РАССКАЗЫ

 

ЛУЧШЕЕ ИЗ НАВАЖДЕНИЙ ЗЕМЛИ

 

На дворе осень и в жизни тоже. Ещё солнечно и довольно тепло, но ночью и по утрам уже можно замёрзнуть. Лист только-только начал желтеть. Лучшее время года, время увядающей зрелости, время раздумий.

 

«Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора -

Весь день стоит как бы хрустальный,

И лучезарны вечера…»*

 

Хорошо сказано, лучше и не придумаешь. Люблю поэзию. Никогда не обладал способностями к стихосложению, но всё, что мне нравится, запоминаю сразу и навсегда. Что делать, большего не дано.

Странное создание человек. Очень длительные наблюдения привели меня к мысли, что он не может быть продуктом эволюции. Посудите сами, природа создала бы что-нибудь более последовательное, более оптимальное, более логичное. Нет, здесь без создателя не обошлось.

«И сотворил Бог человека по образу своему по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их»**.

Человек не такой как другие, он не животное, по крайней мере не совсем животное. Думаю, что не человек произошёл от обезьяны; скорее уж обезьяна от него.

Где же тот образ, по которому создан человек? Каков оригинал? Не можем мы дать ответ на этот вопрос. Однако подумайте, встречали ли вы в живой природе существо, которое бы обладало такими качествами, как доброта, мужество, благородство, сентиментальность, героизм, романтичность. Нет, конечно, нет, разве что только на уровне инстинкта материнства, когда самка защищает кладку, детёныша. Вот и всё.

А любовь? Нет я говорю не о размножении, не о фабрике запахов, привлекающих самца, а именно о том, что люди называют любовью, т.е. о мучительном поиске своей половины, о всепоглощающем комплексе чувств, которые связаны с этим, вроде бы точно не определённым понятием.

Самое интересное в человеке это как раз то, что он многовариантен и не всегда прогнозируем.

Даже самые прагматичные люди не чужды таким, бесполезным для практической жизни поступкам, как помощь слабому, или, например, защита своего достоинства, или любовь к престарелым родителям (это уж точно никакому зверью не присуще). В то же время, по определению романтически настроенные люди (актёры, писатели, поэты) – не чужды собственной выгоде и в жизни, вне творчества, зачастую мыслят вполне конкретно. А уж чувство любви присуще нам всем. Помните, как сказал Бунин:

 

«То что есть в тебе, ведь существует,

Вот ты дремлешь, и в глаза твои

Так любовно мягкий ветер дует -

Как же нет любви».***

 

Какая-то очень глубокая мистика заключена в этом всесокрушающем слове.

Повторим цитату из Великой Книги: «… мужчину и женщину сотворил их». Учтите, одновременно и, судя по всему, из одного и того же материала.

Лилит называли древние эту женщину, сотворённую одновременно с первым мужчиной – Адамом.

Но…, читайте дальше: «И создал господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привёл её к человеку».****

Зачем же понадобилось создавать ещё одну женщину «плоть от плоти моей»; женщину, которую мы называем Евой, ставшую матерью всех людей? Где же та, которая была создана вместе с Адамом?

По непроверенным слухам, не ужились они, так как во всём были равны друг другу. И ушла она от него, ушла из Эдема, ушла от всего готового в дикую, но привольную жизнь. Пришло время и, по известным причинам, за ней отправились и Адам с Евой. Ну а дальше вполне можно представить классический любовный треугольник, а со временем возможно и многоугольник, т.к. кто рожал детей сыновьям Адама пока не уточнено.

Конечно, всё это беспочвенные фантазии на вольную тему.

Здесь одни вопросы без ответов, непостижимая тайна бытия.

Не нашего это ума дело, не можем мы сказать, как реально происходили события. Однако каждый мужчина знает, а те, кто постарше и хорошо представляют, что есть два основных типажа женского поведения, которые, впрочем, не представлены ни в одной женщине в чистом виде, и, соответственно, два типа женщин.

Первый – это женщины независимые, которые внутренне ни в чём не уступают мужчинам, а иногда и существенно их превосходят. Они дерзки, рисковы, умны, самостоятельны и вызывают у мужчины сильные, но иногда кратковременные чувства.

Другие – мягкие, требующие опеки, хорошие жёны, матери, хозяйки. Это те, к которым всегда возвращаются. А чувства? Да, они есть, но это как бы другие чувства. Если с первыми война за обладание, а они контрибуция победителю, то со вторыми нежные отношения, зачастую с угрызениями совести.

Можно предположить, что первые – дочери Лилит, а вторые – потомки Евы. Хорошо, что в реальной жизни это уже сильно перемешано в течении многих поколений. Хотя, как человек бывалый, скажу, что перемешано оно как-то слоями и микст не встречается никогда, т.е. то одно то другое.

Соответственно и любовь. Как у Анненского:

 

«Есть любовь, похожая на дым:

Если тесно ей – она дурманит,

Дай ей волю – и её не станет…

Быть как дым, – но вечно молодым.

 

Есть любовь, похожая на тень:

Днём у ног лежит – тебе внимает,

Ночью так неслышно обнимает…

Быть как тень, но вместе ночь и день…»*****

 

Любовь всегда вдохновляла людей, именно ей посвящено огромное количество гениальных (и не очень) произведений искусства. Любовь, даже неконкретная (например, к образу Прекрасной Дамы) влекла мужчин вперёд, на подвиги, к победе.

Как всё это может уживаться, одновременно с практицизмом, в нашем сознании? Для чего, для каких целей дано нам это чувство?

Древние Египтяне верили, что у человека две души: душа разумная и душа чувственная. И тоже ведь не смешивали эти понятия. Но, знаете, не раз я наблюдал жизненные ситуации, которые были абсолютно необъяснимы с точки зрения обычной логики.

Значит истина посредине? Нет, думаю, что истина всё-таки на небесах; там, где в Книге Судеб записан наш путь. Однако утрясти это всё в реальном мире – большое искусство.

Одно всё же бесспорно: нужно искать и находить свою половинку, предназначенную только тебе. И тогда ты уже точно исполнишь своё предназначение.

Кто-то из сатириков сказал, что:

 

«Мы приходим в этот мир на время

Мы идём, не ведая пути,

Половинок шебутное племя

Целое пытается найти».

 

Как вам нравится, и их достало.

Однако же, что может быть лучше, что может быть прекрасней, чем любовь. Она альфа и омега, она ложь и истина, она всё и ничего.

Поэт, который знал в этом толк, сказал так:

 

«Гаснут во времени, тонут в пространстве

Мысли, события, мечты, корабли…

Я ж уношу в своё странствие странствий

Лучшее из наваждений земли.»******

 

Действительно лучшее…

 

_____________________________________________

* Ф.Н. Тютчев, 22.08.1857г.

** Библия, Бытие 1, 27

*** Из стихотворения И.А. Бунина 09.08.1918г.

**** Библия, Бытие, 2,22

***** Иннокентий Анненский «Две любви»

****** Из стихотворения Максимилиана Волошина

 

 

ПАРАД-АЛЛЕ

 

 

Шёл второй урок – «Родная речь». Зима 1957 год, в Астрахани холодно. Мне десять лет, и я со скукой гляжу в школьное окно. Оно по периметру оклеено неширокими полосками белой бумаги. Несмотря на это, явственно сквозит. Моя парта в крайнем ряду, место рядом свободно. Я занят своими мыслями: во-первых, мне хочется спать, а во вторых, я морально готовлюсь к драке на большой перемене. Конфликт плановый, скажем так – «за место под солнцем». Правда, сегодня противник серьёзный, заметно крупнее меня, двоечник со стажем, второгодник. Так что он старше минимум на год, и это заметно.

Однако мысль уступить даже не посещает меня; я регулярно дерусь с пацанами два-три раза в неделю, не привыкать.

- Финкельштейн, – откуда то издалека раздаётся голос учительницы, – Продолжай.

«Простите, Александра Ивановна, – отозвался я, вставая, – с какого места продолжать?» – «А вот с этого», – и она произносит последние два слова из одного из предложений домашнего задания. Нужно сказать, что я весь вчерашний вечер провёл, катаясь на коньках и играя в хоккей с мячом, поэтому три страницы задания из учебника бегло просмотрел только в начале урока. Однако в те времена у меня была совсем другая память. Я закрыл глаза, и страница учебника как-то сама возникла у меня перед глазами. Осталось только её прочитать, что я и сделал. «Садись, – разочарованно сказала учительница и добавила: – Да… ещё бы хорошее поведение – цены бы тебе не было». Я на всякий случай промолчал. С поведением действительно были большие проблемы. Собственно поэтому я и сидел один. С последним моим соседом мы так подрались, что его от меня отсадили.

В коридоре раздались шаги, и дверь в класс неожиданно распахнулась. Однорукий директор – инвалид войны боком протиснулся в помещение. За ним оказался худенький светловолосый мальчик моего возраста. «Принимайте ученика, Александра Ивановна», – командирским басом прогрохотал директор, повернулся и исчез за дверью. Мальчик остался стоять, двумя руками прижимая к себе портфель.

«Как твоё имя?» – поинтересовалась учительница. «Серёжа, – робко ответил новенький, – Серёжа Павлов». – «Ну, садись на свободное место». А надо сказать, что у нас в классе было только два свободных места. Одно рядом со мной, другое с очень толстой девочкой Тамарой. О моей плохой репутации он не знал, а сидеть рядом с девочкой в четвёртом классе ещё за преимущество не считалось. Поэтому мальчик пересёк класс и сел за мою парту. На перемене я подрался со второгодником. Исход боя был неясен, мнения зрителей разделились, и я, выпустив пар, разговорился с новым соседом.

Всё оказалось гораздо интереснее, чем я думал. Серёжа был из цирковой семьи, и труппа, где его мама и папа выступали под именем «Воздушные акробаты Ивановы», только вчера приехала в наш город. «Почему же Ивановы? – удивился я, – Ты же Павлов». – «Псевдоним, цирковое имя, – смущённо отозвался Серёжа, – Так у нас принято». Немного подождал и сказал: «Собственно, Павлов – тоже псевдоним, достался от деда и сейчас уже стал фамилией». – «Как же была настоящая фамилия твоего деда?» – поинтересовался я. «Буль, Генрих Буль, – робко ответил Серёжа, – Но после революции ему с такой фамилией стало трудно». Это я мог понять, мне со своей фамилией тоже было нелегко.

Может быть поэтому, а может и по другому поводу, мы почему-то быстро подружились. Я забросил хоккей и стал после уроков ходить с ним в цирк. Это был совсем не тот цирк, к которому я привык. Ни зрителей, ни оркестра, ни яркого праздника – закулисье, так сказать. Но всё было крайне интересно.

Цирк Шапито – огромный брезентовый шатёр. Рядом стояли вагончики с инвентарём, животными. И каждый вечер на арене «Воздушные акробаты Ивановы». Собственно Ивановых было только трое: папа, мама и сам Серёжа. Ещё трое – были молодые выпускники циркового училища. Правда, Серёжа по молодости лет участвовал только по воскресеньям в представлениях для детей, но всё-таки артист.

Программа труппы состояла из трёх частей: джигитовка, чемпионат мира по греко-римской борьбе и пресловутые воздушные акробаты. Поскольку я приходил на репетицию каждый день с Серёжей, то очень быстро стал частью цирковой жизни. Меня уже могли попросить засыпать овса лошадям или сбегать за пивом. В общем свой я стал.

Особенно интересными для меня были борцы. Здоровенные такие, пузатые дядьки сорока-пятидесяти лет. Я так понимаю, все они в прошлом действительно борьбой занимались. Однако репетировали не борьбу, а какие-то странные для меня полуакробатические приёмы.

Впрочем, мне всё сразу стало понятно, когда я как-то задержался вечером и посмотрел из-за портьеры их представление. Это было настоящее шоу. Конечно, тогда я этого слова не знал, однако к спорту это не имело никакого отношения. Сначала выходили два борца: один большой и толстый, второй поменьше и поплюгавее. Большой долго кидал тощего, но никак не мог положить его на лопатки. В какой-то момент он цеплялся за ковер и падал, маленький прыгал на него, и, о ужас, толстый касался лопатками ковра. Туше!!! Цирк взрывался аплодисментами, музыка гремела, все орали. Затем выходил другой красавец-борец с большими чёрными усами и побеждал всех быстро и беспощадно.

Затем победитель вызывал на приз любого желающего из публики. Выходил какой-то тюфяк в ватнике, раздевался и, оставшись в больших семейных трусах, побеждал победителя. Потом раздались фанфары, и на арену торжественно, на колеснице, запряжённой вороными лошадьми, выезжал непобедимый борец «Черная маска» (в каковой он постоянно и находился). «Черная маска» побеждал всех и всегда, но через две недели в афишах, расклеенных по городу, торжественно объявлялось, что ему бросил вызов борец «Красная маска» и т.д. и т.п. И так все три-четыре месяца. А затем цирк переезжал на новое место. Поэтому мой товарищ Серёжа часто менял школы и не успевал по основным предметам.

Мне показалось это несправедливым. Я жил на одном месте, имел отдельную комнату и бесплатных консультантов в виде родителей-математиков. Стал я его приглашать домой, объяснять ему уроки, и через некоторое время он даже стал получать четвёрки. Что там, в конце концов это четвёртый класс. Я и сам-то почти не учился. Однако читал много, даже слишком много.

Так прошел месяц, затем другой, и вдруг в начале марта Серёжа не пришёл в школу. «Боря, сходи узнай в чём дело», – сказала мне учительница, и после уроков я пошёл в цирк.

Серёжа заболел, ангина и высокая температура. Родители были очень обеспокоены. Но ещё больше они обеспокоились судьбой воскресного дневного представления для детей. Дело в том, что борьбу детям не показывали; оставалось только два отделения и одно из них – это воздушные акробаты. Появление мальчика – сверстника сильно будоражило детскую аудиторию и определяло успех всего представления. Воскресенье завтра, тогда ещё субботы были рабочими днями. Мальчиков больше в труппе не было, как же быть? Этот вопрос они некоторое время обсуждали между собой.

Вдруг Серёжин папа посмотрел на меня, и в глазах у него мелькнул интерес. «Боря, – сказал он, – может быть ты поучаствуешь в представлении?».

При всём своём недетском нахальстве я был сильно озадачен. «Я, – воздушный акробат? Ха-ха». – «Да нет, – продолжал Серёжин папа, – ты только постоишь на площадке, а остальное мы сами…». Я вспомнил, что две площадки с натянутым тросом между ними находились обычно метрах в восьми над ареной. «Не волнуйся, – продолжал Серёжин папа, – мы тебя к двойной лонже пристегнём; ты никуда не денешься и друга выручишь. Нельзя же ему зрителей терять, – он заговорщицки подмигнул мне и добавил: – Роста вы одного, никто издалека и не разберёт». – «Как не разберёт? – возразил я. – Он же блондин». – «Ничего, припудрим. Да и кто же ходит в цирк дважды, чтобы сравнить? Так что если не боишься?».

Это было контровое слово, и я принял решение немедленно. «Хорошо, – сказал я, – но только один раз». – «Один, один, – радостно закивали Серёжины родители, – до следующего воскресенья он выздоровеет».

Следующие два часа прошли в репетициях. Не так-то всё оказалось и просто – даже постоять на площадке. Особенно тяжёлым было, как ни странно, раскланяться. Не приходилось мне раньше (да и позже тоже) этого делать.

Ну да ладно, опустим подробности. На следующий день я сказал дома, что иду играть в хоккей и, повесив на плечо, связанные шнурками коньки с ботинками, тронулся в цирк.

Меня одели в костюмчик с блёстками, припудрили, взяли за руку, и вот мы перед занавесом.

«Представление начинается, Парад-алле», – раздался громовой голос. Грянул цирковой марш и занавес раздвинулся. Перед нами был огромный, ярко освещённый цирк, и тысяча глаз одновременно посмотрела на меня. Я замер, не в силах стронуться с места, но всё вокруг уже пришло в движение. Меня потянули за руку и отпустили, ноги не слушались, но я как-то двигался. Слева и справа от меня гимнасты Ивановы раскланивались, выпрямлялись и страстно протягивали руки к почтеннейшей публике. И вдруг все повернулись и побежали назад за кулисы. Если бы кто-то опять не схватил меня за руку, я вероятнее всего остался бы один стоять на арене.

С трудом разлепив губы я спросил: «Что, это уже всё?». – «Да нет, сейчас пойдём, наш номер первый», – ответил кто-то. Дальше всё было как в невероятном сне. Я вышел, как-то забрался по лестнице, кто-то пристегнул меня за пояс к страховочной верёвке, и номер начался.

Через пару минут я слегка втянулся, отпустил стойку, в которую судорожно вцепился, и даже с интересом стал поглядывать, как Серёжин папа и ещё один воздушный акробат перебрасывали друг другу Серёжину маму. Внове было для меня такое обращение с родителями. У меня папа был преподаватель математики в институте, а мама в школе, и мне даже в голову не приходило, что родители могут вести себя подобным образом.

Тут наступило самое главное – я взглянул в зал. Столько людей я никогда раньше не видел. Нет, конечно я бывал, например на демонстрациях, но те люди на меня не смотрели.

А эти смотрели, да ещё как.

И вдруг среди этой многоликой толпы я, как в бинокль, увидел два очень знакомых глаза – мальчик из нашего дома с отцом. Он посмотрел на меня; он меня узнал, вскочил и радостно закричал, протянув ко мне руки.

Нехорошее предчувствие возникло где-то внутри. Номер закончился, меня переодели, сняли грим, поблагодарили, и я пошёл домой. Помню, кто-то из них сказал: «С куражом у мальца всё в порядке. Всё- таки первый раз на публике, а с собой справился».

Комиссия по встрече меня уже поджидала. Сказать, что был скандал – это не сказать ничего. Мама и так могла устроить скандал, а уж здесь… Но что меня удивило, обычно немногословный папа тоже был в ударе. «Мой сын, мой сын и… в балагане», – повторял он трагическим шёпотом. Мама, которая раньше обычно говорила, что если я не буду учиться, то стану сапожником, полностью поменяла тему. Теперь я должен был стать клоуном.

Оправдаться не получилось, я был лишён всех видов поощрения на обозримый период и отправлен в свою комнату спать. На этот случай у меня под кроватью был припасён карманный фонарик, при помощи которого я читал книжку, с головой укрывшись одеялом.

Отличаясь отменным слухом, я слышал, как родители обменивались взаимными упрёками и строили планы о повышении уровня строгости моего дальнейшего воспитания.

Я не очень волновался, родителям было не до меня. Папа в своём институте работал на две ставки и приходил домой в 9-10 вечера, мама была занята с младшим братом, которому было чуть больше месяца.

В общем, я был предоставлен самому себе.

Наших домработниц я не очень праздновал, был достаточно самостоятельным мальчиком и уже вполне мог за себя постоять. Всего через шесть лет я уехал из дома навсегда и после этого приезжал или приходил только в гости. Но это уже другие истории.

Прошло ещё три недели, цирк уехал, уехал и Серёжа. Больше мы никогда не виделись.

Да, цирк уехал, но кое- что осталось. Остался кураж, те самые волевые качества, которые проявляют артисты при выполнении опасных трюков.

Не лишними они были на протяжении долгих лет в сложных и зачастую рисковых ситуациях.

Не лишние они и сейчас. В далёком от этих событий будущем я прочитал стихотворную пьесу Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак».

Помните в эпилоге:

 

«Позвольте Вам представить!

Они мне дороги как память.

Ложь! Подлость! Зависть! Лицемерье!

Ну кто ещё там? Я не трус!

Я не сдаюсь, по крайней мере.

Я умираю, но дерусь!»

 

Надолго, а может быть и навсегда, это стало одним из моих девизов.

А всё ведь оттуда, из детства.