ИСТОРИИ ТРЁХ ПОКОЛЕНИЙ
ЗОЛОТОИСКАТЕЛЬ (прадед)
В 1880 году моему прадеду Василию Первову стукнуло тридцать пять лет. Как и положено в таких случаях, он широко отметил знаменательный юбилей и крепко принял на грудь. Упившись до положения риз, свалился с ног и проспал до самого следующего полудня.
Ближе к обеду он всё-таки смог кое-как подняться на ноги. Проглотил залпом полный жбан огуречного рассола, заел его большой ложкой мёда и лишь после этого немного пришёл в себя. Посмотрел вокруг мутным взглядом. Увидел добротное крестьянское хозяйство, нажитое упорным трудом, и, неожиданно для всех, впал в сильную тоску.
Всё, чего он так сильно желал в ранней молодости, к этому времени он уже добыл. У него имелась красивая ладная жена, пятеро здоровых детей, лошадь и две коровы. Плюс ко всему, полный двор разной птицы и живности. Ему оставалось только поддерживать свою усадьбу в должном порядке, растить наследников и копить деньги на их скорое отделение от семьи. Ведь всем девкам нужно справить достойное приданое, а парням помочь обзавестись собственным двором, где они могли бы свить себе гнездо.
Родные и близкие люди смотрели на доселе справного мужика и раздражённо думали: «И чего дурью мается? Ведь всё у него, как у людей. Так нет же, хочется ему ещё какого-то рожна!»
А страдал Василий от мысли, что ничего нового у него в жизни уже никогда не произойдёт. Всё предопределено судьбой, и будет он идти дальше по раз и навсегда заведённому распорядку.
В то время мой прадед жил в селе Княгинино, что находится в ста шести верстах от Нижнего Новгорода и в семнадцати от крупного поселения Большое Мурашкино. Места эти весьма примечательные и упоминаются ещё в летописях четырнадцатого века. Кроме того, именно здесь происходили те события, которые так красочно описывал Мельников-Печёрский в своём романе о русских староверах «В лесах» и «На горах».
В Большом Мурашкино со времён Золотой Орды регулярно устраивались крупные ярмарки. На них съезжались купцы со всей округи и рассказывали множество интересных историй. Именно там Василий узнал, что в глубине далёкой Сибири находится Томская губерния. Она такая огромная, что, почитай, раз в двадцать больше, чем Нижегородская. Посреди глухих лесов расположен славный город Мариинск. Назван он так в честь жены Александра II Марии Александровны и стоит на берегу реки со странным именем Кия.
А по-над руслом бурного потока расположены прииски, где местные люди моют песок и добывают несметное количество золота. Дорогого металла там так много, что какой-то купец заказал из него медаль весом в двадцать фунтов. А другой богатей раздавал всем свои визитные карточки, отлитые из чистого рыживья. Причём, каждая из них стоила столько, что на эти деньги можно было купить корову. Знающие люди баяли, что некоторым счастливцам иногда попадались громадные самородки размером с баранью голову.
Наслушавшись подобных рассказов, мой прадед собрал котомку с тёплыми вещами, примкнул к артели из таких же, как он, беспокойных мужиков, сел с ними в поезд и уехал в бескрайнюю Сибирь. В то время железную дорогу ещё не дотянули до Мариинска, и часть пути ему пришлось преодолеть пешим ходом.
Более двух лет о нём не было ни слуху, ни духу. На третий год в его дом пришёл мужик, живший по соседству. Он только что вернулся с большого торга, проходившего в старинном селе Лысково, и рассказал следующее: «Я продал весь свой товар. Собрался возвращаться назад, а перед дальней дорогой решил немного поесть. Зашёл в трактир возле пристани. Сел за стол и вижу: дверь открывается и на пороге стоит ваш Василий.
Мы поздоровались. Он устроился рядом и заказал миску щей с пирогами да рюмку водки. Пока половой бегал на кухню, он сообщил, что все остальные артельщики остались работать в Сибири. Деньги они там гребли немалые, но ему быстро надоела эта несусветная глушь. Он собрал всё, что сумел накопить, и по Транссибирской магистрали вернулся назад. Переправился на пароме через Волгу. Вошёл в кабак и встретил меня.
Мы выпили за встречу по маленькой. Как следует поели, и я предложил подвезти его до села. Он сказал, мол, уже, почитай, доехал до дома. Так что ещё немного здесь посидит и заказал полуштоф хлебного вина. Выпил всю бутылку один. Достал из-за пазухи бумажник, набитый деньгами, и принялся угощать всех подряд. Сколько я не уговаривал его отправиться восвояси, он ни в какую.
Кончилось тем, что он взял ведро водки и большую корзину разной закуски. После чего позвал всех, кто находился в трактире, сходить вместе с ним к Волге и немного проветриться. Выпивохи радостно заголосили и кинулись следом. Василий повёл толпу гуляк к реке. По дороге встретил табор цыган с гитарами и медведем и тоже позвал их с собой. Оказавшись на пристани, он арендовал пустой пароход, стоявший у причала. Погрузил на борт всех собутыльников и отправится с ними вниз по Волге, до самой Астрахани».
Спустя месяц оборванный донельзя, голодный Василий вернулся в Лысково. На этот раз он пришёл пешком и без копейки денег в кармане. Отыскал в селе знакомого мужика, которому иногда продавал зерно. Объяснил своё трудное положение и занял у него полтинник серебром.
Сразу от него пошёл на базар, где купил гостинцы для всей семьи. Ситцевые платки для матери и жены, а также различные безделушки для детей. Сложил всё в маленький узелок. Повесил его на батожок и, нигде не задерживаясь, на своих двоих отправился домой. Отмахал двадцать семь верст одним духом и наконец добрался до места.
После этого вояжа в Сибирь он успокоился и вновь стал справным хозяином. Мало того, он никогда не уезжал из Княгинино больше, чем на пару дней. Так и прожил там всю оставшуюся жизнь и умер, когда его почтенный возраст перевалил далеко за восемьдесят.
СОЛДАТ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ (дед)
Мой дед – Фёдор Васильевич Первов родился в 1887 году, через несколько лет после того, как прадед вернулся из путешествия на золотые прииски. Василий славно поработал в Сибири. Привёз оттуда кучу денег и, по прибытии в родную Нижегородскую губернию, закатил грандиозный кутёж.
Сами понимаете, что на такой необычный поступок мог решиться далеко не всякий человек, а лишь тот, кто имел достаточно авантюрный характер. А если учесть, что он прихватил с собой цыганский табор с гитарами и медведем, то нужно ли говорить, что подобный загул вошёл в летопись края и остался в народной памяти на многие лета.
К двадцати годам мой дед влюбился в красивую девушку из бедной семьи. Пришёл к отцу и попросил послать к ней сватов. Пока Василий думал, стоит ли родниться с худородными соседями, судьба распорядилась по-своему. Родители избранницы сговорились с другими людьми и выдали дочь замуж за вдового, но весьма зажиточного крестьянина. О том, хочет ли она жить с пожилым супругом, её почему-то забыли спросить.
Прадед пораскинул умом. Решил, что так даже лучше, и подобрал более выигрышную партию. На пылкие возражения сына он сказал, словно отрезал: «Если ослушаешься и не сделаешь так, как велю, то я вычеркну тебя из завещания и ты не получишь надел». В те далёкие времена оставшийся без земли крестьянин лишался всех средств к существованию. После чего у него имелось лишь три выхода: идти в батраки к богатым односельчанам, отправляться на заработки в ближайший город, ехать в Сибирь на золотые прииски.
Лишаться крупного, по тем временам, наследства Фёдор не захотел. Не стал покидать родное село, где прожил всю жизнь, и не пошёл неизвестно куда мыкать горе. Он смирил горячее сердце. Нехотя согласился подчиниться и женился на той девушке, которую подобрал рачительный отец. Как он и ожидал, свадьба не принесла счастья, а лишь добавила ему забот.
Спустя год в Княгининской волости объявили воинский призыв, и на Фёдора, как на младшего сына, упала повинность идти в российскую армию. Хорошо ещё, что в детстве он окончил четыре класса церковно-приходской школы. Благодаря полученному начальному образованию его «забрили» лишь на три года, а не на шесть, как это делали с неграмотными парнями.
Намучившись с постылой женой, он не стал откупаться от воинской повинности. Со спокойным сердцем оставил деревню и ушёл с новобранцами. Там у него дела пошли на лад. Парень быстро втянулся в службу и очень скоро проявил свои лучшие качества. Причём так хорошо, что к концу третьего года получил чин унтер-офицера. Остался на сверхсрочную и превратился в кадрового военного.
В 1914 году началась Первая мировая война или, как тогда писали в газетах, Вторая Отечественная – ушлые журналисты имели в виду, что первой называлось «сражение с сорока языками», случившееся в 1812 году. Тогда Россия тоже сошлась в поединке с захватчиками. Только в тот раз она столкнулась с войсками европейских стран, которые Наполеон объединил под своим флагом.
Кавалерийский полк, где служил Фёдор, срочно сняли с хорошо насиженного места и одним из первых направили на Юго-Западный фронт. Воевал парень очень умело. Много раз отличался в боях, за что был неоднократно отмечен самыми высокими солдатскими наградами. За свои подвиги он получил три Георгиевских креста.
В начале августа 1915 года русские войска под командованием генерала Иванова снялись с места и двинулись в наступление. Столкнулись с австро-венгерскими армиями под управлением эрцгерцога Фридриха, и началась широкомасштабная Галицийская битва.
Как всегда бывает в бою, удача и в этом случае оказалась на стороне сильнейших. Австрияки не устояли под стремительным натиском наших бойцов, отошли назад и оставили Восточную Галицию и часть Буковины. Во время преследования отступающих врагов отряд Фёдора оказался на открытом лугу. Попал под массированный артиллерийский обстрел и попытался выйти из-под огня.
Едва прекратилась мощная канонада, как началась конная атака. Из небольшого лесочка вылетел эскадрон венгерских гусар, одетых в тёмно-синие мундиры и ярко-красные брюки. Они выхватили из ножен длинные кавалерийские сабли и обрушились на оглушённых конников. Большую часть зарубили на месте, а с десяток бойцов увели с собой. Среди выживших оказался и Фёдор.
Их переправили в лагерь, находящийся на территории Австрии, где он попал совершенно в иные условия, и началась абсолютно новая жизнь – жизнь заключённого. Охраняли пленных спустя рукава, и за один год Фёдор трижды пытался удрать. Он благополучно покидал охраняемую зону и направлялся на северо-восток. В первом случае он ушёл совсем недалеко. Пересёк границу Чехии, был пойман и вновь возвращён за колючую проволоку. Во время второй попытки его задержали почти в центре Словакии. В третий побег перехватили на восточном рубеже Венгрии.
Так уж случалось, что каждый раз его ловили патрули, состоявшие из солдат разных стран. Они допрашивали беглеца и отправляли в лагеря военнопленных, находящихся под их национальной юрисдикцией. Из австрийского лагеря он попал в немецкий. Оттуда в венгерский, а затем был переведён в итальянский.
К тому времени у Германии, Австрии и у всёх остальных союзников, многие здоровые мужчины оказались на фронте, поэтому в тылу стало не хватать рабочих рук. Как и все прочие, наследники цезаря оказались в столь же незавидном положении. Чтобы выправить ситуацию, они посадили пленных в товарные вагоны и отправили их на свою родину. Оказавшись на Апеннинском полуострове, Фёдор попал в каменоломни и стал добывать знаменитый на весь мир Каррарский мрамор.
В семнадцатом году произошёл большевистский переворот в Петрограде, и по всей Европе начались революционные брожения. После чего экономика воющих стран пошатнулась, а затем пришла в полное расстройство. Национальные правительства не захотели иметь у себя под боком сотни тысяч озлобленных пленных и попытались от них поскорее избавиться.
Заключённых вывели из карьера, погрузили в вагоны для скота и прямым ходом отправили на восток. Но не прямо в Россию, а сначала почему-то в Венгрию. Там Фёдор оказался «на поселении». Познакомился с прелестной девушкой и страстно влюбился. Недолго думая, попросил её руки. Получил согласие родителей, женился и завёл двоих детей.
После окончания Первой мировой войны начался крупномасштабный обмен пленными. С каждой стороны их насчитывалось более двух миллионов человек, и процесс затянулся на несколько лет. Именно поэтому Фёдор оказался на родине лишь в 1919 году и очутился в стране, в которой во всю бушевала гражданская война. Он немного подумал и примкнул к «красным».
Благодаря огромному армейскому опыту мой дед быстро стал командиром эскадрона. Снова и снова отличался в боях то с «анархистами», то с «белыми», то с «зелёными», за что снова получил высокую награду. Комиссар полка вызвал его из строя и на глазах сотен кавалеристов вручил ему шашку с позолоченной рукоятью.
На дамасском клинке имелась дарственная гравировка, в которой говорилось о воинской доблести, проявленной Фёдором в борьбе за установление Советской власти. К драгоценному оружию прилагались прекрасные стальные ножны, богато украшенные золотыми накладками и крупными самоцветными камнями.
Получив серьёзное ранение в руку, мой дед демобилизовался из Красной Армии. Вернулся в родную деревню и к своему огромному удивлению и радости застал своего отца живым и здоровым. Несмотря на то, что прадеду Василию перевалило уже за восемьдесят, он оказался достаточно бодрым стариком. Обладал ясным умом, крепкой памятью и по-прежнему хлопотал по двору.
Мой дед не стал возвращаться к постылой супруге, на которой женился по принуждению. Поселился в родительском доме и занялся хозяйством, пришедшим за годы войны в полный упадок. Скоро он узнал, что бывшая зазноба, выданная за пожилого крестьянина, давным-давно овдовела. Самостоятельно вырастила детей бывшего мужа и теперь живёт с ними.
Фёдор отправился в соседнюю деревню. Встретился и серьёзно поговорил с любимой женщиной. Евдокия немного поколебалась, собрала немудрёные пожитки и переехала к своему давнему жениху. Уже не совсем молодые люди без проволочки расписались в сельском совете и, с опозданием в двенадцать лет, наконец-то начали общую семейную жизнь.
Оказавшись в Нижнем Новгороде по каким-то делам, Фёдор случайно встретил бывшего однополчанина Молокова, вместе с которым воевал на юге страны. Бывший хорунжий казачьих войск отличился в сражениях за народное дело. Благополучно вернулся на гражданку и стал третьим секретарём губернского горкома партии ВКП(б). Стремительно взлетев на огромную высоту, он не забыл старого боевого товарища. Немедленно устроил к себе и назначил заведовать отделом продовольственного снабжения.
Самые трудные годы мой дед работал на высокой «хлебной» должности. Получал усиленный паёк, благодаря чему ни он, ни его семья, ни родные не голодали, как все остальные. Постепенно малообразованных красных командиров, пришедших с гражданской войны, начали вытеснять профессиональные чиновники. То есть, те кадры, что имели за плечами лишь разнообразные курсы, в лучшем случае, партийные школы.
С тех пор карьера Фёдора медленно пошла под гору. Каждый раз его перемещали на чуть менее значительное служебное место. В конце тридцатых годов он окончательно выпал из «партийной обоймы» и оказался на посту председателя рядового колхоза. Это сельскохозяйственное предприятие называлось «Красные Лебеди», а находилось недалеко от города Ардатов, что расположен на границе нижегородской области.
К сорока годам у моего деда Фёдора Васильевича и бабушки Евдокии Николаевны жизнь, наконец-то, наладилась и потекла своим чередом. За это время у них родилось и подросло пятеро сыновей. Младшим из них оказался мой отец. По странной моде, бытовавшей тогда в СССР, родители назвали его Владленом, в честь вождя мирового пролетариата.
Авантюрные наклонности прадеда Василия частично передались моему деду. Он тоже любил иногда крепко выпить, а захмелев, принимался рассказывать о военных подвигах, совершённых на «германской» войне. Как-то раз он угощал заезжего проверяющего. Сильно заложил за воротник и зачем-то стал хвастать тем, что является кавалером трёх солдатских георгиевских крестов.
Районный начальник выслушал рассказ и усомнился: «Что-то уж очень много для одного человека! Даже для такого геройского кавалериста, как ты».
Обиженный недоверием, Фёдор резво вскочил с табуретки. Отодвинул в сторону жену, что хотела удержать его на месте, и бросился в дальнюю комнату. Торопливо открыл деревянную крышку сундука. Достал боевые награды, которые каким-то чудом умудрился сохранить во время плена и лихолетья гражданской войны.
Стуча ногами по скрипучим половицам, почти бегом принёс в гостиную. Быстро очистил место на столешнице, заставленной гранёными стаканами с самогонкой и глиняными мисками с картошкой и квашеной капустой. Бережно развернул льняную тряпочку. Вынул из свёртка небольшую колодку с медалями и гордо положил перед гостем.
Уполномоченный представитель центра заинтересованно посмотрел на знаки военной доблести погибшей Российской империи. Скорчил презрительную мину и сказал: «Наша страна задыхается в тисках империализма, а у тебя в подполе валяются серебряные изделия. Как же так? Ты же сознательный советский человек. Тебе партия доверила такой высокий пост, а ты цепляешься за никчёмные побрякушки?»
Выслушав гневную филиппику проверяющего, Фёдор разом протрезвел и тихо пробормотал: «Да вот, давно хотел сдать государству, но всё некогда. Сам знаешь, сколько дел в колхозе. Ты завтра вернёшься в город, занеси их куда следует».
Чиновник небрежно сунул георгиевские кресты в карман френча, сшитого в подражание генеральному секретарю партии товарищу Сталину. Налил ещё полстакана прозрачного первача, и застолье продолжилось. Правда, у моего деда сразу пропало хорошее настроение, а на душе заскребли чёрные кошки. Он сидел за столом, почти не пил и лишь делал вид, что ему весело.
На следующий день он с раннего утра похмелил товарища, ещё не проспавшегося как следует. Запряг худую райкомовскую лошадь в разбитую двуколку. Поддерживая под мышки отяжелевшего чиновника, вывел его из дома. Помог подняться на сидение и усесться на жёстких досках. Вложил потёртые вожжи в вялые руки гостя и проводил экипаж за ворота. Хмуро посмотрел вслед отъезжающему человеку. Тяжело вздохнул, повернулся к стоявшей рядом жене и печально сказал: «Хорошо, что не успел похвастаться именным оружием».
Достаточно крупный колхоз «Красные Лебеди» состоял из множества небольших деревень, разбросанных по округе. Так что моему деду по долгу службы приходилось часто бывать во всех, даже самых отдалённых поселениях. Дороги между ними имелись только грунтовые, и едва выпадал небольшой дождь, как они становились почти не проезжими. Зимой случалось ещё хуже. Начавшаяся метель заносила пути таким глубоким снегом, что не всегда удавалось обернуться за день. Оставалось лишь ночевать у кого-то из сельчан.
Благодаря этим отлучкам, время от времени у него завязывался роман с какой-нибудь одинокой солдаткой. Фёдор ударялся в загул, мог не казаться на глаза по несколько дней кряду, а потом являлся домой в дымину пьяный. Доставал из тайника именную шашку и уезжал опять. Спустя некоторое время он приходил в себя от беспробудного пьянства. С покаянным видом возвращался в семью и просил прощения у жены.
Евдокия Николаевна вставала в позицию – «руки в боки». Сильно гневалась и устраивала строгий допрос. Вызнавала, где живёт очередная разлучница. Садилась в сани или телегу и мчалась к новой пассии своего мужа. Учиняла там грандиозный скандал и, часто с дракой, возвращала дорогое оружие. Лишь после этого она облегчённо вздыхала и отправлялась домой.
Скоро все жители окрестных деревень узнали, что драгоценный подарок председателя всё равно придётся вернуть его боевитой законной жене. Она в своём праве и против этого не попрёшь. Тогда молодайки стали действовать по-другому. Пока Фёдор находился у них, они выбирали удобный момент, когда ухажёр крепко спал, выковыривали из гнёзд самоцветы и оставляли «себе на память».
Со временем камней не осталось вовсе. Предусмотрительные женщины пошли дальше и, в предчувствии скорой разлуки, стали спиливать золотые накладки. Так что к тому времени, когда мужчина вошёл в пожилой возраст, совсем угомонился и перестал ходить налево, прекрасные ножны утратили все украшения. Хорошо, что никто из любовниц не сумел отделить золочёную рукоять от дамасского клинка.
В 1941 году фашистская Германия напала на СССР и началась Великая Отечественная война. В первые дни боевых действий положение на фронте сложилось настолько серьёзное, что начали призывать всех мужчин вплоть до пятидесяти пятилетнего возраста. Мой дед вплотную подошёл к этому рубежу и рассчитывал, что на этот раз его не тронут. Однако к концу лета его вновь призвали в действующую армию.
К тому времени старший сын Фёдора окончил военно-морское училище. Стал офицером и служил артиллеристом на одном из линкоров. Второй и третий сыновья моего деда жили в Нижнем Новгороде, где работали на военном заводе «Красное Сормово». Поэтому дома оставались лишь двое младших. Перед самым уходом на фронт мой дед взял младшего подростка. Вышел с ним из дома и направился за околицу, где вольготно раскинулся шумный табор цыган.
В те времена Советская власть пыталась отучить кочующий народ от их исконных привычек. Всеми силами заставляла расстаться с воровством и бродячим образом жизни. Требовала остановиться на каком-нибудь месте, устроиться на работу и стать законопослушными гражданами.
Между тем своевольные люди не желали оседать где бы то ни было и продолжали путешествовать из одного района в другой. Следуя указаниям сверху, местные власти претворяли решения партии в жизнь и отовсюду гнали «ромалов». Лишь Фёдор пользовался своим положением председателя колхоза и несколько лет подряд разрешал разбивать лагерь на подотчётной земле. За что регулярно получал нагоняй от начальства.
По дороге к табору он рассказал сыну, что во время Первой мировой войны служил вместе с молодым цыганом. В ходе какой-то операции их эскадрон напоролся на большой отряд венгерских гусар. В завязавшейся стычке российские кавалеристы не устояли перед превосходящими силами врага. Развернули коней и попытались удрать.
Во время бегства вражеская пуля попала в лошадь, на которой мчался чернявый приятель. Скакун споткнулся и вместе со всадником покатился по земле. Не раздумывая ни секунды, Фёдор натянул поводья и остановил разгорячённого жеребца. Подал руку опешившему бойцу. Посадил на круп позади себя и поскакал дальше. Каким-то чудом им удалось уйти от погони и пробиться к своим войскам.
Прошло много лет, мой дед случайно встретил матёрого «цыганского барона» и узнал в нём бывшего соратника. Того самого чернявого паренька, кому некогда спас жизнь. С тех пор он не чинил его людям никаких препятствий и разрешал разбивать стан возле центральной усадьбы. Они отвечали полной взаимностью и ничего не крали у гостеприимных сельчан. Чего нельзя было сказать о жителях из других мест.
Добравшись до табора, Фёдор отыскал седобородого вожака. По-приятельски поздоровался с властным человеком и пожал крепкую руку. Представил ему подростка, приведённого с собой, и сказал: «Сын, если вам с матерью станет совсем плохо, придёшь к нему». На этом разговор кончился и ходоки вернулись домой.
После отъезда деда в действующую армию дела в семье пошли из рук вон плохо. Немолодая жена осталась с двумя детьми на руках, а никаких сбережений у них не имелось. Несмотря на то, что от темна до темна работали в колхозе, они не могли заработать столько, чтобы им хватало на жизнь. Поздней осенью мой шестнадцатилетний дядюшка бросил колхоз и сбежал на фронт. А ближе к зиме стало так голодно, что мой отец вспомнил о «цыганском бароне» и отправился в табор.
По какой-то причине кочевой народ не исчез в неизвестном направлении, как делал это все предыдущие годы. Скорее всего теперь им просто некуда было идти. На севере для них слишком холодно, а все южные районы СССР оказались заняты фашистами.
Нужно напомнить, что гитлеровцы не церемонились не только с евреями, но и с цыганами. Но если первых сначала отправляли в концентрационные лагеря, а уж потом часть из них казнили, то вторых сразу расстреливали на месте. Причём всех до единого. Не жалея ни беременных женщин, ни ветхих стариков, ни грудных детей.
Именно поэтому временный бивак по-прежнему стоял за околицей, и паренёк быстро нашёл вожака. Седобородый мужчина молча выслушал сбивчивый рассказ малолетнего гостя, угрюмо кивнул, но ничего не сказал.
Не дождавшись ответа, подросток вернулся домой и решил, что никакой помощи они ни от кого не дождутся. Через пару дней он с матерью вернулся с работы и узнал от соседской старушки, что ближе к ночи возле их ворот остановилась телега. Двое пожилых цыган сняли с неё мешок. Занесли тяжёлую поклажу в сени. Поставили у дверей и, не говоря ни слова, уехали.
Евдокия Николаевна развязала горловину и увидела, что торба до самого верху наполнена мелкой картошкой. Благодаря солидной прибавке к скудному рациону мои родственники протянули до ранней весны. Потом стало намного теплее, и снег быстро стаял. Проклюнулись из-под земли и весело пошли в рост листья щавеля, одуванчика и прочей травы, которую можно есть.
Спустя несколько дней пришло солдатское письмо, сложенное треугольником. Развернув самодельный «конверт», моя бабушка обнаружила небольшой листок, написанный совершенно незнакомым почерком. В нём говорилось, что Фёдор Васильевич тяжело ранен и находится в военном госпитале, расположенном по такому-то адресу.
Евдокия Николаевна взяла всю картошку, находившуюся в мешке, а её там оставалось не более четверти. Быстро собралась и отправилась в дальний путь. Сначала дошла до железнодорожной станции Ардатов. Оттуда доехала на поезде до Нижнего Новгорода. Отыскала лечебное заведение, ворвалась в палату, где лежал муж, и увидела, что Фёдор лежит без сознания.
Следующие две недели она постоянно сидела рядом с кроватью раненого. Время от времени разжимала ему зубы. Насильно запихивала в рот варёную картошку и давала попить из заварочного чайника. Фёдор непроизвольно глотал немного воды, а вместе с ней и мягкую пищу. Через полмесяца он неожиданно очнулся и стал есть самостоятельно.
Когда он, наконец, смог подняться на ноги, моя бабушка забрала его из госпиталя. Привезла домой и стала лечить народными средствами. Со временем Фёдор окончательно выздоровел и прожил с любимой женой ещё много лет.
ТАНКИСТ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ (старший брат отца)
Когда мой дядюшка был ребёнком, он так же, как и все маленькие дети, начал учиться говорить. Вполне естественно, что первое время он не выговаривал множество букв. Благодаря этому обстоятельству не мог правильно произнести своё полное имя и первые месяцы называл себя странным словом – Доля.
Старшие братья и родители сначала смеялись над этим. Потом постепенно привыкли и стали обращаться к малышу только так. Как это часто бывает, прозвище навсегда прилипло к мальчику, не осталось в стенах дома, а отправилось в мир вслед за своим владельцем. Так оно и шло за ним всюду, где бы он не появился. Сперва на деревенской улице, потом в школе, а затем в танковом училище, и даже на фронте.
Когда началась война, моему дядюшке пошёл семнадцатый год, и ему не прислали повестку лишь по малости его лет. Остальные мужики деревни получили такие бумажки и в один день ушли в армию. Работать в колхозе стало почти некому. Долю отправили в поле и посадили на старенький «Фордзон-Путиловец» тридцатых годов выпуска.
Это один из первых тракторов, освоенный советской промышленностью. У него не было ни резиновых шин, ни кабины, ни даже ветрового стекла, какие в те годы устанавливались на первых автомобилях. Имелись лишь стальные руль и сидение и такие же колёса с большими грунтозацепами.
Пареньку показали, в какой последовательности нужно дёргать рычаги, чтобы «железный конь» шёл вперёд. Объяснили, что делать, если нужно остановиться и как разворачиваться. Дали немного времени на то, чтобы он смог привыкнуть к технике и приказали пахать землю под зябь.
Норма оказалась такой большой, что Доля не успевал её выполнить за весь световой день. Работал в одиночку до темна. Уже ночью останавливал машину, грохочущую, словно паровоз, катящийся по булыжной мостовой. Ел скудную пищу, которую приносил из дома младший брат. После чего падал на голую землю и проваливался в чёрное забытье. Вставал с восходом солнца и принимался за работу.
Время от времени появлялась телега, на которой приезжал бригадир, издёрганный районным начальством. Хмурый мужчина заполнял баки машины горючим, маслом и водой. Делал мальчишке строгое замечание, что он плохо работает, и уезжал на другой участок.
За две недели Доля ни разу не отлучался от пашни. Покрылся толстой коркой грязи, и, вдобавок ко всем неприятностям, у него завелись вши. Видимо, он подхватил их, когда спал на голой земле. Устав чесаться и давить на себе паразитов, паренёк поздним вечером закончил пахать. Бросил «железного коня» посреди чистого поля и отправился домой. Мама увидела измученного работой сына. Разрыдалась от горя и бросилась топить баню.
Едва Доля успел помыться, переодеться в чистое бельё и войти в дом, как у ворот остановилась телега бригадира. Разъярённый мужчина влетел в горницу и принялся орать на мальчишку. Приказал ему немедленно возвращаться к машине и работать до тех пор, пока не выполнит норму. Напоследок он пригрозил, что если это повторится ещё раз, то нерадивого пахаря сошлют в Сибирь как злостного вредителя. Пришлось пареньку проглотить слёзы горькой обиды, распрощаться с мечтой о горячем ужине и нормальном ночлеге в привычной кровати, быстро накинуть ватник и идти обратно.
Пока стоит вёдро, ночёвку в поле ещё можно терпеть. Воздух вокруг тёплый, земля сухая. Подстелил телогрейку и отдыхай. Но потом начало холодать, и подули сильные ветры. Затем пошли осенние дожди, и стало совсем плохо. Как уже говорилось, ни кабины, ни даже брезентового навеса машина не имела. Поэтому единственное место, где удавалось укрыться от ледяных струй, льющихся с неба, находилось под трактором. Доля забирался под железное брюхо, дышащее жаром, и пережидал самую сильную непогоду. Но долго сидеть там было нельзя. В правлении колхоза не делали скидку на ненастье, никто не снижал норму выработки, и отставание от графика постоянно росло.
К середине сентября Доля закончил пахать дальние поля, и ему велели перегнать трактор ближе к железной дороге. Теперь он работал недалеко от насыпи и с тоской наблюдал, как мимо проносятся поезда, везущие солдат на фронт. Паренёк так сильно устал от непосильного труда, что как-то раз посмотрел на вагоны, летящие мимо, и подумал: «Нужно бросать колхоз и бежать на войну. Хуже, чем здесь, уже быть не может».
Скоро его «Фордзон» оказался недалеко от моста через реку Леметь. На подъезде к нему стальные пути делали крутой поворот, и паровозы притормаживали и двигались не так быстро, как на прямых перегонах.
Доля работал там некоторое время. Хорошо изучил расписание движения и разработал план побега. В один из дней он подогнал трактор ближе к путям. Остановил машину и сделал вид, что возится с заглохшим двигателем. Дождался, когда паровоз и несколько вагонов прошли мимо, и рванулся к путям. Схватился за стремянку, свисавшую с открытой, груженной брёвнами платформы. Стремительно перебирая ногами, подтянулся и взобрался по её ступеням. Перевалился через низкий борт и рухнул между ним и высоким штабелем.
Ни с локомотива, ни с задней тормозной площадки, где дежурил боец вооружённой охраны, его не заметили, так как запрыгнул он в «слепой зоне». Оставалось лишь радоваться, что брёвна защищают его от холодного встречного ветра. Закутался в грязную телогрейку и убаюканный стуком колёс на стыках, крепко уснул.
Спустя какое-то время его разбудили грубым толчком. Выволокли из уютной щели, в которой он собирался ехать до самого фронта. Удерживая за шиворот, спустили на землю и встряхнули с такой силой, что Доля окончательно проснулся. Он с трудом разлепил тяжёлые веки и увидел, что оказался на какой-то станции. Рядом двигался дюжий милиционер и, крепко сжав локоть мальчишки, тащил его в сторону пакгауза.
Оказавшись в отделении, Доля не стал запираться, выложил всё, как на духу, и сообщил, что всеми силами рвётся на фронт. Хочет найти своего отца или старшего брата и воевать вместе с ними против проклятых фашистов.
Блюстители порядка выслушали исповедь и обратили внимание на его руки, покрытые толстым слоем машинной грязи. Выяснили, что он работал трактористом. Схватили за шиворот и отвели в военную комендатуру, которая находилась в соседней комнате. Там ещё раз поговорили с пареньком и уточнили его небогатую биографию. После чего заполнили какие-то бумаги, взяли беглеца под конвой и отправили по инстанциям.
В конце концов он оказался в танковом училище и сначала подумал, что попал в царство небесное. И то сказать, вполне приличное трёхразовое горячее питание, относительно чистая и тёплая казарма и твёрдый распорядок дня, который отводил на сон не менее семи часов в сутки. Конечно, приходилось усиленно изучать матчасть и множество других сложных наук, но эти нагрузки не шли ни в какое сравнение с тем, что ему пришлось пережить в колхозе.
Мой дядюшка уродился весёлым, незлобивым и компанейским человеком, и все его знакомые воспринимали необычное слово – Доля как должное: мало ли бывает уменьшительно-ласкательных кличек на свете? Был бы человек хороший! – рассуждали сокурсники и не интересовались, почему он не просит называть его полным именем.
Так шло до тех пор, пока он не очутился на передовой. Воинская часть, куда попал мой дядюшка, понесла большие потери и, потеряв свой архив, спешно отступила назад. Во время тяжёлых боёв убили старого политрука, и взамен него прибыл новый офицер, который совершенно не знал вверенных ему бойцов.
Была в то время в Рабоче-крестьянской Красной армии такая необычная должность войскового комиссара. Занимавшие это место люди руководили общественной работой в подразделениях. То есть, разъясняли солдатам политику руководящей партии и правительства страны. А заодно следили, чтобы все думали «правильно» и не болтали лишнего.
Офицер вызвал новоиспечённого водителя-механика в штабную землянку и прямо сказал: «Я слышал, как все наши ребята называют тебя – Доля. Насколько я успел узнать, ты родом из Нижегородской области и носишь фамилию Первов. Объясни, почему у тебя такое странное имя? Оно что, не русское?»
Пришлось моёму дядюшке выложить всё, как есть.
– Мой отец Фёдор Васильевич воевал в Первую мировую войну. В 1915 году попал в плен и несколько лет провёл в лагерях Австрии, Германии, Италии и Венгрии. Выучил местные языки настолько хорошо, что когда вернулся на родину, часто пел мадьярские, итальянские и немецкие песни.
Сразу после гражданской он работал в губернском горкоме ВКП(б). Был знаком с высокими партийными чинами, среди которых оказалось много коммунистов из других стран. Зная чужие наречия, он часто общался с иностранцами, а с некоторыми из них крепко сдружился. Поэтому, он назвал меня и ещё двух моих братьев по имени своих близких товарищей.
– Это как же? – заинтересовался вновь прибывший начальник.
– Одного зовут Вальтер, второго Роберт. Третьего он назвал в честь Владимира Ильича Ленина – Владленом.
– Как же вас мама кликала к обеду? – изумился офицер.
– Старшего Юра. Остальных Валя, Роба и Владя. Ну а меня Доля.
– С остальными понятно, а как твоё полное имя? – не отставал дотошный политработник.
Мой дядюшка тяжело вздохнул и тихо вымолвил: – Адольф.
– Как у Гитлера? – потрясённо воскликнул политрук.
– Так точно! – подтвердил удручённый танкист.
– Ну, знаешь, – протянул ошеломлённый командир, – так дело не пойдёт. Ты у нас являешься секретарём комсомольской организации. Ведёшь открытые собрания, призываешь бойцов громить фашистов, а сам, оказывается, тёзка их главного руководителя. Что же нам с тобой делать? Не ровён час, узнает кто-нибудь ещё и нас с тобой поднимут на смех.
Политрук тяжело задумался, потом вдруг просветлел лицом и сказал: «Черкни родителям, пусть они подберут тебе какое-нибудь другое имя. А мы здесь выправим тебе новые документы». Заметив, что Доля внимательно выслушал заманчивое предложение, но не проявил большого энтузиазма, начальник строго приказал: «Хватит думать! Давай пиши!»
– Слушаюсь! – ответил сержант, взял протянутый политруком листок бумаги, вырванный из ученической тетрадки, и химический карандаш. Подошёл к кособокому столу, сколоченному из горбыля. Придвинул к нему пустой ящик из-под снарядов. Сел и принялся за депешу.
Сначала поздоровался со своей мамой – Евдокией Николаевной. Сообщил, мол, с ним всё в полном порядке. А до фронта так далеко, что у них даже не слышно выстрелов пушек. Спросил, как воюет отец и Юрий и как трудятся на заводе Валя с Робей. Поинтересовался, как учится Владя? Передал привет всем деревенским, а в конце добавил, что в такое тяжёлое время ему неудобно зваться Адольфом. Поэтому он просит, чтобы мама написала письмо на фронт и попросила отца дать ему какое-нибудь другое имя. Поставил внизу число и подпись и протянул листок офицеру.
Политрук прочитал послание, сложил его солдатским треугольничком и вернул танкисту:
– Напиши адрес. Сейчас я поеду в штаб полка и передам его вместе с остальной почтой.
Письмо ушло в далёкий тыл и кружными путями добиралось до Нижегородской области. Оттуда просьба Доли направилась на другой фронт, к его отцу. Фёдор Васильевич несколько дней размышлял, можно ли пойти навстречу своевольному сыну? А то ишь чего удумал, захотел отречься от того, что подарили родители. Так он завтра и от фамилии предков откажется. В конце концов благоразумие взяло верх над обидой. Мужчина пришёл к выводу, что во время войны с Гитлером имя Адольф звучит слишком вызывающе, и дал своё согласие.
Ответ от родителей пришёл лишь через три месяца. За столь долгий срок мой дядюшка и политрук участвовали во многих тяжёлых боях, в которых танковая рота понесла огромные потери. Несмотря на это, судьба оказалась благосклонной к сослуживцам. Они остались живы, и даже не были ранены.
Моему дядюшке повезло ещё раз: почта пришла в часть в то время, когда замполит куда-то уехал. Доля с нетерпением развернул треугольник и погрузился в чтение. Из длинного письма мамы с радостью узнал, что у неё, у отца и всех остальных родственников всё хорошо. Отец получил тяжёлое ранение на фронте, но всё обошлось. Руки, ноги на месте. После лечения в госпитале его списали «в чистую». Сейчас он находится дома и постепенно приходит в себя.
Старший брат Юрий служит артиллеристом на одном из линейных кораблей. В ходе первых сражений Балтийский флот принял на себя мощнейший удар, но с честью выдержал атаку. Вот только в одном из боёв снаряд упал на палубу возле орудия. Раздался взрыв, и воздушная волна сбросила весь расчёт в ледяное море.
К счастью, он не погиб. Однако пока удалось отбиться от фашистов, пока спускали шлюпку и вытаскивали людей из воды, он сильно простыл. Подхватил воспаление лёгких, которое так долго не проходило, что врачи начали опасаться, как бы заболевание не перешло в туберкулёз.
Юрия срочно отправили в Москву, где он, к своему огромному удивлению, оказался в одной палате с Сергеем Лемешевым. (В то время этот певец считался самым известным тенором в СССР, наравне с Иваном Козловским.)
В самом конце письма Доля прочитал строчки, начертанные другим почерком. Отец писал: «Так уж случилось, сынок, что моё письмо, посланное с фронта, потерялось по дороге и не дошло до дома. Поэтому снова сообщаю тебе своё решение. Мы с матерью много думали и согласились с политруком, что тебе действительно стоит поменять имя. Уж очень его испоганил проклятый Гитлер. Ты меня извини, но кто же мог знать двадцать лет назад, что всё так случится?
Я перебрал в памяти всех своих старых друзей. Долго не мог решить, кого выбрать, и хочу назвать тебя в честь верного боевого товарища. С ним мне довелось работать во время коллективизации в Нижегородской области. Он был бельгийским коммунистом и звали его Альфред».
Мой дядюшка дочитал письмо до конца и злобно пробурчал: «Хрен редьки не слаще!» – в сердцах разорвал листок в мелкие клочки и сунул их под ближайший камень. Вскоре вернулся политрук. Узнал о том, что пришла почта и спросил у комсорга: «Какие новости из дома?» Доля ответил, что родители пока не придумали, как его назвать, а он не может выбрать себе имя без их разрешения.
Не знаю, чем бы всё это кончилось, но неделю спустя ему в руки попался листок фронтовой газеты «За Родину». В ней сообщалось, что красноармеец Семён Константинович ГИТЛЕР, 1922 года рождения, сражался под городом Тирасполем и совершил подвиг. В начале войны он несколько суток подряд уничтожал наступающих врагов огнём из пулемёта. А когда был ранен и попал в окружение, сумел вырваться из кольца, сохранить вверенное ему оружие и вместе с ним доползти до своих. И был награждён медалью «За воинские заслуги». Чуть ниже сообщалось, что за доблесть, проявленную в другом бою, его наградили медалью «За отвагу».
На этом история с переменой имени для моего дядюшки кончилась. Видимо, политрук тоже прочитал заметку в газете и больше не приставал к комсоргу по столь глупому поводу. Так он и прожил всю свою долгую жизнь с именем Адольф. Хотя все родные и знакомые продолжали обращаться к нему по-прежнему – Доля. Так же, как в далёком детстве его звала любимая мама, Евдокия Николаевна.