ПОЧТИ МЕМУАРЫ

 

 

Два эпиграфа:

1. Память, это всего лишь разновидность воображения.

2. В действительности, всё было не так, как на самом деле.

 

 

ПРЕДИСЛОВЬЕ, ПРЕДВАРЕНЬЕ, ПРЕДПЕЛЬМЕНЬЕ

 

Что такое мемуары?

На мой взгляд, мемуары – это воспоминания человека уже прожившего свою жизнь. Я решил сделать для себя исключение, так как мне ещё рано умирать. Но если я сейчас не начну вспоминать, что я видел интересного в своей жизни, то с наступлением старческого маразма это будет сделать ещё сложнее, да и неисповедимы пути человеческие – сегодня я жив, а завтра уже и непонятно где.

Мемуары, наверное, начинают писать тогда, когда считают, что всё, что ты мог, ты уже совершил. То есть, то главное, ради чего ты жил. Но это, скорее всего, касается только великих и знаменитых людей. Но я не из их числа – я сам по себе. Просто, знаете ли, мимо проходил. Я обыкновенный зритель театра под названием жизнь, ради которого, в общем-то, и стараются те, кто находится там, на сцене, и те, кто страдает гипертрофированным самолюбием и желанием прославиться. Проще говоря, выпендриться. Но вы знаете, у нас в зрительном зале тоже бывает очень интересно. И в партере, и на галёрке, и даже там, в буфете.

Мемуары, безусловно, должен писать великий или талантливый, неординарный человек, потому что это интересно и поучительно, иначе кто же будет читать эти мемуары? Но тут у меня всё в порядке, я-то пишу только для своего узкого круга домочадцев и друзей.

Но бывает и так, что человек считает себя великим или, по крайней мере, талантливым, но в действительности таковым не является. Но он всё равно пишет мемуары в надежде на то, что кто-нибудь будет их читать и поймёт, какой он был на самом деле необыкновенный человек, и все тут же устыдятся, что не ценили его при жизни. В отличие от последних мемуаристов, я осознаю свою абсолютную негениальность и совершенную неособенность. Я простой, не одарённый никакими особенными талантами человек. Я – один из миллионов обыкновенных людей, живущих на этой планете. Я простой обитатель, обыватель, филистёр, посредственность, ординарность и т. д. Но я очень люблю писать на досуге, писать просто для себя и своих друзей, для моих родных. Я осознаю, что это недостаток, бзик, но это ведь и не такой уж смертельный грех, как, к примеру, журналистика, где как раз и пишут все, кому попало, да ещё и на заказ. То есть, пишут не то, что происходило на самом деле, а то, что нужно написать для того, чтобы тебе заплатили. То есть, откровенно врут за деньги. И пишут всякую гадость. Хотя и красиво иногда, чёрт возьми!

Именно потому, что писательство само по себе это не грех, а просто способ убить время в ожидании старческого маразма и следующей за ним смерти, я и начал писать эти воспоминания о своей прошлой и настоящей жизни. Вернее, описание её отдельных эпизодов.

И мне до глубины душевной наплевать, будет это кому-то интересно или нет. Ну, кроме моих друзей и родных, конечно.

Итак, я уже сказал, что я самый обыкновенный человек, и я не собираюсь доказывать обратное. Но в моей жизни было столько всего необычного, странного, просто интересного или смешного, как, впрочем, в жизни любого человека, что я и хотел бы все эти необычности, странности и весёлости описать в моих мемуарах.

Обстоятельства, которые натолкнули меня на мысль писания мемуаров, были следующие: во-первых, я прочитал мемуары Андрея Макаревича и Юрия Никитина и, во-вторых, наличие компьютера, который позволяет мне сбросить в его необъятные недра всё то, что сильно теснится в моей голове. Облегчиться, так сказать.

Мемуары Макаревича и Никитина мне очень понравились. И те, и другие. Первый являет собой яркий пример того, как московский еврей, не имея никаких особых вокальных данных и не являясь гениальным музыкантом, становится очень богатым и популярным шансонье.

Второй – как раз наоборот. Яркий пример того, как очень талантливый человек, писатель, с огромным трудом пробивает себе дорогу к богатству и известности.

Богатство и известность мне не грозят, я не являюсь ни евреем, ни талантливым писателем, хотя талант и богатство мне бы не помешали, но что не дано природой, того не купишь.

Итак, мемуары обывателя, не обладающего ни талантом, ни популярностью, ни принадлежностью к избранному народу.

 

МОЯ РОДНЯ

 

Моя мама, в девичестве Сысоева Фелофея Константиновна, родилась и жила до начала войны в Частинском районе Пермской области – в деревне Тепляки. А отец родился в Куединском районе той же области – в деревне Сосновая Гора. Во время войны их, как и многих других подростков, забрали в Пермь в ФЗО (Фабрично заводское обучение). Во время войны на заводах работали подростки из городов и деревень, всех взрослых на фронт забрали. Отец с матерью познакомились на заводе. Работали в одном цехе, отец слесарем, а мать – сборщицей на конвейере. Собирали на этом конвейере снаряды для фронта. В конце войны отца забрали на фронт, но повоевать он не успел. Где-то под Кенигсбергом недобитых фашистов из каких-то там фортов повыковыривал и вернулся на Урал.

Поженились они с мамой в 1950 году, а в 1951 родилась у них дочь Нина, моя сестра. А через четыре года я, в 1955-ом.

Долгое время мои родители мыкались с нами по квартирам, по знакомым и родственникам, не имея своего угла, и только в 1965 году получили комнату в деревянном бараке. Барак был двухэтажный и двухподъездный и стоял у пыльной дороги между двух заводов: Железобетонных изделий и Авиастроительным имени Сталина.

Это была обыкновенная коммуналка, с общей кухней, но уже свой угол.

Я до сих пор помню почти всех соседей. Потом мы почти все переехали в один дом – в хрущёвский панельный, в район Городские Горки, на улицу имени Патриса Лумумбы. И соседи у нас были почти те же.

Перед нашим домом было большое поле, засаженное кустарником – планировали парк сделать, но так и не сделали. Зато в этих кустах было очень здорово играть в войну и в футбол. Я на этом поле и провёл всё своё детство и юность.

Деда я своего почти не помню, мы с ним не были близки. Помню только, что он жил сначала в Молдавии, потом, во время освоения целины, перебрался в Казахстан, в село Приозёрное Павлодарской области. Я там бывал после восьмого класса. Очень хорошо запомнил ужасную жару и бескрайние степные просторы. Казахов там жило мало, население посёлка состояло в основном из переселенцев с Украины и России.

К нашей семье были близки две моих тётки, мамины сёстры Люба и Зоя. Люба выучилась на химика и стала преподавателем химии, а Зоя выучилась на агрохимика и работала агрономом, потом перешла в библиотекари. Обе тётушки по два раза побывали замужем. Зоя родила дочь Ирину, а Люба родила Ию, Александра и Павла.

Был ещё двоюродный брат отца, Килин Семён. У него было двое детей: Валерий и Сергей, которые приходились мне троюродными братьями. Но они были мне ближе, чем двоюродные, которых я никогда не видел или видел только один раз.

Родители у меня умерли. Мама в 2000 году, в марте, когда я уже жил в Испании, а отец в 1988 году, не дожив до своего шестидесятилетия три месяца. Оба умерли легко, во сне.

Моя родная сестра Нина вышла замуж за Филинкова Владимира Александровича и родила троих детей: Надежду, Алёну и Илью. Это мои родные племянники, которые живут сейчас в Перми.

Я женился на Кондратьевой Ольге Геннадьевне и родил двух дочерей: Ирину и Елену.

Вот и вся моя родня.

 

РОЖДЕНИЕ

 

Начну с того, что я родился пятого числа пятого месяца в пятьдесят пятом году. Вернее в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году от рождества Христова. То есть, примерно в 2705 году эры города Рима или в 7465 году от сотворения мира. Мама мне говорила, что я родился не в пять часов утра, а в восемь. Меня это почему-то не огорчает, но вот наличие четырех пятёрок в дате моего рождения, по современному летоисчислению, почему-то всех удивляет. Мне лично это ни о чём не говорит и ничем не помогает в жизни. Но люди, увидевшие дату моего рождения, почему-то начинают улыбаться, а улыбка, это всегда хорошо, если она искренняя.

Интересно и то, где я родился. По рассказам моей мамы, я родился в родильном доме, полностью окружённом водой, и привезли нас с мамой туда на лодке. Маму, у которой начались схватки, перевозили в лодке через реку Каму из Частых в Усть-Качку. Сейчас это знаменитый курорт. Кама разлилась в тот год так, что затопила огромные пространства низкого левого берега. Роддом стоял в устье реки Качка при впадении её в Каму, в очень низком месте. Это было двухэтажное деревянное здание довоенной, а может, и дореволюционной постройки. Сейчас его уже давно нет.

Еще один интересный факт. Родился-то я в Усть-Качке, а зарегистрирован в ЗАГСе Свердловского района города Молотова. Город Молотов на карте искать не надо, его не существует. Но я вам клянусь, когда-то существовал. И просуществовал несколько лет, потом его уничтожили. Правда, не город, только название. А город стал называться Пермью. Да он и был ею до того, как какие-то дядьки из Кремля не решили его переименовать в честь своего соратника по борьбе с человечеством. Но до своей кончины этот соратник успел чем-то насолить тов. Сталину, и городу вернули его девичью фамилию. А я остался без города, в котором родился.

Такая же участь постигла и мою вторую дочь Елену. Она родилась в городе Устинове. А живёт сейчас в городе Ижевске, хотя никуда не переезжала и даже квартиру не меняла.

 

ДЕТСТВО

 

Детство и юность – это, пожалуй, самый яркий период моей жизни. Что самое удивительное, так это то, что я многое помню из моего раннего детства отрывками или отдельными эпизодами, причём очень яркими. И не только те моменты, когда меня драли ремнём как сидорову козу. Надо сказать, что и драли-то меня всего пару раз в жизни. А так рос я совершенно в спокойной обстановке, хотя и не в достатке.

Эпизод с моим крещением мне рассказала моя крестная Зоя, мамина сестра, так как я его не помню. Как моя мама решилась крестить меня в то время – непонятно, да и крестная моя была комсомолкой, её за это могли сильно наказать по комсомольской линии. Для этого надо было иметь большую долю мужества. Обо всех совершаемых церковных актах – как-то крестины, венчание или отпевание – попы должны были докладывать в определенные органы, но, тем не менее, меня понесли крестить в Разгуляевскую церковь в городе Молотове. В церкви было много народа и ждать пришлось очень долго. Мне в ту пору уже стукнуло полгода, и я уже что-то видел вокруг себя, и мне это, по-видимому, не очень нравилось. Ну, во-первых, вонь была страшная от большего количества тел и кадил. Во-вторых, поп мне сразу не понравился. Мне и сейчас они не очень-то нравятся.

Не дошла ещё очередь до нас, а мне уже надоело всё это, и я заревел. Ну, может, в туалет захотел или ещё чего. А голос у меня звонкий был, а церковка маленькая, поэтому решили пропустить меня без очереди. Поднесли, значит, к купели и начали раздевать. Я ещё громче заревел. А кому это понравится? Если вас при большом стечении народа раздевать начнут, вам понравится? То-то же. И мне не понравилось. Да еще этот бородатый. Ну раздели меня и ни секунды не медля – бултых в купель, с головой! Я сразу же и заткнулся. Глаза вытаращил и в поповскую бороду вцепился мёртвой хваткой, чтобы снова туда, в купель, не сунули. Отдирала меня от поповской бороды вся родня. Несмотря на малые свои размеры и несущественный возраст я, видать, имел силу в руках не детскую. Да и не хотелось мне снова в воду лезть.

Так прошла моя первая встреча с церковью и со служителями культа.

 

Когда мы жили в коммуналке около Железобетонного завода, мы, мальчишки, целыми днями пропадали на огромных песчаных горах. Из этих песчаных гор делали железобетонные плиты. Вокруг нашего дома было множество всяких гор из гравия, песка, штабелей железобетонных изделий и всяческой техники. Для нас, пацанов, это было раздолье. Мы стайками или стаями целыми днями бегали по всем этим нагромождениям и играли в войну, в прятки и так далее.

Я как-то немного больше других любил побродить среди всей этой роскоши один и уходил довольно далеко от дома. Промышленная зона, в которой стоял наш барак, была довольно огромной. И, в общем-то, я не боялся. Тогда ещё не было такого обилия газет, и в них не смаковались подробности деятельности маньяков и серийных убийц. Время было спокойное, милицию уважали и в милицию брали людей сильно заслуженных, фронтовиков, передовиков производства, людей очень положительных.

Но среди нас, детей, конечно, ходили свои страшилки, которыми мы друг друга пугали. Про всякие там чёрные руки, про ведьм, ведьмаков, привидения и прочее. После этих рассказов по тёмным углам сильно не походишь. Везде мерещились всякие пакости.

Но у меня был свой небольшой мирок, в котором я существовал один, и в котором не было места страху, так как я представил, что я вовсе не простой человек, а уникальный экспериментальный экземпляр, который создали искусственным путем, и выпустив в этот мир, изучают на мне, как я переношу земные условия. Я представлял, что экспериментаторы наблюдают за мной круглосуточно и стараются не подвергать меня смертельной опасности. Хотя иногда проверяют на прочность. В то время я учился во втором или третьем классе. Я понимал, что это всё моя выдумка, но бояться всяких там выдуманных персонажей многочисленных страшилок перестал. И даже будучи взрослым, я пользовался этим приёмом, чтобы не бояться в какой-то особой ситуации.

И вы знаете – помогало.

 

ВЫПИВКА

 

Первый раз я сильно напился в восьмом классе, в пятнадцать лет, весной. Само по себе это событие не такое уж и знаменательное. Подумаешь, подросток напился?! Но для меня это было событием! Более того, я смог сделать правильные выводы и в дальнейшем пил очень редко.

Я не помню повода, по которому мы с пацанами устроили праздник, но наклюкался я здорово. Да и много ли надо подростку?

Домой я пришел, как мне казалось, совершенно трезвый. Вошёл в квартиру твердой походкой, разделся и уселся перед телевизором. Мать молча и внимательно наблюдала за моими телодвижениями, а когда я уселся перед телевизором, сообщила мне:

- По-моему, ты пьян, сынок.

На что я, совершенно трезвым голосом, глядя совершенно трезвыми глазами на мать, сказал:

- Да ты что?! Я совершенно трезв.

Тогда мать и говорит:

- Ой, что-то не вериться мне. А ну-ка, пройди по одной половице.

Ну и я, как трезвый в доску, прошёл точно по одной половице и даже не пошатнулся. И с радостным видом спросил:

- Ну как?

- Отлично! А вот если бы ты был трезвым, ты бы ни за что не пошёл доказывать, что ты трезвый, – сказала мать.

Хоть я и был пьяный, понял, что меня просто подловили на заносчивости, которая присуща всем пьяным.

Впоследствии я почти не пил. Так только, когда хотелось оторваться по очень крупным праздникам, но никогда не опохмелялся. И после того, как выпью, долго не пью спиртного, потому что помню муки похмельные.

Тема пьянства стара, как мир, но актуальна всегда.

Вопрос «почему люди пьют» не имеет ответа. Вернее, имеет множество ответов. Потому, что человек несовершенен. Человек пьёт потому, что слаб духовно, потому что он в плену традиций, потому что хочет, хоть на время, убежать от проблем, забыться, и ещё куча всяких потому что…

Я никогда не был пьяницей, но и не считаю себя трезвенником.

В жаркое время я могу позволить себе выпить пива. На праздниках предпочитаю водку под хорошую закуску. Вина предпочитаю сладкие.

В Мадриде я разговаривал с одной женщиной, дегустатором водки, она была моей землячкой, из Перми, и женой моего друга Сергея Пахмутова; так вот, она утверждает, что пить водку полезнее, чем вино или пиво. Оказывается, из вина и пива невозможно выгнать сивушные масла, которые сильно разрушают мозг и вообще весь организм, а вот из водки можно. И лучшие водки, качественные, тем и отличаются от некачественных, что почти не содержат сивушных масел.

Спорить о том, можно пить или нельзя, я не собираюсь ни с кем. Для меня этот вопрос ясен – нельзя. Вернее, ни к чему травить свой организм – жизнь и так коротка. Но ведь человек существо такое, что наличие интеллекта не говорит о его разумности. Интеллект – это только сумма приобретённых знаний, которые ещё надо уметь использовать во благо, в чём человечество не очень-то преуспело. А я считаю себя частичкой человечества.

 

СЛУЖБА В СОВЕТСКОЙ АРМИИ

 

Призвали меня в армию 9 ноября 1974 года в войска ПВО (Противовоздушная оборона). И сразу же увезли черт-те куда. Аж в Красноярский край. Карантин (курс молодого бойца) и обучение работать на сложной технике я проходил в самом Красноярске, в КВКУРЭ. Это такое военное училище, где обучают будущих офицеров ПВО владению электронной техникой. Ну и нас, солдат, тоже, только по ускоренному методу, большую часть из которого занимала хозяйственная деятельность и обеспечение учебного процесса для курсантов. В нашем батальоне было около пятисот солдат, которые обеспечивали охрану училища и других объектов, был в батальоне пожарный взвод, авторота и многое другое. В общем, обучением работать с техникой мы занимались в основном в свободное от несения караулов, дежурств на полковой кухне, бесчисленных уборок, строевой подготовки, дежурств в кочегарке, политзанятий, нарядов по роте – и так далее, время. Короче, почти не занимались этим обучением. И тем не менее, через год нас отправили в красноярскую тайгу, на точку, нести дежурство по охране неба от коварных китайцев. Граница с Китаем была совсем рядом. Тогда как раз у нас напряжёнка была в отношениях с этой страной вечно восходящего солнца. Но китайцы на самолётах границу не пересекали. То ли мы им самолетов мало продали, то ли им жалко было самолеты гробить на такую ерунду, как пересечение границы. Но границу по суше они пересекали регулярно. Тогда ещё была свежа память об острове Таманском. Если кто не знает, могу кратко напомнить.

Остров Таманский находится в устье реки Уссури и расположен был ближе к китайскому берегу. А по всем международным нормам речные острова отдаются той стране, к берегу которой они ближе. Но этот остров всегда принадлежал России, и раньше никаких споров на счёт его принадлежности не было. Но маоисты решили сделать этот остров причиной раздора и в одну тёмную ночь напали на пограничную заставу, находящуюся на этом острове, и вырезали там всех поголовно, включая гражданское население. Наши генералы в ответ, не долго думая, взяли и сравняли кое-что к чертовой матери при помощи системы «Град». Ну и опять вернулись на тот остров. Но пограничный гарнизон там полностью погиб.

Потом были ещё провокации со стороны китайцев, были и вырезанные заставы, и взорванные склады с боеприпасами, но до войны не дошло. Хотя мы сильно опасались этой войны. Один из анекдотов той поры я до сих пор вспоминаю.

Китайский генеральный штаб. Генералы обсуждают стратегию наступления на Советский Союз. Всё обсудили, остался один вопрос.

«Итак, – говорит китайский главнокомандующий, – сейчас нам надо решить, как мы будем наступать, всей армией сразу или мелкими группами по десять миллионов?»

Тогда нам было не смешно от этого анекдота. Граница была в каких-то паре сотен километров, для китайских диверов это три-четыре марш броска. Поэтому службу в караулах мы несли справно.

Красноярская тайга меня поразила! Такого буйства природы я нигде не видел, хотя в уральском лесу изобилие растений тоже богатое. Здесь в тайге росли такие красивые и уникальные цветы, каких я нигде потом не видел. И сама трава была настолько сочной и большой, что один лист лопуха мог прикрыть от дождя пару человек спокойно. Огромные сопки, заросшие лесом, стремительные горные реки и речушки создавали особый климат. Воздух был настоен на травах.

Летом жара стояла неимоверная! Но зато зимой морозы были такие, что у деревьев кора трескалась.

Я помню, когда было объявлено, что термометр покажет нам около пятидесяти градусов ниже нуля. Мы, конечно, не испугались, но от караула откосить желающих было много. На посту стояли по часу, но этот час был не самым приятным в жизни. Во-первых, когда такой мороз стоит, с неба постоянно падает иней. Это такие очень мелкие снежинки, сквозь которые ни хрена не видно уже в десяти метрах. Во-вторых, ты сам очень неуклюже замотан в огромный тулуп, ноги твои в огромных валенках, а автомат под тулупом. А между автоматом и голым телом ватные штаны, ватник, шинель, хлопчато-бумажное обмундирование и два слоя нижнего белья. В общем, солдат из тебя никакой. Это сверток одежды, который мечтает поскорее добраться до теплой караулки. Натерпелись мы в морозы. И больше не от морозов, а оттого, что нам всё время доносили информацию о провокациях китайцев.

И всё-таки, служба в армии мне не была в тягость. Я всегда был парнем спортивным, и все нормы по физподготовке для меня не были проблемой. Ежедневные пробежки были в радость, а упражнения на перекладине были любимым занятием в свободное время.

Да и служба у меня была не такая уж тяжёлая, так как я прикинулся художником, и меня часто освобождали от нарядов и караулов и направляли рисовать чего-нибудь нужное для политотдела.

А прибыв на точку, опять же пристроили меня как токаря (я до армии успел год отработать на заводе токарем) в мастерские, и я больше работал, чем служил, что-нибудь вытачивая или сверля.

Службу в Армии я, если честно, отслужил без особого напряга. Хотя многим там было не сладко. Особенно городским ребятам из Москвы, из Фрунзе, из всяких там Кременчугов.

 

ЦЕНА СЛУЧАЯ

 

Однажды в военном училище, где я служил в роте обеспечения, начались общевойсковые учения. Наш взвод связи, после подъёма по тревоге отправили на КП (Командный пункт), находящийся за территорией училища, для обеспечения связи. Залезли мы всем взводом под землю и отрываемся по полной. Учения-то идут, но никто же не стреляет по нам и, естественно, связь не рвётся. Мы, конечно, бегаем регулярно: то одну линию прозвоним, то другую – создаём видимость активной деятельности. Хотя чего там проверять? Основные кабели глубоко под землёй, а местная полевая времянка со стальной жилой, её рви – не порвёшь.

Сидим мы под землей на КП, там светло, тепло, жратву приносят три раза в день прямо на место, спальные помещения хорошо вентилируются – отсыпайся, солдатик, пока возможность есть.

И тут стукнуло мне в голову – а не пройтись ли в самоволочку? Святое дело! До нас никому никакого дела нет, все командиры задрочены до предела, бегают по КП, как в нижнюю часть спины ужаленные, тебя в упор не видят. Главная заповедь солдата – держатся подальше от начальства. Вот мы тыримся по всем тёмным углам, лишь бы на глаза не попадаться, благо тех тёмных углов в подземном КП много.

А за неделю до учений у нашей роты был культпоход в Красноярский финансовый техникум. Чисто женское заведение. Ну я там и приглядел себе очень даже хорошенькую девчушку по имени Марина. Мы с ней очень весело провели время – потанцевали, похихикали и быстро подружились. В конце вечера Марина мне дала свой адрес. Жила она в микрорайоне Зелёная Роща, аккурат в паре километров от нашего КП.

Командир нашего взвода был душа-человек, лейтенант Рыбалкин. Спокойный, как удав. Всё время чего-то читал, в схемах каких-то копался. Вот к нему я и обратился. Говорю, что есть тут недалеко одна краса-девица и что неплохо бы мне к ней наведаться, пока она меня не забыла. Если бы я знал, что он меня не отпустит, я бы, конечно, не стал отпрашиваться, а просто смотался под шумок. Но мы уважали своего взводного. И он, конечно же, отпустил меня, предварительно проинструктировав, как обходить дежурные наряды и патрули. Как будто я в первый раз в самоволку иду. Я все наставления внимательно выслушал и, получив кучу заказов на курево и пряники, помчался в Зелёную Рощу. Выбравшись из КП, прошёл мимо часового, типа: с проверкой связи в Калашный ряд – это место такое, где стоят военные машины на консервации. Это место обнесено колючкой в два ряда, но в ней, в самом дальнем конце, есть тропа, по которой не одно поколение солдат в ту самую Зелёную Рощу бегало за водкой и другими необходимыми для нормальной службы товарами.

Два километра для солдата – пустяк. Я быстро добрался до жилого района, отыскал улицу и дом и благополучно проник в квартиру. Марина очень обрадовалась и сразу же провела меня в свою комнату. Родителей дома не было, и мы сразу же занялись своими молодыми делишками. Где-то через час послышался стук входной двери, и Марина определила, что пришёл отец. Ещё через несколько минут её отец застучал кастрюлями на кухне, и Марина решила, что нам пора легализоваться. Мы с ней вышли из её комнаты и вошли на довольно просторную кухню.

- Вот, папа, познакомься, это мой друг Сергей, – сказала Марина.

Я протянул ему руку, и мы обменялись рукопожатиями.

Мы уселись за стол, и меня накормили вкусным ужином. После чая Анатолий Александрович достал из холодильника бутылку коньяка, коробку шоколадных конфет и предложил выпить за знакомство. Мы с ним выпили по нескольку рюмочек, а Марина только пригубила. Она больше налегала на конфеты. Мы довольно непринуждённо болтали на разные темы. Анатолий Александрович всё время меня расспрашивал о службе, я ему всё без утайки и рассказывал. И про Логушка, своего ротного, что он – служака, но, в принципе, мужик не плохой; и про комбата, что он тупой, как валенок, что в связи не бельмеса, а учить и поучать лезет; и про взводного своего, что он вообще человек науки и просто замечательный человек; про лейтенанта Камалтынова, про капитана Прижанова. Потом Марина рассказывала про свои проблемы в техникуме, потом опять про мою службу… Ну, в общем, посидели мы очень даже душевно. Но время подходило уже к девяти часам, и я откланялся.

- Я бы ещё задержался, но взводному обещал к девяти быть на месте.

- Раз обещал, значит, надо выполнять обещание, – сказал Анатолий Александрович.

Мы тепло попрощались, и я вприпрыжку побежал обратно на КП.

Прошло около недели. Однажды утром перед казармой проходил развод. Меня, как художника, отправили в клуб что-то там рисовать для праздника. Я вышел из строя и пошёл в казарму за чем-то. Выйдя из казармы, я мимо роты направился в клуб. Вижу, по дороге идёт какой-то подполковник. Ну я, как положено, честь отдал и уже хотел продолжить движение дальше, а тот подполковник мне путь перегораживает и кричит на всю улицу:

- Серёга! Рад видеть тебя! Чего в гости не заходишь?

Я сначала обалдел, а потом узнал в нём Анатолия Александровича, Марининого папу! Вот это был сюрприз! Мы с ним стояли на виду у всей роты, улыбались, чуть ли не хлопали друг друга по плечу и в конце радостно очень расстались, пообещав встретиться в скором будущем.

- Ну ты заходи, в шахматишки перекинемся, – сказал мне на прощание Анатолий Александрович и пошёл по своим подполковничьим делам.

Я хотел было продолжить движение по направлению к клубу, но через несколько метров меня догнал командир роты Логунов и вежливо так спросил:

- Откуда ты знаком с заведующим кафедрой подполковником Стаценко?

Вот тут мне стало немного не по себе. О Стаценко я слышал много чего. По утверждению солдатской молвы, это был самый отмороженный служака. На его кафедре все ходили только строевым или бегом. Он был поборником идеального порядка, и курсанты сутками драили полы и начищали кафель в туалетах. Его батальон на всех смотрах всегда был самым передовым по успехам в боевой и политической подготовке, и так далее. В общем, перед Стаценко все ходили на цырлах. А тут, нате вам!

- Да мы просто партнёры по шахматам. В шахматы в клубе играем по воскресеньям, – соврал я.

Не буду же я говорить ротному, что в самоволке со Стаценко познакомился, даже не зная, кто он на самом деле.

С этого самого дня жизнь моя в роте резко изменилась. В наряды и караулы меня и так не часто ставили, а тут вообще забыли обо мне. Да и у сослуживцев я стал пользоваться большим уважением. Ротный, конечно же, узнал, как я познакомился со Стаценко, в каждой роте есть стукачи, но это только прибавило мне весу. А увольнения я получал каждые выходные и проводил их, конечно, с Мариной.

Но моё льготное положение продлилось недолго. Через пару месяцев нашу роту перебросили в тайгу, на точку. Мы переписывались с Мариной какое-то время, но потом наша дружба сама собой постепенно угасла.

Но зато с Анатолием Александровичем мы сохранили дружеские отношения. После той встречи у казармы мы с ним чуть ли не каждую неделю играли в шахматы у него на кафедре, а потом он часто приезжал на точку с инспекцией – это было подведомственное ему хозяйство.

Логушек тоже извлёк из нашей дружбы кое-какую пользу для себя. Я несколько раз бегал к Анатолию Александровичу с просьбами от ротного, и он никогда мне не отказывал.

Такова цена случая.

 

ГОРОЖАНЕ НА СЕЛЕ

 

После службы в Советской Армии, в декабре 1976 года, я поступил работать на Пермский Электроприборный завод. Моя специальность называлась «регулировщик-электромеханник радиотехнических приборов и систем». Регулировал я гироскопы курсо-вертикали для военных самолётов. Работа сложная, в три смены, но в очень чистых, даже в стерильных условиях, с искусственным микроклиматом в цехе. В этом цехе работала молодежь и люди среднего возраста. Но молодежи было всё-таки больше.

В советское время была такая фишка у руководителей нашей партии: они, развалившие сельское хозяйство, посылали из города в деревню во время летней страды рабочих в помощь селянам. Производству явный убыток, так как за работником на заводе сохранялся его средний заработок, в то время как он никакой продукции не производил. Но для молодежи, которая ехала на работу в деревню, это было просто здорово! Ну, во-первых, старались посылать неженатых парней и незамужних девчат, что помогало молодым людям более детально познакомиться друг с другом в неформальной обстановке.

Я подходил по всем параметрам, был в полном расцвете сил и здоровья, меня тоже уговорили съездить и помочь селянам в их нелёгком труде.

Отправили в деревню Свинолупы Куединского района. Вообще-то Свинолупы – это было её древнее название, которое мы вызнали у местных жителей. Деревня официально называлась Сосновка. Но для нас было прикольнее называть её Свинолупы. Деревня находилась в четырёх километрах от центральной усадьбы колхоза и была длиной километра два. Но вот жили в ней одни старики и пара семей колхозников. Все остальные дома стояли пустыми. В один из таких домов нас и поселили – шесть парней и пятнадцать девчонок. Все молодые, красивые и здоровые.

Утром мы шли в контору для получения задания на день, а дома оставался один парень и двое девчат, для приготовления завтрака, обеда и ужина.

У девочек, дежуривших по кухне, была одна забавная традиция: перед тем, как пойти в лес за грибами для ужина, они наводили полный макияж и одевались, как на танцы. За исключением обуви, конечно.

В тех местах было целое море грибов. Местность была глухая, безлюдная, и мы этим обстоятельством пользовались, как могли. К примеру, возвращаясь с работы, мы проходили мимо деревенского пруда, а так как баню мы устраивали по субботам, то нуждались в дополнительном омовении. И так как поблизости не было никого, мы купались в этом пруду голышом. Потом девушки наши прознали про это и тоже стали ходить на пруд, только позже нас.

Однажды Гоша, один из нас, моясь в бане, обнаружил, что кончилась холодная вода. Это мы в пруду купались первыми, а в баню ходили после девушек. Девушки всю холодную воду использовали, а предупредить нас забыли. Гоша взял два ведра и пошёл к колодцу, в чём мама родила. А кого стесняться? В деревне полторы бабки, ни одного фонаря, а время уже позднее, темнота, хоть глаз выколи. Идёт Гоша по деревне, насвистывает что-то, а идти надо метров сто, и видит, навстречу ему бредёт кто-то. Ну и пусть, всё равно ничего не видно. А этот кто-то поравнялся с ним и говорит голосом бригадирши Августы:

- Ты что это по деревне голышом разгуливаешь?

Надо сказать, Гоша был из тех молодых людей, которых трудно было смутить.

- Так всё равно никого нет, – отвечает Гоша.

- Да, точно, – вздыхает Августа, – поразъехался народец. В город все прут. А что там, в городе, хорошего? Была я там – пыль, грязь, шумно, гомозно, все нервные какие-то. Нет, мне здесь больше нравится.

Они ещё немного поговорили за жизнь и разошлись. Гоша пошёл за водой, а Августа к кому-то на другой конец деревни.

Этот Гоша вообще был человеком интересным. Тихий такой, скромный. Сидит, например, он за ужином на конце длинного стола и сосредоточенно ужинает в себя. Захочется ему соли, к примеру, он тихо так говорит:

- Подайте, пожалуйста, солонку.

Но никто не слышит его, и он встаёт и идёт за солонкой сам. В следующий раз ему понадобилась горчица, и опять та же история. Потом мы уже заметили эти его страдания, но подавать столовые приборы не спешили, так как это уже стало нашей традицией, а к традициям мы относились трепетно.

Собрались мы как-то раз справить чей-то день рождения. Мы вообще часто справляли дни рождения не потому, что родились все в один месяц, а потому, что компания была подходящая. Ну вот. Для дня рождения ведь спиртное нужно. А магазин находился даже не на другом конце деревни Свинолупы, а совсем в другом населённом пункте, километрах в пяти от нашего месторасположения. А идти-то надо. Но идти неохота. Тогда мы бросили жребий – кому идти. Выпало Гоше. Он возражать не стал. Прямо воскресным утром и отправился. Мы же все занялись приготовлением к торжеству.

Прощло два часа. Гоши нет. А должен был вернуться уже. Что каких-то десять километров для здорового парня?

- Пойду-ка я, встречу его, – говорит Николай, – наверное, он уже где-то на подходе к деревне.

И ушёл.

Прошёл ещё час. Ни того, ни другого нет.

- Наверное, они у Пьяной берёзы, товар пробуют, – догадался кто-то.

Надо сказать, что на входе в деревню стояла огромная пышная красавица-берёза, которую местные жители называли Пьяной. Почему её так прозвали, мы узнали буквально час спустя, когда всей компанией отправились искать Гошу и того, кто ушёл его встречать.

На выходе из деревни нам открылась следующая картина: под Пьяной берёзой спал Гоша, наверное, устал с дороги. Утомился. Рядом спал его искатель Николай. На бревне, рядом с ними, стояли продукты питания и спиртное, которое убыло на полтора пузыря.

Мы решили разбудить нетерпеливых дегустаторов ликеро-водочных изделий и возвращаться домой. Но тут кто-то предложил:

- Ребята, а давайте здесь отметим. Смотрите, красота-то какая!

Да, вид от Пьяной берёзы и вправду открывался изумительный. Вся деревня как на ладони, пруд, лес грибной за деревней, слева стога сена, нами же поставленные. Красота!

И мы остались.

А когда приняли граммов по сто, так и вообще весь мир таким прекрасным представился, что уходить с того пригорка не захотелось. И ушли мы только, когда уже совсем стемнело.

 

ОБРАЗОВАНИЕ

 

В школе, к сожалению, я учился плохо. То есть, совсем не учился. Посещение школы вызывало у меня сильное раздражение, а уроки – жуткую скуку. Но были предметы, которые мне очень нравились. Например, география. Хотя учительница, Тамара Григорьевна, и была сущим деспотом, она могла заинтересовать учеников, и на её уроках всегда была тишина. Мне очень нравилась геометрия, а вот алгебра совсем не нравилась. Я без ума был от физкультуры, наверное, потому, что там не задавали домашних заданий. Физику и химию я терпеть не мог и не понимал. Биология и астрономия были очень занимательны, но уроков по этим предметам я точно не учил. Некогда было.

Учась в школе, я, как все нормальные пацаны, больше всего любил перемены, воскресенья и каникулы. Особенно летние каникулы.

И тем не менее, школу я закончил и получил «аттестат зрелости». Так его в ту пору называли.

Тем же летом я решил поступить в торговый техникум, но не прошёл вступительных экзаменов по причине полной безграмотности по русскому языку и литературе. Проще говоря, сочинение написал на двойку.

Осенью того же года я устроился на завод имени тов. Ленина токарем. То есть, прошёл при заводе соответствующие курсы и, получив аттестацию, приступил к работе.

Токарь – это первая моя официальная, задокументированная профессия.

Работая на заводе, я не переставал тренироваться в секции штанги и одновременно учиться на курсах при военкомате. Там я приобрёл свою вторую официальную профессию – механик-дизелист.

Осенью 1973 года меня призвали на службу в Советскую армию и там получил ещё одну профессию – оператор радиолокационных станций.

Демобилизовавшись, я устроился на Электроприборный завод и стал регулировщиком-электромехаником радиотехнических приборов и систем.

Это моя четвертая официальная задокументированная профессия.

Одновременно с работой на заводе я обучился на курсах радио- телемастеров.

Проработав на Электроприборном заводе три года, я ушёл на Карбюраторный завод имени тов. М.И. Калинина, где, с учётом моего предыдущего опыта, мне присвоили четвёртый разряд электрика.

Работая на Карбюраторном заводе, я непрерывно совершенствовал свои знания и учился на вечерних курсах повышения квалификации. Вернее, это было вечернее профессиональное техническое училище № 80. В нём я повысил свой разряд сначала до пятого, а затем и до шестого. Выше некуда. Седьмого разряда не существовало. И учился я так, по вечерам,

два года. Потом пошёл в техникум. Московский заочный жилищно-коммунальный техникум. Но доучиться в нём мне не пришлось, так как мы переехали из Перми в Ижевск.

В Ижевске я замахнулся на высшее образование и поступил в Университет, который закончил на одном дыхании и получил специальность экономиста. Полностью профессия называлась «Экономика и планирование сельского хозяйства».

Это моя седьмая официальная, задокументированная профессия.

Самое интересное, что мне очень нравилось учиться в универе. Причём, меня интересовали именно сельскохозяйственные науки. Такие, как «животноводство», «земледелие», «механизация сельского хозяйства», «почвоведение». Мне действительно там нравилось учиться!

Но как я поступал в университет и как я там готовился к экзаменам – это отдельная история.

Как бы там ни было, универ я закончил в 1985 году и стал работать мастером на строительстве высоковольтных линий в мехколонне № 4.

В 1999 году я уехал в Испанию. Там я тоже не удержался от учебы и закончил заочные курсы в Сарагосе. CAFA Formación (2001 – 2002) Zaragoza, España. Operario de sondeos y plataformas petrolíferas. По-русски это звучит примерно так – оператор бурения и нефтяных платформ. Или по народному бурмастер.

По ходу жизни я приобрел множество профессий, не подтверждённых официально и не задокументированных, но которыми, тем не менее, я владею не хуже официальных.

К примеру, я два с половиной года проработал монтажником лифтов в Мадриде. Знаю эту профессию неплохо. Там же я работал штукатуром-маляром, каменщиком, сантехником, отделочником.

Есть ещё несколько профессий, которые мне очень помогают в жизни. И я не жалею, что когда-то тратил время на изучение некоторых, не пригодившихся мне, ремёсел. Сам процесс учёбы, когда это осознанная необходимость, тоже доставляет немалое удовольствие.

 

ВЗРОСЛЕНИЕ

 

Женился я в двадцать пять лет. Перед самой свадьбой я перешёл работать на завод имени М.И. Калинина электриком. Жили мы с женой и маленькой дочуркой Ириной на снимаемой квартире возле большого городского бассейна. И всё бы ничего, да вот близость этого бассейна нам доставляла массу хлопот. Грудную Иришку надо было каждый вечер купать, а вода в кранах текла только ночью. Это из-за той самой близости с бассейном. Что-то там инженеры плохо рассчитали в своих проектах, и всю воду днём забирал бассейн. И вот, в этот нелегкий период, моя жена смогла окончить университет, выкормить ребенка, да ещё и хозяйство вела очень даже неплохо.

Прожили мы у этого бассейна целый год.

Когда я познакомился c Ольгой, это была очень красивая, не очень худенькая девушка, студентка третьего курса Пермского госуниверситета. Училась она на мехмате, на факультете прикладной математики.

Познакомились мы с Ольгой на праздновании Нового года. Это был самый холодный Новый год в моей жизни. Мы, то есть молодёжь, празднующая этот замечательный праздник, одеты были довольно тепло, а обуты в валенки. Плясали тоже в валенках. Но это нам не мешало веселиться и дурачиться в полную силу. А веселились мы всю ночь напролёт.

Дело происходило на квартире девушки из нашего цеха, Ирины, которая пригласила своего двоюродного брата Николая Жебрякова, а он захватил свою подругу Марину, которая прихватила с собой свою подругу по универу Ольгу Кондратьеву, на которую я и положил свой похотливый глаз. Ну, то есть, втрескался по уши.

Надо сказать, что у меня до знакомства с Ольгой подруги были все худющие, а тут на горизонте нарисовалась вся такая пухленькая да весёленькая. Ну как тут устоишь? Вот я и приударил за ней.

Под утро мы все сонные и уставшие начали расползаться по домам. Ольга жила в то время в университетском общежитии на другом конце города. И вот в этот жуткий, можно сказать уникально свирепый мороз, я и пошёл её провожать.

В городе ходили только трамваи. Все горючие жидкости, которые обычно служат источником движущей энергии для других видов транспорта, просто замёрзли. Но по нужному нам направлению трамваи не ходили. Перебежками, от подъезда к подъезду, мы добрались до Комсомольского проспекта (в простонародье – Компрос) и, пройдя по нему пару кварталов, повстречали автобус ЛИАЗ, который двигался совершенно самостоятельно. По-моему, эти автобусы (в простонародье – скотовозы) до сих пор ходят всё так же медленно и неуверенно, но ходят. Это было похоже на новогоднее чудо. Более того, он остановился и посадил нас с Ольгой. И это чудо двигалось примерно в том же направлении, что и мы. Но на этом чудеса не закончились. Когда я спросил, кому и сколько нужно платить за проезд, какой-то пассажир ответил, что никому и нисколько. А на вопрос «почему?», ответил просто: «Новый год же». Мы с Ольгой сразу притихли и спокойно доехали куда-то очень близко к её общаге.

Потом я от этой общаги многократно ночью пешком добирался домой, так как очень долго провожал Ольгу. Проще говоря, болтали мы с ней всякую фигню до тех пор, пока транспорт не переставал ходить. Ну и потом, естественно, два часа я шлёпал пешком на другой конец города. Причём, это длилось почти полтора года. Видимо, Ольга сомневалась, стоит ли выходить за меня замуж. Нет, я-то не сомневался, стоит ли мне жениться на ней. Я в первую же, в ту самую Новогоднюю ночь и предложил ей выйти за меня замуж. А вот в ней, видимо, не было уверенности в моих способностях. Я имею в виду мою способность обеспечить семью материально.

А может быть, и что-то еще? Кто их, женщин, поймёт?

Как бы там ни было, а замуж она всё-таки за меня вышла.

После того, как я познакомился с Ольгой, я как-то повзрослел сразу, и у меня появилась тяга к знаниям. Чего не скажешь об Ольге. До нашего знакомства она училась почти на одни пятёрки, после же знакомства со мной скатилась на четвёрки. Но диплом защитила на отлично. Хотя и была уже замужем за мной, да ещё и родила к тому времени дочку.

В общем, жена мне досталась умная и трудолюбивая до потери сознания. Это как раз то, что и нужно человеку с очень средними способностями и ленивому до самозабвения.

Когда мы с Ольгой поженились, она старалась быть просто идеальной женой. В наших жилищах, которые мы с ней снимали, всегда был порядок и чистота. Ольга быстро научилась хорошо готовить и воспитывать детей.

Однажды, когда на улице был сильный гололёд, Ольга поскользнулась, неудачно упала на руку и сломала себе мизинец. Вернее, не сломала, а порвала сухожилие, так что мизинец у неё перестал распрямляться. Я заметил это не сразу, а спустя несколько месяцев, и спросил о причине. Она рассказала. Я предложил сходить в больницу и сшить сухожилие. На что она ответила: «А зачем? Это мне не мешает, да и замуж я уже вышла».

Свадьбу мы сыграли в ресторане «Кама» 20 июня 1980 года. Год был олимпийским. Но олимпиада была в Москве, а у нас в Перми был свой праздник.

После защиты диплома Ольгу распределили в город Ижевск как молодого специалиста.

В Ижевске она начала работать программистом, а я электриком.

Снимали мы комнату в трехкомнатной квартире. Ирина у нас была очень беспокойным ребенком, и мы буквально не спали по ночам, укачивая её.

Однажды перед Новым годом я так наукачивался ночью, что на работу пришёл буквально никакой. Мне хотелось спать, и у меня слегка кружилась голова. Я не знал, как смогу прожить этот день.

Перед обедом ко мне подошёл мастер Лошаков и приказал подключить сварочный трансформатор к автоматическому выключателю. Я взял инструменты и пошёл. А голова-то мало что соображала. Как и что я там подключал, я плохо помню, но то, что я там соединил две фазы между собой, это точно. Я только увидел мощную вспышку и ощутил сильный жар на лице, руках и во рту. Больше я уже ничего не видел. Глаза не могли смотреть. Как потом выяснилось, у меня был ожёг роговицы глаз первой степени. От вольтовой дуги у меня обгорели обе руки и лицо полностью. Ожоги первой, второй и третьей степени. Меня отвели в медпункт и забинтовали обе руки. А лицо бинтовать не стали. Но то, что я был не похож на себя, это точно. Брови и ресницы сгорели, лицо опухло и начало трескаться. Из трещин стала сочиться кровь.

Мастер Лошаков с моим другом Сашей Митюковым повезли меня домой.

Вот тут и случилось то, о чём стоит рассказать.

Когда меня завели в квартиру, нас встретила моя жена. Лошаков с порога сразу ей сказал: «Вы не волнуйтесь, ничего страшного, всё заживёт».

А она ему отвечает: «Да я и не волнуюсь».

Она меня просто не узнала. Я же был в рабочей одежде, на голове подшлемник, руки забинтованы, морда до такой степени опухла, что никакие черты лица не просматривались. И тут я подал голос: «Оля, это я».

Я не видел её, но по возгласу понял, что ей в этот момент стало хуже, чем мне. Мы трое стояли и молчали. А Ольга сидела на табурете, глядела на меня и плакала. Мужчины обычно теряются, когда женщины плачут. Вот в этот самый момент ко мне подбегает моя дочурка Ирина, хватает меня за забинтованную руку и говорит: «Папа, пойдём играть», – и ещё что-то важное из своей детской жизни.

Вот ведь как бывает. Родная жена не узнала обгорелого мужа, а дочка, даже не взглянув на лицо и одежду, сразу признала своего отца.

 

ЗДОРОВЬЕ

 

Вообще-то, главу эту надо озаглавить «нездоровье». Потому что полностью здоровым я себя помню редко. У меня такой оригинальный организм, который способен подхватить простуду даже там, где по идее её не может подхватить никто другой. Я несколько раз пытался закаляться, но это всегда приводило к тяжёлой простуде. Я упорно занимался спортом, но приходилось всё время прерываться на грипп или катар, или ещё какую-нибудь разновидность простуды. И я до сих пор не могу защитить себя от этой напасти. Всегда, когда только объявляют начало эпидемии гриппа, я уже им болею вовсю. Если я сильно вспотел и потом нечаянно постоял на небольшом сквознячке – я начинаю кашлять. В детстве я, как правило, по два раза в год болел ангинами, по два раза грипповал, а остальное время находился в переходном состоянии, которое назвать здоровьем очень трудно.

В четвёртом классе я два месяца пролежал в больнице. У меня признали ревматизм. Хотя я сильно сомневаюсь, был ли он у меня. Два месяца меня кололи по четыре раза в день пенициллином и пичкали таблетками, но это ничего не изменило в моем здоровье.

В пятом классе меня отправили в санаторий Усть-Качка. Тоже на два месяца. С тем же результатом. Хотя в самом санатории мне очень даже понравилось. Кормили хорошо, персонал прекрасный, природа – просто прелесть, но я и там умудрился переболеть то ли гриппом, то ли ангиной.

Только когда я женился, мне стало немного полегче. Не в том смысле, что болеть стал меньше, а в том, что моя жена Ольга – дочь медика и сама болеет намного реже меня, но лечит здорово. Так лечит, что болеть, в общем-то, не хочется после этого. Так как дочь медика – это не медик, это намного страшнее. К лечению она обычно подходит комплексно. То есть, не только таблетки и в постель, но и горчичники, и банки, если только заподозрит, что нет температуры, но есть кашель, и даже уколы для укрепления иммунитета после болезни. В общем, болею я не меньше, но сам процесс суровее. В детстве ведь как? Заболел, доктора пригласили, он послушал, выписал таблетки и – болей на здоровье. А пьёшь ты таблетки или нет, это уже твоя забота. Ну кому в детстве охота в школу ходить, когда можно целыми днями валяться в постели? И таблетки, конечно, пить не охота, так как дома лучше. Но с Ольгой этот номер не проходит. Таблетки пить строго по часам, и все остальные безжалостные процедуры строго в назначенное время.

 

СНЫ

 

Сплю я очень чутко. И всегда просыпаюсь мгновенно. Причём, очень редко бывает так, что я сплю всю ночь беспрерывно. Как правило, за ночь я просыпаюсь не менее трёх раз. Но встаю легко, даже если не выспался. А вот в детстве мне почему-то было очень трудно вставать.

Я редко сплю без сновидений. Сны обычно бывают какие-то бесцветные, но вот несколько снов в своей жизни я запомнил навсегда, потому что они были яркими и на сто процентов реалистичными.

Первый такой сон я увидел в армии.

В нём я долго бегал по каким-то джунглям, то спасая кого-то, то сам спасаясь от кого-то, и под утро меня начали догонять дикари с дротиками. Они загнали меня в какое-то ущелье и стали кидать мне в спину эти самые дротики. И один из дротиков мне воткнулся в спину очень глубоко. Я почувствовал жуткую боль! И проснулся… Но боль не проходила! Я лежал на солдатской кровати и не мог пошевелиться! Каждое моё движение вызывало страшную боль в спине! Из моей спины торчал дротик, и я чувствовал это!

Наконец боль стала мало-помалу утихать. И минут через пять совсем пропала. Я встал, пощупал спину и убедился, что это был только сон. Но почему мой сон не закончился, когда я проснулся, до сих пор для меня является загадкой.

Второй загадочный сон я увидел уже будучи женатым. В нём я летал, но не как птица, а как человек, умеющий летать. Причём, я перемещался в пространстве легко и непринуждённо. И летал я в мире, здорово отличающемся от нашего, земного. Этот мир был прекрасен, как рай. В нём было обилие лесов, рек, озёр, морских побережий, гор и, что самое интересное, совершенно не было людей. Но было много птиц, животных, растений и удивительных цветов. И непередаваемое ощущение восторга!

Сон был настолько красочен и реалистичен, что я даже ощущал свист ветра в ушах, чувствовал запахи и предметы, к которым прикасался. И в то же время чётко понимал, что я сплю! Я и сейчас помню этот сон во всех подробностях.

Этот сон, пожалуй, был самым прекрасным эпизодом в моей жизни. Самым прекрасным из всего, что я видел и чувствовал когда-либо.

К сожалению, моя жизнь намного серее и менее эмоциональнее того сна.

Третий сон я видел уже в сорок лет, или того позже. Он не был прекрасен, но был не менее реалистичен, чём те первые два.

Он был кошмаром. И кошмар этот заключался в том, что я попал за решётку. То есть, в тюрьму. И положение моё было совершенно безвыходное. Сон был долгим, бесконечно долгим. Как и в предыдущих снах, я понимал, что сплю. Но проснуться не мог! Меня всё время избивали, требуя что-то рассказать, но я не знал, что рассказывать, а мне не верили. Меня морили голодом, сажали в тесную и холодную камеру, где я сразу начинал кашлять, потом снова доставали из этой камеры и снова начинали избивать. У меня болело всё тело. Я был болен, мои душевные силы были на исходе, но сон всё продолжался и продолжался.

Когда я проснулся, я был совершенно обессилен. В душе была полная опустошённость и безысходность.

Когда я попадаю в какую-нибудь неприятность, я всегда вспоминаю то состояние, те ощущения, которые я испытал в том кошмарном сне. С тем сном ничто не может сравниться. По сравнению с ним, всё кажется незначительным.

 

О своей жизни в Испании, куда я уехал в возрасте 44 лет осенью 1999 года, и где пробыл до апреля 2008 года, я уже рассказывал. Эти заметки были опубликованы в журнале «Луч» (№11-12, 2011г. и №1-2, 2012г.) Но хотелось бы их дополнить некоторыми штрихами.

 

МОНТАЖ ЛИФТОВ

 

На монтаже лифтов я работал два с половиной года.

Год – помощником специалиста и полтора – самостоятельно, с подручным. Работа тяжёлая и опасная, но интересная. Один лифт мы монтировали примерно за две-три недели, в зависимости от количества этажей и сложности. Обычно сначала разбирали старый лифт, а затем монтировали новый. На новостройках почти не работали.

Начинался монтаж с расчёта размеров и определения местоположения рельсов, по которым будет ходить лифт. Это очень важный момент. В расчётных точках натягивались металлические струны, от них и начинали «плясать», то есть, монтировать рельсы. Рельсы монтировали, как правило, с применением сварки, передвигаясь по шахте лифта на подвесном кране.

Руководил предприятием, которое называлось «Vitiaz ascensores s.l.» и состояло из трех бригад, по два человека в каждой, некто Александр Игнатенко, личность довольно неприятная. Белорус по происхождению. Его отец в советское время был большой шишкой, вероятно, он и привил своему сыну высокомерное отношение к подчинённым. Из-за его высокомерия и низкой зарплаты вскоре все, кого я знал в то время, разбежались. А ребята были отличными специалистами.

Первым ушёл Алексей. Вскоре он устроился на станцию техобслуживания легковых автомобилей и немного погодя открыл своё дело. Он был очень хорошим механиком. С Сашкой они характерами не сошлись.

Вторым ушёл мой наставник Сергей Пахмутов. Сейчас он работает на большом грузовике, на котором установлена электростанция. Сергей чрезвычайно доволен своей теперешней работой.

Затем ушёл я, и после меня – Паша, один из лучших монтажников нашего предприятия, а затем Андрей Борисюк. О них надо рассказывать отдельно.

Паша отличался не только аккуратностью и точностью при монтаже лифтов, но и одной замечательной особенностью. Его спецодежда, под названием mono (обезьяна), всегда была идеально чиста. Вы никогда не пробовали монтировать новые, и тем более, демонтировать старые и грязные лифты и нисколько не запачкаться? Попробуйте – у вас ни черта не получится. А у Паши mono было всегда абсолютно чистое. И при этом он собирал и регулировал лифты аккуратно и быстро. К тому же он был самым молодым из нас.

Андрей Борисюк личность ещё более интересная. Кроме того, что он был неплохим специалистом, он ещё был дьяком. Был рукоположен 10 апреля 2004 года в Париже, в православной церкви «Трёх Святителей». И стал отцом Андреем, дьяконом мадридской православной церкви имени Рождества Христова.

У отца Андрея в то время, когда мы работали вместе, родился сын Михаил. Он родился 22 июля 2004 года, а затем и дочь, которая родилась 15 апреля 2006 в Мадриде в госпитале Gregoeo Maraсon. И на этом он совсем не собирался успокаиваться. Он считал, что семья должна быть многочисленной.

Для нас же он был просто Андрюхой, хорошим парнем, 28 лет от роду, специалистом третьей категории по монтажу лифтов в предприятии «Vitiaz ascensores s.l.».

Мы с ним частенько затевали теологические споры, в которых, как правило, побеждал я. Но это нисколько не уменьшало его веру в Бога и не портило нашей дружбы.

По образованию Отец Андрей был фельдшером. Позже он подтвердил свой медицинский диплом и стал работать в какой-то мадридской клинике. И тоже был чрезвычайно счастлив, что ушёл от Сашки.

Сашка нас эксплуатировал, как самый что ни на есть распоследний проклятый капиталист. Работали мы, как и все испанцы, по сорок часов в неделю, но он нас «уговаривал» выходить и в субботу.

Когда я ушел из «Vitiaz ascensores s.l.» на стройку электриком, я там встретил ребят-испанцев, таких же монтажников, как и мы, из Fain – фирмы, на которую мы работали. Я несколько раз разговаривал с ними, и видел, как они работают. Это две большие разницы, как говорят в Одессе. Они начинали работу с того, что долго чесали репу, обсуждая предстоящие действия, затем что-то делали и шли на завтрак раньше времени. Возвращались с завтрака немного позже, чем это требовалось, и начинали работу не спеша. На обед, как правило, уходили тоже раньше, а возвращались, по своему обычаю, тоже позже.

Интенсивность их труда даже сравнивать с нашей нельзя было. Мы работали в полтора раза напряжённее, а получали соответственно в полтора раза меньше. За этот тяжёлый труд мы получали, как уборщицы. Именно потому, что Сашка всё время обещал поднять зарплату, но не поднимал её, мы все и разбежались. После нас у него никто больше года не задерживался.

 

ИСПОВЕДЬ ПИСАТЕЛЯ-ЛЮБИТЕЛЯ

 

Писать я стал очень поздно, в 2004 году. То есть, в сорок девять лет. И благодаря этому жизнь моя наполнилась смыслом! Правда! До этого я просто проживал свои дни в тщетных попытках бороться с бытом за выживание в этом недобром мире. И просто тупо зарабатывал деньги для своей семьи.

Я стал писать, но не стал писателем. По моим понятиям, писатель – это тот, кто что-то придумывает и пишет что-то, получая за это денежное вознаграждение. Я стану писателем лишь в том случае, если меня кто-то издаст и выдаст за это причитающийся мне гонорар. Пока этого не случилось, я могу называть себя только писателем-любителем. Так как я действительно люблю это дело, то есть, писать что-то. И меня всё-таки читают. Хотя это всего лишь мои родственники и знакомые. Аудитория у меня небольшая, но она есть. А это значит, что я все-таки писатель.

Я не знаю, как пишут другие, но у меня это получается довольно странно. Ну, во-первых, я не умею составлять план произведения и неукоснительно следовать ему. Вернее, план-то я как раз могу составить, но вот дальше всё получается так, что этот план мне становится не нужен, и это совсем не по моей вине. По крайней мере, мне так кажется.

Все дело в том, что мои герои – они для меня становятся живыми и начинают действовать совершенно самостоятельно. Клянусь теорией Дарвина!

Получается так, что когда я придумываю своего героя, создаю его образ на бумаге и в голове, он обретает полную самостоятельность. И начинает жить и действовать согласно этому созданному мной образу, иногда вопреки моим первоначальным замыслам. Вернее, это происходит всегда. И я не в силах бороться с его волей. Он для меня становится личностью, а мнение личности я привык уважать.

Так было с моим первым романом о звёздных диверсантах Глебе и Хлопуше. Так произошло с Червяком. Червяк вообще меня часто огорчал своими действиями и своей жизненной позицией. А что поделаешь? Он тоже для меня живой, приходится смиряться с его взглядами на жизнь. Со многими из этих взглядов я в корне не согласен. Но сам Червяк мне симпатичен, так как является героем нашего времени из самых широких слоёв населения России. За создание его образа я уже получил не одну пилюлю, несколько нелестных, и даже ругательных отзывов. Но моей вины в том нет. Я же и объясняю, что после создания образа я не могу уже его контролировать. Он живёт совершенно самостоятельной жизнью.

Вот, например, главный герой детектива «Сон» тоже сначала был задуман мною как некая личность, желающая отомстить за смерь своего отца, но в процессе расследования он вдруг влюбляется в террористку. А что он мог поделать против чар зрелой женщины?

В моих рассказах зачастую изображены не выдуманные, а реально существующие или существовавшие герои. С этими-то как раз всё понятно, но опять же – их действия не подвластны моей воле.

Вот и получается, что я как бы придумываю только начало какого-то произведения, а дальше уже мной движет что-то, чему я обязан подчиняться. Тут как раз и вспоминаются строчки Булата Окуджавы:

Каждый пишет, как он дышит.

Как он дышит, так и пишет

Не стараясь угодить.

Так природа захотела,

Отчего – не наше дело,

Для чего – не нам судить.

 

О ПОЭЗИИ

 

Стихов я в своей жизни написал очень мало. Для того, чтобы написать мало-мальски хороший стих, нужно вдохновение. Это прозу писать можно, когда просто настроение есть. А настроение от вдохновения отличается, как проза от стихов.

Но все же кое-что я написал.

Первый свой стих я написал из-под палки. То есть, нам в восьмом классе задали сочинить стих на любую тему. Но ни опыта, ни чувства рифмы к тому времени у меня ещё не было. Я долго пыхтел, вывернул наизнанку весь свой словарный запас и написал:

 

Ярко месяц блестит,

Тускло звёзды мерцают,

А костер всё горит -

Люди не потушают.

 

Схлопотал я за него двойку, но не огорчился, так как сильно повеселил одноклассников своей гениальной рифмой.

А в девятом классе я разродился целой поэмой на школьную тематику. По-моему, она была просто талантлива. Я прочитал её своему другу Володе Бурдину, и он пришёл в полный восторг. Я её всю не помню, вернее, вообще не помню, но вот главу, посвящённую Тане Душко, очень симпатичной девочке из нашего класса, я запомнил.

 

Таня-душка, глянь в окошко

Это я зову тебя.

Шоколадная конфетка,

Ах, как я люблю тебя.

 

В Таню тогда были влюблены все парни нашего девятого «Г» класса. То есть, все семь. У неё были пышные чёрные волосы, большие глаза и огромная красивая грудь.

Потом были ещё стихи, написанные для песен под гитару, просто стихи о плохом настроении, но их количество и качество не тянет на сборник.

7 марта 2004 года моя старшая дочь Ирина родила мне внука Игорька. Несколько месяцев спустя я написал для него стишки.

 

- Игорёк, Игорёк, почему ты так много улыбаешься?

- Это потому, что я веселый.

- Игорёк, Игорёк, а почему ты так много играешь?

- Это потому, что я очень сильный.

- Игорёк, Игорёк, а почему ты так много спишь?

- Это потому, что я здоровый.

- Игорёк, Игорёк, а почему ты веселый, сильный и здоровый?

- Это потому, что я много ем.

 

***

За далёкий тёмный лес

Солнышко спускается.

Игорьку в постель пора

День уже кончается.

 

***

Далеко, далеко, за большой горою

Солнышко ложится спать

Завтра рано нам вставать

Спи спокойно Игорёк, Бог с тобою.

 

Но вершиной моего стихотворчества является стихотворение, написанное мной под впечатлением прочитанного сборника стихов советских поэтов застойных восьмидесятых, случайно попавшего мне в руки и прочитанного буквально за одну ночь. Чрезвычайно талантливые стихи! Там было много поэтов, я запомнил только поэтессу Веру Матвееву. К сожалению, она умерла очень рано, по-моему, ей не было и тридцати.

Эти стихи, которые я написал после прочтения сборника, по-моему, единственные мои стихи, которые не стыдно напечатать. Вот они:

 

В тихом рассветном бризе

Наших волос волненье

Кто ты на самом деле?

Чьих ты страстей творенье?

 

Знаю тебя до клетки,

Чувствую каждым нервом.

Кто ты на самом деле?

Чьей ты мечты творенье?

 

В Божьем благословеньи,

В дьявольском изнеможеньи,

Чувственных тел сплетенье,

Медленное скольженье.

 

Груз непомерный страсти,

Неразрешённых действий

Давит к земле и тянет

На высоту Эвереста.

 

Мягким вечерним светом

Радости нас поманят,

С каждым прикосновеньем

Ближе с тобою станем.

 

Что мы с тобою были?

Чем мы с тобою станем?

В лучшем из измерений

Сами себя обманем.

 

Правда ли это было?

Правдой ли это станет?

В лучшем из измерений

Кто-то из нас обманет.

 

Но серьезные стихи писать мне все-таки труднее. А вот образец стихов, которые у меня получаются хорошо. Как сказала одна моя знакомая, прочитав нижеследующий стих – это просто кризис зрелого возраста. Вот что он мне помог написать, этот самый кризис:

 

Когда-то был я очень юн, и голову сломя,

Летел вперёд, как паровоз, как шхуна без руля.

Шёл напролом, как дикий тур, всё на пути круша,

Я видел цель, я точно знал, к чему стремился я.

Но вот припёрся наконец туда, куда бежал.

И понял вдруг, что не о том я в общем-то мечтал.

И не за то я воевал, истратив столько сил.

И цель не та, и жизнь прошла, а вроде бы не пил.

И вот стою я на краю – смущенья полон я.

В итоге ноль, в итоге стыд, в итоге ни х…

 

В общем-то, здесь я немного преувеличил своё разочарование итогами жизни, но в принципе, стих верный, душой исторгнутый. В общем-то, любой итог разочаровывает.

Ждёшь всегда чего-то большего, а получаешь, как всегда.