ВОТ ТАКАЯ ВОТ НАУКА…

Наука утверждает, что …

 

С точки зрения биологов, я являюсь человеком, то есть, по чарльзодарвинской классификации я HomoSapiens – человек мыслящий, род Hominides, отряда Primates, семейства Mammalia – млекопитающих, класс Animalia – животных. Ну, то есть понятно, что хоть я и человек, но всё же животное, хотя и мыслящее. Приматы мы, по утверждению Чарльза. Наша праматерь обезьянкой были-с.

Астрономы утверждают, что живу я в галактике под названием Млечный Путь, в звёздной системе жёлтой звезды первого порядка спектрального типа G 2, под названием Солнце. Планета, на которой я живу, расположена от звезды на расстоянии примерно 150 миллионов километров и стоит третьей по счёту в системе планет.

Географы уверены, что я являюсь гражданином страны Россия, которая расположена на Евроазиатском континенте и занимает 17,1 миллионов квадратных километров. Географическое место, где расположен город, в котором я родился, называется Предуралье. Это ещё европейская часть России. Город, в котором я родился, называется Пермь, и расположен он на берегу реки Камы, которая впадает в реку Волгу, которая впадает в Каспийское море.

Историки утверждают, что я родился в Советском Союзе, в стране, которая уже не существует.

Кроме того, я родился в городе Молотове, который тоже уже не существует.

Вот такая вот, блин, наука.

 

 

Местожительство – конный двор

 

Значение мата в жизни русского человека трудно переоценить. Разумеется, не все люди используют ненормативную лексику в своей повседневной жизни, но тем не менее, есть на Руси профессии, которые ассоциируются с её применением в рабочей обстановке. Ну, к примеру, партийный работник, грузчик или слесарь-сантехник. И уж тем более извозчик. Так и говорят: что ты материшься, как пьяный извозчик? Ну это и понятно. Профессии эти связаны с грязной неблагодарной тяжёлой работой. Извозчик, к примеру, целый день под дождём, на морозе или на солнцепёке, постоянно общается с глупым непослушным животным, целый день смотрит перед собой и не только видит лошадиный зад, но ещё и ощущает все запахи, исходящие от этого животного за день. Как тут не озвереешь и не выпьешь чуток для сглаживания некоторых жизненных шероховатостей. А на каком языке прикажете разговаривать с этим тупым животным? Оно же всё едино не понимает ни русского языка, ни хранцузского. С ним что матом, что на немецком – nihtferschtein. Но ведь матом-то хуч душу отвести можно! О как!

Довелось мне в свои самые юные годы, ещё до школы, пожить на конном дворе. С жильём в те годы была напряжёнка, и мать моя устроилась в конное хозяйство Калининского завода конюхом. В её обязанности входило чистить лошадей и их стойла, кормить и поить их. За это нашей семье отделили в конторе конного двора небольшой уголок. Просто сделали из досок перегородку с дверью, и всё. Ни о какой звукоизоляции речи, конечно, не шло. И всё священнодействие, происходящее в конторе во время разнарядки, каждое утро, я прекрасно слышал и впитывал своим детским восприимчивым умом.

За этой перегородкой нас ютилось пять душ. Мать с отцом, я с сестрой Ниной и моя крёстная – мамина сестра Зоя. Она была студенткой, и ей позже дали общежитие, но некоторое время она жила с нами.

У меня была своя маленькая детская кроватка. Она была с высокими перилами, для того чтобы я не вывалился. И когда надо было, чтобы я никому не мешал, меня туда клали или ставили, и я не мог оттуда выбраться самостоятельно.

Однажды Зоя с Ниной делали уборку в нашей маленькой комнатке. Меня поставили в мою кроватку и дали игрушки, чтобы мне не было скучно. Но, очевидно, я был голоден, и играть мне совсем не хотелось, а хотелось есть. Я встал во весь свой «богатырский» рост и потребовал меня покормить. На что мои няньки никак не отреагировали. Они были заняты мытьём полов и стояли ко мне спиной, вернее тем местом, которое всего выше при выполнении этого вида работ. Я стоял и некоторое время канючил, не понимая, что им некогда, и мне просто надо подождать немного. Но тут моё терпение лопнуло, и в моём очень восприимчивом детском мозгу вдруг что-то сработало в агрессивном направлении, и я своим детским звонким голосочком громко крикнул:

- Ах вы, суки, б…, дайте мне поесть!

Мытьё полов мгновенно прекратилось. Затихли даже извозчики за перегородкой. А через пару секунд уже все лежали на полу и хохотали как сумасшедшие.

Один я не смеялся. Я сидел в своей кроватке и плакал, не понимая, почему мне не дают поесть.

Самое интересное, что я эту сцену очень хорошо помню. Мне потом её много раз пересказывали и Зоя, и Нина и не верили, что я что-то мог помнить в том возрасте. Но это именно так.

Извозчики веселились долго, пересказывая друг другу эту историю. Им было интересно, как это малыш, едва научившись говорить, так лихо завернул по матушке. А чему тут удивляться, если этот самый малыш с утра до вечера слышал их сленг?

 

 

Юность

 

Я был нормальным юношей и поступал как все, а именно: плевал в колодец, ловил кошку в тёмной комнате, когда её там не было, и рыбку в мутной воде, совал нос, куда не следует и голову, где не пролазит всё остальное, строил воздушные замки и сжигал за собой мосты, носил воду решетом, предпочитал журавля в небе вместо синицы в руках, ворон считал, закусывал удила, начинал за здравие, а кончал за упокой, встречал по уму, а провожал по одёжке, дарёному коню всегда смотрел в зубы, круглое тащил, а квадратное катил, в общем, делал всё то, что и вы делали в юности.

 

 

Шестнадцать обормотов

 

Случилось это, когда я окончил девятый класс.

В самом начале июня, я случайно, на улице встретил Андрея Слабцова. Ещё год назад мы учились в параллельных классах, но Андрей после восьмого ушёл в монтажный техникум. Встретились мы с ним на трамвайной остановке и разговорились.

Я пожаловался, что некуда деться, скучно, что надо бы двинуться в тайгу подзаработать деньжат. Привирал немного – кому я там нужен. А он мне и говорит:

- Ты знаешь, нам приглашение пришло из Крыма, из винсовхоза «Коктебель». Мы ещё зимой заявку сделали. Там у них трудовой лагерь есть. Прямо на берегу моря стоит. А работа простая – фрукты собирать, виноград. Вся группа разъехалась по домам, а письмо с приглашением мне отдали. Давай соберём ребят покрепче и поедем, в море покупаемся, фруктов поедим до отвала?

- Давай, – говорю, – я никогда на море не был.

На том и порешили.

Он набрал пацанов из своего двора, а я из своего, да ещё брата троюродного с одноклассниками. Набралось нас ровно шестнадцать человек. Все примерно одного возраста. А почему я запомнил это число, так это потому, что в Феодосии на городской набережной стоит ровно шестнадцать скамеек. Ну, в то время стояло. Мы туда ночью приехали, автобус же в совхоз отправлялся утром. Так вот, мы и легли спать на тех лавках. Каждому по лавке досталось.

Как мы туда ехали и обратно возвращались, это отдельная история. В самом же винсовхозе житьё нам очень понравилось. Потому как без всякого присмотра и руководства. Мы с Андреем за старших были, но это, как вы понимаете, не в счёт.

Мы там своих землячек встретили из Пермского финансового техникума. Ну и как полагается, шефство над ними взяли. На танцы их водили в соседнее село Планерское. Кстати, там как раз ансамбль «Песняры» выступал, популярный в то время. По утверждению Макароныча, выступал за будку и корыто.

Работать-то мы работали, но не сильно. Надо заметить, что и расценки были такие, что при всём желании много не заработаешь. Зато фруктов действительно наелись. И раннего винограда до поноса, и абрикосов до оскомины, ну и вина попили. Я, кстати, там первый раз в жизни напился до отключки. И мне это очень не понравилось. Наверное, поэтому и не пью много. А когда поводов нет, так и совсем не пью.

Начальник лагеря, который назывался «Юнга» (не начальник, а лагерь), сразу нас невзлюбил. Был он бывшим военным, и разгильдяйство и анархию, которую мы в своих нестройных рядах не скрывали, мягко говоря, не одобрял. И всегда искал повод придраться. Чего он с этого имел – непонятно?

Однажды он так сильно назюзюкался дармового вина, что даже не совсем понимал, что перед ним находится, и не соображал, что он делает. Но, видать, ненависть к обормотам, как он называл нас, была настолько непреодолима, что он притащился к нам в палатку. Мы жили в таких огромных двадцатиместных палатках, натянутых на деревянный каркас. Вход он как-то нашёл, но дальше уже соображал плохо. Зашёл он, значит, в нашу палатку и давай строить нас. Ну, в смысле, давай нас всяко ругать матом и высказывать своё мнение насчёт нашего поведения. А у кого-то из наших парней был маленький магнитофончик с микрофоном. И этот кто-то начал его ругательные высказывания записывать на плёнку. Причём микрофон непосредственно ко рту подносил. А начальник даже внимания на микрофон не обращал, до такой степени пьян был.

Наутро мы эту уникальную запись прокрутили знакомым и не очень знакомым юношам из соседних групп. Хохотали, конечно, все, но ведь стукачи в ту пору везде своё дело знали хорошо. Начальнику в тот же день донесли о его безобразном поведении, зафиксированном на магнитофонной плёнке. Вот тогда и началась у нас не жизнь, а малина. Никто не ругал нас за опоздание на обед или ужин, никто не придирался к нам на общем построении, и вообще, никому мы стали не нужны. В то советское время, конечно, его по головке бы не погладили за такое поведение. Возможно, выговор бы сделали устный, он ведь партийный был. Могли и с этого хлебного места снять как миленького. Мы, конечно же, никуда эту плёнку не понесли демонстрировать, но начальник притих. А нам, обормотам, ничего другого и не надо было.

Наш паритет, с небольшим душком шантажа, действовал безотказно до самого нашего отъезда домой.

Я потом, перед самой армией, ещё раз съездил в этот лагерь со своим другом Володей Бурдиным.

Места там действительно очень красивые и море тёплое.

 

 

Мефодий и жук

 

Мне нравится писать о весне. В юности она вызывала у меня какое-то радостное, необъяснимое, волнительное чувство. Чувство приближения чего-то неизвестного, но непременно светлого и прекрасного. И не обязательно это должна была быть любовь, хотя в старших классах мы, конечно, все были влюблены, ну или почти все.

Старшие классы в школе – самый прекрасный возраст. В этом возрасте ты ещё не полностью осознал суровость и несправедливость окружающего тебя мира и ждёшь от него непременно чего-то хорошего до тех пор, пока не получишь по физиономии от жестокой действительности. Пока не столкнёшься с необходимостью делать выбор. И благо, если ты его делаешь правильно.

Девятый класс средней школы в городе Перми. Семидесятые годы. В то время мы не думали о бизнесе и имели полную уверенность в завтрашнем дне. По крайней мере, учась в школе. Не поступившие в институты могли попробовать поступить в техникум или училище, а для тех, кто не поступил никуда или не хотел поступать, были открыты двери всех заводов и фабрик. И эта уверенность в том, что ты не останешься без куска хлеба, создавала в советском обществе того времени обстановку благодушия и благословенного застоя. Хорошо это было или плохо я, право же, не знаю. Но я это время всегда вспоминаю как что-то светлое, весеннее. Даже зимы тогда были какие-то тёплые и мягкие. А весна и лето вспоминаются просто как сказка.

Но сейчас я не хочу рассказывать обо всех этих проблемах переходного возраста. Я хочу рассказать об одном прекрасном человеке и его отношении к жизни и к нам – его ученикам.

Итак – школа, весна.

Солнце греет и освещает светлые стены класса с такой интенсивностью, что все ученики буквально тают от жары и щурятся от изобилия солнечного света. Все мы ещё носим тёплую одежду, так как на улице всего плюс пять. Но в классе-то уже все плюс двадцать пять, несмотря на открытые форточки.

За учительским столом сидит наш любимый учитель Николай Мефодиевич, преподающий наш любимый предмет черчение. Он добр до безобразия и никогда нас не ругает за наши проделки или ошибки. И мы всегда получаем по его предмету только положительные оценки. Может быть, поэтому мы никогда не приходим на урок с не выполненным домашним заданием. Даже я, который почти никогда не учил уроки в полной мере, выполнял домашние задания по черчению. Как он смог нам, лентяям, привить любовь к этому предмету, я не понимаю.

Между собой мы называли его просто Мефодий.

Внешний облик Мефодия требует особого внимания. Он был широкоплеч, коренаст, ниже среднего роста, косолап и до такой степени волосат, что на его теле оставалось совсем немного места, не покрытого растительностью. Это были его карло-марксовский лоб, крючковатый нос, половина щёк, толстые губы и небольшой участок шеи спереди. Усы и бороду Мефодий, очевидно, тщательно, но тщетно сбривал каждое утро. К вечеру он вновь был похож на недобритого сказочного Бармалея. Если утром его можно было увидеть досиня выбритым, то к пересменке – часам к трём дня, он уже выглядел небритым. Николай Мефодиевич только руками разводил и тяжко вздыхал, увидев себя в зеркале.

Однако описание внешности необходимо закончить его совершенно особыми глазами. Это было что-то с чем-то. Они у него были большие, навыкате. Ресницы длинные, брови густым кустарником нависали над ними, но это не делало его облик мрачным. В этих добрых глазах всегда светились весёлость и открытость.

Одевался Николай Мефодиевич всегда в пиджак и светлую рубашку без галстука. Из ворота непременно торчал клок чёрных волос. Они торчали даже из-под манжет рубашки.

Мы с моим другом Володей Бурдиным сидим на первой парте перед столом преподавателя и старательно выполняем классную контрольную работу. Мы что-то чертим на толстых листах ватмана.

Вдруг я краешком глаза замечаю какое-то необычное движение, произведённое преподавателем. Я оторвался от своего увлекательного занятия и стал исподтишка наблюдать за телодвижениями учителя, толкнув, естественно, в бок своего друга. А смотреть было на что. Сначала Мефодий передёрнул плечами, затем почесал свою волосатую грудь такой же волосатой рукой. Через некоторое время он стал как-то странно наклоняться на один бок и сосредоточенно смотреть в глубину класса, но взгляд его не был похож на осмысленный. Наклонившись до угла примерно в сорок пять градусов относительно вертикали, он стал чесаться спиной о спинку стула. Через некоторое время взгляд его приобрёл осмысленное выражение, и Мефодий вернул своё тело в исходное положение. Тут он заметил, что за ним наблюдают двое несовершеннолетних бездельников, и погрозил нам с Вовкой своим волосатым пальцем. Второе действие началось спустя пять минут после окончания первого. Мы с другом уже были начеку и упорно делали вид, что нас ничего кроме карандаша и листа ватмана не интересует, но мы видели всё.

Мефодий встал и снял свой пиджак! Мы поняли, что это было не из-за жары, так как никто и никогда не видели Мефодия без пиджака. Это был один из самых неколебимых устоев нашей школы. Мефодий и его блестящий в некоторых местах пиджак были единым целым. И когда мы увидели его без пиджака, мы поняли, почему он его никогда не снимает. Его волосы, очевидно, были настолько жёсткими, что просто прокалывали рубашку насквозь, и она тоже казалась волосатой. Волосатая рубашка это то, что никому показывать нельзя, особенно таким пройдохам как мы. Но случай, видимо, был экстраординарный.

Мефодий сел на своё место и замер в охотничьей стойке. Через пару минут его опять стало клонить набок, но уже в другую сторону. Не пройдя и половины пути, он потёрся о спинку стула и вернулся в исходное положение. Улыбнувшись, он снова погрозил нам пальцем и занялся своими бумажными делами. Но его ненормативное поведение уже полностью завладело нашим вниманием. Не прошло и полминуты, как он снова передёрнул плечами и начал чесать свой живот. Спустя ещё полминуты он уже с азартом чесал свою грудь, а затем, запустив руку себе за ворот, выдрал оттуда здоровенного чёрного жука с клочком собственных волос!

Его большие глаза навыкате, казалось, стали ещё больше. Мефодий смотрел на жука и жук, казалось, смотрел на него. Похоже, они оба были удивлены этой встрече. Наконец жук зашевелился и вывел Мефодия из состояния очень похожего на задумчивость, но ничего общего с ней не имеющего. Мы с Вовкой уже не могли сдерживаться и тихо хохотали в ладошки. И мы были не одиноки в своём веселье. Когда Мефодий оглядел класс и увидел, что все уже в курсе его победы над непрошеным гостем, он тоже рассмеялся и сказал:

- Чёрт возьми, как же он туда попал, что ему там надо было?

На что одна из отличниц нашего класса заявила:

- Надо у биологички спросить, что это за вид такой, может быть он там, у вас в шерсти гнездо устроил и яйца отложил?

Другой умник заявил, что жука надо срочно отдать на анализ в лабораторию – вдруг он больной.

В общем, мы галдели и радовались тому, что скучный урок превратился в весёлое развлечение, а вскоре он и совсем закончился.

Мы очень уважали нашего Николая Мефодиевича. В честь его даже назвали своего любимца, скелет, в кабинете биологии. Он тоже был тихим, скромным и всегда улыбался. Мы его звали Мефодий Николаевич. Он стоял справа при входе в класс с неизменным шарфом на шее и, входя в кабинет биологии, мы всегда здоровались сначала с ним, затем с остальным классом. Это была наша традиция.

 

 

Жаркое из петуха

 

Были у меня два знакомых приятеля – Кеша и Славик. Нормальные были парни. Оба работали на одном заводе, оба были женаты, любили по воскресеньям в футбол погонять во дворе с местной шпаной, хотя было им обоим в ту пору уже около тридцати лет. Ну и конечно, любили они отмечать наши великие советские праздники, собравшись вместе, семьями. Жёны их тоже были хорошими подругами, поэтому праздники у них получались тихими и радостными с традиционной закусочкой и водочкой.

И вот однажды собрались эти две нормальные советские семьи праздник отметить какой-то. Какой именно – история умалчивает. Но было лето, и была суббота – это точно. Собрались в этот раз на квартире у Кеши. Времени было около трёх часов дня. Детишек накормили и вытурили на улицу, чтоб не мешали к празднику готовиться. Женщины, что-то весело обсуждая на кухне, готовили салаты, варили, жарили, а Кеша со Славиком в зале пивком разминались перед предстоящим праздником. И тут вдруг обнаружилось, что в традиционном праздничном меню не хватает курицы. Но это же не беда – базар-то рядом. Снарядили супруги своих благоверных сходить за курицей. Какой же праздник без жаркого – пьянка да и всё.

Пришли наши орлы на базар. А было уже часа четыре. Как известно, в это время базар находится в полурабочем состоянии. Многие лотки свёрнуты, оставшийся товар упакован и отвезён в хранилища. Ведь продавцы тоже люди и тоже хотят участвовать в праздновании великих праздников. Весь базар обошли Кеша со Славиком – нет куриц! Тогда Кеша и говорит:

- Пойдём-ка, дружище, в ряды, где всякой живностью торгуют. Купим там курицу, отрубим ей голову, ощиплем, и будет у нас жаркое на праздничном столе.

Сказано – сделано! Не возвращаться же с пустыми руками.

Пришли они в те самые базарные ряды, где живыми цыплятами да поросятами торгуют. Ходили, ходили, а и тут торговля уже сворачивается – продавцов-то раз, два и обчёлся. Нет торговцев курицами, но есть одна бабуся, продающая петуха. Петух – красавец! Хвост как у павлина – каждое пёрышко на солнце так и сверкает, огнём горит. Гребень торчком, грудь колесом. Загляденье! Подошли к ней наши любители жаркого и начали торговаться. Живой петух-производитель это ведь не дохлая курица. Сторговались. Купили петуха, посадили его в картонную коробку и принесли домой.

Жёны как увидели этого красавца расписного, чуть в обморок не попадали.

- И на кой вертел вы купили его? – спросила одна из супружниц. – Что мы с ним делать-то будем?

- Как это “что”?! – возмутился Кеша. – Сейчас голову ему отрубим и ощиплем. Вот и делайте из него всё, что вам угодно.

- Ну-ну, давайте. Вот вам топор, идите и рубите.

Взяли наши храбрецы топор, петуха и пошли во двор. Нашли место укромное, расположились. Взяли они с собой и немного водочки с закусочкой для xрабрости. Приняли по пятьдесят граммов, закусили. Сидят. Тут вдруг Славик спрашивает у Кеши:

- А ты когда-нибудь рубил голову петуху?

- Нет, – отвечает тот.

- И я никогда. Но инициатива – купить живого петуха и отрубить голову – была твоя. Вот ты и будешь это делать. Я хоть и выпил, а смертоубийством заниматься не способен.

Встал тогда Кеша, взял топор в правую руку, связанного петуха в левую руку и положил петушиную голову на бревно. Замахнулся… и не смог опустить топор на неповинную голову.

Так и прожил тот петух у Кеши на балконе до глубокой осени, радуя по утрам соседей своим кукареканьем. А осенью за ним приехала тёща из деревни и увезла его в своё хозяйство.

 

 

Охотники на рыбалке

 

Есть на севере Урала обширные лесные районы, где деятельность человека не так сильно заметна, как на юге того же Урала. В этих таёжных районах можно было неплохо порыбачить на многочисленных реках, речушках, озёрах, старицах и поохотиться в бескрайних лесах.

Для охотников в тех местах строились небольшие охотничьи приюты, для того чтобы было где любителям и профессионалам этого древнего ремесла, а ныне просто увлечения, отдохнуть, принять баньку, пообщаться с себе подобными и двинуться на промысел в тайгу.

Охотники, заключившие договоры с конторами по заготовке шкур диких зверей, на приюты перебрасывались вертолётами, доставлявшими нефтяников на вахту.

Приюты эти состояли из двух-трёх строений, в одном из которых обязательно была банька, а в других – спальные помещения казарменного типа с деревянными двухъярусными нарами, печкой для обогрева и небольшой кухней. В приютах, как и положено, имелась рация для приёма различных сообщений от местного начальства и даже начальник, то есть лицо, ответственное за порядок.

Несмотря на наличие кухни, все обитатели приюта предпочитали готовить себе пищу на обыкновенном костре, который разводили во дворе. Там был сооружён длиннющий стол со скамейками вдоль него и с навесом от дождя, чтобы могли уместиться все желающие.

Самое интересное время в приюте начиналось вечером, когда какой-нибудь отряд охотников возвращался из тайги, а отдохнувшие ещё не ушли. Сытые и довольные охотники располагались у костра и начинали травить различные охотничьи байки.

В тех местах, «не столь отдалённых», были также расположены, да и сейчас, наверное, там же находятся, пенитенциарные учреждения для исправления граждан, нарушивших закон с точки зрения правящей в то время власти. Эти исправляющиеся граждане в тех местах не охотились и не рыбачили, а добывали древесину для нужд той же власти.

Однажды вечером начальнику приюта пришла радиограмма от местных правоохранительных органов, что из одного из исправительных учреждений, находящихся поблизости от приюта, сбежало несколько заключённых – дело обычное. Кому охота сидеть в заключении, да ещё и работать в поте лица, давая план по заготовке леса? И уж если сбежали заключённые – значит им терять нечего, и они очень опасны. Это и лосю понятно. Вечером у костра начальник и объявил эту новость.

- Слушайте, лешаки, – ласково начал он своё объявление, – я тут слышал, что кто-то из вас собрался утром на Щучье озеро порыбачить сходить?

- Да, мы собрались, – признался высокий плечистый охотник, которого все звали дядя Толя, – я, мой племянник и двое вот этих орлов, – указал он на сидящих на противоположной стороне костра двух молодых людей лет тридцати.

- Я бы вам не советовал соваться в тайгу денька два, пока беглых ловят. Сегодня только убежали, возможно, где-то поблизости бродят.

- Это вряд ли. Они если и рванули, то к нефтяникам за Уральский хребет, или к железной дороге – здесь им делать нечего – уверенно сказал дядя Толя. – Здесь люди вооружённые обитают, вряд ли они сюда сунутся. – Ну, я предупредил, – пожав плечами, сказал начальник, – остальное дело ваше.

- Не беспокойся, мы пойдём с оружием и будем осторожны.

Утром, когда ещё солнышко не встало, вооружённая до зубов четвёрка рыбаков-охотников двинулась по брошенной узкоколейке в направлении Щучьего озера.

Идти предстояло около пяти километров. Утро стояло туманное, предвещавшее тёплый денёчек и хорошую рыбалку. Шли быстро, как и должны ходить настоящие охотники. Тропа была хорошая – шпалы узкоколейки давно сгнили, и тропа была ровная и прямая. Час ходьбы никого не утомил и, подходя к озеру, они только-только проснулись по-настоящему.

Все четверо расположились вдоль берега на понравившихся местах, но так, чтобы видеть друг друга. Каждый из рыбаков кроме удочек имел при себе здоровый охотничий нож и ружьё, а дядя Толя имел ещё и небольшой топорик. В общем, бояться должны были их, а не они.

Узкоколейка, по которой они пришли, тянулась вдоль озера, и между ней и берегом было открытое пространство метров на тридцать. За ней были заросли крапивы и малины, а дальше шёл густой лес. Племянник дяди Толи, которого звали Сергей, сидел на берегу, внимательно следя за поплавком. Справа от него сидел дядя Толя, слева, дальше по берегу, расположились двое других рыбаков. Рыбалка оказалась не очень удачной, и часа через три-четыре рыбаки начали переговариваться. В такой тишине можно было говорить не напрягая голоса и слышать друг друга не напрягая слуха. И тут один из молодых охотников объявил всем, что он идёт полакомиться малиной, и направился к кустам, прихватив с собой ружьё. Он взобрался на насыпь и углубился в малинник, но не прошло и нескольких секунд, как вылетел обратно, ломая сучья, и помчался по узкоколейке в направлении приюта. За ним с такой же прытью нёсся его напарник. Сергей, уже поднятый на ноги стадным чувством паники, посмотрел в ту сторону, откуда драпали молодые люди, и увиденное им не добавило ему храбрости. Из кустов не спеша выходил огромный медведище. Шерсть его выгорела на солнце и свалялась, но не это было самым примечательным в его облике. Удивляли его размеры. По размерам это был не бурый медведь, а, скорее всего, гризли. Хотя на Урале они и не водятся. Паника была всеобщей. Впереди неслись двое молодых людей, за ними Сергей, от которого не очень-то и отставал дядя Толя. Первые минуты неслись не чувствуя ног под собой. Но столь стремительное начало забега быстро выматывает. И вот уже начал немного приотставать дядя Толя, за ним перешёл на бег трусцой Сергей, и уже немного погодя остановились как вкопанные двое молодых бегунов.

Когда собрались в кучу и немного отдышались, все начали смеяться и смеялись до тех пор, пока не попадали и не начали стонать. Потом все четверо лежали на тропе, смотрели в небо и тихо переговаривались.

- Слушай, а ты что это так рванул-то?

- Так я тебя увидел драпающего и тоже побежал. А ты-то сам, что так дёрнул-то?

- Да я только в малинник зашёл, а там медведь метра три ростом, огромный, как дуб, я даже про ружьё забыл. И как на тропе оказался, не помню даже.

- Я тоже видел его, – сказал Сергей, – ох и здоров же чертяка!

- А я никого и не видел, – сказал дядя Толя, – увидел, как вы несётесь, меня как будто ветром подхватило и понесло. Вот ведь что паника с человеком делает. Ведь у каждого ружьё в руках, нож на поясе, а драпали как ошалелые.

- Это всё нервное напряжение. Начальник рассказал нам про беглых зэков, вот мы и перенервничали. Если бы не это, мы бы сейчас со шкурой медведя в лагерь вернулись.

- На медведя лицензии нет ни у кого. Нельзя его убивать.

- А если бы он на нас напал?

- Ну и что? Объяснил бы ему, что мы просто порыбачить пришли. Все опять посмеялись.

Потом они встали, отряхнулись, поправили одежду, оружие и вернулись к озеру. Собрали удочки, пойманную рыбу и не спеша пошли в сторону охотничьего приюта.

 

 

Где Макар телят не пас

 

Сысоев Василий Константинович был моим дядей по матери. Я звал его просто дядя Вася. Перед самой пенсией он работал лесником в пригороде Перми. Следующую историю он мне рассказал сам.

Это произошло в сильно застойное время. В семидесятых годах прошлого века. Собрали как-то со всего огромного Советского Союза передовиков лесного хозяйства на конференцию в Москву. Ну и как положено, программа была приготовлена довольно большая. Два дня советские лесники делились опытом, выступая с высокой трибуны Дворца Съездов, затем награждение передовиков, потом грандиозный концерт. Ну и как водится после награждения и концерта – банкет.

Вот в перерыве между прениями и награждением и случилась эта довольно забавная история.

Вышли, значит, лесники советские в вестибюль Дворца Съездов перекурить. Стоят они плотной толпой в довольно обширном зале, делятся новостями, знакомятся друг с другом. Это зрелище само по себе не для слабонервных – толпа бородатых мужиков в одинаковых парадных костюмах с зелёными петлицами. Морды у всех обветренные, красные от тёплых костюмов и духоты. И тут, как на грех, сквозь эту толпу бородатых лешаков решило пройти некое высокое начальство. А толпа плотная, потная и громко разговаривающая. Оно, начальство, остановилось да как крикнет:

- Чего это вы тут расшаперились – не проехать, не пройти. А ну, разойдись, дай дорогу, – и по матушке, некрасиво так, выразилось.

Ему бы, начальству, спокойно сказать: «Люди добрые, пожалуйста, дайте мне, высокому начальству, пройти».

Но оно слов этих волшебных не знало или не привыкло их употреблять в обиходе.

Как только оно, начальство, по матушке выразилось, а надо сказать, что громкий командный голос у него был развит сильно, вся толпа стала понемногу умолкать и свои рожи красные да бородатые в сторону того начальства поворачивать. И так получилось, что мой дядя Вася стоял ближе всех к тому начальству. А он, надо заметить, с детства шалуном да приколистом был. Вот он и говорит:

- Ты, мил человек, не кричи так громко, мы хоть и из леса, но слышим нормально. А что не посторонились, так извиняйте, недоглядели чуток, что важная персона приближается. А может нам лучше построиться в две шеренги? Кстати, каков ваш чин будет?

Начальство в лице стало стремительно меняться. Сначала оно побледнело, затем покраснело, затем стало медленно набирать совсем противоположный, зелёный цвет. Ну а после того, как зелёный цвет набрал интенсивность, оно крикнуло на дядю Васю, да так, что аж люстра хрустальная зазвенела:

- Да как вы смеете со мной так разговаривать!!! Да я вас всех отправлю туда, где Макар телят не пас!!!

Когда стихли последние аккорды этой сентенции, раздалось довольно громкое ржание дяди Васи, за ним дошло и до всех остальных, и поднялся такой невообразимый хохот, что здание буквально сотрясалось от него. А оно, начальство, стояло и слушало, меняя на лице полный спектр цветов по порядку. А уйти не могло, так как толпа-то как стояла так и осталась стоять. Наконец, дядя Вася отсмеялся, вытер слёзы и спросил:

- Извините, уважаемый, а как по-вашему, где это место?

Начальство сначала не въехало от возмущения, переполнявшего его, и переспросило:

- Какое ещё место?

- Ну то, где Макар телят не пас.

- А вот отправят тебя туда, тогда ты перестанешь смеяться!!! А ну, расступись!!!

Но толпа уже завелась, и ей очень захотелось узнать, чем же это всё закончится и, естественно, вокруг места происшествия значительно уплотнилась. Тут дядя Вася и прояснил ситуацию:

- Видите ли, уважаемый, я вот, лично с северного Урала, из самого что ни на есть глухого леса, вот мой друг из Западной Сибири, а вон там из Восточной Сибири и Дальнего востока. И там, где мы работаем, действительно Макара со стадом не встречали. А вот таких, как вы, по зонам там много мыкается. А отправить нас дальше тех мест, где мы живём, уже нельзя.

Оно, начальство, больше ничего не сказало, а расталкивая толпу локтями на большой скорости помчалось к месту своего назначения и исчезло из виду.

История эта не имела никакого продолжения. Их действительно дальше, чем где они работают, послать было невозможно.

Куда уж дальше-то?

 

 

Хитрый козёл Васька

 

Сестра моя Нина жила в деревне Норочье Пермской области. Места там красивые. Река Кама рядом протекает, и в неё впадает маленькая речушка Норочанка. Речушка эта как раз протекала в конце Нининого огорода, а на другой её стороне рос сосновый бор. Огород у сестры был большой. В тех местах у всех огороды по гектару. Он был в длину метров этак сто, если не больше, и спускался к речке Норочанке. И шириной был не менее шестидесяти метров, и весь был засажен овощами. В конце огорода, в низинке Нина с мужем Володей высадили капусту. Там похолодней, и вода для полива рядом.

Нина с Володей работали на молочной ферме в двух километрах от дома. Утром, выпустив скотину из хлева, они отправлялись на работу. Живности они держали много. Корова, тёлка, овцы, куры, гуси и один козёл Васька с двумя козами. Коровы и овцы уходили в деревенское стадо, куры и гуси паслись в деревне самостоятельно, а козы вообще гуляли, где хотели.

Володя давно уже начал замечать за козлом всякие пакости в огороде, да ни разу не уличил его. Только однажды успел увидеть, как козёл этот стоит на крыше деревянного сарая и наблюдает за дорогой с фермы, а потом, придя домой, обнаружил следы козьи по всему огороду. И ведь едят скоты самые вкусные овощи: свёклу, морковь, сельдерей, капусту. Рядом всякой сочной травы полно, тот же борщевик, но им, видите ли, овощи подавай.

Однажды Володя специально вышел с фермы пораньше и пошёл не по дороге, а перешёл речку и подошёл к огороду со стороны соснового бора. Картина развернулась перед ним во всей своей красе. Козёл стоял на крыше сарая и внимательно наблюдал за дорогой. Внизу на грядках мирно паслись две козы. Возмущению Володиному не было границ. Он схватил большую палку и во весь дух пустился в огород. Козёл заметил хозяина и дал короткий сигнал: “Ме-е-е”. Коз как ветром сдуло. Володя даже и представить не мог, как высоко они могут прыгать. Без особого труда перепрыгнули более чем метровый забор и скрылись в бурьяне соседней нежилой усадьбы. Козлу отступать было некуда. Застукали – чего уж больше? Он не спеша спрыгнул сначала на поленницу дров, затем на землю и стал преспокойно щипать овощную ботву. У Володи от такой наглости челюсть отвисла. Он припустил к Ваське изо всех сил. А козёл продолжал своё мерзопакостное занятие и дожидался, когда хозяин подбежит поближе. Когда расстояние между врагами осталось метров десять, а может и того меньше, козёл легко, без особого напряга, сиганул в сторону и большими скачками спустился в нижнюю часть огорода, откуда прибежал взмыленный Володя. Там росла капуста. Козёл остановился над кочаном капусты и с каким-то садистским удовольствием выкусил у кочана самую серединку. Прожевав её, он перешёл к другому и снова выкусил у него только самую серединку. Без точки роста кочан перестанет расти – это и козлу ясно. Наглый козёл не ел весь кочан полностью, а просто уничтожал урожай. Эта мысль так подхлестнула Володю, что он преодолел стометровку, разделяющую его и козла быстрее, чем спринтер. Козёл опять дождался, когда расстояние будет безопасным, и снова в несколько прыжков оказался на другой стороне огорода. И продолжил свою прерванную трапезу.

В гору бежать, конечно, трудней, но делать ведь что-то надо было. Володя, уже понимая всю бесполезность этого соревнования, в котором он явно проигрывал, бежал к козлу с дубиной в руке. История повторилась. Козёл снова стоял внизу и спокойно выгрызал капустные серединки. Вверху огорода стоял его измождённый хозяин с дубиной в руке и ненавидел это животное.

Васька, конечно же, был настоящим козлом, что тут скажешь, но уважать он себя заставил.

После этого случая Володя уже не решался говорить, что козлы – скотина безмозглая. Да и понятно стало, за что некоторых людей козлами называют.

 

 

Шоколадка

 

Эту историю мне рассказала моя старшая дочь Ирина, которая была её участницей.

Выпускной класс в одной из школ города Ижевска. Урок русского языка. Преподаватель Наталья Александровна или просто Наталка. Она молода и умна, пользуется заслуженным авторитетом среди всех учеников школы, организатор всех КВНов и праздничных вечеров. Она обладает пышной фигурой, но нисколько не комплексует из-за этого.

Начало последней пары.

Усталые и голодные ученики выполняют классное задание. В классе гробовая тишина.

Повторяю – гробовая тишина.

И вот, на фоне этой гробовой тишины за столом учителя раздаётся очень громкое шуршание разворачиваемой обёртки. Наталка, большая любительница сладкого, с нескрываемым удовольствием развернув шоколадку, отламывает кусочек и кладёт в рот. Все ученики молча смотрят на неё голодными глазами. Наталка говорит:

- Пишите, пишите, не отвлекайтесь.

И отламывая следующий кусочек направляет его в рот.

Закончился первый урок последней пары. Все ученики выходят из класса. В классе открываются окна для проветривания.

Пятиминутная перемена закончена. Все заходят в класс и садятся на свои места. Занимает своё место и Наталка.

Снова гробовая тишина.

И вдруг, как по команде, все ученики достают по шоколадке и не спеша, с нескрываемым удовольствием начинают их разворачивать.

Но Наталка не была бы Наталкой, если бы не отреагировала на этот демарш в свойственной только ей манере.

- Хорошо! – говорит она громко, когда уже все развернули шоколадки и с наслаждением начали их поглощать. – Хорошо, будем считать, что вы мне отомстили, а сейчас, быстренько отломили все по одной дольке и поделились со своим любимым учителем, то есть со мной!

 

 

Тимонский кот

 

К нам на дачный участок постоянно заходят кошки и коты разной масти и породы. Одни заходят в надежде, что их тут же усыновят, другие, такие как кот Васька, просто поесть, вздремнуть и пойти дальше. Этот кот Васька шляется по всему дачному массиву и чувствует себя превосходно. У нас он задержался только на одну ночь. Но он, очевидно, и является биологическим отцом кота, которого мы всё-таки усыновили.

А было это так.

Заскочил к нам котёнок, серый, полосатый, простой барсиковой породы, худой и постоянно орущий. Орал он практически не замолкая. Жрал так, что живот раздувался как шар. Ограничивали мы его в еде только по внешнему виду: живот как шар – всё, отдыхай, котик. Наевшись до отвала, он засыпал. Мы старались не шуметь в доме и работали в огороде. Но спал котёнок недолго. Выспавшись, он выходил на крыльцо и снова начинал орать. Мы его кормили опять, благо он ел всё, что дают, даже чёрный хлеб. И, как выяснилось, страшно боялся веников, швабр, метёлок и всего, чем можно получить по морде.

Через неделю непрерывного ора котёнок успокоился, стал меньше орать. Спал он на отдельном диване, к нам в постель не лез и вообще был скромным и воспитанным.

Дважды, в основном по ночам, он приносил мышей, вероятно, в благодарность за приют и кормёжку. Ольга была, конечно, благодарна ему за это, но к мышам не притрагивалась. Наверное, ей не нравилось есть полудохлых мышей, а может быть ещё что-то – кто их женщин разберёт? Закапывать трупы мышей приходилось мне. Я так же водил котёнка в туалет перед сном. Он почему-то повадился справлять свои естественные надобности в гараже. Я там начал рыть яму под хранение овощей, так он туда и ходил. И зарывал всё это долго и тщательно. В общем, культурный был котёнок. И как-то, незаметно, мы привыкли к нему. А раз привыкли, решили усыновить его.

Рос котёнок ласковым, разговорчивым, культурным. Мы каждое утро уезжали на работу, а вечером приезжали, и он встречал нас на крыше гаража. Увидев, как мы выходим из машины, тут же начинал орать. Ольга заходила в дом и первым делом кормила кота, чтоб не слышать его ор. Постепенно кот успокаивался, но всегда разговаривал с нами, сообщая все местные новости.

С первых же дней Ольга стала звать его Тимофеем. Почему? – не знаю. Может, ей это имя чего-то напоминало незабываемое. Говорю ведь, кто их, женщин, разберёт, что им там в голову приходит. А через пару недель котёнок превратился в Тимку. Ещё через какое-то время – в Тимона. А потом и в Тимонского кота. Типа, Ольга вывела новую породу – Тимонский кот (Timoniuskotoviusdlinnokotovius). Длиннокотом Тимона назвала моя старшая дочь Ирина, увидев, как кот потягивается.

Вообще, Тимон понравился всем, и все его хотели потискать, погладить, просто на руках подержать.

Лето закончилось, и нам пришлось перебираться в городскую квартиру.

А в той квартире жила и чувствовала себя полной хозяйкой Санта, полуперсидская кошка. И вообще полукошка, полузверюга. Санта кошка злая, гладить её могут только несколько избранных персон, и то недолго. Санта очень капризная и злая кошка. Тимонский кот и Санта сразу не понравились друг другу. С первых же дней они начали выяснять, кто в доме хозяин, и устраивали такие потасовки, что клочки летели во все стороны. Но никто из них не хотел покоряться. Тимонский кот был реальным пацаном, который вырос в экстремальных условиях огорода, голода и борьбы за выживание, а Санта жила в этой квартире с рождения и не желала, чтобы какой-то самозванец тут хозяйничал. Так они и прожили зиму в одной квартире. Правда, успокоились немного, привыкли друг к другу, драк до крови не устраивали, но постоянно демонстрировали свой боевой дух.

Как спит Тимонский кот.

В принципе, ночью кошки и коты должны бодрствовать, а днём спать. Это ночные животные. Но нам, их хозяевам, как раз наоборот, ночью необходимо спать. Поэтому, они, коты, делают вид, что ночью спят. Кошки вообще спят по двадцать часов в сутки, поэтому и не заморачиваются, когда им бодрствовать. Но Тимонский кот спит ночью, если только его Санта не заставляет бодрствовать. А происходит это так. Кот садится у меня в ногах на диване и сидит, вытянув шею, наблюдает за Сантой. Смотрит, как та ходит по комнате. Где-то глубокой ночью он просто устаёт следить за ней в позе сидячей свечки и падает мне на ноги замертво. Затем мы с ним всю ночь воюем за место под солнцем, то есть на кровати. Я пытаюсь протянуть ноги, а он их кусает и царапает, впрочем, очень аккуратно и вяло, не нанося мне никаких травм.

Как играет Тимонский кот.

Игручее настроение у Тимки бывает очень часто. В основном после туалета, когда он облегчившийся и радостный выскакивает из прихожей, где он долго рыл яму, потом в неё гадил, долго эту яму зарывал, не догадываясь, что там нет никакой ямы. Тем не менее, Тимка очень радостный выскакивает в комнату и начинает носиться по ней кругами, ища, с чем бы поиграть. Но если он видит Санту, то тут же пробегает вдоль стенки и укладывается на журнальном столике. То есть, занимает более высокое место, чем Санта, и наблюдает за ней. Но если нет Санты, он носится как угорелый, и ему достаточно найти фантик от конфеты, чтобы быть вполне счастливым. У Тимона есть масса всяких нычек, куда он прячет свои игрушки, чтобы потом достать их и насладиться своим проворством.

Тимка всегда встречает нас с работы и что-то рассказывает нам о своих дневных делах. Мы обычно берём его на руки и гладим, и это доставляет обоим массу удовольствия, то есть тому, кто гладит и тому, кого гладят.

Весной мы снова переезжаем на дачу.

В первый же месяц пребывания на даче, после зимовки в городе, Тимонский кот получил прозвище: ящерицетрепныймышежуйныйжукогрызныйптицеед.

В первый день по прибытию на дачу он поймал ящерицу, отъел у неё хвост и долго играл с ней, пока я её не отобрал у него. Потом он ловил их регулярно, но, по-моему, не ел их. По крайней мере, я не был свидетелем ни одного акта пожирания ящерицы. Но в том, что у нас на даче не осталось ни одной хвостатой ящерицы, я уверен, они все бесхвостые по Тимкиной вине.

Через пару недель Тимон принёс придушенную, но ещё тёплую мышь. Мы испугались, что он отравится, так как за пару дней до этого по массиву ходили люди в белом и рассыпали отраву для грызунов. Я отобрал эту мышь у кота и похоронил её в компостной яме. Но на следующий день Тимон опять принёс мышь, поиграл ею немного, а когда мы подкрались, чтобы отнять, он прямо на наших глазах сжевал её. Причём, есть начал с головы, и хруст стоял нешуточный. Ольга сказала:

- Меня сейчас вырвет.

- Может его тоже тошнит, когда ты пьёшь свой утренний кофе? О вкусах не спорят.

Затем настала очередь майских жуков. Они летали по всему огороду и сильно раздражали кота. Он на моих глазах поймал парочку и схрумкал их. Жаль, Ольга не видела – вот бы ей приятно было! Вредители всё же.

Через три недели по прибытии на дачу этот негодник поймал и замучил трясогузку. Ольга очень переживала. Да и мне было жаль птичку.

Очень интересная привычка есть у этого Жукогрыза. Когда мы с Ольгой уезжаем на работу, он остаётся на даче один, и чем он там занимается, мы не знаем. Скорее всего, спит. Но то, что он не ест без нас, это наверняка, потому что когда мы приезжаем с работы, Тимка орёт и просит, чтобы мы постояли с ним рядом, а он поел. Ну не ест он без нас почему-то. Причём в любое время дня он всегда просит, чтобы мы постояли рядом, когда он ест. Вот стой с ним рядом, пока он ест, и всё тут.

А иногда на него нападает приступ нежности. Он ходит, трётся о твою ногу и просит, чтобы его взяли на руки и погладили. Но этот приступ длится недолго, обычно до того момента, пока он не заметит какую-нибудь птичку или муху, за которой можно погоняться.

Такой вот у нас кот жил.

Тимонский кот погиб под колёсами машины 22 июня 2009 года.

Мы с Ольгой возвращались на дачу с работы и подъезжали уже к дачному посёлку, когда я увидел на противоположной обочине лежащего кота, похожего на Тимку. Я развернулся и поехал назад.

Это был Тимка.

Похоронили мы его на берегу речки Вожойки, под деревом.

Ольга долго плакала, да и я тоже.

Мы очень любили Тимку.