РАССКАЗЫ
НОКТЮРН
Ефросинья Иголкина робко постучала в дверь и вошла к председателю. Тот сидел за своим столом и что-то размашисто писал.
Ефросинья присела на краешек стула, поправила платок и разгладила складки на платье.
Председатель, не отрываясь от бумаг, спросил:
- Что, Ефросинья, пьёт Поликарп-то?
- Жутко пьёт, Петр Иванович. Совсем никакого спасу нет, – ответила Иголкина. – Почти каждый день, да ещё и в запой уходит. Вчера с Митькой Плетнёвым так ужрались, что забор уронили.
- Да, с Митькой лучше не связываться, – согласился председатель. (С Митькой Плетнёвым председатель на прошлой неделе так напились, что баню чуть не спалили.) Он отложил бумаги в сторону и перевёл взгляд на Ефросинью.
- А что, лечить его не пробовала? К медикам не водила?
- Да, как же, как же. И в район возила, и в город. В районной больнице капельницу поставили, когда ему совсем худо было, когда он уже с покойным отцом стал разговаривать. А как получше стало, он из больницы прямо в разливочную пошёл. Не усмотрела. И на последние деньги в город возила, кодироваться. Врач гарантию на год давал. Думала, хоть год, да мой будет. Только Поликарп неделю продержался. Говорит уж, лучше помру, чем трезвыми глазами на такую жизнь смотреть.
- И что, совсем трезвый не бывает?
- Да было один раз. Они с Гришкой Пантелеевым трубу на крыше поправляли. Так оба оттуда и свалились. Гришке-то ничего, только язык прикусил, а мой руки сломал. Гипс ему такой наложили, что рукой до рта не достать. Так он неделю не пил, пока зубами стакан не научился держать.
Зазвонил телефон. Председатель сделал жест рукой и взял трубку.
Поликарп был первым парнем не деревне. Весёлый, задорный, хозяйственный. Все девки сохли по нему, а счастливый билет выпал Фросе. Свадьбу сыграли шумную, гостей полдеревни позвали, другая половина сама пришла. Молодым выделили не угол, а целых полдома с отдельным входом. Поликарп работал механизатором, Фрося на ферме. Потом дети пошли. Сначала сын Серёжа, потом, немного подумав, и Танюшка родилась. Дети сейчас уже большие. Ого! Выучились, в город подались. Сын в автомастерской работает, его всё больше к железу тянет, в батю пошел, а дочь – в банк устроилась. У нее тоже всё в порядке. Приезжают, правда, редко. Но уж когда приезжают, тут в доме праздник. Даже Поликарп свою обычную дозу уменьшал, старался пить меньше и пил, как бы стесняясь. Зато потом отрывался на полную катушку.
Председатель положил трубку и снова обратился к Ефросинье:
- А народными средствами ты его лечить не пробовала? Сейчас многие так поступают. Вот я, например, ну, да ладно, не обо мне сейчас речь.
- И это пробовала. Уж чего только я не подсыпала. И крушину ольховидную сушила и подмешивала, чтобы отвращение вызвать, и крестовник сушёный подкладывала, и плоды волчьего лыка заваривала – ничего не берёт окаянного. К бабе Зине в соседнюю деревню водила, чтобы та заговорами его вылечила. Так он поллитру, которая для заговору была, с бабой Зиной и выпил.
Снова зазвонил телефон. Ефросинья замолчала, чтобы не мешать.
Первый раз Поликарп напился через месяц после свадьбы. Его чуть живого мужики тихонько положили на крыльцо, да так и оставили. Фрося целую ночь не отходила от мужа, который стонал и звал родных, чтобы попрощаться. На утро, придя в себя, он попросил у жены прощения, и они вместе посмеялись, вспоминая происшедшее событие. Через неделю, когда Поликарпа снова положили на крылечке – было уже не до смеха. Но и тогда Фрося не оценила всей надвигающейся опасности. Нельзя сказать, что муж пил беспробудно. Все же детей поднимать надо было, да и работа не позволяла. А в последние пять лет совсем мужик переменился. Одна забота осталась: где найти и с кем выпить. А если нашёл и не с кем, то и один напивался.
Председатель положил трубку и снова обратился к Иголкиной:
- У твоего мужа, видно абулия.
- Чего, чего у него? – переспросила Ефросинья.
- Абулия. Полная атрофия воли. Вот у меня… Впрочем, не обо мне речь.
- Да, действительно, – согласилась она. – Если кто ему выпить предложит, ни за что не откажется. Не хватает воли.
- А муж-то не бьёт? Руки не прикладывает? А то я участковому передам, чтоб поговорил по инструкции.
- Нет, что вы. Руку он не поднимает, – ответила Ефросинья, вспомнив, как вчера Поликарп, лёжа на полу, лягнул ее ногой.- Только грозится и ругается.
- А от меня-то ты чего хочешь? – спросил председатель.
- Так, нельзя ли, Петр Иванович, моего мужа на работу пристроить? Как пять лет назад работы в колхозе не стало, он и запил. Если бы работа кой-какая была, он бы исправился. Я-то его знаю. Ему от свободного времени душно.
- Где ж я тебе работу возьму? – ответил председатель. – В колхозе работы нет, в районе тоже податься некуда. Время сейчас такое. Каждый выживает, как может. Вот такая последняя установка сверху.
- А как же тогда быть? – спросила Ефросинья.
- А ты брось его?
- Кого?!
- Мужа своего. Зачем тебе пьяница в хозяйстве. Одна-то проживёшь как-нибудь.
- Да как это можно умом понять, чтобы мужика своего бросить? Он ведь когда трезвый (когда же это было-то, ох, господи), хороший. И добрый, и мне по хозяйству помогает. Вы уж скажете, бросить. Да и дети у нас, и другая живность. Не, не брошу.
- Ну-ну, – сказал председатель. – Как знаешь. Ладно, ты иди, Иголкина, заговорился я с тобой, мне еще отчёт писать в район. До свидания.
- До свидания, Иван Петрович.
Ефросинья поднялась и закрыла за собой дверь.
Она остановилась на крыльце и поправила платок. – Ишь, чего удумал. Живого мужа, да бросить. Вон, Верка, своего выгнала за беспробудное пьянство, так тот через забор перелез и у соседки прижился. Сейчас там беспробудно пьёт, а Верка – локти кусает. Нет, я за своего еще поборюсь.
И Ефросинья Иголкина пошла бороться.
ПОСТ НОМЕР ОДИН
В любой части пост номер один – это знамя части. Нести здесь дежурство могут только самые достойные. Абы кого не поставят. Замполит лично кандидатуры утверждал. Иначе и быть не могло: на знамени обозначались название и номер воинской части, что само по себе являлось военной тайной.
Рядовой Василий Ральников удостоился этой чести только к концу учебки, когда основную часть курсантов уже раскидали по частям округа, дембелей отправили по домам, а молодое пополнение до принятия присяги в караул не пошлёшь.
За полгода службы рядовой Ральников несколько раз был дневальным по роте, пару раз ходил в наряды по кухне, а вот в карауле не был ни разу. А тут, хрясь, и прямо на пост номер один.
Вообще-то Василий по всем параметрам подходил: комсомолец, мать рабочая, отец крестьянин, взысканий по службе не имел, в международной обстановке разбирался довольно сносно, даже знал все страны, входящие в агрессивный блок НАТО.
Надо сказать, когда в учебном подразделении проходила смена призывного поколения, в части происходил небольшой кавардак: проверяющих не было, командиры расслаблялись, солдаты позволяли себе некоторые вольности.
Ввиду малочисленности годных к караульной службе, начальником караула назначили младшего сержанта, а разводящим и вовсе поставили рядового.
По списку караула рядовой Ральников должен был стоять в третьей смене и заступать на пост – в двадцать три ноль-ноль. Ему бы поспать перед ответственным назначением, всё-таки не шутка: простоять два часа на тумбочке, не сходя с места, но вместо этого он долго утюжил свою парадную форму и чистил до блеска сапоги.
В назначенное время Василий произнёс: «Пост принял!» – и приступил к охране боевого знамени.
Стоя на посту, он мысленно отписывал письмо на родину, представляя, как его родители будут гордиться своим сыном. Если так служба и дальше пойдет, может, повезет с краткосрочным отпуском, может быть даже этим летом.
Эх, размечтался солдатик! Но, как ни крути, а час пролетел незаметно. Василий даже ни разу на часы не взглянул.
А в это время в караульном помещении происходили следующие события.
После плотного ужина, вместо того чтобы, как обычно, отдыхающей смене учить уставы, а бодрствующей – наводить порядок, караул дружно залёг на топчаны, чтобы наверстать накопленный недосып. Начальник караула, младший сержант, тот еще раньше завалился под шинелку, оставив за себя старшим разводящего. А разводящий, по той же причине недосыпа, вырубился вслед за младшим сержантом, поручив разбудить его в положенное время одному бойцу. А этот боец, уже не успев никому поручить, чтобы и его разбудили вовремя, отрубился вслед за разводящим.
Идиллия! Спят усталые солдатушки. Крепко спят. Ох, крепко спят! Родина в опасности.
Но только не знамя части. Рядовой Ральников гордо стоял на посту, готовый в любую минуту расстрелять любого, кто посмеет прикоснуться к святыне.
Первым проснулся разводящий. Захотел в туалет. Зевая, он посмотрел на часы и похолодел от ужаса. Прошло три с половиной часа с момента последней смены караула. Это получается, что одна смена пропустила своё время. А уж ещё более хреново получается, что часовой на посту номер один стоит бессменно почти четыре часа. На других постах хоть разрешается ходить, в конце концов, и посидеть в укромном месте можно, даже и вздремнуть, что часовые и делали в ночное время. Но на посту номер один!!! Ой, мама родная…
Разводящий пошёл будить младшего сержанта и доложить обстановку. У начальника караула сон вмиг убежал «за горизонт». Он тоже представил себе часовых. И ещё он представил, как военный прокурор, наверное, уже приговор подписывает, а в дисбате нары для него готовят. Если дежурный по части узнает – всё, кердык!
Караул подняли по тревоге. Начальник караула быстро обрисовал ситуацию и приказал: «Во-первых, быстро идти менять часовых, начиная с первого поста, во-вторых, смене, которая проспала – драить полы, а в третьих, – сурово добавил: кто проболтается, он лично того расстреляет, потому что терять ему уже нечего.»
Разводящий с бойцами отправились на посты. Главное, чтобы дежурный по части ничего не заметил. Но дежурный классически спал за стеклянной перегородкой, положив голову на сложенные руки.
Рядовой Ральников стоял статуей павшим героям с мраморным лицом, держа в руке обнажённый штык-нож.
Караул встал на безопасном расстоянии. На случай нештатной ситуации.
- Вася, ты живой? – поинтересовался разводящий. Статуя зашевелилась и проскрипела:
- Что случилось? Почти четыре часа стою, боюсь пошевелиться. Еле живой. Всю задницу себе ножом истыкал, чтобы не уснуть. Сейчас упаду.
- Всё, Вась, пришла смена. Ты только штык-нож в ножны убери и сдавай пост.
- Рядовой Ральников пост сдал. Уф!
Потом пошли ещё другие посты менять. Но там часовые хоть и удивились, когда их разбудили, но не особенно. Одно было неудобство, что спать пришлось на земле.
Как только пришли в караульное помещение, Василий рухнул прямо у входа и моментально заснул. Его аккуратно донесли до топчана и оставили одного. Начальник караула облегчённо вздохнул: кажется, пронесло.
Ага, пронесло. Младший сержант ещё долго будет вспоминать этот караул как кошмарный сон, и если бы не рядовой Ральников, никогда бы ему не стать сержантом, а службу закончить старшиной.
Когда весь караул опять стал клевать носом, несмотря на приказ начальника «Не спать!» – поступил сигнал от дежурного по части. Нужно было срочно прибыть начкару с караульным первого поста. Стоящий часовой то ли упал, то ли решил размяться, но тревожная кнопка, которая находится под тумбочкой часового, сработала, зазвенела сигнализация и разбудила дежурного.
- Срочно заменить разгильдяя, не оправдавшего высокого доверия, – скомандовал дежурный, разъярённый тем, что прервали его сон.
По Уставу на пост заступают согласно утверждённого графика повременно и пофамильно. Но по приказу дежурного постового можно заменить и раньше времени. Что и требовалось.
А на каждый пост положено по три караульных. То есть с других постов бойца на первый пост не поставишь. Тем более что караульный у знамени стоит в парадной форме, а остальные в повседневной.
Начальник караула крикнул: «Караульный бодрствующей смены ко мне!»
Это – кто свою смену пропустил. Ральникова ведь не поставишь. Только что четыре часа отстоял, а через два часа снова на пост заступать.
Разводящий пришёл, обрадовал: «Он в сортире. Уже полчаса не выходит. Говорит, живот у него жутко прихватило. Не готов к несению караульной службы – как бы не осквернить знамя части».
- Будите Ральникова, любыми средствами. Срочно! Ох, чую я, что в дисциплинарном батальоне меня уже на довольствие поставили.
Распинали Василия. Разбудить не получилось.
Он: «Что? Как? Уже на пост?»
Обнял его начальник караула по-отечески: «Иди с богом, разводящий тебе по дороге всё объяснит».
О том, что Василию после этой смены, по утвержденному расписанию, снова заступать на пост номер один, младший сержант сообразил, только когда разводящий и рядовой покинули караульное помещение.
Отстоял бедный Вася на посту номер один в общей сложности восемь часов с небольшим перерывом.
В семь утра Васю Ральникова успели утащить в караульное помещение до прихода офицеров. Ещё время тянули, пока дежурный отлучится. Оттащили всем караулом – сам Василий шагать не мог.
А попробуйте-ка постоять хоть полчаса в любое время с одиннадцати до семи. Василий, когда оклемался, рассказывал такие страшные вещи, которые ему чудились во время караула, что многие спать не могли после его рассказов.
Домой, родным, рядовой Ральников писать не стал. «Приеду, сам всё расскажу, – решил Василий. – Письмом не получится. Да и вдруг писаря вскроют и начальству доложат – на фига мне лишние заморочки? Да и перед младшим сержантом как-то неудобно будет…»
ГРАБЛИ
У Зощенко есть презабавный рассказ “Кочерга”.
Директор одного учреждения (с печным отоплением) и его сотрудники упарились, составляя заявку на получение пяти кочерёг. Как пишется одна кочерга, знали все, а вот с множественным числом у них не ладилось. Сейчас-то любой школьник знает, как правильно писать. Да и учреждений с печным отоплением не осталось. Так что проблема отпала сама собой.
В нашей конторе другая история вышла. На ту же тему, только с граблями и мордобоем.
Решило наше руководство субботник провести. Мусор с подведомственной территории убрать, канаву засыпать, листья опавшие сжечь и так, по мелочи – за собаками соскрести.
И вот, вызывает наш начальник А.Н. Хлобыстов завхоза Чуйкина и даёт указание составить заявку на инвентарь в вышестоящую организацию.
- Давай, сделай всё как надо. Закажи носилки, грабли, лопаты, рукавицы, чтобы субботник провести по высшему разряду. Составишь заявку и мне на подпись.
Завхоз Чуйкин ушёл в свою кладовку и принялся за работу. С лопатами, носилками и рукавицами у него быстро получилось, а вот с граблями вышла заминка. Их нужно было десять штук. Но как правильно написать, завхоз сомневался. Если одни, то – грабли, тут и ежихе понятно, а десять как? Попробовал написать “десять грабль”. Присмотрелся. Вроде коряво получилось. Исправил на “десять граблёв”. Что-то тоже насторожило. Выступивший пот выдавал познания завхоза в грамматике. «Так, десять граблищ – тоже не то, десять граблёнок, граб, грабликов, гребёнок», – морщил лоб Чуйкин.
Презирая себя за тройку в школе по русскому языку, завхоз вышел во двор. Возле курилки стояли Мусолиев и Левелян.
Завхоз, прикуривая сигарету, как бы между делом, произнёс:
- Мужики, хотите загадку задам?
- Знаем мы твои загадки, – ответил Мусолиев.
- Опять попросишь шкафы перетаскать с первого на пятый, – ответил Левелян.
- Нет. Тут другое. Вот одни грабли. А десять, как будет?
Мусолиев и Левелян посмотрели на завхоза внимательно.
- Что за вопросы?
- Что за тесты в курилке?
- Мужики, я серьёзно, – взмолился завхоз. – Мне заявку на субботник составить надо, а как грамотно про грабли написать, не знаю.
- Правильно надо писать – граблей, – сказал Мусолиев.
- Правильно надо писать – грабель, – сказал Левелян.
Завхоз упал духом.
Мусолиев и Левелян слегка заспорили, роняя пепел мимо урны. Потом в запале уронили и саму урну.
Завхоз поспешил ретироваться с места дискуссии. В коридоре он увидел молодого работника Вторчука.
- Стой, Вторчук!
- Так я вроде и так стою, – ответил тот. – Не лежу, не сижу, не падаю.
- Грамотный?
- В пределах высшего образования.
- Тогда ответь: одни – это грабли, а десять?
- И вы ответьте: одна кочерга, а пять?
- Какая кочерга? – удивился завхоз, с ужасом соображая, что не знает, как будет это пять.
- Что, Зощенко не читали? Там такая же проблема была. Тоже мучались.
Презирая себя за тройку в школе по литературе, впрочем, как и за остальные по другим предметам, завхоз Чуйкин трепетно поинтересовался:
- Ну, и как там вышли из положения?
- Да просто. Составили документ, где отписали: Одной кочергой обойтись не можем, просим выделить ещё пять штук.
- Сила! – только и произнёс завхоз. И убежал составлять бумагу.
А в это время Мусалиев и Левелян перенесли предмет спора на рабочее место. Тут же подключились и другие работники. Одни утверждали, что правильно надо писать десять граблей, другие – десять грабель. Так как и тех и других было практически поровну, спор продолжался до конца рабочего дня. Эти споры дошли до начальника. Тот только хмыкнул и решил дождаться, как же завхоз выкрутится.
На утро у него на столе лежала заявка следующего содержания:
Для проведения субботника нашему учреждению требуется:
1. Десять лопат.
2. Двое носилок.
3. Двадцать две пары рукавиц.
4. Грабли в количестве, равном количеству лопат.
И подпись, и число.
Начальник прочитал бумагу.
- Молодец, завхоз, извернулся. Хотя грамоты не хватает. Посмотрим, как сверху ответят про эти грабли, – подумал он и поставил подпись.
Ответ пришёл через неделю.
- Вашу заявку удовлетворяем частично. Лопаты, рукавицы и носилки получайте в полном объеме. По четвёртому пункту отказываем – грабли не завезли.
Конечно, эта давняя история. Теперь каждый школьник знает, как правильно писать. Хочешь – десять грабель, хочешь – десять граблей. Пиши – не ошибёшься. Так что Мусалиев и Левелян оба правы были. Зря только подрались. Но это уже другая история.