КОГДА – ТОЛЬКО МИГ
Сергей отрешённо смотрел на горы. Благодатный край, живи да радуйся.
- Ты чего, Серый, сам с собой разговариваешь? – заставил его вздрогнуть неожиданно прозвучавший за спиной голос комбата.
- А, Андрюха, привет, командир, присаживайся, – предложил Сергей, указывая на камень рядом с собой. – Тебе бы в разведке служить: я даже не услышал, как ты подошел.
- Ну, батенька, к тебе сейчас слон подойди – ты бы и не заметил. Я говорю: о чём задумался, – настойчиво повторил комбат.
- Да… так… общее, – через силу выдавил из себя Сергей.
- Ну и говори, что «общее», – присел на камень комбат. – Дома что-то не так? Чего такой невесёлый-то?
- Да нет, дома всё нормально.
- Тогда что? Ты говори, Серёга, не менжуйся, как девка на выданье.
Сергей на секунду замолчал, раздумывая, сказать или не надо. Комбат тоже молчал, ожидая.
- Да шут его знает… Кошелев всё не выходит у меня из головы. Как наваждение какое-то. -
Комбат пожевал губами, зачем-то оглянулся по сторонам и прицокнул языком:
- Да, не повезло парню. Считай, калека. Крыша съехала конкретно. Хорошо, если выкарабкается из психушки, а если нет… Да… – устало потирая лоб, задумчиво повторил он после небольшой паузы, – как он теперь жить с этим будет… Бабу с ребенком за здорово живешь на тот свет отправил.
«Это уж точно: как жить с этим – вопрос», – подумал Сергей. За Кошелева переживали все. Хороший парень – настоящий мужик, сверхсрочник – из той породы, что сами погибнут, а товарища выручат. Нервы вот только подвели. Оно, может, и не случилось бы так, если бы не полгода в окопах, да еще со вшами (скажи кому – не поверят: двадцать первый век на носу – какие вши!). При зачистке села нарвались на боевиков. Во время перестрелки Кошелев, среагировав на движение в подвале дома, бросил в окошко гранату – а там женщина с малолетним сыном. Оба погибли, а Кошелев попал в психушку.
- Да, и бабу с дитем жалко, и его, дурака, – комбат снова потёр лоб (водилась за ним такая привычка).
- Конечно, жалко, – откликнулся Сергей, словно только и ждал этих слов. – А самое главное – кому оно надо… эта контртеррористическая операция. Убиваем друг друга непонятно зачем. Хорошие люди гибнут – и с нашей, и с их стороны.
- Знаешь, Серый, просто так ничего на этом свете не бывает. Наверное, приборзели очень, а теперь пришло время отвечать за борзоту. В следующий раз думать будут.
- Ага, все у тебя просто, командир. Так давай всех подряд будем мочить. А ты сам как бы относился на их месте к нам, если бы у тебя брата или отца, кого-то из родных убили?
- Знаешь, Андрюша, войны без жертв не бывает, наших же тоже не мёдом потчуют. И потом, ты радуйся, что не жил здесь, когда Дудаев к власти пришёл, – в голосе комбата зазвучала нотка сдерживаемого раздражения. – Как чехи наших баб насиловали! А сколько мужиков повырезали! Знаешь, сколько русских в Грозном жило! Всех на улицу вышвырнули. Это кто-нибудь считал?! – заметив, что заводится, комбат смягчился. – Ладно, Серый, сейчас настолько всё перемешалось, что и из нашего дерьма, и из их такая куча образовалась, что лучше и не копаться, чья больше. Завязывать со всем этим надо. Во всем виноваты политики, пусть они теперь и выгребают, а наше дело маленькое: стреляй себе да не высовывайся, чтобы башку не отстрелили – пригодится ещё папаху носить, – довольный шуткой, комбат громко захохотал.
Сергей из вежливости слегка усмехнулся и, дождавшись, когда командир перестал смеяться, спросил:
- А в кого стрелять-то?
- Не грузись, ротный, – ещё не отойдя от смеха, пошутил комбат, – в чехов, в кого же еще?!
- В каких чехов? У них что, табличка ко лбу прибита: свой – не свой?!
- Можно подумать, они когда-нибудь своими были, – усмехнулся комбат.
- Да брось ты, Андрюха, тебя послушать, так нет нормальных чеченцев. Но ведь так не может быть.
- Может, Андрюшка, может… для меня, во всяком случае, может. Когда наших стариков-казаков вырезали, никто против не был. Он тебе сейчас улыбается, а ночью из-за угла завалит. Звери они, понимаешь… азарт охотника, не человека, а именно охотника-зверя. Для него что на человека охотиться, что на барана или кабана – один и тот же азарт. Завалил – джигит! Не завалил – не джигит! Мы ведь всё равно для них неверные, гяуры – на одной ступени с теми же кабанами и баранами. Понял, карась-идеалист! – голос комбата всё-таки зазвенел металлом.
Сергей молчал, не желая сердить друга. Во многом, конечно, тот был прав, но осудить – это запросто, а вот понять…
- Знаешь, Андрюха, – взглянул он исподлобья после неприятно затянувшейся паузы, – так-то оно так, но не верю я, понимаешь, не верю в такой расклад: мы люди, они – звери. Слишком просто всё, по-твоему, получается. Ну не бывает такого, чтобы сильный народ был только зверем. Если человек по-настоящему сильный, то он не может существовать без благородства, пусть не такого, к какому мы, русские, привычны, но всё равно ведь есть у них свой кодекс чести. Если ты ему соответствуешь, то тебя уважают, кем бы ты ни был.
- Ты чего, Серый, с дуба рухнул? – перебил его, рассмеявшись, комбат. – Какой такой кодекс чести?! Кодекс зверя! Ты чего, до сих пор ничего не понял? Это нормально – резать людей, как баранов?! Как бы ты ни ненавидел врага, а так-то зачем? Ну, убил… в крайнем случае, война есть война, но так-то зачем??? Они же нас за рабов, людей низшего сорта держат, которых не западло и гнобить, понимаешь, теоретик хренов? Мы для них не просто никто, и даже не враги, потому что тех хотя бы могут уважать, мы… мы… – от возмущения комбат не мог подобрать точное слово. – Мусор мы! Да какой мусор! Ещё хуже: мы грязная урна на вокзале, в которую они могут сплёвывать своё презрение, чтобы себя считать пупами земли, первыми чуваками в ауле. А не станет урны – присмиреют, забудут о собственной крутизне. Побудь здесь с моё – посмотрим, какие песни запоёшь. Людьми надо быть, даже с врагами. Тогда и разговаривать есть смысл.
- Да я не спорю по этому поводу, потому что сам согласен здесь с тобой. Потому и рапорт в Чечню подал. Мне же ведь тоже обидно, что они нас за мужиков не считают, а к женщинам нашим как к шлюхам относятся. А мы же тоже ведь люди! Власти не заступаются, и как тогда быть? Вот я и пошёл.
- Вот тут ты молодец, Серый! Так и надо! И не заморачивайся ненужными вопросами. Заруби себе, как дважды два: мы здесь затем, чтобы отстаивать территориальную целостность России. Всё остальное должно быть по барабану. Усёк?
- Нет, не усёк! – снова исподлобья выглянул Сергей. – Для себя лично всё же понять хочу: добиваться ли у них уважения или отвернуться окончательно и бесповоротно? Скажу тебе так, я вот что думаю: вот встречусь я где-нибудь дома с обычным чеченцем – подавать мне ему руку или вообще сторониться по жизни, как будто их вообще нет. А вдруг в глаза он мне улыбается, а внутренне презирает и втихомолку своё гнёт. А я, как последний дурак, ему руку подам. Вот этого я и не хочу. Потому и копаюсь.
- Хочешь на соседнюю койку с Кошелевым попасть? Чего, совсем что ли крыша протекать стала? Тебе оно надо? Жизнь – это же не только война, или ты что, дома тоже собираешься воевать? – комбат развеселился, и в во взгляде его проскочила иронично-ёрническая искорка. – Живи себе спокойно, солдат! Твоё дело маленькое: Родина прикажет – выполняй!
- Да это понятно.
- Ну, коли понятно, тогда и нечего рассусоливать никакие философии.
Надо было согласиться и прекратить этот ненужный разговор, но Сергей не мог остановиться:
- А если у тебя друг чеченец – как с этим быть? Правда, он из Краснодара сам, кубанский чеченец, но какая разница. Настоящий мужик, понимаешь, Андрюха. Если смотреть на вещи не напрягаясь, как ты предлагаешь, то он, как джигит, должен принять правду чеченскую, а я – русскую? И что нам тогда останется – ненавидеть друг друга? Меня так не устраивает, понял, Андрюха. Я от друзей не отрекаюсь. И он, я уверен, тоже.
- Ну ладно, ладно, – миролюбиво выставил перед собой открытые ладони комбат. – Я понял. Ты мне лучше скажи, где ты с ним умудрился познакомиться?
- В армии.
- В смысле?
- В прямом! Я же год срочной отслужил, прежде чем в училище поступить. Если интересно – расскажу, только не перебивай.
- Давай, – согласился командир. – Хотя… вряд ли ты мне сейчас расскажешь. Видишь, боец к нам спешит.
Перед ними остановился запыхавшийся рядовой Багаев.
- Товарищ подполковник, разрешите доложить.
- Докладывай, только не полную, а то у меня уже пузо полное, – озорно улыбнувшись, пошутил комбат.
- Звонили из штаба. Есть оперативные данные, что Бабай сейчас в ауле. С ним еще шесть человек. Приказали ликвидировать.
- Во, блин! – сердито выпятил челюсть комбат. – Принесла нелёгкая на нашу голову. Не могли, что ли, в какой-нибудь аул подальше прийти?! Припухли они, что ли? Средь бела дня… Думают, на них шапки-невидимки, или мы тут, по-ихнему, мышей не ловим?! Ладно, Серёга, посылай своих бойцов. Взвода достаточно будет, задание, вроде, несложное…. шесть человек всего. Да, кстати, иди-ка ты лучше с ними сам. Может, выслужишься перед командованием, а то уже засиделся в капитанах. Бабай – какой-никакой, а всё-таки полевой командир. И чем они там в штабе думают? Могли бы послать спецгруппу, – продолжал ворчать комбат.
- Так ведь вряд ли успеют, – сказал Сергей.
- Разве что, – согласился комбат. – Ладно, действуй, капитан.
По дороге в аул Сергею вспомнился Руслан, связь с которым уже давно была утеряна. Несколько лет после армии они ездили друг к другу в гости, вместе отдыхали на море и переписывались – до тех пор, пока из Краснодара не вернулось его же письмо с пометкой: «Адресат выбыл». Потом и Сергея перевели, так и потеряли они друг друга из виду. «Где ты сейчас, Руслан?» – взгрустнулось Сергею.
Первый месяц весь их призыв служил в одной роте. Как-то июньским днём, когда солнце пекло до тёмных кругов в глазах и было мучительно дышать раскалённым воздухом, старшина устроил им тренировку по скоростному «подъёму-отбою».
Уже три часа, к чему они уже успели привыкнуть, вся рота то выбегала и строилась перед казармой, на ходу застегивая пуговицы, то забегала обратно: снова строилась и по команде «отбой», молниеносно скинув с себя форму, прыгала в койки. Этот практически непрерывный «тренировочный процесс» сержанты иногда разнообразили, чтобы доставить добрым молодцам веселья. И тогда молодцы бегали то с постелями в руках, то с тумбочками.
В результате частого и упорного тренинга они научились хитрить: не застёгивали до конца пуговицы на рукавах и ширинке, а портянки и вовсе не наматывали, а просто запихивали в сапог – всё равно опять снимать. Так что неудивительно, что однажды два взвода левого крыла их казармы отбилась за восемь секунд, чем очень гордились сержанты.
Во время очередного «штурма», когда все неслись как угорелые, Сергей столкнулся с выходящим из дверей дежурным по роте Русланом Тизиевым. Тот, побагровев от злости, пнул ему под зад. Вынести такое оскорбление было уж слишком, и, развернувшись, Сергей ответил серией чувствительных ударов по лицу чеченца. Замелькали кулаки, старательно рихтуя физиономии. И хотя Руслан был крепче – до армии увлекался борьбой, – справиться, к своему изумлению, с Сергеем не смог. Никто не вмешивался в их драку, пока прибежавшие на шум сержанты не растащили их в стороны, как рвущихся друг на друга бойцовых собак.
Можно было бы уже остыть, но Руслан, уязвлённый неожиданным отпором, жаждал только победы. И как только Сергей поравнялся с Ленинской комнатой, вихрем налетел сзади и втолкнул его внутрь. Только и в этот раз Руслан остался несолоно хлебавши, успев, прежде чем сержанты растащили их вновь, получить несколько хороших оплеух. Сергей дал бы ему сто очков вперёд: занятия боксом перед армией приносили свои плоды. А до борьбы, как ни старался чеченец, дело так и не дошло.
Ещё два раза Руслан пытался добиться своего, выводя Сергея то под предлогом вызова к старшине, то в штаб. И каждый раз схватка оказывалась слишком скоротечной, чтобы выяснить до конца, кто же всё-таки победитель. Слишком горячился Руслан: не хватало терпения, чтобы отвести Сергея куда-нибудь подальше. А тому того и надо было, ведь пока что ситуация складывалась в его пользу, а злости к чеченцу уже не было: остыл после того, как дал основательной сдачи. Долгая же драка вызывала опасения: всё-таки физически Руслан был сильнее, и, как ни крути, борцы тоже не подарок: пройдёт в ноги – и там уже его «поле битвы», а тебе только отбиваться, ожидая шанса.
Хотя после того как чеченец бросился на него в драку в четвертый раз, Сергей немного растерялся и хотел уже сам предложить смотаться по-быстрому в сопки, чтобы разобраться раз и навсегда, потому что бесконечно такая нервотрёпка продолжаться не могла. К счастью, благодаря ребятам Руслана всё-таки успокоить удалось. Хотя, скорее всего, приходить в себя он стал только лишь потому, что сумел, наконец, бросившись в последней драке Сергею в ноги, опрокинуть того на землю. И пусть чеченец не сумел повернуть ситуацию в свою сторону, потому что Сергей, крепко схватив Руслана за руки, отчаянно сопротивлялся, не позволив тому нанести ни одного удара по лицу, но самолюбие чеченца, в конце концов, получило долгожданную пилюлю успокоения. В результате кровь с белков его глаз отхлынула, и Руслан всё-таки оказался в состоянии слышать другого. Они поговорили и разошлись без обид, даже стали здороваться. Однако никаких причин сдружиться не было, хотя и давно замечено, что бывшие драчуны часто сближаются. Мало ли с кем из своего призыва Сергей дрался в ту пору, в основном, правда, почти только с кавказцами. Тех в части было немало – сильные, самолюбивые, гордые, карабкающиеся на плечи иноплеменников не потому что подлые, а потому что разума по молодости лет приобрести ещё не успели, а достоинства уже много, и страха потерять его, особенно в чужих глазах, – ещё больше. Этот страх и руководил кавказцами, когда они старались переложить свои обязанности по уборке на других и всем скопом защищали интересы землячества. «Джигиту нельзя держать тряпку в руках… джигиту нельзя подметать… джигиту нельзя…» Зато остальным, получалось, можно. Такова была кавказская справедливость зелёных парней. «Первый парень на деревне», – приходила на ум Сергею русская поговорка. А кавказцы такими и стремились выглядеть.
Дрался с ними Сергей по большей части потому, что чувствовал: дело касается здесь не только и не столько его самого, сколько вообще русских. Уступи он – скажут: русские не мужики. И с удивлением вспоминал, что там, в далёкой гражданской жизни, ничего подобного не наблюдалось. Дядя Миша, младший брат матери, много лет дружил со своим тёзкой – Кавелашвили, или Мишей грузинским, как его звали в их семье, – замечательным весельчаком, выдёргивавшим на школьный стадион окрестных мужиков погонять в футбол. Кавказцев в их городке было, в общем-то, не много, но они были для всех своими, практически такими же, что и русские. Свои – что тут ещё скажешь. Вместе резались в домино, пили в жару пиво на лавочке, гуляли, зарубались на волейбольной площадке. Почему же здесь, в армии, всё выходило иначе? Теперь Сергей понимал, что дядя Миша грузинский имел в виду, говоря на проводах: «Запомни, Серёга, армия это большой зоопарк. К сожалению, обойтись без него нельзя. Самое главное – не вытянуть его с собой на гражданку. А пройти его всё равно надо, – захмелевший дядькин друг улыбался, уносясь куда-то в свой мысленный мир. – Это школа… суровая, но для мужика то, что надо».
«Да, то, что надо!» – дрался Сергей, проходя эту школу. Дрался, но ни с кем из соперников не сходился. А с Русланом всё-таки подружился.
В тот день всю роту гоняли по сопкам в противогазах. Стояла страшная жара, подобной не могли припомнить даже старожилы. В сержантов словно вселился какой-то злющий бес. Они зверствовали. Никаких поблажек даже тем, у кого из носа шла кровь. «Рукой зажми… запрокинь голову», – приказывали сержанты. Особенно веселился старший сержант Чернов, глаза которого под стёклами очков блестели тем веселее, чем хуже становилось «бойцам». «Вперёд! Взять высоту! Вспышка слева! Вспышка справа! Впереди засада! Окопаться!» Окапываться в буквальном смысле, к счастью, не приходилось, а только лишь ради развлечения сержантов изображали жестами работу лопаткой, однако перекатываться в пыли по высохшей колючей траве, изображая уход от обстрела, тоже удовольствия не доставляло. У Сергея возникло ощущение, что вот это и есть самый настоящий ад, а сержанты – черти.
В один из моментов, когда по команде сержантов рота строилась повзводно, пошёл шепоток: «Всей ротой в отказ! Все до одного!» Упрашивать никого не приходилось: все были измочалены до предела. Рота застыла в предвкушении бунта.
Филиппок, как за глаза называли младшего сержанта Филиппова, выставил перед собой каблучок, как капризная девушка, и, указывая хилой ручонкой на высокую сопку, заговорил срывающимся голоском неуверенного в себе отличника: «Сейчас будем брать эту высоту. Кто добежит первым – десять минут отдыха, пятеро последних будут мыть пол после отбоя. Вперёд!»
Кое-кто из слабонервных дёрнулся было бежать, чтобы не попасть в число несчастных штрафников, но рота застыла единым монолитом. Слабонервные тоже остановились. Глаза у сержантов поползли наверх. «Бегом!» – ещё не верили они происходящему. «Бегом, я сказал!» – пустил матерного петуха Филиппок.
Рота стояла.
«Бегом!» – сержанты не могли себе представить, что их власть встретила сопротивление, что им, всесильным распорядителям чужих судеб, не подчинилась сотня салаг, из которых не выветрился ещё запах домашних пирожков. На их глазах происходила неслыханная дерзость. Зато застывшей перед ними роте чудилось иное, подобное тому как если бы скипетр древнегреческого Зевса превратился вдруг в обыкновенную пукалку, вместо грома и молний издававшую звуки, более уместные в армейском сортире.
Рота молчала. Сержанты, те же одногодки, всего-то с прошлого призыва, не понимали, что любым физическим силам есть предел и он достигнут. Явно растерянные, отправили они в штаб Филиппка. Тот быстро обернулся (всего-то пятьсот метров до КПП). Майор Маслов, дежуривший по части, приказал сержантам разобраться на месте по уставу, а уж после доложить ему.
И тогда сержант Чернов, по-деловому раскачиваясь при ходьбе, подошёл к стоявшему первым Солдатову:
- Рядовой Солдатов, бегом на сопку!
- Я, как все, – потупился тот, неуверенно шмыгая носом.
Чернов поднес руку к козырьку:
- Рядовой Солдатов, приказываю: взять высоту!
Солдатов потоптался на месте, покосился на напряжённые лица товарищей и, понимая, что за отказ выполнить приказ светит «дизель», то есть дисбат, нехотя потрусил к цели.
Всё то же самое повторялось с каждым. «Я, как все».- «Приказываю…», – и никто не рискнул ослушаться. Дошла очередь до Сергея. Он не стал ничего мямлить, а твердо встретив устремлённую на него из-под стёкол очков издевательски ироничную ухмылку, отрезал:
- Не пойду.
- Приказываю… – ухмылка за стёклами очков сменилась удивлённым вниманием и даже, показалось Сергею, уважением.
«Что я – баба! Поздно теперь перерешивать», – подумал Сергей.
- Нет!
Сергея отвели в сторону. В итоге вся рота оказалась на высоте, а рядом с ним лишь Руслан.
На «дизель», чего опасался Сергей, их не отправили. Ротный, по благословению Маслова, наказал их нарядами через день. Обошлось даже без «кичи», где зверствовали комендатурские амбалы. После того случая они и подружились. И уже держались друг дружки, пока Сергей не уехал в училище. Даже «деды» старательно их не замечали.
…Бабая, видимо, успели предупредить: на глазах Сергея отряд чехов поднимался в гору за аулом. Ещё немного – и они скроются в зелёнке. Сергей со своими бойцами бросился в погоню. Азартно забурлила кровь, внизу живота отдалось холодком, как бывало с ним всегда перед дракой. Догнать, во что бы то ни стало догнать. Ими овладевал инстинкт охотников, а отряд Бабая превращался в преследуемого зверя. Бабай – тертый полевой командир; и он, простой, никому не известный капитан Калюжный, имеет реальную возможность его взять. Упустить такой случай – он бы себе этого не простил.
Чехи, видимо, не ожидали, что федералы бросятся в погоню: оно им надо – пострелял, и домой за льготами и почестями. Но «российские» бросились. И нагнали их в ущелье. Завязалась перестрелка. Только из охотников они быстро превратились в добычу, потому что на подмогу Бабаю подтянулись чехи, ожидавшие, видимо, своего командира неподалёку. Сергей понял это сразу же, как только слева, вначале в отдалении, потом ближе, прозвучали первые длинные очереди. «Пуль не жалеют, значит, много их», – так же мгновенно определил он и рванулся было с бойцами обратно, но из-за огромного валуна, который они миновали, уже стреляли невесть откуда взявшиеся там чехи. Справа высилась отвесная стена.
- Товарищ капитан, – крикнул сержант Карцев, - нас обходят!
- Вижу, – махнул ему головой Сергей, кляня себя на чём свет: «Дебил, решил в войнушку поиграть, в героя российской федерации – посмертного…»
Они оказались в банке, и крышка грозила вот-вот захлопнуться. Кирдык! Уноси готовенького! Стало не на шутку страшно, как когда-то в далёком-далёком детстве, когда потерялся от родителей на каком-то большом шумном вокзале, – и больше не за себя: к возможной смерти мысленно уже давно готовился, хотя действительность оказалась гораздо жёстче. Страшно было за этих ребят, которых дома ждут матери. Да и у самого восьмилетний сын. Как ему оставаться без отца в том самом возрасте, когда рядом обязательно должен быть мужчина? Сердце пронзил ужас от мысли, что он может больше никогда не увидеть своего Сашка. Всё это вспыхнуло в голове на какую-то секунду и исчезло: бой есть бой – только сжатой пружиной продолжал грызть внутри неотвязный страх потерь.
Пуля противно щёлкнула о камень в считанных сантиметрах от левого уха и рикошетом улетела дальше. «Надо менять место, не то следующая станет моей», – Сергей резким рывком взметнулся в сторону, упал, откатился, выстрелил и снова прыгнул. И уже спокойнее почувствовал себя за большим, горячим от солнца камнем.
Раздался стон – за плечо держался рядовой Бакин. Надо уносить ноги, ещё есть шанс. Единственный путь к спасению – выбить чехов из-за того валуна. Там можно и отстреляться, пока не подойдёт подмога. Да и чехи не станут упираться, потому что слишком близко от частей федералов, – уйдут.
- Карцев, – разодрал глотку неожиданным хрипом собственный голос, – передай остальным: по моей команде идём на штурм этого валуна, иначе хана всем. Ты и Зыбайло прикрываете. Готовность номер один. Понял?!
Карцев утвердительно кивнул и передал приказ дальше.
В детстве Сергей не отличался большой храбростью, как, к примеру, его друг Вовка Донской, который в семь лет залез на спор на крышу пятиэтажного дома по пожарной лестнице, а в тринадцать крутил сальто с пятиметровой вышки на водохранилище. Но сейчас, чтобы спастись, надо было становиться таким же отчаянным, как Вовка. Другого выхода не оставалось.
- Карцев, Зыбайло, прикройте, остальные за мной! – крикнул он и метнул гранату.
Прогремел взрыв, и в тот же миг Сергей, позабыв про всё на свете, бросился что есть силы к валуну. Он никогда не бегал так быстро: тело словно обрело дополнительную энергию, и пули не поспевали за ним, теряя его из виду в пыльном облаке.
Сергей выстрелил в искажённое ужасом смуглое лицо, повернулся на какое-то движение сбоку – и мир словно раскололся на части: прямо перед ним стоял Руслан. Несмотря на густую бороду и раннюю седину Сергей узнал его сразу. Они смотрели друг на друга со смесью удивления, радости и страха: не стрелять нельзя, стрелять – тоже, а за Сергеем его мальчишки, их будущие свадьбы и новые жизни, которые могут случиться, а могут сейчас кануть в небытие; и у Руслана тоже была своя правда, чтобы нажать на курок. Может, существовал ещё какой-то выбор, но время, чтобы принять единственно правильное решение, имелось только у умудрённых жизнью стариков где-нибудь в тихом ауле или на залитой закатным солнцем деревенской лавочке, а у них – всего один короткий миг. Они стояли и смотрели друг на друга. Лёгкая, чуть заметная паутинка улыбки дрогнула в уголках глаз Руслана.
Время остановилось…