РОБИНЗОНАДА ЛЕЙТЕНАНТА ИВАНОВА
(Продолжение. Начало – «Одиссея лейтенанта Иванова» – в № 3 с.г.)
Бывают в жизни моменты, которые стираются в памяти навсегда. Как будто их и не было. Но бывают и такие, которые врезаются в необъяснимое и неведомое науке подсознание и преследуют тебя всю жизнь. Избавляться от них – бесполезное и напрасное занятие.
Лейтенант Иванов проснулся, но открывать глаза не решался. Мысленно просканировал своё тело, пошевелил конечностями. Результаты обнадёживали – живой, и ладно. Попытался вспомнить последние события, чтобы сориентироваться во времени, пространстве и происходящем.
Когда сознание окончательно прояснилось, подумалось: это было во сне или наяву?. . но что-то подсказывало, что на сон рассчитывать нечего. Шум винтов и груда мешков наводили на мрачные мысли. Но где все?
С этим вопросом лейтенант направился в кабину пилота.
– О, лейтенант! Проснулся? Я мало знал людей, которые могут спать в вертолёте.
Пилот показал на пустующее кресло рядом с собой.
– Садись.
– А где все?
– На задании.
– А я?
– Тебя решили с собой не брать. Хотя были мнения, что ты бы пригодился.
– Я, в смысле, что дальше?
– Дальше – на базу. Десант другая вертушка заберёт, у меня горючки не хватит.
И летят они над бескрайним соединением двух молекул водорода и такой же единицей кислорода, которые в совокупности занимают две трети всего земного шара и думают каждый о своём. Лейтенант о том, как докладывать начальству, и, уф, не дай бог, компетентным органам за всё, происшедшее с ним за последний, такой не совсем удачный отрезок срока службы, и не лучше ли погибнуть ему героически после всех таких передряг. Может, хоть семью не тронут и квартиру с пенсией оставят?
Летчик думал о том, хватит ли горючего. Могли механики не долить, сэкономив для бартера на опохмел; могли подвести и приборы, которые меняли свои показания после смачного удара кулаком по панели.
Для контроля лётчик ударил по показателю топлива. Мотор издал звук, похожий на отрыжку гиппопотама, если бы тот выпил тонну газировки и стал чихать и кашлять.
Лейтенант, не вникая в суть происходящего и рассматривая безбрежный океан, поинтересовался:
– Чё за дела?
– Всё, горючка кончилась.
– Так зачем нужно было по панели стучать?
– Ты что, идиот? Она просто закончилась. Или, ещё проще, бак пустой, или уж совсем, чтобы было понятно – нам кабздец. Сейчас будем падать. Держись!
– За что?
– За хвост удачи. Тут рядом остров, попробую дотянуть.
До острова дотянули, это прибавило надежды на спасение, но не успокаивало.
– Приготовиться к жёсткой посадке, – с гримасой на лице прокричал пилот.
Что он имел в виду? Упереться руками в панель приборов, ногами в пол, а головой в потолок? Или начать молиться и просить прощения за все земные грехи? Или попытаться выпрыгнуть из вертолета с трех метров высоты, выбрав удачный момент? Лейтенант не успел задать так много вопросов.
Посадка была настолько жёсткой, что вертолёт оставил после себя на берегу борозду глубиной со стрелковый окоп. Правое лобовое стекло вылетело, будто держалось на честном слове. Следом вылетел лейтенант со скоростью барона Мюнхгаузена на ядре. Пилоту повезло меньше. Точнее, ему вообще не повезло. Он ударился о лобовую перегородку, что помешало последовать по траектории лейтенанта.
Взрыва после падения не последовало. Да и чему взрываться, боекомплекта на борту не было, топливо всё выработано, а качество гречки, которой был забит вертолет, как известно, не измеряется в тротиловом эквиваленте.
Лейтенант упал, не долетев несколько сантиметров до огромного валуна. Падение было не таким жёстким, как посадка, но шмякнуло основательно.
Он попытался подняться. С первой попытки не получилось. Тогда лейтенант перевернулся на живот, подтянул колени, упёрся руками в валун, тихонько пополз вверх, выпрямляя ноги. Встал в полный рост, повернулся спиной к камню, зафиксировал положение.
Протёр глаза, проморгался и осмотрел место падения. Под шум волн лейтенант тупо обозревал окрестности, ни одна мысль не приходила в его голову, не залетала, даже и не напрашивалась.
Сколько времени он простоял в оцепенении, одному богу известно.
«Очнись, Иванов, – приказал сам себе лейтенант. – Возьми себя в руки, офицер. Какого рожна ты возомнил о себе, что ты каменное изваяние Моаи с острова Пасхи? Давай включайся в происходящую действительность, пусть даже такую мерзопакостную и препаскудную».
Это подействовало. Чтобы закрепить начало возвращения, лейтенант ударил себя по щекам, – два удара гулом набата отозвались в голове.
Лейтенант подошёл к вертолёту, вытащил тело пилота из кабины. Ещё был шанс, что просто потеря сознания или болевой шок, но отсутствие пульса, сердцебиения и дыхания не оставляло никакой надежды.
Конечно, останься жив вертолётчик, было бы не так всё мрачно. Вдвоём можно было как-то выжить на острове, но ситуация – остаться одному на острове – сильно угнетала и не навевала ни одной, даже захудалой мыслишки.
Об этом думал лейтенант, пока тащил тело пилота дальше от воды.
Затем он вернулся к машине, достал из распоротого брюха два мешка, с сожалением высыпал содержимое на песок: сколько каши наварить можно было. Нашёл кусок бечёвки и сделал нечто похожее на саван.
«Полежи пока, брат. А мне выпутываться надо из всей этой передряги». Лейтенант ещё раз проклял свою судьбу-судьбинушку, которая закинула его с одного острова на другой, да ещё с такими приключениями.
Потом призадумался: «А что на судьбу-то роптать и ахать. Ведь живой же, пусть – пока. Но не утонул, не убили, не разбился, не упился вусмерть».
От таких мыслей даже тонус появился: живём дальше.
Лейтенант вернулся к вертолёту, обошёл кругом. «Чего там, вертолёт – не ёлка, нечего хороводы водить. Действовать надо».
Но как действовать, что делать, хотя бы с чего начать в голову не приходило.
Единственное, что всплывало в памяти, книга Даниэля Дефо про Робинзона Крузо.
Лейтенант даже усмехнулся.
«Не, ну надо же, мог ли я подумать, когда читал эту книгу?»
Книга была потрепанная, без корешка и без последних страниц, с затёртой обложкой, на которой едва читалось название. Тогда ещё знали толк в книжках, читали взахлёб.
Начало Иванов помнил: Крузо все вещи перевёз с корабля на остров. А чем всё закончилось, ввиду отсутствия последних страниц, он не знал. Интересно, выжил ли Робинзон?
Как по волшебству всплыло в памяти полное название книги: «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего 28 лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки, близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб; с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим».
Самим! Точно, значит выжил. Это обнадёживало и вселяло уверенность. А чем российские офицеры хуже? Правда, двадцать восемь лет немного напрягали, но не сильно, сейчас не то время. «Врёшь – не возьмёшь. Выкарабкаемся».
Так подумал лейтенант и принялся за дело.
Он осмотрел чрево вертолёта. В грузовом отсеке только мешки с гречкой, пустая бутылка и пустая фляга десантников.
Ещё не зная для чего, но лейтенант подумал, что всё сгодится, даже бутылка. «А что, напишу записку, закупорю и кину в океан, может, кто и найдёт и вытащит меня отсюда. Хоть так подам весточку».
И тут тело лейтенанта пронзает, словно электрическим током, от левого уха до правой пятки. «Какая бутылка? Рация! Есть же, чёрт возьми, рация на вертолёте. И опыт, какой-никакой, имеется».
Он попытался добраться до кабины пилота.
«Только бы без повреждений, только бы без повреждений», – пульсировало в голове.
На счастье, рация была цела. Лейтенант выбрал удобное и устойчивое положение, крен вертолёта снивелировал угловым положением тела. Надел гарнитуру, включил тумблер.
Рация не работала.
Повторил. Даже никакого намёка. Как тут не впасть в отчаяние? Ну как же так? Выжить при падении, рация – вот она перед глазами, и всё это напрасно. Была бы разбита вдребезги, не так было бы обидно. О том, чтобы починить, лейтенант даже и не думал. И паяльника нет, и запчастей нет, олово опять же, канифоль. Да и вообще он ни черта не разбирался в радиотехнике, и все радиосхемы были для него загадочными картинками из раздела «Попробуй, отгадай». Видно, без бутылки никуда – единственная надежда.
В это время, правая нога вдруг теряет опору, соответственно лейтенант теряет равновесие и, как следствие всего этого, неловко заваливается на бок, инстинктивно взмахнув руками.
Падая, лейтенант правой рукой ударил рацию, которая тут же ответила на такое обращение шипением и потрескиванием.
Эх, лейтенант, лейтенант, видно присматривает за тобой Бог. Что-то нашёл он в тебе, то особенное, неизрасходованное, не выполнившее своё предназначение.
А жизнь-то, кажется, налаживается. Ведь умели, умели делать технику. Где ещё такая есть: от удара выключается и от удара включается? Тумблер – лишняя деталь. Упростить конструкцию, сэкономить на металле, удешевить продукцию. Даёшь!
Всё это промелькнуло в голове лейтенанта, пока он занимал исходную позицию для связи с внешним миром.
Он выдохнул, немного задумался и снова без всяких условностей, правил поведения в эфире и позывных произнёс:
– Всем, всем, всем, кто меня слышит. Потерпел крушение. Нахожусь на острове. Подаю команду СОС.
О том, что крушение потерпел военный вертолёт, тем более, принадлежащий России, лейтенант трезвонить на весь эфир не стал, всё-таки не на рыбалку полетели. Себя называть тоже не было смысла, зачем создавать себе ненужную рекламу, ещё неизвестно, – чем это всё обернётся.
Как и где будут кого-то искать, лейтенанта не интересовало, для него сейчас важнее всего было, чтобы хоть кто-то его услышал и ответил. Далее – уж как кривая вывезет.
Рация ожила. Сквозь треск отчётливо послышалось:
– Говорит капитан рыболовецкого судна «Джавахарлал Неру».
Лейтенант не поверил своим ушам. У него появилось такое чувство, что эта фраза и тембр голоса до сих пор шлялись у него в голове независимо друг от друга, случайно встретились и решили напомнить о себе. Наверное, после удара, – заключил он.
– Говорит капитан рыболовецкого судна «Джавахарлал Неру». Кто там, чёрт побери? Кто там сосит?
– Это лейтенант. С сухогруза «Луизиана». Тот самый.
Пауза. То ли капитан переваривал услышанное, то ли его приводили в чувство.
– Лейтенант, ты что, охренел, второй раз за день СОС посылаешь. Ты где?
– А я знаю? На каком-то острове. Один.
– И каким абдуралясом-куролясом ты там оказался?
Лейтенант попытался сказать шифром:
– Бумс.
На его удивление, капитан всё понял:
– Все?
– Один груз двести.
– Понятно. Ты, лейтенант, оставайся на связи. Доложу куда нужно. Всё, некогда мне, трал выбираем, сельдь пошла. Ну и хлопотно с тобой, лейтенант.
Ожидая ответа, лейтенант обследовал кабину. Нашёл четыре банки тушёнки – деликатес; коробок спичек – уже каша гречневая с тушёнкой; автомат Калашникова с двумя магазинами; пистолет Стечкина (вот за это спасибо); фляжку со спиртом и всякие мелочи. Забрал нож – тушёнку открыть, пачку галет – перекусить тут же, фонарик, ракетницу – на всякий случай, аптечку – не дай Бог, но лучше пусть будет.
Он хотел обследовать весь вертолёт, но решил оставить это дело на потом. Может, помощь уже идёт, и все его действия будут напрасными.
Рация молчала. «Ну, конечно, пока трал выберут, пока с селёдкой разберутся, лишь бы про меня не забыли от радости, если улов большой», – подумал лейтенант.
Чтобы скоротать время, он открыл пачку галет, хотел посмотреть срок годности, но передумал – пустое – и захрустел, перекрывая шум морских волн и крики чаек, и растворился в раздумьях.
В это время в штабе Тихоокеанского флота обсуждали создавшееся положение. Со слов капитана рыболовецкого судна, которое никому не принадлежит, следовало, что разбился военный вертолёт. Странно, что никто о происшествии не докладывал. Сообщил какой-то лейтенант, который случайно оказался в вертолёте. Как мог на военном вертолёте очутиться посторонний человек, пусть и офицер? Когда руководство флота узнает весь маршрут лейтенанта и его место пребывания, оно посчитает это за лёгкое недоразумение.
– Что за вертолёт?
– С эсминца «Бывалый» вылетел для оказания помощи американскому сухогрузу, захваченному пиратами.
– Оказали?
– Так точно, судно следует своим курсом.
– Десант весь погиб?
– Десант высадился в квадрате пятьдесят три для участия в учениях.
– Почему не доложили о крушении вертолёта?
– Думали, что просто нет связи. Такое случалось. Ждали возвращения.
То, что на корабле ни сном ни духом не ведали, что с вертолётом, решили не говорить, смягчили.
– Жаль.
– Да, опытный лётчик был.
– Вертолёт жалко, и так единицы остались.
– Так точно!
– А этот лейтенант, кто таков?
– Выясняем, в какой части не хватает лейтенанта.
– Вертолёт пропал, – никто не вошкается, лейтенант пропал, – никто не чешется, что за бацилла семиегорная, товарищи офицеры? Может, что ещё пропало, а мы не знаем? Развели бардак. Где рухнул вертолёт?
– В квадрате пятьдесят один.
Пауза. Склонились над картой.
– Я правильно понял, на этом острове?
– Так точно.
– Тогда это всё меняет дело. Выходите на связь с лейтенантом.
Рация ожила:
– Ответьте Первому, ответьте Первому, приём.
Лейтенант скомкал пустую упаковку от галет и подобрался к рации.
– Первый, Первый, я лейтенант Иванов, слушаю вас.
– Доложите обстановку. Кто вы и как оказались на острове?
Лейтенант глубоко вздохнул и начал свою версию пребывания там, где его быть не должно ни при каких обстоятельствах, которую он выдумал, пока уплетал галеты. Ну, отхлебнул немного из фляги, не всухомятку же жевать. Поэтому версия, как ему казалось, была стройной и пристойной. Это, конечно, не спасало от неминуемого наказания, но, по крайней мере, его оттягивало на неопределённый срок, а там – как карта ляжет.
Удивляясь своему спокойному голосу, Иванов доложил, что получил назначение на Большую землю, что было правдой, но добраться в положенный срок не мог. Спасибо, выручили рыбаки, которые подвернулись по случаю. (А попробуй проверь при таком бардаке). Рыбаки вышли в море без навигации, рации и карт, на одной интуиции, помноженной на опыт. Естественно, сбились с курса. Ушли в открытое море. Заштормило, смыло волной. Три дня держался на плаву, питался планктоном, запивая морской водой. Да, было трудно, но не уронил честь офицера, попав в неуставную ситуацию, – набирал очки лейтенант. Может, на суде и зачтётся. Был подобран американским сухогрузом «Луизиана». Судно было захвачено пиратами, команда оказалась в заложниках. Вызвал подмогу, лично обезвредил пятерых; при захвате судна нашим десантом оказал посильную помощь автоматным огнём. (Зачтётся, зачтётся – не должны не отметить при определении меры наказания). Десантники обещали доставить на базу, но получили приказ. Остались с пилотом вдвоём; неполадки в двигателе; при полёте устранить не смогли, – не было под рукой накидного ключа на тридцать шесть; дотянули до острова исключительно на любви и преданности к Родине, жажде выполнять в дальнейшем свои обязанности и быть верными присяге до последнего вздоха. Тут уже и условное наказание замаячило, даже если вскроется вся правда, а если повезёт, то можно отделаться и судом офицерской чести.
Закончил свой доклад, что пилот погиб, а вертолёт лежит на боку в прибрежной полосе и восстановлению не подлежит. Жду дальнейших указаний или хотя бы помощи в создавшейся ситуации.
Первый долго молчал. То ли переваривал услышанное, то ли советовался со вторым, третьим и далее по рангу.
Наконец прорезался.
– Лейтенант, меня совсем не интересует, как ты оказался на острове. Самое главное – ты оказался в нужном месте в нужное время. На тебя вся надежда.
И уже кажется лейтенанту, что напасти и наказания ветром в сторону отдувает. Но уж больно гладко стелет ласковым, почти отцовским голосом Первый. Ловит каждое слово лейтенант, и чем больше улавливает, тем чаще прикладывается к фляжке.
Оказывается, на этом острове происходят такие события, что ему лучше не знать. Оглохнуть, ослепнуть, онеметь, потерять рассудок, взять справку умалишённого, лишь бы только не участвовать во всем этом.
И доходит до лейтенанта через треск рации, что на острове в бухте стоит рыболовецкое судно специального назначения, которое было использовано для выполнения особо важного задания. Задание было выполнено, но со второй частью секретного плана вышла проблема. Ну, а как при такой катавасии армии и флота, да и всей страны в целом? И раз лейтенант волею судьбы оказался на острове, то должен судно отвести в порт назначения, который ему укажут при дальнейшем благоприятном развитии событий.
Тут два глотка из фляжки, повеяло холодком.
Возражения и самоотводы не принимаются, не собрание. Долг, самопожертвование, честь страны, Родина слышит, Родина знает. Да, будет нелегко. Есть небольшая проблема, – корабль охраняет отряд спецназа вероятного противника, но малочисленный, человек пять или шесть. Какой пустяк для настоящего офицера! Ещё два глотка из фляжки.
План, который разработал штаб, был до крайности прост. Уничтожить противника, захватить корабль и ждать дальнейших указаний. Лейтенант допил остатки.
Он попробовал предложить свой вариант: на остров пребывает десант, можно тот же самый (он с ними уже сработался), они пусть атакуют, а он прикроет.
В ответ в командирской тональности было сказано, что десант не может даже вернуться на базу, потому как вертолётов нет, горючки нет и вообще ничего нет и послать больше некого, поэтому вся надежда на него.
Лейтенант стал осознавать то, что ему приказывают, по крайней мере, тянет на прощение всех грехов и звание героя или бесславный и безвестный конец на чужбине в случае неудачи. И если первое было под большим сомнением, то второй вариант вырисовывался чётким контуром и был на расстоянии протянутой руки. Партия началась, а на руках ни одного козыря. И не соскочить – остров.
– Я хотел бы к новому году домой вернуться и послушать поздравление Президента.
Это был последний козырь, последний шанс. Не сработало.
– Мы специально для тебя запишем. Вернёшься – послушаешь.
– Что делать с телом и вертолётом?
– Мы своих не бросаем. Тело доставить на родину, вертолёт уничтожить. Ещё вопросы есть?
У лейтенанта была ещё целая куча вопросов, но он осознал бесполезность своих потуг хоть как-то облегчить своё положение, поэтому, чтобы не нагнетать обстановку, просто спросил:
– Как у вас с погодой?
– С погодой у нас всё в порядке. Даже солнце светит. Удачи тебе, сынок. Запомни эту частоту. На корабле настроишься на неё, получишь дальнейшие инструкции. Конец связи.
Лейтенант хотел выключить рацию, но тут послышался голос капитана судна «Джавахарлал Неру»:
– Не дрейфь, лейтенант.
– Ты слышал?
– А то. Мы тут, на мостике, словно радиоспектакль слушали. Даже ставки сделали.
– И какие мои шансы?
– Обрадовать нечем, а огорчать не хочу. Но я поставил на тебя. Сто баксов.
– И на этом спасибо. Как лов?
– Никак. Косяк ушёл, сети зацепились за что-то, балку для подъёма заклинило, трос намотало на шкив, плита в камбузе взорвалась, у двух матросов понос, течь в машинном отделении. Дальше продолжать?
– Я на вашу посудину тоже больше ста долларов не поставил бы.
– А я поставил. Я верю в своё корыто. Ну, и в тебя тоже. Да, лейтенант, в твой район идёт шторм. Держись там.
– А что ещё остаётся. Вариантов больше нет. Конец связи.
– Выключи рацию, береги батарею. И себя. Отбой.
Лейтенант выбрался из вертолёта. Прошлый отрезок времени закончился, новый – начал отсчёт. Нужно было готовиться к ночлегу. На чужой территории, неизвестной местности, не владея никакой информацией о флоре и фауне и коварных замыслах вооружённого отряда вероятного противника.
Та ещё задача. Нет такого в уставе, не продумали. И лейтенант стал действовать по своему усмотрению, интуиции, осторожности, злости, замешанных на желании выжить во что бы то ни стало.
Для начала он обошёл прилегающую территорию, чтобы выбрать удобную позицию для постройки сооружения, которое бы служило ему домом и убежищем. Ещё лучше – фортификационным сооружением.
Нашёл подходящее место. В прибрежном лесу на возвышенности небольшой овраг. По краю три массивных дерева, по вершинам треугольника. Можно было соорудить что-то похожее на равелин. Вообразил, остался доволен. Надо приступать к делу.
Мешки с гречкой лейтенант уложил по периметру, оставив небольшие отверстия для ведения стрельбы. Не дай бог, конечно, но на всякий случай, будет не лишне.
В углу грузопассажирского отсека нашёл брезент довольно внушительных размеров. То ли бывший шатёр, то ли чехол, какая разница, но вместо крыши вполне подходяще.
Из обломков лопастей соорудил каркас, над оврагом натянул брезент, придавил мешками – отличное убежище. Конечно, не блиндаж, но на землянку даже вполне тянуло, и пусть, что без накатов. Самое главное – конструкция могла выдержать сильный ветер и дождь. До урагана и ливня, лейтенант верил, дело не дойдёт.
Уже в сумерках перенёс мелкие вещи, которые, он посчитал, пригодятся ему в будущем, набрал хворост для костра и перетащил тело пилота.
Один край полога лейтенант предусмотрительно не закрепил, оставив отдушину для дыма и света.
Закончив постройку, лейтенант присел на мешок, который приспособил под мебель. Только теперь он почувствовал, как устал. Ничего не хотелось делать, но он заставил себя развести костёр. Кашу решил не варить, а ограничиться одной тушёнкой и кипятком.
Между тем, что-то похожее на шторм начало проявляться. Усилился ветер, зашумели верхушки деревьев. Лейтенант сидел в полудрёме, слушая завывания ветра.
Вдруг ему почудился звук, похожий на стон человека. Сначала он подумал, что случайно уснул и застонал во сне. Или ветер нашёл какую-то загогулину в постройке и издал похожий звук.
Иванов превратился в большое ухо, чтобы уловить источник звука. На всякий случай взял пистолет и подвинул автомат поближе.
Звук повторился. Лейтенант всмотрелся в то место, где лежал саван. Сквозь языки пламени угадывалось движение. «Ерунда, – успокоил себя лейтенант, – не может быть, ветер, просто ветер».
Звук повторился более отчётливо. Точно, стон, и вероятнее всего, человеческий, потому что после стона пошёл такой отборный мат, что развеял последние сомнения.
Ну, дела. Пилот-то живучий оказался. То, что пульса не было и сердце не билось, так лейтенант и не медик. Он вообще мертвецов только на похоронах видел, и то издали, когда командовал отделением автоматчиков для прощального салюта.
Лейтенант кинулся к телу, размотал верёвки, стянул мешки. Лётчик открыл глаза, привстал на руки, удивлённо огляделся по сторонам и остановился вопросительным взглядом на Иванове.
– Где я?
Тот не стал ничего скрывать и коротко, без подробностей, изложил ситуацию. И про крушение, и про смерть, и про разговоры со штабом, и про приказ. И главное, что помощи ждать неоткуда и надеяться придётся только на себя. И ещё добавил, что лучше бы он оставался мёртвым, чтобы не осознавать весь ужас своего положения.
У пилота вырвался стон отчаяния, похожий на мычание.
– Да, сейчас бы врезать, чтобы переварить услышанное. Слушай, там, в кабине, у меня фляжка со спиртом, принеси. Сам-то я ещё слаб, ноги не держат.
Лейтенант потупил взор.
– Понимаешь, кабина сильно пострадала. Удар был очень сильным. Я когда по рации разговаривал, видел эту фляжку, она была пробита и деформирована.
– Жаль, конечно. А вторая, под сиденьем?
Лейтенант встрепенулся:
– Не проверял. Видел только одну.
– Сгоняй, будь другом. Заодно и мой второй день рождения обмоем, и план действий обмозгуем.
Лейтенант вернулся мокрый, грязный, но мажорно счастливый. Подкинул дров в костёр.
– Чувствую, будет сильный шторм, – с уверенностью бывалого шкипера промолвил лейтенант. – Начался прилив, вода уже в кабине вертолёта.
– До нас дойдет?
– Будем надеяться, что нет, давай ужинать.
За ужином, состоящим из тушёнки и спирта, офицеры выработали план действий на завтра, который состоял из трёх пунктов: избавиться от вертолёта, найти корабль, выследить отряд и уничтожить неприятеля. Какие пустяки. Чем дольше сидели, тем проще и реальнее казалась им поставленная задача. Да, помощи ждать не от кого, но их же двое – два офицера российской армии, – а вдвоём они наломают таких дров, что будь здоров не кашляй. Перед каждым глотком пилот повторял: «Будет вам Магадан дуплетом». Лейтенант в эту фразу не вникал.
Для общения Иванов так и остался лейтенантом, а пилот представился своим позывным – Стерх. «Зачем знать больше, потом познакомимся, когда всё закончим».
Но на следующий день идеальный план стал рушиться с самого утра, хотя положительные моменты всё же присутствовали.
Шторм, который бушевал всю ночь, не разрушил жилище робинзонов. Равелин выдержал и шквалистый ветер, и ливень, и даже сохранил тепло костра. Лейтенант вылез наружу, огляделся, прислушался – ничего постороннего не увидел.
Не увидел он и вертолёта, когда подошёл к месту падения. Прибрежная полоса в том месте, где вчера ещё лежала исковерканная машина, была девственно чиста, – шторм уничтожил все следы пребывания.
«Ёпишь-дрёпишь, – присвистнул лейтенант от удивления. – Вот так пруха. Получается, что одно задание уже выполнили, вертолёт уничтожили, тело будет доставлено на Родину, на своих двоих, осталось за малым: найти корабль и уничтожить группу, – подытожил лейтенант. – А если штормом – так же и с кораблём, а вдруг и всю группу заодно, тогда вообще лафа – сиди, жди подмогу».
Что ж, мечтать невредно. То, что с вертолётом пропала рация, лейтенант осознал только через какое-то время.
Он вернулся к укрытию, приподнял часть полога.
– Эй, Стерх, подъём. Есть новости.
Тот открыл глаза, попытался встать, получилось неуклюже и коряво, что вызвало опасения у лейтенанта, – видно падение не прошло бесследно. Да, с таким напарником навоюешь!
Пилот и сам понял неуклюжесть ситуации, но решил держаться молодцом.
– Я сейчас оклемаюсь, расхожусь, всё-таки нелегко покойникам возвращаться к жизни.
Сварили кашу, заварили чай. Пилот, хоть через силу, но поел, а лейтенант грёб ложкой, как веслом.
После завтрака собрали Совет. На Совете решили: Стерх с автоматом остаётся в убежище и охраняет гречку, лейтенант идёт на разведку; вооружение: пистолет, храбрость, смекалка и удача. С Богом!
Конечно, лейтенант Иванов следопыт был ещё тот. В лес за грибами ходил на знакомую просеку, а на рыбалку только в детстве с мальчишками. Ориентироваться на незнакомой местности ему не приходилось, тем более на иностранной территории. Но это надо было как-то сделать, не до конца же жизни ему болтаться потерянным.
Стал вспоминать способы ориентирования из книжек, из школьной программы, из рассказов опытных грибников, которые получили необходимые знания из собственного опыта, проплутав в лесу несколько недель.
«У отдельно растущего на лесной поляне или у кромки леса дерева сучья длиннее и гуще с южной стороны».
Ну нет здесь отдельного дерева. Ёлки-палки лес густой. Отпадает.
«На пне срезанного дерева годичные кольца располагаются с меньшими интервалами с северной стороны, с большими интервалами с южной стороны».
Конечно, где-нибудь на лесоповале, или на делянке чёрных лесорубов ещё можно с точностью до минуты определить, где юг, где север. Но на этом острове не то что пня, даже следов пребывания человека, тем более с пилой, не угадывается.
«Лесные ягоды на пригорках и на болотах начинают созревать быстрее с южной стороны, та часть ягод, которая обращена к северу, дольше остаётся зелёной»
Может, в северной части земного шара это примета верна, но там, где находился лейтенант, ягод было в изобилии куда ни глянь, жри от пуза. Если верить такой примете, то на все четыре стороны угадывался юг. А это могло быть, как помнил Иванов из сборника занимательных задач, только на северном полюсе. Причём в самой его точке. Тоже не катит.
«На стволах берёз больше тёмных пятен и более тёмная их окраска бывает с северной стороны».
Вспомнив про берёзы, лейтенант погрустнел. Хоть бы одну берёзку увидеть, обнять, пустить слёзы, а потом уже узнать, где северная сторона.
Но не шумели над ним берёзы, и терялся лейтенант на острове, как муравей на демонстрации.
«Ерундопель какой-то получается», – подвёл итог лейтенант.
Лейтенант решил поступить старым дедовским способом – залезть на дерево.
Выбрал самое высокое. Дерево не чета российским соснам – с нижними ветками на высоте три метра. Пока до них карабкаешься, все руки обдерёшь. А тут, как по лестнице. Через минуту он уже был на самой верхушке.
Щурясь от солнца, лейтенант осмотрелся кругом. Осмотрелся и удивился размерам острова. По площади не больше военного городка. Такого острова, наверное, и на карте нет, масштаб не позволит обозначить.
Действительно, на противоположной стороне виднелась бухта, в которой был виден корабль, стоящий на якоре. Видимо, бухта послужила кораблю хорошей защитой от вчерашнего шторма, если его не унесло в открытое море и не утянуло на дно бухты.
Странно, что на той стороне острова не услышали шум падения вертолёта, но это лейтенант списал на неизвестный ему закон волновой физики.
Прикинув путь движения к бухте и выбрав оптимальное место для разведки, где густые заросли наиболее близко подступали к расположению противника, он покинул пункт наблюдения.
По дороге лейтенант размышлял, как выполнить задание. Минусы: опыта никакого, курсы разведчиков и диверсантов не заканчивал, самбо, каратэ, джиу-джитсу, кун-фу и другие виды единоборств не знает, шеи ломать не умеет, да и не сможет по причине характера. Плюсы: приказ, пистолет и автомат, дрался два раза с местными пацанами, когда был курсантом, контуженый пилот вертолёта, что больше тянуло на минус. И вообще как-то ему было боязливо вступать в неравную схватку. Ночью даже в голову не приходило, что он может быть убит или, не дай бог, ранен, – тогда вообще никакие смягчающие обстоятельства не помогут. Точно, расстрел по решению военного трибунала. Лучше погибнуть на поле боя, выполняя приказ.
Да ни хрена не лучше. Жить охота!
Пульс у лейтенанта участился, возбуждение достигло такого предела, что засосало под ложечкой и гнусно завыло под сердцем.
Но, как известно, борьба за жизнь слабых делает сильными, страх перед наказанием – делает героями. Скрутив в бараний рог все свои дурные мысли и сомнения, лейтенант зашагал в нужном направлении.
Несмотря на то, что после крушения Советского Союза руководители России взяли на себя обязательства реформировать свои Вооружённые Силы, страна всё равно оставалась главным противником для Америки, требующей самого пристального внимания.
Отношение США к России не изменилось, и спецслужбы не оставляли её вне поля своего зрения. И постоянный контроль, и тотальная слежка за происходящими в стране событиями были вызваны отношением как к не поверженному окончательно противнику.
Вероятно, на острове шла какая-то непонятная игра нелегальных разведок с непредсказуемыми последствиями. Какая задача была поставлена перед бойцами спецотряда и как шёл ход операции, нам совершенно не интересно, потому что на ринге появляется лейтенант Иванов – Российская Федерация, белая майка, синие трусы, красные перчатки; одним махом – семерых убивахом.
Лейтенант подобрался к лагерю противника. Проявив осторожность, он разместился на приличном расстоянии, что в целях безопасности было абсолютно верным решением, но в разведывательных целях – ни черта не было видно. И если картинка какая-то была, то звука вообще не было слышно.
Иванов вспомнил, что когда он был ещё маленьким, у них сломался телевизор – пропал звук. А так как мастера пришлось ждать чуть ли не месяц, вся семья смотрела только изображение. И уже через неделю все начали понимать не только фильмы, но даже новости. А как? Если у диктора лицо доброе, глаза светятся, значит – в мире все спокойно, а если лицо серьёзное, взгляд колючий, значит – в мире какая-то напряжённость.
Но сейчас этот навык не срабатывал. Трудно было догадаться, о чём переговариваются в лагере и разговаривают ли вообще. Зато лейтенант отметил, что каждый боец спецотряда выглядел внушительно. Любой из них мог легко расправиться с дюжиной лейтенантов Ивановых, даже без автомата, даже не сбив дыхание.
Отличное наблюдение, своевременное, но оптимизма не прибавляло. «Осведомлён – значит, вооружён» в данном случае не срабатывало.
Чтобы извлечь хоть какую пользу от своей вылазки, лейтенант сосчитал количество бойцов. Насчитал шесть. Пересчитал – точно шесть. «Хоть здесь штабисты помогли, дали точные данные. Наверное, разведка хорошо работает», – успел подумать лейтенант, как из леса вышел седьмой. – Да что ж это такое. Сколько же вас? А если взвод, а если рота? Как мне с вами биться?»
С грустными мыслями о максимальных потерях с нашей стороны в неравной схватке Иванов вернулся к убежищу.
Вертолётчик сидел возле равелина, впитывая в себя запах бриза, настоянный на лесном аромате.
– Как ты? – поинтересовался лейтенант скорее по инерции.
– Вроде как лучше.
– Тогда собирайся, пойдём на войну.
«Раньше пойдём, быстрее погибнем. Чего зря бодягу разводить?» – подумал лейтенант.
– Я сейчас только чиркну пару строк. Может, найдёт кто. Ты будешь писать?
– А мне некому, сирота я. Семьи нет. Ты отпиши там, что мы с честью выполнили свой долг при выполнении приказа. Кстати, кто приказ отдавал?
– Не знаю. Он представился как Первый.
– Хреновато конечно. Ищи-свищи потом этого Первого. Да ладно, бог даст, разберутся, в чём лично я глубоко сомневаюсь.
С собой взяли самое необходимое, что может пригодиться в бою: пистолет, автомат и ракетницу. Пилот шёл медленно, часто останавливался передыхая.
«Да, с таким навоюешь», – думал лейтенант, глядя, как тяжело двигается пилот.
На дорогу до расположения отряда времени затратили втрое больше, но пока шли, обговорили диспозицию. Стерх расположится по правую руку от отряда, оружие – пистолет для самообороны и отвлечения при неблагоприятном развитии операции. Лейтенант занимает позицию на левом фланге, оружие – автомат, ракетница. Действовать по обстановке.
Подошли, заняли диспозицию. Лейтенант потел в раздумьях. Нахрапом не взять, хитрость на ум не приходит при таком раскладе, и отступать некуда – остров. Одно неверное решение и бегай потом, играй в казаки-разбойники.
И тут он принимает, наверное, единственное правильное решение – подождать. Ну не может быть так, чтобы не появился хоть малюсенький шанс, который смог бы вытащить его из всей этой передряги.
И он пришёл. Вернее, прилетел. Лейтенант услышал звук приближающегося вертолёта. Наши? Как? Ему захотелось подать сигналы жестами: я свой.
Но что-то его насторожило. На вертушке не было никаких опознавательных знаков.
Ну, это ещё кто? Мало мне неприятностей.
На какое-то мгновение лейтенанту показалось, что всё это какой-то кошмарный сон, который никак не может закончиться. Бывало, ему снились и не такие ужасы, но все они заканчивались с пробуждением. Он ущипнул себя, надеясь оказаться в другой реальности. Боль пришла сразу, но сон не исчез. Вертолёт завис над береговой линией и занял выжидательную позицию.
«Ага, что-то не раскладывается пасьянс, – пришёл к выводу лейтенант. – Если это свои для тех, кто на острове, то должны сесть, но раз со стороны острова нет никакого гостеприимства, значит, есть кто-то ещё, кто имеет свой интерес ко всему происходящему».
И как-то исчез весь отряд из вида, и где укрылся, даже сосредоточенный взгляд лейтенанта не мог обнаружить замаскированных спецов.
И тут лейтенанту приходит, нет, врывается в голову замечательная авантюра. «А вот вам заноза в задницу». Он вспомнил, как на одном из обязательных политзанятий по понедельникам, замполит, рассказывая о напряжённости с враждебными военными блоками, обронил: «В битве двух титанов побеждает карлик». Тогда это пролетело мимо ушей, но зацепилось и сейчас о себе напомнило.
Скорее на инстинкте, чем на здравом смысле, лейтенант выпустил очередь по вертолёту. Прицельно и со смаком, задержав дыхание.
«А теперь поменять позицию, короче, бежать не сверкая пятками», – запульсировало в голове.
Лейтенант дал дёру, что никак нельзя приравнять к отступлению.
И тут началось.
С вертолёта открыли такой ответный ураганный огонь, что стало страшно за остров. Если не исчезнет в морской пучине, то на метров двадцать может сдвинуться наверняка.
Стингеры пикировали на место расположения отряда, как стервятники на беспомощную жертву. Паузы между выстрелами заполнял крупнокалиберный пулемет. В таком аду не смогли бы выжить даже кольчатые черви.
Лейтенант выжил, проявив смекалку – залез на дерево и скрылся в густой листве.
Канонада закончилась внезапно, словно по взмаху дирижёра. Вертолёт завис над берегом, вероятно, оценивая масштаб ущерба, нанесённого окружающей природе.
Природа оцепенела и лишь шумела листвой от такого варварства, из стана отряда никто не подавал никаких признаков недовольства.
Лейтенант принял решение. Пан или пропал. Быть или не быть. Или в стремя ногой, или в пень головой. Или полковник, или покойник. Или сена клок, или вилы в бок. Но последнее, что выскочило: кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Шампанского не хотелось, но от наркомовских ста граммов он бы не отказался.
Иванов с ловкостью обезьяны спустился с дерева. Опыт пребывания на острове стал проявляться. Автомат оставил, чтобы сбить противника с толку. Взял только ракетницу.
Подойдя на убойное расстояние к вертолёту, прицелился. Затвердела рука, налилось чугуном плечо, окаменело тело. Не лейтенант, а лафет для гаубицы. «Извините, ничего личного, у меня приказ». Нажал на спусковой крючок.
Из ракетницы вылетело три заряда. Но так как расстояние не позволило раскрыться им во всей красе, все три упёрлись в бочину вертолёта.
Взрывом лейтенанта отбросило на песок, да так, что он на какое-то время потерял сознание.
Иванов очнулся от собственного стона. В который раз за последнее время мысленно просканировал своё тело, пошевелил конечностями. Это уже стало входить в привычку.
Тишина и спокойствие на острове намекали, что, кроме лейтенанта, никого нет. На берегу разбросаны останки вертолёта, островок леса, исковерканный и обезображенный, скрывавший местоположение отряда, догорал в одиночестве и не оставлял сомнений, что в живых там никого не осталось.
На поле боя опустилась тишина, только тихий шум прибоя и удивлённый крик чаек, нарушал привычный покой острова.
Лейтенант вернулся к месту дислокации, подобрал автомат. Надо зачищать территорию, ему не хотелось повторить судьбу Бубы Касторского, которого убил в спину раненный полковник Кудасов. Всё-таки иногда фильмы несут разумное, доброе, вечное.
Зачистки не потребовалось. Место, где располагался отряд, напоминало вспаханное поле. Между пластами зияли воронки глубиной до полуметра. Останки тел подсказывали, что живых и раненых не осталось.
И словно током: «Етижи-пассатижи! Твою мать! А как же Стерх?» Лейтенант кинулся в направлении укрытия пилота.
Надежда, что летчик, прочувствовав ситуацию, отполз на безопасное расстояние, не оправдалась.
Шальной осколок прямо в сердце, тут не надо быть врачом, даже ветеринаром.
«Эх, Стерх, ну как же так? Двум смертям не бывать, а одной не миновать, это же не про тебя. Ты же разминулся».
Лейтенант сел на пригорок и натурально заревел. Он рыдал, всхлипывал, шмыгал носом, как в детстве. А некого было стесняться, никто не увидит, как горюет российский офицер.
Но, всё-всё, вытираем сопли и слёзы. Жизнь продолжается, приказ никто не отменял. Надо действовать, тем более что удача ещё на нашей стороне.
Первым делом лейтенант снова завернул тело пилота и оттащил в лес. Затем он обошёл выжженную, бывшую территорию лагеря в поисках какого-нибудь плавсредства. Нашёл несколько несильно обгоревших брёвен, из которых мог получиться добротный плот. Если, конечно, сделать его с умом. Ну, ум у лейтенанта был, а вот навыка и опыта у него не было. Какой пустяк после всего того, что произошло.
На постройку плота у него ушло пять часов. Уставший, но довольный лейтенант осмотрел своё творение. «Двух точно выдержит, а больше и не надо».
Нашёл обрывок каната, нечто похожее на крюк, соорудил что-то похожее на «кошку», свободный конец привязал к плоту. И якорь, и лестница. Подобрал обломок обшивки, похожий на весло, положил на плот тело и оружие, оттолкнулся и поплыл по направлению к кораблю.
Это кажется – быстро и просто, когда читаешь. На самом деле на всё про всё у лейтенанта ушёл почти целый день. Ещё час добирался до корабля без руля и ветрил, в прямом смысле, и на одной человеческой силе.
У корабля не было названия, прямо тайна на тайне, но по типу это был сейнер среднего класса. Лейтенант перебрался на палубу. Ушёл ещё час, пока сам взбирался, потом с неимоверным трудом поднял на борт и тело пилота, полчаса ушло на осмотр корабля. Солнце клонилось к закату, какая банальность, но действительно клонилось; день полный приключений и испытаний уходил в историю, как ни громко это сказано.
Офицер поднялся в ходовую рубку, включил питание, поискал глазами рацию. «Первым делом доложить Первому, – лейтенант усмехнулся, – а не самолёты, тем более девушки». Включил рацию, настроился на волну. Удивительное дело: ни посторонних шумов, ни треска, ни писка, только еле уловимый фон. «Не знаю, кто клепал, но сделано качественно», – всплыло в голове.
– Первый, Первый, вызываю Первого. Ответьте. Приём.
Повторил три раза. Только на четвёртый услышал знакомый голос:
– Говорит капитан рыболовецкого судна «Джавахарлал Неру».
Лейтенант обрадовался, словно выиграл в лотерею джек-пот: «Теперь не пропаду».
– Говорит капитан сейнера лейтенант Иванов.
Лейтенант задумался над сказанной фразой, выходило забавно, но как иначе?
На другом конце связи присвистнули.
– Живой, чертяка. Неужели получилось?
– А то, приказ есть приказ. Выполни или умри. Умереть не получилось.
Лейтенант позволил себе немного пошутить.
– А пилот погиб.
– Ты говорил.
– Нет, он сначала ожил, а потом снова погиб.
– Лейтенант, у тебя с головой всё в порядке?
– С головой да, а так – устал, сил нет что-то делать. Слышь, капитан, у меня какой-то сейнер, кажется, из последних моделей. Как думаешь, тут холодильник есть или всё это какая- то военная хитрость?
– Если это обычный сейнер, значит есть, а если военная хитрость, то точно есть. На корме посмотри. А зачем тебе, рыбу ловить будешь?
– Просто надо, – лейтенант вспомнил пилота и приказ: «Доставить тело на родину», – который никто не отменял.
– Понятно, жди, я сейчас с командованием свяжусь, чтобы тебе ответили, а то, наверное, тебя уже списали. Постой-ка, так что получается, я выиграл, раз ты живой? Лейтенант, с меня причитается.
Через каких-то полчаса откликнулся Первый, который никак не мог поверить, что лейтенант жив, находится на корабле, а неприятель уничтожен. Ага, показали кузькину мать.
Пока лейтенант докладывал о происшедшем, на другом конце связи только крякали и цокали языком. Про неопознанный вертолёт он ничего докладывать не стал, ну их к лешему. Заставят ещё узнавать, чей да как? Мало ему хлопот. Но про пилота доложил, что тот погиб смертью храбрых при выполнении особого задания.
Первый отнёсся с пониманием:
– Бывает. Наградим посмертно. Тебя, лейтенант, тоже не забудем, посмотрим по совокупности, чего будет больше: геройства или раздолбайства. Это немного напрягало, но давало призрачные шансы на благополучный исход.
– Ладно, лейтенант, сейчас получишь инструкции и за дело. Надеюсь. Помни, кроме тебя, некому довершить эту операцию, ресурсов нет, да и людей не хватает. (Пауза). Таких, как ты. И ещё. (Долгая пауза). Я поставил на тебя.
– А как другие? – поинтересовался лейтенант о своих шансах.
– Порадовать нечем, но я верю в тебя, сынок. Удачи!
Инструктаж проводил представитель штаба с позывным Третий. Куда делся Второй, лейтенант не стал любопытствовать. Фиг знает, в каких они званиях из первой десятки.
Третий рассказал, что в штабе подготовлена масштабная операция с минимальными затратами по спасению лейтенанта и судна и по выполнению сверхсекретного задания, цели и задачи которой известны только в самых высоких инстанциях.
Иванов слушал эфир и стал осознавать, что задание, которое он должен выполнить, было просто лёгким морским путешествием, по сравнению с тем, что ему пришлось пережить, но какая-то заноза засела под сердце.
Суть заключалась в следующем. Лейтенант включает двигатель (знать бы как), выбирает якорь (только бы не вручную, сил уже не осталось), выходит в открытое море и следует в заданный квадрат (да запросто, квадрат – не Бермудский треугольник. Дальше?) Встретит наш человек, лоцман Шкертич. Особые приметы: одноногий негр (узнать легко). Он скажет пароль: В чащах юга жил-был цитрус, да, но фальшивый экземпляр (ну, зачем пароль при таких приметах?) Ответ: Всё, хана (оптимистично, постоянно в голове вертится, забыть невозможно). Далее следовать его инструкциям. Он переправит вас на родину. И ещё, передайте ему на словах, что судно надо затопить.
– Понятно, а сразу что, нельзя было? К чему такие сложности?
– Судно списано после проведения операции. Положено утилизировать по всем правилам в присутствии комиссии и составления протокола. Бардак бардаком, а нормативные документы никто не отменял (гордость, гордость за весь флот, чего там, за всю страну). Записывайте координаты, у судна есть навигатор и автоштурман. Инструкции в ящике справа, ключ под ковриком. Конец связи.
– А пожрать? – вырвалось.
Тишина была ответом, что на котловое довольствие лейтенант не поставлен, и в ближайшее время на полевую кухню или автолавку надеяться не стоит.
Всю ночь лейтенант читал инструкцию по эксплуатации корабля и осваивал навыки судоходства по Уставу корабельной службы.
На рассвете, почти при полном штиле, сейнер вышел из бухты. (Ух ты, мы вышли из бухты!). На капитанском мостике стоял голодный, невыспавшийся и порядком обросший щетиной лейтенант. Все приборы управления и ориентирования работали безотказно, датчик топлива показывал, что плыть можно хоть на край света и там сгинуть, затеряться и закончить эту кошмарную эпопею.
Лейтенант плыл в неизвестность, строго по заданному курсу, только куда, одному богу известно, ну, и ещё штабному командованию. Но так как командование ничем помочь не могло, оставалось надеяться на Бога.
Когда остров скрылся из вида, защекотало нервы. Клочок земли, пусть и чужой, но был помощником, можно было опереться, укрыться от стихии. А теперь один на один с океаном, а опыта никакого, шансы на случайное спасение близки к нулю, и вообще, что-то тревожно на сердце. Прощай, безымянный остров. Век бы тебя не видеть, но так получилось, и жалко расставаться и остаться нельзя, Родина ждёт.
И лейтенант смахнул накатившуюся слезу.
Неправда, что «хорошая мысля – приходит опосля». Нет, конечно, бывают отдельные случаи, но если дело касается спасения или жизни, хорошая мысль приходит вовремя. Правда, не ко всем.
Голодный лейтенант вызвал на связь капитана «Джевахарлала Неру». Тот, как часовой на посту, ответил сразу. И сказал, что не только слышит лейтенанта, но и видит его судно на своём локаторе. И на провокационный вопрос, смогут ли они встретиться и через какое время, не вникая в суть, уточнил – часов семь. Но вот менять курс и отказываться от лова, капитан никак не желал. Пусть лейтенант и хороший вояка, и помочь ему вроде надо, но бизнес есть бизнес, прости лейтенант, ничего личного. Гоняюсь за косяком сельди. О том, что он гоняется за ним уже третьи сутки и что по причине изношенности механизмов и отсутствия современных приборов лова косяк всё время выскальзывает у него из-под носа, капитан распространяться не стал.
Но «голод не тётка, пирожка не поднесёт» и побуждает не ждать, а действовать. Лейтенант делает капитану такое заманчивое предложение, от которого просто невозможно отказаться: махнуться не глядя – суднами. Разумеется, обмениваются не глядя обычно мелкими предметами, но лейтенанту очень хотелось есть, а новенькое судно всё равно шло на списание и утилизацию. Капитан «Джевахарлала Неру» думал недолго. А чего тут думать? Старое корыто послужит от силы ещё полгода, а там – на металлолом, если до порта доберутся, или волной накроет при первом крепком шторме и на дно на радость рыбам. Тем более хотелось вернуться на это же место и выбрать весь непокорный косяк сельди до самого чахоточного малька. Он дал категорическое согласие и обязался встретиться по курсу через четыре часа.
Океан сверкал на солнце, отражая все цвета радуги. Лейтенант позволил себе расслабиться и полюбоваться безграничностью морского величия.
Когда в животе началось постоянное урчание, а живот, казалось, прилип к позвоночнику, лейтенант увидел на горизонте что-то похожее на рыболовный баркас. Своими размерами и всем своим видом он явно не тянул, чтобы носить имя премьер-министра дружественной Индии.
Через полчаса лейтенант застопорил ход. Судно подошло настолько близко, что можно было разглядеть лицо капитана, который заметно выделялся из всей команды огромным ростом, рыжими волосами и капитанской фуражкой.
Подошла моторка:
– Кто тут лейтенант?
– Я, – отозвался Иванов. Не будешь же орать на весь океан, что на корабле только двое и один из них труп.
– Прыгай в лодку, капитан приглашает в гости. Наши парни пока здесь останутся.
Лейтенант бросил трап. Два живчика ловко вскарабкались на судно, сам же, очень по сухопутному, опустился в лодку.
С капитаном они встретились как старые добрые друзья, крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине. Хлопки капитана гулом отзывались в пустом чреве лейтенанта.
По приказу капитана был накрыт шикарный стол, который можно было позволить среди океана; в меню пошли все, имеющиеся на камбузе, деликатесы, часть продуктов капитан пожертвовал из своих запасов. Отдельно для лейтенанта положили слабосолёную селёдочку. Ни капитан, ни его команда на селёдку смотреть не могли.
Выпили за подвиги офицера российской армии, накатили за саму армию, чокнулись за Россию, попели песни, вспомнили родных, всплакнули.
Оставшись наедине, капитан и лейтенант обсудили сделку. Капитан ради нового судна был готов на любые условия, даже обменять на собственную мать (извините, мама, ничего личного, бизнес есть бизнес). А уж на своё корыто, так вообще, дай я тебя расцелую, и пусть матросы думают, что хотят. Бонусом лейтенанту была обещана бочка отборной селёдки на каждый день рождения. У лейтенанта из всех желаний: запас провизии, правильно выбрать курс и живым добраться в заданный квадрат. И ещё: доставить тело пилота на родину. Это святое.
Капитан успокоил: «Все сделаем в лучшем виде, не переживай. Ну, понятное дело, моя посудина не так оснащена навигацией, как сейнер, но доплыть можно. Тем более, что рация работает, в случае чего – вызывай. Брошу лов и догоню».
Сутки лейтенант и капитан обмывали сделку. За это время команда краской замазала название «Джевахарлал Неру», перекачала часть соляры, перегрузила судовые и личные вещи на новое судно, распределилась по каютам, оставив лучшую для капитана.
Прощались недолго. Лейтенант хотел быстрее вернуться домой, капитану не терпелось расправиться с косяком сельди.
Перед отплытием лейтенант показал координаты, куда должен отправиться.
– Это далеко?
– Это Сокчхо. Порт в Южной Корее.
– Как же я попаду?
– Прямо, никуда не сворачивай. Вот компас, вот север, вот твоё направление. Следуй по курсу, не потеряешься. Это только с виду океан страшный. Через сутки дойдёшь, топлива хватит.
– А граница, пограничники?
– Ерунда. На судне установлен прибор «Свой – чужой» последней модели. Выдаёт сигналы только «Свой», причём в любой стране. Взял на барахолке за полцены. Слушай, лейтенант, а может, бросишь всё к чёрту и пойдёшь с нами?
– Не могу. Всё-таки я на службе. Присяга, приказ, да и без вас я быстрее домой попаду. Вы, черти, на такой махине ещё долго домой не вернётесь.
– Это уж точно. Пока всю сельдь не выловим, – и капитан горласто захохотал.
Сутки прошли незаметно, сказались навыки боевого дежурства и присутствие жизнеутверждающего драйва от близости развязки. Чего-чего, а драйва было более чем.
На горизонте показалась земля. Лейтенант приставил бинокль к глазам: среди волн болталось ветхое судёнышко. Несмотря на свой затрапезный вид, двигалось оно вполне прилично.
Иванов застопорил ход, приближаться ближе к берегу не решился. Неизвестно, какая засада ожидает, а так, ещё развернуться можно и, даст Бог, уйти. Судёнышко оказалось баркасом средних размеров, какие обычно используют для различных перевозок в гаванях и на рейдах.
На носовой части стоял негр. «Наверное, это Шкертич», – подумал лейтенант. Когда баркас приблизился, лейтенант смог рассмотреть негра получше. Очень широкий в груди и плечах, с маленькой, гордо посаженной головой он являл собой удивительный образец силы, здоровья и мужественного безразличия ко всему происходящему.
Он был в синем комбинезоне, из распахнутого ворота которого поднималась, как колонна чёрного мрамора, сильная шея, повязанная красным шарфом. Комбинезон ещё больше подчёркивал увечье этого великолепного тела: вместо ноги торчала грубо отёсанная деревяшка. «Это точно Шкертич», – убедился лейтенант.
Шкертич ловко забрался на судно. Сурово осмотрел посудину, ещё более сурово взглянул на лейтенанта. И вдруг скороговоркой произнёс:
– В чащах юга жил-был цитрус, да, но фальшивый экземпляр.
Лейтенант так опешил от этого набора слов, что отзыв «Все, хана» начисто вылетел у него из головы. У него вертелось на языке «Полный капут», «Все, конец» в разных интерпретациях, ещё что-то подобное, но всё это было не то. Операция проваливалась. «Сейчас пристукнут, и за борт. И все, хана». Вот он, вот он родимый и лейтенант с радостью назвал отзыв.
Шкертич улыбнулся: «Добрался, слава богу. А что за старую калошу ты мне пригнал? Уж больно смахивает на «Джевахарлала Неру».
Лейтенант приготовился к самому худшему.
– Это судно приказано уничтожить, велено передать на словах.
– Да, знаю. Мне уже по нашей линии передали. Впрочем, мне по барабану, что это за судно. Я думал, пришлют какой-нибудь противолодочный катер или эсминец, мучайся потом с уничтожением. А с этой пирогой мы быстро расправимся.
Лейтенант выдохнул и расслабился. Первая бочка селёдки замаячила на горизонте.
– А теперь слушай и запоминай. Ты в Южной Корее.
Лейтенант кивнул.
– Корейский язык, как я думаю, ты не знаешь.
Лейтенант ещё раз кивнул. Негр одобрил:
– Ты умеешь слушать. Слушай дальше. На баркасе мой помощник. У него документы на твоё имя, билет на самолёт и пронумерованные записки на корейском, в них деньги. На горизонте – порт Сокчхо. Тебя доставят на морской вокзал, возьмёшь такси, покажешь первую записку, тебя отвезут на пригородный автовокзал. В кассе покажешь вторую записку, тебе дадут билет до Сеула. В Сеуле с третьей запиской – на такси до аэропорта Инчхон. Рейс до Владивостока. Через полтора часа ты в аэропорту «Кневичи». Всё просто, как в игре «чапаевцы», только знай, что при подготовке операции по твоему возвращению мы потеряли двух людей и потратили всю наличность.
– Люди погибли?
– Почти. Они сбежали в неизвестном направлении, но мы их достанем. Во взгляде Шкертича появилось что-то карающее.
Попрощались сухо. Отплывая от судна, лейтенант подумал, если этот одноногий негр – резидент нашей разведки, значит не только на Тихоокеанском флоте проблемы. Впрочем, лучше о нём ничего не знать – и мне спокойнее и ему безопаснее.
Операция была подготовлена на высшем уровне. От Сокчхо до Сеула лейтенант добрался за три с половиной часа. Хотелось вздремнуть в автобусе, но как уснёшь, когда взгляд невольно обозревал мелькающие окрестности. Когда ещё ты будешь здесь, Иванов? И сам себе ответил: Никогда.
Самолёт набрал высоту. Лейтенант почувствовал такую усталость, что просто хотелось уснуть и проспать до самого приземления на родной земле. Он мысленно представил, как выйдет из самолёта и первым делом расцелует посадочную полосу.
И уже погружаясь в сон, расплывчатым сознанием и угасающим слухом лейтенант уловил в салоне суматоху, какое-то движение и крики. И ещё хлопки, похожие на стрельбу из пистолета с глушителем.
Эта возня, беготня по салону, сдавленные крики и стрельба не предвещали ничего хорошего.