«ЛИТЕРАТУРА», ПОХОЖАЯ НА ЛИТЕРАТУРУ
Литературы нет. Этот не очень большой секрет сегодня никто и не скрывает. Ни власть, потому что для неё литература перестала быть «священной коровой», как это было во времена «всепобеждающего социализма», ни сами писатели, чьё положение в сегодняшней России более чем двусмысленно (книжки вроде бы издаются, премии «делятся», тусовочные «коктейли» и «пати» время от времени происходят, а читательского ответа снизу нет, никакого, даже в виде слуховой галлюцинации, полный вакуум), ни тем более читатели, которых, вопреки удобному во всех отношениях (для той же власти, для тех же писателей) мнению, в стране не стало меньше. Читателей сегодня в России столько же, сколько и было всегда. А было всегда не больше одного процента от списочного состава грамотного народонаселения. Миф о «самой читающей стране в мире», как и все мифы, умер своей естественной смертью, когда был отключён от искусственного питания через бюджетные капельницы государственных СМИ. И как стояло на книжной полке среднестатистического россиянина 5-6 книжек «ШБ» сочинений господ Пушкина, Тургенева, Чехова, Толстого и Достоевского (этот классический набор может разнообразиться именами Некрасова, Горького, Есенина и Маяковского), плюс случайно затесавшиеся иностранцы в лице Майн Рида, Жюль Верна, Конан Дойла или Дюма, так и продолжают стоять сегодня. С той лишь разницей, что юные школяры нового времени добавили туда Солженицына (в изложении), Платонова (тоже, разумеется, в изложении) и в довесок из той же серии «залётных» книжки Марининой, Корецкого и Бушкова. Вот и всё.
Как было во все времена чтение уделом очень малого круга людей, так и осталось. И ничего в этом ни зазорного, ни тенденциозно опасного для культуры (любой – национальной, мировой) никогда не было и нет. Литература, как и симфоническая музыка (жанры можно расширить), живопись, всё искусство по большому счёту всегда было занятием элитарным, как для производителей его (художников), так и для потребителей. Всё остальное – «мыло», независимо как его называют – «народным» ли, «популярным», или «массовым искусством»…
Это просто надо понимать и честно об этом говорить. А честно… если честно, то окажется, что за последние 30 лет в литературе отечественной появилось 2-3 прозаика, столько же поэтов, и дальше – три композитора, 4 художника и 5 режиссёров, остальное – коллективная серость в реквизитных костюмах всё того же карнавального «мыла».
«Мыло», «сериалы», как литературные, так и прочих жанров – тоже вещь нормальная и законнорождённая. Проблема лишь в том, что «народное» искусство не хочет отделяться от своего подлинного прототипа, и как всякой рыночной «палёнке» ей комфортнее живётся под элитными брэндами. Ну очень хочется «мыльной» шушере быть не просто лавочниками, булочниками и колбасниками от искусства, а именно – писателями и поэтами, композиторами и художниками. «Без понтов вообще жить тяжело» – как-то признался то ли художник, то ли поэт Пригов (сам, кстати, так до конца и не определившийся с самоназванием). Это как купленные в московском переходе корочки «помощника депутата Госдумы» или «полковника ФСБ» для рядовой бандитской «пехоты» – козырнуть в пивбаре официанту или перед похмельным гаишником на дороге – и почувствовать себя на 6 секунд большим человеком…
Нет смысла продолжать дальше разговор об отечественном литературном «мыле», которое ничем не лучше и не хуже импортного, если не определить, почему так получилось, что, собственно, кроме этого литературного ширпотреба, сегодня ничего и нет больше на интеллектуальном рынке страны.
Причина проста: хотя и на большой входной двери сегодня замазали табличку «СССР», наклеив поверх византийского двухголового орла с голландским флагом наоборот (сувенир, привезённый Петром I-м из Европы), квартира за ней как была советской, так до сих пор и осталась ею. Ну обои поменяли, ну натяжные китайское потолки приклеили, там подправили, здесь подмалевали, всё равно – советский дух: смесь казармы, базарной толкучки, имитации «под Запад» по фасаду с административной дурью внутри. Словом, селёдка в компоте. Или блюдо, которое в меню напечатать можно, но есть это нормальный человек не будет.
«Суверенная демократия», которая зеркально отражает то, что формально давно похоронено. Это всё тот же «социалистический реализм», а поскольку для всего мира мы «уже другие 20 лет» и «с советским прошлым покончено навсегда», то это получается не «соцреализм» а-ля натурель, а «соцсюрреализм», то есть реализм, грубо говоря, потусторонний. А раз мы не здесь и не там, то и литература у нас соответствующая.
Литература, имитирующая литературу. Ремесло, с помощью которого описывается не жизнь, а декорации к спектаклю, снятому с репертуара ещё в начале 90-х годов прошлого века.
Знаю, что со мной агрессивно не согласятся сотни, тысячи продавцов литературных чебуреков, раскинувших свои палатки на российском книжном рынке и широко расположившись на бескрайнем майдане интернета. Пипл хавает и думает вовсе не о чебуреках, а о высоком, он же, пипл, купил нечто в красивой обёртке, пусть и без целлофана с бантиком, но с этикеткой, указывающей на 100-процентную духовность товара. А если и чебуреки, то, что ж, если народу хочется чебуреков, тех, из 40-литровых бидонов торговок на перекрёстках и на автостанциях советских городов?!
Да ради бога! Но не надо путать воду с вином, а божий дар с яичницей. Практически реальный литературный процесс в стране сегодня сводится лишь к тем или иным формам продолжения жизни авторов и написанных ими произведений, принадлежащих к другой литературе, не советской. Для точности, Бродский, например, никакого отношения к советской поэзии не имел, хотя и посиживал на берегу мёртвой реки соцреализма. Не хочу намеренно продолжать ряд писателей и поэтов, живших и работавших в советское время, но писавших вопреки этому времени, а не благодаря ему. Список этот не очень большой, но и не малый. Собственно, он у каждого на внутреннем слуху до сих пор. Для меня важнее другое. Обратить внимание читателя на то, что литературу «создать», используя административный, финансовый, информационный и прочие ресурсы невозможно никакими программами и «национальными проектами». Имитировать литературу можно, создать нельзя. Это процесс божественный, и, слава богу, не индустриальный. Но это не устраивает, прежде всего, рынок. Рынок требует конвейера и этикеточное разнообразие литературной продукции. А раз рынок требует, то и предложение тут как тут – новые имена и соответствующая литературная продукция, якобы «отражающая современную жизнь новой России». Мало того что никакой такой «новой России» нет, так и «современная жизнь» ни что иное как продолжение всё той же «старой». Мы видим всё ту же страну с псевдореальностью, с нравственностью, никаким образом не соприкасающейся с бытом, с византийского толка христианством и идеологией немецких философов-изгоев. И как следствие – особым положением человека, который описывает эту нереальную реальность. Литератор. Man ofletters. Человек, который возится с буковками. Что из них в итоге выстраивается – «Конармия», перевод Фауста, или «Голубое сало», или «Generation П» – по большому счету не важно. Дело в том, что производители текстов в нашей стране давно превратились в цех, в отрасль, где никаких особых талантов не требуется, главное – усидчивость и смирение. Прилежный мастеровой должен был выдавать около трех стилистически добротных страниц в день, (откровенных графоманов, надо отдать должное, даже в советском СП не держали), как монах-чернец около трех десятков истовых поклонов.
Конечно, не все вписывались в этот цех, то есть были свои эльфы и свои хоббиты. Как правило, хоббиты (Булгаков, Платонов, Довлатов, Рубцов, Бродский) и были настоящими писателями и делали подлинную литературу, но в ней абсолютно исчезала соцреальность, получалась какая-то неизвестная, другая Россия, а это против канона. Без канона, собственно, и нет так называемой «российской литературы» (как раньше советской). Таким каноном сегодня является «сильная Россия, вставшая с колен» (?), раньше это был «новый человек, строитель нового общества». То есть то, что никогда невозможно увидеть в реальности, воплотить на практике, встретить на улице или даже на кладбище…
Сегодня, в 2012-м году всё то же самое, с той лишь разницей, что появилась ещё одна категория мастеровых писательского цеха, – это комментаторы реальности. Наиболее известных наберётся с десяток, например, Дмитрий Быков или Захар Прилепин. Жизнь «офисного планктона» не просто описывается, она комментируется. Комментируется, конечно, гуманно, щадяще или садистски жёстоко, в зависимости от самочувствия автора, который всё больше напоминает не «властителя дум», а блогера-разночинца. Или же – сочиняется в 31-й раз очередная «9-я рота» и невольно начинаешь считать: сколько уже дивизий можно сформировать из героев, которых родина-мать безжалостно бросила умирать на переломе 90-х и нулевых…
Есть ещё одна разновидность, условно которую можно назвать «авторами модных книг». Не талантливых или просто хороших, а именно – модных… Среди них мелькнуло уже много имён, какие-то тут же забылись, какие-то задержались, зацепившись, что называется, мизинцем за коллективную память читающей публики. Например, Владимир Сорокин, который сам не считает себя профессиональным писателем и зарабатывает на жизнь преподаванием русского языка в Японии. Он так и говорит о себе и своих соратниках: «Мы не встанем ни под каким памятником». А кто вообще-то заставляет Сорокина стоять под каким-нибудь памятником?
Виктор Пелевин конструирует (иначе и не назовёшь) свои литературные модели из всего, что попадается под руку – философских эссе австрийских постмодернистов, филологических исследований польских словесников, исторических апокрифов непризнанных (чаще всего исторической наукой) авторов советской и постсоветской эпохи. А про себя говорит так: «Я писатель только в тот момент, когда я пишу».
Или Акунин, учёный-японовед, заместитель редактора журнала «Иностранная литература», который как будто устав от своей профессии балуется на досуге православно-государственным историзмом.
Вкупе все они вместе (можно сюда добавить ещё пяток имён) и соблазняют нынешнего интеллектуального читателя России то расчленением священных коров (по-сорокински), то пелевинской буддистско-равнодушной иронией, то псевдоисторическим православием (Акунин), помноженным на любовь к «дымам отечества», то сказочными мифами (Баженов с Лесковым икают на том свете), плодовито тиражируемыми пермяком Алексеем Ивановым. Это в сущности те же самые игры, в которые играла интеллигенция 60-х-70-х годов прошлого века. Из серии «звёздных билетов» и «антимиров». Теперь вот – сорокинская «норма» и глиняный пулемёт Пелевина….
Но ведь остаётся ещё и та часть пишущих, которая не прочь поизображать себя «властителями дум». Например, жив ещё Андрей Битов и по-прежнему в том же доме на площади трёх вокзалов всё пишет свою самую главную книгу и никак не может её написать. Хотя как говорят сегодня в Москве о нём? «Не пишет, конечно, если по большому счету, но всё равно Битов – это Битов». За что? Но вопрос этот не к читателям, не к его коллегам и уж, конечно, не к самому Битову. Человек ничего не написал, но остаётся писателем, как такое может быть, этот вопрос адресовать можно только или в бездну прошлого или в ещё более глубокую бездну будущего. Ещё один «властитель дум», отмечающий, кстати, в этом году свое 75-летие. Владимир Маканин. И всё время пишет и пишет, в том же темпе, без перерыва, и в том же духе, всё та же улыбка, густая борода и трость. Но что написал Маканин? Да ничего. Так, зарисовки быта, контуры человеческих фигур, диалоги, туманные даты в календарях, повядшие цветы в клумбах…
Или питерский писатель Валерий Попов. Моложе Битова и Маканина. Ну и что? Да ничего. Ни-че-го! Даже название книжек не пишу, не перечисляю выигранных конкурсов (или точнее, полученных в порядке очереди), нет смысла. Пройдёт ещё 10 лет, и никто даже фамилии не вспомнит, тем более, что фамилия у него такая редкая… Сам про свой успех говорит: «Пруха, пруха пошла!» Попов счастлив – печатают, деньги платят, всё о,кей… Он счастлив, а я нет. Не могу вспомнить ничего, ничего не осталось ни от Попова, ни от всех вышеперечисленных литературных «цеховиков». Это как газета. Прочитал и забыл. Вот в чём дело! Все они, называемые и называющиеся писателями, это, по сути, работники конвейера индустрии СМИ. А литература – это не СМИ. Это реальный способ жизни после смерти. Это всякий раз новая попытка вывести себя и читателя к этой жизни после смерти. Кому-то это удается, кому-то нет. Всё остальное – «мыло», которое нам выдают за литературу. Это как подменить настоящие восковые свечи парафиновыми. Первые горят, вторые – чадят…
Но как же понять, как отличить, что это точно литература, а это вот – «мыло», хоть и пахнет ладаном? Здесь нет никаких лакмусовых бумажек и чудесных тестов. Как правило (историческая практика свидетельствует), в России настоящая литература приходит к читателям через 30-50 лет после своего появления на свет. Время – великое изобретение Бога, благодаря которому Пушкин и Бродский рождаются в разные годы, а живут в сознании читателя одновременно.
Как ни странно, в этом испытании временем участвует каждый из нас, несмотря на всю нашу отдельную малость, но никакие рецепты властителей душ и указания вождей, ни скороспелые метафоры насчёт «зеркал революций», а также ножей, колёсиков и винтиков, ни сталинское «сволочь» на полях «Усомнившегося Макара» не могут быть инструментами отбора. Но как сказано в «Новом завете»: «Этот час, когда я приду, узнает каждый и сразу».
Что-то вроде «слепого дождя». Знойный день, яркое солнце, и вдруг неожиданный сумасшедший ливень. Такой «слепой дождь» пока не пролился на Россию. Такой дождь заказать нельзя, разве что вымолить.
А пока, пока мы видим, как из одной группы «много тусующихся, но мало пишущих» переходят в группу «много пишущих и изрядно тусующихся». И всё! Больше ничего не происходит. Когда же мы минуем эту «мёртвую воду» литературы, имитирующей литературу? Когда перестанем имитировать «великую державу», «третий Рим», «особый путь» и начнём жить по факту. А по факту картина получается очень даже неказистая. Даже если смотреть на неё из виртуального окна интернета.