдущего боя командир роты осмотрелся по сторонам и заметил недалеко от околицы небольшую рощицу. Среди деревьев виднелись две уцелевшие 76-миллиметровые пушки и повозка с боеприпасами. Лошадей рядом не было. Видимо, их укрыли в какой-то низине.

– Встанем возле самых деревьев! – решил лейтенант. – Там нас будет меньше видно с воздуха.

Едва они успели собрать орудия и приготовить их к бою, как в воздухе вновь раздался душераздирающий вой, и тяжёлые фашистские снаряды обрушились на позиции полка. Огромные фугасы врезались в бедные крестьянские избы, и мощные взрывы разносили бревенчатые срубы в мелкие щепки. К утреннему небу поднялись густые облака гари и пыли, среди которых мелькали какие-то обломки и куски человеческих тел, разорванных в мелкие клочья.

Спустя пятнадцать минут небольшой населённый пункт, где веками жили люди, был полностью сметён с лица земли. На месте уютной деревни теперь остались лишь многочисленные глубокие воронки, над которыми поднимался ядовитый запах сгоревшей взрывчатки. Затем всесокрушающий огненный вал стронулся с места, переместился в сторону рощи и накрыл собой остатки миномётной роты и артиллерийскую батарею.

На этот раз по ним ударили в полную силу, и тяжёлые снаряды тщательно проутюжили опушку. Спустя четверть часа всё было кончено. Павел немного полежал в наступившей тишине. Кое-как выбрался из почти полностью засыпанного окопчика, поднялся на ноги и повертел головой, гудящей, словно вечевой колокол. Вместо небольшого лесочка он увидел перепаханную взрывами землю, а из неё то тут, то там торчали обгоревшие пеньки, оставшиеся от деревьев.

Кое-где виднелись искорёженные куски дымящегося металла, в которые превратились все пять миномётов и одна пушка. Повозки с боеприпасами тоже не оказалось на месте. Вместо неё зияла огромная дымящаяся воронка. Зато посреди обширной выгоревшей поляны, слегка накренившись, стояло второе орудие. Со стороны оно выглядело совершенно целым, и лишь густая пыль да чёрная копоть покрывали его снизу доверху.

Людей вокруг видно не было, и Павел решил, что он остался единственным, кто выжил в этой жуткой бойне. На его счастье, скоро он понял, что ошибся. Небольшие кучки грунта, разбросанные вокруг, вдруг зашевелились, и из-под земли один за другим выбралось ещё шесть бойцов. Причём, среди них не нашлось ни одного миномётчика, только артиллеристы. Ещё он заметил незнакомого лейтенанта, с головой, обмотанной грязными бинтами.

«Похоже, нам досталось куда больше, – горько подумал парень и про себя отметил: – Хорошо, что мой окопчик находился чуть с краю батареи, а то и меня бы накрыло». Павел вгляделся в своих новых соратников. Так же, как и он сам, все были сильно оглушены и двигались чуть медленнее, чем обычно. У некоторых сочилась кровь из ушей и носа. Один был ранен осколком в левую руку, второй – в плечо, третий – в ногу. Кто-то нашёл сумку санинструктора и ловко перевязал пострадавших.

Лейтенант немного пришёл в себя и первым делом провёл перекличку. Павлу не оставалось ничего другого, как прибиться к этому небольшому отряду. Поэтому он подошёл к офицеру, представился по всей форме и получил разрешение встать в строй.

После чего командир отдал команду: «Собрать личное оружие и привести его в порядок!» Сам тоже проверил свой табельный «ТТ». Убедился, что пистолет в рабочем состоянии и направился к уцелевшему орудию. Внимательно его осмотрел и с удивлением понял, что оно совершенно исправно.

Меж тем бойцы разошлись в разные стороны и начали рыться в своих окопчиках. Они вытаскивали из земли трёхлинейки, очищали их от налипшей грязи и проверяли работу затворов. Две винтовки оказались сильно повреждены, и солдаты получили разрешение взять исправное оружие у погибших.

Заодно бойцы откопали свои вещмешки и занялись поисками снарядов. Однако, несмотря на все их старания, ни одного целого им найти так и не удалось. Все боеприпасы либо взорвались во время налёта, либо были посечены осколками и не годились для стрельбы.

Затем артиллеристы стали приводить пушку в порядок, а лейтенант подозвал к себе Павла и дал команду: «Сбегай в расположение полка и найди командира батальона. Доложи ему о потерях артиллерийской батареи и полном уничтожении миномётной роты. После чего получишь у него приказ о дальнейших действиях нашего подразделения».

Парень козырнул и двинулся в путь. Быстро добрался туда, где совсем недавно находилась деревня, и увидел там лишь множество ещё горячих воронок от фугасных снарядов. Среди огромных ям лежали убитые красноармейцы и валялись какие-то обгоревшие обломки, оставшиеся от жилых домов. Кое-где виднелись полуразрушенные кирпичные печи, торчавшие из дымящихся холмиков золы и пепла.

Несмотря на все старания, ни одного офицера Павел там так и не нашёл. То ли они все уже ушли из этого населённого пункта, уничтоженного фашистами, то ли их тела так сильно изуродовало взрывами, что распознать командиров среди множества мёртвых не было никакой возможности. Он вернулся назад и доложил о результатах своих поисков.

Лейтенант хмуро выслушал короткий рапорт, немного подумал и, обращаясь сразу ко всем уцелевшим, сказал: «Судя по тому, как усердно нас обрабатывали дальнобойной артиллерией, очень скоро здесь появятся немцы. Снарядов у нас нет, а своими винтовками мы против танков много не навоюем. Поэтому слушай мой приказ: собрать личные вещи и немедленно выступить в сторону расположения советских войск, – офицер на секунду замолчал и предваряя неминуемые вопросы подчинённых добавил: – Оставить здесь совершенно исправное орудие мы не можем. Наверняка гитлеровцам удалось захватить склады с боеприпасами. Так что уже через несколько часов наша пушка будет стрелять по советским войскам».

Командир немного помолчал, дожидаясь пока все уразумеют его слова, и закончил: «Поэтому, несмотря на то, что у нас нет ни одного снаряда, мы заберём орудие с собой. Привести его в походное положение и подготовиться к маршу. Сидорчук, Петров сбегайте за лошадьми».

Коноводы сорвались с места и помчались к едва угадывающейся низинке, расположенной в ста метрах от батареи. Трое других, способных самостоятельно передвигаться солдат, выслушали приказ и бросились его исполнять. Никому не хотелось вновь столкнуться с фашистами, особенно после того, как выяснилось, что отстреливаться совершенно нечем.

Артиллеристы опрометью кинулись к пушке и разобрались по номерам. Раненный в руку боец оказался у казённика. Схватился за маховик, завертел его что есть мочи и задрал орудийный ствол так высоко к небу, как это только возможно. Ещё двое возились с лафетом. Они выдёргивали сошники, глубоко вдавленные в землю, и сводили вместе раздвижные станины, которые были широко расставлены для упора.

Когда с этим было покончено, появились Сидорчук и Петров и привели в поводу пять лошадей, запряжённых в два артиллерийских передка. Видимо, это было всё, что осталось от двух дюжин крепких животных, которые вчера перевезли четыре 76-миллиметровых полковых орудия от железной дороги к месту боя.

Каждый передок представлял собой небольшую повозку, укреплённую на колёсной оси от грузовика, который в народе называли полуторкой. Наверху размещался деревянный ящик с набором шанцевого инструмента. На нём крепилось сидение со спинкой для возниц. Сзади имелся стальной крюк, предназначенный для крепления к нему лафета пушки.

Бойцы взялись за сбрую двух гнедых коней, освободили их из оглоблей первой двуколки, подвели к другой и поставили впереди. Получилась упряжка из трёх неполных пар, связанных цугом. Двух раненых, неспособных передвигаться самостоятельно, посадили на облучок. Солдат с рукой на перевязи сам взгромоздился на первую лошадь. Остальные приподняли станины пушки и прикрепили к крюку передка.

Лейтенант ещё раз осмотрел орудие, убедился, что всё в полном порядке, и дал долгожданную команду: «Вперёд!»

Вожжи тихо хлопнули по спинам лошадей, они напряглись, дружно затоптались на месте и с ощутимым трудом стронули с места трёхтонный груз. Обрезиненные колёса провернулись, и пушка медленно покатилась по поляне, изрытой глубокими воронками.

Офицер и четверо солдат шли следом и помогали животным преодолеть неровную местность, утыканную обгоревшими пеньками и усыпанную толстым слоем рыхлой земли. Наконец повозка с орудием выбралась на укатанный просёлок, свернула в противоположную сторону от деревни и покатилась на восток. Артиллеристы двигались позади, держали винтовки в руках и напряжённо всматривались в окружающую местность.

В таком порядке они двигались около трёх часов, преодолели почти пятнадцать километров и за всё это время не встретили ни одного человека. Вокруг оказалось так пусто, словно всё живое здесь давным-давно вымерло. Не было видно никакого жилья, ни местных жителей, ни советских воинских частей. К сожалению, у лейтенанта не нашлось карты этих мест, указателей на просёлке не имелось, так что пришлось шагать наугад и стараться выдерживать лишь общее направление.

Узкая грунтовка причудливо петляла по многочисленным рощам и перелескам, а затем выходила на широкие пространства некошеных лугов и несжатых полей. Под густой сенью ветвей отряд шёл спокойным шагом, останавливался на каждой опушке, и командир посылал кого-нибудь из красноармейцев на противоположный край поляны.

Низко пригибаясь, боец бегом пересекал луговину. Падал на землю перед кустами, полз вперёд и смотрел, не прячутся ли в зарослях фашисты? Если там оказывалось пусто, а на их счастье каждый раз так всё и было, то он поднимался на ноги. Возвращался назад и давал знак, что всё в порядке. Возница хлестал лошадей, они принимали в галоп и вскачь преодолевали открытое место.

К полудню артиллеристы вышли из очередного лесочка, и Павел увидел перед собой широкое поле, протянувшееся вдаль не меньше, чем на километр. Наступила его очередь идти в разведку. Парень перехватил винтовку поудобнее, и, согнувшись в три погибели, помчался между двух стен высоких колосьев, уже начинавших желтеть.

Время от времени он замирал на месте, приподнимал голову над созревающей пшеницей и осматривался. Нет ли где какого подозрительного движения? Отметив, что вокруг всё спокойно, он двигался дальше. Наконец, задохнувшись от быстрого бега, он добрался до густой купы деревьев, в которую нырял просёлок. Убедился, что там никого нет, и подал условленный сигнал. Снял с головы пропотевшую пилотку и помахал ей над собой.

Повозка с пушкой выскочила из тени ветвей, под которыми пряталась, и что есть мочи помчалась к новому укрытию. Когда она добралась почти до середины поля, в небе послышался знакомый гул, и Павел увидел немецкий истребитель, летящий на небольшой высоте. Мессер мгновенно проскочил над открытым пространством и умчался далеко вперёд.

К несчастью красноармейцев, пилот всё-таки заметил тяжёлую упряжку, скачущую во весь опор, и потянул рычаг управления на себя. Поднялся немного вверх, по пологой дуге зашёл в хвост мчащимся лошадям и, быстро снижаясь, стал стремительно их догонять.

Бегущие рядом с орудием красноармейцы услышали рёв пикирующего самолёта. Бросились врассыпную, отскочили на несколько метров в разные стороны и упали среди колосьев. Сидевший на первой лошади боец бросил поводья. Перекинул ногу через шею скакуна и соскочил на полном ходу. Не устоял на ногах от удара о землю, потерял равновесие и кубарем покатился по пшеничному полю.

Тем временем фашистский ас уже вышел на боевой курс, оказался в сотне метров от цели и теперь хорошо видел её в перекрестье оптического прицела. Он весело улыбнулся, откинул большим пальцем предохранительный колпачок, закрывающий гашетку, и нажал на большую красную кнопку.

Расположенные на консолях крыла пулемёты дробно загрохотали, и множество пуль устремились вдогонку за живыми мишенями.

Искромсанные очередями попаданий кони сбились с резвого шага, споткнулись и покатились по земле, ломая шеи и ноги. Тяжёлые крупы пяти лошадей сбились в бесформенную кучу, а на них со всего маху налетел артиллерийский передок. Мощный удар сорвал с сидения раненых возниц и швырнул на животных, бьющихся в жестокой агонии. Следом подоспел лафет трёхтонного орудия, врезался в окровавленные останки и придавил их своим весом.

Фашистский пилот вернулся назад и с радостью убедился, что не промахнулся. Мысленно записал на свой счёт ещё один весьма ценный военный трофей. Сделал победный круг над уничтоженной упряжкой. На прощание глумливо покачал крыльями и улетел на восток. Он направлялся в сторону советских войск, отступающих под мощными ударами пока ещё несокрушимой немецкой армии.

Павел рванулся вперёд и заметил солдата, вовремя спрыгнувшего с головного коня. Видимо, он приземлился вполне удачно и отделался только лёгкими ушибами. Поэтому уже поднялся на ноги и, сильно прихрамывая, бежал навстречу. Чуть отстав от него, к месту трагедии спешили остальные артиллеристы. Когда парень оказался возле повозки, то увидел, что пули насквозь прошили обоих бойцов, сидевших на облучке, и они были уже мертвы.

Дела с лошадьми тоже обстояли очень плохо. Две из пяти ещё бились в конвульсиях и хрипло дышали. Однако они не могли подняться на сломанные ноги и лишь косили на людей огромными лиловыми глазами, переполненными нестерпимой болью. Кто-то из сердобольных солдат поднял винтовку и пристрелил искалеченных животных.

Лейтенант осмотрел пушку и с удивлением понял, что она совершенно благополучно пережила очередной налёт. Лишь на горизонтальной поверхности обеих станин появилось множество вмятин от ударов свинца, выпущенного из пулемётов истребителя.

Офицер огляделся и на минуту задумался: «Находиться на открытом месте нам нельзя. В любой момент может появиться другой вражеский самолёт и довершить уничтожение отряда. Получается, нужно немедленно уходить под защиту леса. Может быть, там нас не заметят с воздуха? Но что делать с абсолютно исправной пушкой? Бросить её здесь, значит – оставить в подарок наступающим фашистам. Выходит, нужно тащить на руках! Хорошо, что хоть колёса не пострадали. – Он принял решение и отдал команду: – Откатить орудие к лесу».

Артиллеристы с большим недоумением переглянулись, посмотрели на рощу, находящуюся более чем в трёхстах метрах от них, и каждый подумал примерно следующее: «Конечно, это очень далеко, но, по законам военного времени, невыполнение приказа чревато расстрелом на месте. А лейтенант у нас шибко идейный, мало того, молодой коммунист, совсем недавно вступивший в ВКПб. Так что запросто может шлёпнуть. Кроме того, что мы скажем особистам, когда доберёмся до своих? Мол, тяжело было тащить, вот и бросили её на виду. Даже не затащили в лес и не замаскировали как следует. По крайней мере, в укрытии она могла бы дождаться прихода наших, а не стать трофеем фашистов. А так её сразу подберут и развернут против наших. Да за такое «синие фуражки» быстро пришьют дело о предательстве и поставят к стенке без всяких разговоров».

Пока они так размышляли, лейтенант заметил откровенное сомнение, возникшее в глазах людей, и сильно занервничал. Положил руку на кобуру и расстегнул её. Довершил эту немую сцену отдалённый гул, послышавшийся с неба.

Павел поднял голову и увидел десятки тяжёлых гитлеровских бомбардировщиков, стройными рядами направлявшихся на восток. По краям этой неисчислимой армады летели юркие истребители, каждый из которых мог в любой миг отойти в сторону и спикировать на красноармейцев, стоящих посреди поля.

Но, видимо, бог войны решил немного повременить с уничтожением этого малочисленного отряда, и откуда-то сбоку появилось несколько самолётов с красными звёздами на крыльях и фюзеляжах. Они развернулись цепью, нырнули вниз и набросились на чёткий строй врага, словно стая гончих псов на кровожадного хищника. Немецкие истребители тотчас бросились на выручку своим тяжеловесным подопечным. Завязался ожесточённый воздушный бой, и им стало не до кучки советских солдат, находившихся на земле.

Это событие словно подстегнуло артиллеристов, и они кинулись к пушке. Пока трое бойцов отцепляло её от артиллеристского передка, четвёртый достал из кармана большой складной нож и быстро отрезал от бедра мёртвой лошади шмат мяса весом не менее пяти килограммов. Отдал Павлу и сказал, чтобы он сложил провиант в вещмешок одного из погибших.

Парень прекрасно знал, что у них нет никакой еды, а сколько времени придётся добираться к своим, неизвестно. Так что ему не оставалось ничего другого, как только подчиниться. Он нашёл сидор, оставшийся без владельца, вытряхнул из него нехитрый скарб и положил внутрь ломоть мяса, истекающий алой кровью. Затем получил второй такой же кусок и сунул его в суму другого погибшего. Упаковки с мясом тотчас повесили на пушечный ствол, чтобы они немного уравновешивали тяжесть казённика. Рядом разместили поклажу остальных.

Тем временем артиллеристы отрезали вожжи уже ненужной упряжи. Сплели из них нечто похожее на два комплекта портупеи и прикрепили их к петлям, расположенным на концах лафетных станин. Двое солдат присели, накинули брезентовые ремни себе на плечи, выпрямились во весь рост и приготовились выполнять роль тягловой силы. Стальные сошники оторвались от земли и повисли в воздухе. Теперь они не цеплялись за дорогу и не мешали движению.

Лейтенант и раненый в руку боец встали сзади и упёрлись в стальной щит, прикрывающий расчёт от стрельбы неприятеля. Павел и шестой красноармеец взялись за высокие колёса.

Офицер крикнул: «Вперёд!»

Все дружно навалились на пушку, она нехотя стронулась с места и медленно двинулась по пыльному просёлку. Несмотря на почти трёхтонный вес, по ровному полю орудие перемещалось достаточно ходко. Да, толкать её было достаточно тяжело, но это оказалось вполне приемлемо, словно вкатываешь воз сена под навес. И конечно, такая работа не шла ни в какое сравнение с тем, что испытывал Павел, когда тащил на себе опорную плиту и ствол миномёта.

Минут через десять орудие очутилось под прикрытием ветвей небольшой рощицы, и бойцы устало повалились на землю. Когда все немного отдышались, пожилой Сидорчук набрался смелости и задал мучивший всех вопрос: «Товарищ лейтенант, а может быть, нам пока её здесь закопать? Дойдём до своих и сообщим, куда следует. А когда вернёмся назад, отроем и отчистим так, что никто и не заметит, что она ховалась в земле».

– В военном уставе сказано, что мы должны всеми силами беречь и защищать вверенное нам боевое оружие, – ответил офицер. – Минимальный расчёт 76-миллиметровой пушки состоит их шести человек. Нас здесь как раз столько, сколько нужно для перемещения орудия с места на место. Поэтому мы будет его катить до тех пор, пока не выйдем к своим! – Командир встал с травы и закончил: – Кончай привал. Начинаем движение.

Бойцы тяжело вздохнули, поднялись на ноги и разобрались по номерам. Павел и другой здоровый солдат, с которым они толкали орудие, поменялись местами с артиллеристами, шедшими впереди. Впряглись в сбрую и начались бесконечные километры тяжёлого пешего перехода, в ходе которого они менялись после каждого небольшого привала.

Им очень повезло, что вокруг широко расстилалась достаточно ровная местность. Идти по почти гладкому просёлку было более или менее терпимо, но когда встречались подъёмы, то всем приходилось очень трудно. Трёхтонная пушка никак не хотела подниматься на крутые взгорки. Всё время норовила скатиться назад и подмять под себя уставших людей.

Самое удивительное, что спускаться в низины оказалось не намного легче. Тут тоже нужно было держать ухо востро и приходилось прикладывать все силы для того, чтобы не позволить орудию разогнаться. Не то влетит со всего маху в какую-нибудь глубокую промоину, мучайся потом с ним, вытаскивай. Хорошо, что бороться с этой напастью помогали сошники, сильно походившие на лемехи конного плуга. Стоило их опустить на дорогу, как они вгрызались в землю и тормозили движение.

Через пару часов весьма утомительного марша отряд вышел из очередного перелеска и оказался на правом берегу какой-то небольшой реки.

Павел скептически посмотрел на мутноватый поток. Русло, похоже, шириной не более тридцати метров. «Как наша Кинель после весеннего паводка», – подумал он и перевёл взгляд вниз по течению. Просёлок шёл вдоль высокого обрыва ещё полверсты, круто спускался к воде и упирался в деревянный мост. Вернее сказать в то, что от него осталось.

Основная часть пролёта совершенно отсутствовала, а к каждому из берегов примыкало лишь несколько метров далеко не нового дощатого настила. Между ними торчало множество свай, сильно почерневших от долгого пребывания в воде. Верхушки всех брёвен оказались расщеплены взрывами. То ли на переправу сбросили большую авиационную бомбу, то ли здесь недавно поработали сапёры. И ещё неизвестно, чьи. Может, наши, а может быть, и немецкие?

Возле спуска, с обрыва, виднелась небольшая деревушка, всего в несколько дворов. Ни фашистских солдат, ни машин, ни бронетехники среди домов видно не было. Только пара тощих старух копались в своих убогих огородах. Одна из них с трудом разогнулась, упёрла руку в натруженную поясницу и повертела затекшей шеей. Её взгляд наткнулся на солдат с пушкой. Она уронила лопату, что-то крикнула своей товарке и опрометью бросилась в хату. Соседка, не раздумывая, последовала её примеру.

– Видать за немцев нас приняли, – устало хмыкнул кто-то из солдат.

– Идём в деревню! – приказал командир.

Бойцы добрались до поворота дороги и подошли к спуску. Упираясь ногами в песчаную осыпь, в которую превратился накатанный просёлок, скатили тяжёлую пушку к реке. Взяли винтовки на изготовку и быстро прошлись по всем хатам. Оказалось, что кроме тех двух пожилых женщин, которых они уже видели, в поселении никого нет.

Лейтенант приказал всем напиться и наполнить фляжки, которые уже давно опустели. Затем отправил раненого бойца наверх обрыва и велел ему наблюдать за обстановкой. Не ровен час, появятся немцы. Всем остальным офицер приказал собрать верёвки, имеющиеся в деревне, и возвращаться назад. Пока подчинённые шарили по дворам, он поговорил со старушками и попросил их сварить один кусок конины, который до сих пор висел на стволе орудия. Второй решил оставить на завтра.

Когда солдаты вернулись, командир отвёл их к бревенчатому сараю, стоявшему возле самой дороги, и велел его разобрать. В ход пошли ломы и топоры, найденные в домах, и очень скоро убогое сооружение превратилось в кучу коротких брёвен. Их отнесли к реке, связали в небольшой квадратный плот и почти целиком столкнули в воду. Потом прикатили пушку, разместили её на изготовленном плавсредстве и привязали оставшимися верёвками.

К тому времени вернулись старушки и принесли котелок с варёным мясом. Кроме него, они дали бойцам краюху чёрствого хлеба и немного овощей с огорода. Лейтенант написал расписку, в которой указал, что реквизировал для нужд РККА бревенчатый сарай и сотню метров верёвок. Отдал бумагу женщинам и поблагодарил их за всё. Седые селянки истово перекрестили бойцов, отошли в сторонку и встали на пригорке.

Солдаты навалились на плот и, действуя оглоблями, как рычагами, с огромным трудом столкнули его на глубину. Пушка оказалась настолько тяжёлой, что тонкие брёвна погрузились в реку почти целиком. Так что стоило кому-нибудь наступить на них, как шаткая конструкция начинала медленно тонуть. Пришлось всем отказаться от мысли переправиться с максимальным комфортом. Красноармейцы разделись до трусов, сложили вещи на лафет, а сами поплыли рядом. Хорошо, что дело происходило летом, и вода оказалась достаточно тёплой.

Так же, как и все остальные, Павел держался за верёвку одной рукой, грёб второй и одновременно усиленно работал ногами. Слабое течение подхватило слабо управляемое плавсредство и развернуло его так, что ствол орудия указывал в том направлении, куда текла река. По команде лейтенанта солдаты дружно переместились и расположились лицом к противоположному берегу.

Четверо из них расположились по бокам плота, а двое сзади. Так дело пошло гораздо живее. Минут через сорок плот пересёк неширокий поток и уткнулся в ровное песчаное дно. Правда, за это время их снесло самое малое на два километра вниз по течению, но с этим ничего нельзя было поделать.

Левый берег оказался очень пологим, поэтому пушку удалось достаточно легко снять с плота и откатить от воды. Недалеко от реки обнаружился небольшой стог и лейтенант дал команду двигаться к нему. Когда измученные солдаты добрались до большого душистого вороха, день уже подошёл к концу. Солнце зашло за горизонт, и небо начало стремительно темнеть.

Красноармейцы быстро выкопали в копне невысокую пещерку и закатили в неё орудие стволом вперёд. Опустили дуло, насколько это оказалось возможным, и забросали пушку охапками высушенной травы. Наскоро перекусили варёной кониной с хлебом и овощами. После чего зарылись в сено и впали в тяжёлое забытьё. Назначенный офицером часовой, а им оказался Павел, тоже спал совершенно беспробудным сном.

По крестьянской привычке он проснулся очень рано, выглянул из стога и испуганно огляделся. На его счастье вокруг никого не было, и стояла такая тишина, какая бывает лишь на рассвете. Солнце вот-вот должно было выглянуть из-за горизонта, и над скошенным лугом и рекой всё ещё стелился редкий белесый туман.

Парень подобрался к лейтенанту и осторожно тронул его за плечо. Офицер мгновенно проснулся, и в грудь Павла уткнулся воронёный ствол «ТТ». В следующий миг командир узнал своего подчинённого и облегчённо выдохнул: «Буди остальных».

Красноармейцы поднимались, торопливо спешили к реке. Наскоро оправлялись и умывались, после чего бегом возвращались назад. Через десять минут все собрались. Позавтракали на скорую руку оставшимися продуктами и вновь впряглись в свою нелёгкую ношу. Развернулись на восток и прямо по лугу направились к небольшому лесочку, видневшемуся впереди.

Спустя сорок минут они почти вплотную подошли к опушке, недавно проверенной одним из артиллеристов, и услышали тихий окрик: «Стой, кто идёт?»

Солдаты тотчас упали на землю. Уже лёжа в мокрой от росы траве, скинули винтовки с плеч и передёрнули затворы.

– Лейтенант РККА, командир артиллерийской батареи N-ского полка, – глухо ответил офицер. – Кто спрашивает?

– Сержант конного разведывательного взвода Крепов, – донеслось из кустов.

– Отведите нас к вашему командиру, – приказал лейтенант, встал с земли и сунул «ТТ» в кобуру.

Через полчаса он был уже в палатке командира батальона, где рассказал о судьбе своего полка, прибывшего из Куйбышева всего лишь трое суток назад. Ещё через двадцать минут пушка и весь расчёт оказались среди орудий полковой батареи, стоявшей на небольшом пригорке.

Там всех накормили холодной перловой кашей, оставшейся со вчерашнего ужина. Несмотря на то, что она была сварена на воде, на этот раз еда показалась Павлу очень вкусной. Затем им показали, где находятся лошади, боеприпасы и предложили располагаться на отдых.

А спустя ещё десять минут на этом участке фронта началось новое наступление фашистов…