ВАРЛАМ СЕРАФИМЫЧ И ДР.
* * *
Поехали в провинцию Хайнань,
поверив проморолику в эфире,
и будем сутки напролет колдырить,
китайцы поразятся: «вот же пьянь!»
Поехали в Анталию, братан,
в отеле тапки стырим ради смеха,
поездка за границу – в жизни веха
невыдающейся, где царствует стакан,
тем более из пластика, и литр
не засадить средь мумий в саркофагах,
и так на нервах от толпы профанов
цари уснувшие египетской земли.
Нет, лучше в Грецию недорогой вояж:
есть бог у них по имени Дионис -
он выпивохи с раздолбаем помесь,
по всем повадкам абсолютно наш.
Хотя постой, по-взрослому бодрит
деревня, прозябание в коттедже,
пусть за кордон срываются невежды
в Венецию, Малагу и на Крит.
Тут всё пучком на грядках и вообще,
прокормят даже трутня глины недра,
черёмухи качаются от ветра,
и сруб качается, как на волнах ковчег.
Отсель не убежать, ведь нет дорог,
а коль найдёшь, то за калиткой мины:
не вразумить безмозглую скотину,
не выйти из дому, не выпачкав сапог.
Что остаётся? Только забухать,
вдыхая запах свежего навоза,
колун вонзив в ближайшую березу,
И та заплачет звонко… благодать.
* * *
Ты замкнулся в своём, столь убогом, мирке,
Что от скуки повесилась мышь на шнурке.
От компьютера мышь, неживая, но всё ж,
как сей факт не крути, а скотины падёж.
Ты обречь на закланье зверушку хотел,
но безволью теперь не известен предел,
мышеловку купить недосуг было, лень.
и на день предыдущий похож новый день.
Твой без веры алтарь: но молебны идут,
не приносит достатка бессмысленный труд,
и в душе пустота, как в забытом гнезде,
и везде только плесень, и серость везде.
А на улицу глянешь: там муть или дождь,
в зомбоящике врёт несменяемый вождь,
врёт с улыбкой ехидной, на беса похож,
и на правду похожа в устах его ложь.
И кошмарит сограждан чреда новостей:
от скандалов гламурных до грязных страстей,
что воруют и мзду беспрестанно берут,
что законы попрал независимый суд.
Симулирует пипл лояльность, как крот,
не надеясь, что солнце когда-то взойдёт,
и сограждане, как приведенья, плывут:
каждый третий – невежда, клошар или плут.
Но тебя не смущает подобный расклад,
что не просит вложенья душевных затрат.
Проживешь как-нибудь без надрыва, в тени -
так ведь люди живут. Разве люди они?
* * *
(песня для младшего и среднего школьного возраста)
Все мамы службу в контрразведке
прошли, дневник надежней шкерь,
когда, вернувшись от соседки,
она ключом откроет дверь.
Муштра и тяготы по службе
впечатали глубокий след
в душе её. Понятий дружба
и компромисс для мамы нет.
Когда за четверть светит пара
и угнетает как ярмо,
то в женский день плохой подарок
ты в рюкзаке принёс домой.
Уставившись в тарелку тупо,
ты вдруг утратишь аппетит
и будешь ложкой в жиже супа
воронки страшные чертить.
Чтоб засосало бы спиралью,
как с грузом галеон на дно,
всё то, что взрослою моралью
на приговор обречено.
Взгляд проницательней рентгена
ты ощутишь своим плечом,
и кровь похолодеет в венах,
и медленнее потечет…
А мать закурит папиросу,
на стол положит чёрный кейс
и задавать начнет вопросы,
тебе нацелив лампу в фейс.
Ты пропадёшь в завесе дыма,
стараясь выдержать напор,
но артистичной пантомимой,
увы, не скроешь свой позор.
И ты расколешься под гнётом
прямых и косвенных улик,
и будешь признан обормотом,
и вдруг поймёшь, что крепко влип.
Прощай TV, испорчен ужин,
прощай планшет и интернет
на долгий срок… Понятий дружба
и компромисс для мамы нет.
Потом всплывёт дневник без шмона,
ведь как вина не велика,
есть снисхожденье у закона
для доброй воли у зэка.
Но в нём такие повороты:
от безысходности хоть плачь,
ты школьным глобусом в ворота
попал, использовав как мяч.
Теперь ты угодил в опалу,
острог – твой дом, кругом снега,
застенок в вихре карнавала,
и не удариться в бега.
Поскольку ключ отдать решила
возмездья жёсткая рука
соседке, а она служила
ещё у Феликса в ЧК.
* * *
(песня лузера)
Варлам Серафимыч пошёл на рыбалку,
Варлам Серафимыч заядлый рыбак,
улов его скуден: жестянка да палка,
да с пастью зубастою ветхий башмак.
Гвоздями оскалился старый башмак.
Рыбак недоволен: из этих трофеев
ухи не сварганить, не сбыть за пятак,
решает их в речку забросить живее,
но вдруг Серафимычу молвит башмак,
к нему обращается старый башмак.
«Послушай меня, не кручинься напрасно,
я стар, агрессивен, я щуку за хвост
могу оттаскать, не оставив ей шанса,
я стану служить тебе верно, как пёс,
покуда тебя не снесут на погост!
Я знаю, твоя не сложилась карьера,
ты – лузер, а дома тебя ждёт жена,
закатит скандал эта ведьма, мегера -
пьёт кровушку, жизнь отравляет она.
Горгона, вампирша, мегера она!
Добуду тебе я такую русалку, -
от зависти сдохнет гламурный бомонд,
брось в речку обратно жестянку и палку,
и с новой женой отправляйся домой,
с зачётной герлой и, конечно, со мной!»
————————
Ландшафт прячут сумерки, а над водою,
как грязная вата, клубится туман,
Варлам Серафимыч, боднув головою
пространство, встает, просекая, что пьян,
его обличают бутыль и стакан.
Варлам Серафимыч плетётся до хаты
в потёмках на слух, на бреханье собак,
в реке от греха утопив артефакты:
жестянку да палку, зубастый башмак,
что с колдырями трепаться мастак.