ЗАПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ЧУЖОМ НОУТБУКЕ
Я не знаю, как оказалась в номере после того что случилось, почему сижу и набираю этот текст, будто ничего не произошло. Вижу свои пальцы, вижу ноутбук, могу дотронуться до волос, ощупать голову, но точно знаю, что всё действительно было, а не приснилось. Честно говоря, меня больше интересует, почему Олег не удержал меня – не хотел или просто растерялся? Так или иначе, он замер и просто смотрел, как обычно смотрит – никогда нельзя понять, что он думает, что чувствует.
Но никто из нашей делегации не подбежал ко мне – ни толстая Алиса, ни молчаливая Толмарина, ни Коля. Алиса, наверно, просто испугалась и впала в ступор – помню её приоткрытый рот. Толмарину я плохо знала, кажется, у неё слабая форма аутизма – она не успела понять, что происходит. Коля давно привык к моим выходкам, но успел только крикнуть: «Осторожнее! С ума сошла?»
Американцы, стоявшие немного дальше, вероятно, тоже опешили – часто ли увидишь, как 28-летняя тётка… Хорошо, не тётка, девушка, но, тем не менее, не каждый день увидишь, как взрослая девушка выпендривается как безбашенная 17-летняя школьница.
Я сошла с ума, когда мне было 17 лет, правда, я была уже не школьницей, а студенткой. Первокурсницы всегда влюбляются в молодых преподавателей (да, тогда он ещё мог называться молодым преподавателем), влюбляются на семестр, на два, а потом, уронив из-под мини-юбки пару шпор и отбубнив свой билет, уходят с пятёркой, чтобы поскучать, забыть, через два года выйти замуж за очкастого однокурсника.
Олег носил кольцо на безымянном пальце правой руки. Я носила браслет с шипами, нередко надевала его наизнанку – шипами внутрь.
- Я хочу Вас попросить снимать Ваше украшение, когда Вы пишете тест.
По моим внутренностям прокатился тёплый клубок.
- Ваш почерк и так сложно разобрать, а если Вы ещё будете на него капать, извините, кровью, это будет вообще нечитаемо. Как только сдадите листок, можете надеть снова.
Клубок застрял где-то на уровне желудка и отрастил шипы.
За три недели до сессии я принесла заявление в учебную часть.
- Почему вы хотите перевестись к Петрову? – удивлялась инспектор. – Первый раз вижу студента, который хочет ему сдавать!
Петров вёл семинары у одной половины курса, Олег – у другой. Первая половина ненавидела Петрова, завидовала Олеговой и экономила деньги, предчувствуя потерю стипендии.
Я сдала Петрову на «отлично» и стала ждать.
Через неделю Олег написал мне письмо.
Во втором семестре мне было не до учёбы.
Через полгода пропал, на сообщения не отвечал, в коридорах здоровался, но смотрел как будто сквозь меня – и проходил мимо.
Красная кофточка с вырезом.
Короткое платье в стиле gothic lolita.
Джинсы и сапоги.
Третьекурсник Толя.
Пушистый свитер (соседка по комнате советовала: очертания должны быть мягкими, ты выставляешь себя напоказ, а в девушке должна быть загадка).
Олег сухо здоровается, проходит мимо.
Первокурсник – не помню, как звали – с полуоткрытым ртом.
Аспирант Тимофей и вереница его поклонниц, ходящих за нами с такими лицами, как будто они насылают на меня порчу.
Белое платье и новая причёска.
Старик Петров, неожиданно подобревший, провожающий меня за ручку до библиотеки.
Олег сухо здоровается, проходит мимо.
Ещё через полгода, когда я начала курить, перестала расчёсываться и по три дня не мыла голову, Олег объявился как ни в чём не бывало, и всё завертелось с прежней силой.
Он уезжает на стажировку в Англию, вернувшись, показывает фотографии красивых англичанок. Моя научная руководительница недолюбливает Олега. Вместе с ней мы придумываем разные мелкие пакости. Похожая на барашка девица, с которой его несколько раз видели, не без нашего вмешательства не сдаёт несколько зачётов и уходит в академ. Я защищаю диплом и готовлюсь к госу, но в последний вечер перед экзаменом всё бросаю, потому что у Олега появилось несколько свободных часов.
Он разводится с женой и пишет, что не хочет видеть меня год. Это был самый пустой в моей жизни, бездарно прожитый год. Через год Олег появляется и намекает, что Мише, который как-то прибился ко мне за время отсутствия Олега, надо дать от ворот поворот. Я успела привязаться к Мише, но начинаю замечать, что Миша некрасивый, неласковый, недостаточно умный. Миша идёт далеко и надолго, бросает недописанную диссертацию, уезжает.
Новое исчезновение, платье в стиле gothic lolita, сухое «здравствуйте», пушистый свитер, письмо, кафе – новый первокурсник (на этот раз я для него преподаватель, а не однокурсница) и совсем постаревший Петров идут далеко и надолго.
Странно, что за эти десять лет не было того, что случилось. Впрочем, не менее удивительно, что за это время никто, кроме самых близких друзей, не узнал о нашем романе.
Я, Олег, бывший однокурсник и старый друг Коля, смешная толстушка Алиса, не отрывающаяся от книги Толмарина – все мы летим в Нью-Йорк на конференцию. В самолёте я, конечно, не могу удержаться – начинаю говорить об авиакатастрофах. После всего, что было с Олегом, мне кажется таким логичным – это должно закончиться падением в Атлантический.
Сидящие рядом со мной Коля и Алиса смотрят на меня безумными глазами и просят заткнуться (Коля добавляет: «Я понимаю, ты всегда такая, я от тебя другого и не ждал, но всё жё прошу тебя, давай о чём-нибудь другом?»). Олег, сидящий впереди, оборачивается и улыбается, немного выпятив подбородок. Замолкаю.
Рано утром в гостинице мне нужно уходить в свой номер до того, как проснутся коллеги – они не должны знать, что я была у Олега.
- Почему ты тогда так улыбался в самолёте?
- Ты очень смешно говорила.
- Я говорила так, потому что мне надоело. Мне надоело дышать, есть, пить, ходить, говорить и не видеть тебя. Всё это слишком тяжело.
- Ну что ж, ты в любом случае не выбираешь, дышать тебе или нет. Ты не можешь заставить самолёт упасть.
- Если бы и могла, не стала бы, там же люди. Но разве это единственная возможность. Я выбираю каждую секунду, все выбирают, и не только за себя, – я схватила его за шею и легко сжала, – иногда за других.
- Нет, никто, – сказал Олег, отводя мои руки. – Это так кажется. На самом деле всех нас удерживает огромное количество причин.
- Каких?
- Животное желание жить. Это раз. Социальные и родственные связи. Это два.
- У меня нет никаких социальных и родственных, которые…
- Я тебе не верю, но это неважно. Причинно-следственные связи. Вот завтра тебе надо выступить с докладом. Это три.
- А если я сегодня исчезну, они что, не обойдутся без моего доклада?
- Но ты же не исчезнешь.
- Ты так уверен?
- Я не договорил. Людей держат мечты, иллюзии, надежды. Это четыре, и это ещё не все причины, только самые основные… Вот ты надеешься, что вечером опять придёшь сюда. Да, я уверен, ты не исчезнешь. Но сейчас, пожалуйста, исчезни в свой номер, уже семь утра.
Днём нам устроили что-то вроде небольшой экскурсии. Я не разговаривала с Олегом, он молчал.
На крыше одного из зданий мы должны были любоваться Нью-Йорком.
- Как здесь здорово, – говорила Алиса. – What a beautiful view!
На краю крыши перила и больше ничего, кроме таблички.
Американцы верят в силу таблички. Если написано «do not», значит, нельзя. Но я-то не верю.
Подбегаю к перилам. На мне скромное платье, почти строгое. Я научная тётенька в строгом платье. Это американцы так думают.
Единственная фривольная деталь – сапоги со шнуровкой на невысоком, но тонком и неустойчивом каблуке.
Запрыгиваю на перила.
На долю секунды мне удаётся сохранить равновесие в этих узких, стягивающих ноги сапожках на каблуках.
Подол платья приподнялся от ветра. Под моим подолом – весь город.
Левая нога сейчас соскользнёт. Я должна увидеть их лица. Нет, я должна увидеть лицо Олега.
Подпрыгиваю и переворачиваюсь в воздухе на 180 градусов.
Время замедлилось. Успеваю увидеть и запомнить пухлые губы Алисы, кричащего Колю, пустой взгляд Толмариной и обычное, совершенно не изменившееся лицо Олега, прежде чем узкие подошвы моих сапожек касаются перил, а каблуки повисают в пустоте. Перила ускользают из-под ног. Инстинктивно выбрасываю вперёд руки, пытаюсь ухватиться за воздух – всё-таки живое хочет жить, в первом пункте Олег не ошибся.
А потом просто страшно.
А потом не помню.
Вероятно, я летела вверх тормашками, и голову сразу разнесло.
Я сижу в своём номере и пытаюсь записать всё, что было, но не знаю, как попала сюда, почему я целая и невредимая, даже голова не болит.
На столе листы – текст завтрашнего доклада.
Я уверена: если выйду в коридор, не встречу чертей с рогами, а в соседнем номере шумит электробритва Коли, а не адская машина. Но не уверена, что это не ад – ведь возможно такое, что в аду всё останется по-прежнему.
Олег сказал: «Это ещё не все причины». Может быть, он знал, что исчезнуть невозможно.
А может быть, я умерла уже давно, и всё, что происходило в течение последних десяти лет – это и был мой личный ад, и он останется таким же, сколько не прыгай.
Это не так важно. Мне интересно, знал ли Олег, что так произойдёт. Если знал, он мог не удержать меня именно по этой причине. Я пойду к нему, спрошу, но он не ответит. Скажет, что экскурсия прошла хорошо, ничего необычного не заметил. Если знает, тем более не скажет.