И ТОЛЬКО НЕБО ТЕБЯ ПОМАНИТ

 

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ БОЛЬЦМАНА

 

Физики — шутливый народ. В «Науке и жизни» когда-то даже была такая рубрика — «Физики шутят». Почему — кто их знает? Не в том проблема, почему они шутят, а в том, что люди других профессий: филологи, моряки или, например, сотрудники милиции — часто не могут понять: шутит ли физик или говорит всерьез?

 

После зачета по зарубежной литературе Герка зашел к Олегу. Тот готовился к математике, назначенной на послезавтра, а Герка стал ему мешать.

Они были почти родственники: отчим Олега приходился Геркиной матери братом. Друг друга они знали с десяти лет, в один год закончили школу и поступили в университет, но на разные факультеты: Герка — на филологический, Олег — на физмат. Герка, приехавший из райцентра, даже жил дома у Олега один семестр, а потом перебрался в общагу.

Олег, крупный и крепкий, выглядел старше своих лет, а усы начал отпускать еще в десятом классе. Поэтому, например, пиво, до которого он был большой охотник, ему спокойно продавали в любом магазине, несмотря на то, что везде висели грозные предупреждения: «Пиво — с восемнадцати!». Он бы, конечно, и паспорт предъявил, только у него не спрашивали.

Герке, будь он любителем пива, паспорт пришлось бы носить всегда. Даже в конце второго курса он выглядел как старшеклассник, и уменьшительное имя шло ему гораздо больше, чем полное — Герман. Впрочем, сам он неудобств не испытывал, потому что не любил пива.

— Чем оно тебе не покатило? — спросил его как-то Олег.

— Горькое, — ответил Герка.

— Кофе тоже горькое. И какао.

— Какао — да, горькое. А кофе горькИЙ, — жестко поправил Герка. Его всегда коробили такие ошибки в речи уроженцев столиц, да и областных центров тоже. — А пиво вообще как горький огурец. Ты любишь горькие огурцы?

— Сахара добавь, — сухо сказал Олег, обидевшись не то за пиво, не то на поправку.

— Ты хочешь сказать, что стал бы есть горький огурец с сахаром?

— Твое дело. Мне больше останется.

— Это точно, — примирительно сказал Герка. Ему совсем не хотелось ссориться.

 

Пиво имелось и в этот раз («для интенсификации процесса»). Олег, как полагается, предложил, Герка, как водится, отказался. Олег уткнулся в математику, Герка побродил по комнате и остановился перед книжным шкафом. Олег у него за спиной, не глядя, слил остатки из бутылки в стакан, отхлебнул и сказал:

— Между прочим, ходить по воздуху гораздо проще, чем может показаться на первый взгляд. Только никто не занимался этим всерьез.

— С чего это ты? — удивился Герка.

— Так, вспомнилось.

— Булычева начитался?

— Это у него, что ли? — ответил Олег вопросом на вопрос.

— Рассказ «По примеру Бомбара». Гуслярская серия.

— Вспомнил. Абсолютно ненаучная вещь. Как и всё у этого автора.

— А мне нравится, — заступился за писателя Герка.

— И мне нравится. Но с научностью у него — увы. Он и сам это признавал. В том рассказе он по существу предлагает силе тяжести противопоставить силу духа. А это абсолютно антинаучно.

— Почему?

— Потому что дух духом, а материя материей. Если тебя тянет к земле сила тяжести, противодействовать ей может только такая же материальная сила.

— И что ты предлагаешь?

— Ничего. Я только размышляю вслух. Видишь воздух перед собой?

— Нет. Он прозрачный.

— Ну, чувствуешь? — Олег помахал конспектом.

— Чувствую.

— Вот, представь. Он состоит из молекул…

— Слышал.

— Не перебивай. Молекулы колеблются, причем, заметь, абсолютно случайным образом, и в воздухе постоянно образуются аномальные области. Например, повышенной плотности. Или такие места, где все молекулы одновременно движутся вверх. Вот на эти области можно опираться при ходьбе.

— А почему никто так не делает?

— Наверное, никому не пришло в голову попробовать.

— И много этих аномалий?

— Не знаю. Считать надо. Да что считать — возьми рукой и попробуй!

Олег сделал рукой движение, как будто сгребал пальцами воздух.

— О! Одна есть! Держи!

Он толкнул воздушный комок Герке, тот попытался поймать — пальцы сжались без всякого сопротивления.

— Нет ничего, — сказал он.

— Рассосалась, — объяснил Олег. — Они недолго существуют. И чем плотнее, тем быстрее рассасываются.

— Да ну тебя! Пива меньше пить надо.

— Наоборот, пива надо пить больше. В пиве истина.

— В вине, — поправил Герка.

— Так думали римляне. Потому что они делали вино. А варвары варили пиво. Ну, и чья взяла? Был бы ты историк, ты бы со мной согласился.

— Слушай, дай мне твоего Булычева почитать, — перевел разговор Герка.

— А твои биологи не зачитают?

Биологи были соседи Герки по комнате в общежитии.

— Мои биологи сегодня вечером едут на биостанцию. Я им не покажу, потом почитаю.

 

Биологи уехали, даже не отметив окончание сессии, но они собирались праздновать в поезде. Герка немного помог им собраться — сбегал за пивом в ближайший киоск, где его продавали кому угодно, ничего не спрашивая, — а потом до двух ночи читал Булычева.

Проснувшись, он позавтракал чаем с тем, что нашел в комнате, и нехотя сел за французский. Когда группа выбирала, какой учить второй иностранный язык, мужская часть была за немецкий, а женская дружно хотела французский. Поскольку мужская часть состояла из двух человек, у немецкого шансов не было, но даже сейчас, через год, Герка не любил французский.

Он лениво листал учебник и думал о воздушных аномалиях. Попробовал помять воздух, как вчера Олег, уже решил, что всё это ерунда, но вдруг что-то почувствовал. Он не понял, показалось ему или это было на самом деле, отложил учебник и взялся за воздух всерьез. Минут десять он мял его впустую и уже хотел бросить, но в этот момент опять на что-то наткнулся. Причем это «что-то» было заметно тверже, чем первое, а когда он попытался прижать его ладонью к столу, оно долю секунды сопротивлялось, как надувной шарик, а затем лопнуло со слабым звуком.

Минут пятнадцать он ловил воздушные уплотнения руками, потом встал из-за стола, снял тапочки и попробовал нащупать что-нибудь босой ногой.

 

Через три дня он едва сдал французский на четверку, зато уверенно ходил по воздуху в двух метрах над землей. Забираться выше он пока не рисковал.

Находить аномалии босой ногой оказалось проще, чем обутой, только немного щекотно, особенно если попадалась та, где молекулы одновременно двигались вверх; зато такая и держала лучше.

Хватать трояки ему было ни к чему, так можно и без стипендии остаться, и после французского он снизил интенсивность тренировок. Но всё равно час-полтора в день занимался, обычно ближе к полуночи, потому что такое дело требует темноты, а темнело по летнему времени поздно.

Зато он научился не только нащупывать, но и видеть воздушные аномалии. Здесь главная сложность — сфокусировать взгляд на воздухе перед собой. Как только Герке это удалось, он увидел их все: и уплотнения, и те, где молекулы движутся вверх, и гиблые места, где они, наоборот, разом проваливаются вниз. Выглядело это по-разному, и ходить теперь можно было не вслепую, а с пониманием того, куда можно и куда нельзя ступать.

А вот стоять в воздухе оказалось невозможно. Только двигаться. Как на велосипеде.

К Олегу он за это время забежал один раз — отдать Булычева. Тот завалил-таки математику и собирался пересдавать в конце сессии. Он учился как проклятый, даже пиво забросил, и Герка не нашел повода рассказать ему о своих успехах.

Поздним вечером после последнего экзамена он на пробу поднялся по воздуху с земли на крышу общаги (пять этажей!), постоял там и тем же путем спустился вниз. Следующие два дня он интенсивно упражнялся, а на третий похвастался Светлане.

 

Они были на дне рождения у Марины, ее подруги. Компания собралась знакомая, студенческая. Пива на столе стояло много, но Герка его не пил. Вина взяли пару бутылок — им восторгались девчонки, Герка не претендовал. Водки не брали. («И кто ее здесь любит? Никто? И перед кем будем выпендриваться?») Было шумно, и в середине вечеринки он вдруг подумал, что если бы не взяли ни пива, ни вина, то шумели бы точно так же.

Потом выбрались на лоджию. В двух кварталах, на стадионе, пела «Машина времени». Большинству нравилось, кто-то жалел, что не увидел «живого» Макаревича; но, в конце концов, если и отсюда слышно, всё лучше, чем ничего.

«Машина» спела на бис «Синюю птицу», концерт кончился, и стали расходиться.

Когда они вдвоем со Светкой подходили к ее дому, Герке пришла в голову шальная мысль.

— Который твой балкон? — спросил он.

— Вон, видишь на третьем этаже, где лыжи стоят?

Она жила с родителями в хрущевской пятиэтажке.

— Кататься собрались?

Светка фыркнула.

— Нет. Кладовку ремонтируем. Лыжи пока сюда вытащили.

Герка нагнулся, подхватил Светлану правой рукой под коленки, поднял на руки.

— Ты что?

— Сейчас фокус будет, — ответил он. — Держись.

Она обхватила его за шею, и он быстро пошел вперед и вверх.

Светка посмотрела вниз.

— Ой!

До земли было уже метра полтора.

Герка шел быстрее обычного. Ступать приходилось на уплотнения, которые могли держать двойной груз. Таких в воздухе хватало, только они и рассасывались быстрее. Он почти бегом добрался до балкона, встал на край, перенес Светку через перила, отпустил ее ноги и вцепился в перила правой рукой. Перевел дух и сказал:

— Вот так.

— Ты ненормальный, да?! А если бы мы упали?!

— О! Мы лежали бы в больнице в соседних палатах. Ты бы начала вставать первой и кормила меня фруктами, которые приносили бы тебе поклонники.

— Нет у меня никаких поклонников! И почему ты считаешь, что я бы начала вставать первой?

— Ну, я постарался бы упасть вниз, чтобы тебе было мягче. Да ерунда это! Там внизу кусты! Ну, поцарапались бы.

— А крапива в кустах, видал, какая?

— Крапива солидная, — согласился Герка, посмотрев вниз.

— Там что, проволока? — спросила Светка, немного успокоившись.

— Нет.

— А как ты шел?

— А вот так.

Герка отошел от балкона, прошелся по воздуху туда-сюда и вернулся.

— Это что? Я не понимаю, — жалобно сказала Светка.

— Физика. Просто физика. Молекулярно-кинетические аномалии в атмосфере. Константа распределения Больцмана.

Он не знал, какое отношение константа имеет к распределению, а то и другое к Больцману, но Светка училась вместе с ним на филфаке и тоже не знала. Можно было трепаться, не заботясь о правдоподобии.

— Между прочим, Боцман, заперто изнутри, — она толкнула балконную дверь. — А ключи у меня от двери с той стороны. Что будем делать?

— Дай ключи.

Сунув их в карман, он отпустил перила, по крутой дуге сбежал вниз, как будто падал прямо в крапиву, но над самыми кустами выровнялся, спрыгнул на тротуар и бегом рванул за угол — открывать дверь.

Герка возвращался в общежитие, насвистывая «Синюю птицу». Оставалось всего ничего: девятиэтажный дом, забор детского сада, за ним торец общаги, завернул за угол — и дома. На тормозящую милицейскую машину он не обратил внимания, да и чего опасаться в этих краях абсолютно трезвому студенту?

Старшина, перегородивший дорогу, был из тех, кого называют шкафами. Он и вправду походил на металлический шкаф, в каких химики держат свои реактивы — Герка забрел однажды к ним на этаж. То, что от старшины пахло пивом, не показалось ему чем-то чрезвычайным: в его родном городке летом, тем более в такую жару, пивом пахло от каждого второго. А милиция — вообще такая структура, которая может себе позволить игнорировать некоторые условности, даже при исполнении.

— Студент? — спросил старшина и уперся Герке в солнечное сплетение дубинкой — не больно, но убедительно. Из машины вылез еще один, маленький. Погоны его в темноте было не разобрать. Третий, судя по всему, остался за рулем.

— Студент. Это не запрещено.

— Документ есть?

— Обязательно.

Герка полез в карман за студенческим. Старшина остановил его дубинкой.

— Стой. Мы сами. Руки давай на затылок.

Маленький подошел сзади, подтолкнул Геркины локти вверх, быстро обшарил его с боков, вытащил из карманов студенческий билет и кошелек.

— Всё, больше ничего.

— Еще бы у него что-то было, — неопределенно сказал старшина. Он мельком глянул в студенческий, сунул его себе в карман вместе с кошельком. — Давай лезь в обезьянник.

Маленький распахнул заднюю дверь машины.

— А что такое? — спросил Герка.

— Там объяснят. Лезь, не серди меня. Я пока добрый.

Старшина действительно был пока добрый. Он толкнул Герку к двери не дубинкой и не кулаком, а просто рукой, но так, что тот едва не упал. На втором шаге он налетел коленом на небольшое уплотнение. От удара оно отскочило вперед — Герка увидел его сантиметрах в сорока над землей, следующим шагом вскочил на него, потом на другое, еще выше, и через секунду стоял на крыше машины.

— Привет, ребята!

Маленький раскрыл рот от удивления, а старшина еще сохранял самообладание, а может быть, просто не разглядел, что произошло.

— Зря ты так, — сказал он спокойно. — Будет больно.

Он незаметно подал знак водителю, и машина резко прыгнула вперед на несколько метров. Человек, стоящий на крыше машины, в таком случае падает на асфальт (действительно больно), но перед тем как рвануть с места, водитель должен добавить газ. Услышав, как взревел мотор, Герка не мешкая перебежал по воздуху на крышу магазина, пристроенного к девятиэтажке. Теперь и старшина разинул рот.

— Мент! — сказал Герка. — А ты не боишься, что я тебя шваркну молнией с ясного неба? Или метеоритом по тыкве?

Он не стал дожидаться ответа, повернулся и зашагал вдоль лоджий девятиэтажки, поднимаясь к небу. Светила луна, в ее свете блестели атмосферные аномалии — столько, что было даже удивительно, почему люди до сих пор ходят по земле. Настроение было пакостное. Кошелек — черт с ним, там от цветов и подарка имениннице остались копейки, а вот восстановить студенческий посреди лета — дело почти безнадежное. Чтобы не поддаться настроению, Герка запел громко и даже не очень фальшиво:

— «Мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдешь! Мы в засаде годами ждали…»

Что заставило его обернуться — он так и не понял. Крик маленького мента: «Серый, не надо!» — он услышал, уже заметив, что старшина целится в него из пистолета.

Он нырнул вниз рыбкой, ухватившись правой рукой за уплотнение, на которое собирался встать ногой. Прогремело два выстрела. Левой рукой вцепился в ограждение ближайшей лоджии, к счастью не застекленной, потом, оттолкнув воздух, ухватился правой и перевалился через бетонный барьер. Мимо прошелестели падающие сверху осколки стекла. Еще две пули щелкнули снаружи по бетону, третья ударила в потолок лоджии, и стекло выходившего в нее окна со звоном разлетелось. А через секунду в окне зажегся свет.

— Ты видел, куда он залез?! — донесся снизу крик старшины.

Машина взревела и умчалась. Герка затравленно оглянулся и увидел в углу лоджии стол с остатками какого-то позднего ужина. Клеенчатая скатерть не доставала до пола, но лучшего укрытия не было, и он нырнул туда. А потом он услышал голос человека в комнате — тот, похоже, разговаривал по телефону.

— Иван Архипович, тут какая-то стрельба. Возможно, по нам… Нет, всё спокойно. Было спокойно… Да, драка была, мы вам сообщали, но уже больше часа…

Голос удалялся — видимо, человек ушел вглубь квартиры. Герка рискнул вылезть из-под стола и осторожно выглянул на улицу. Милицейской машины не было. Он перелез через барьер лоджии, спустился в крону росшего внизу клена, огляделся, стоя там, слез на газон, продрался через кусты на тротуар и бегом помчался в общагу.

 

Герка ворочался в кровати довольно долго. А когда начал засыпать, в коридоре вдруг раздался непонятный шум: какой-то стук, тяжелые шаги и следом женский визг.

В свое время администрация общежития расселила студентов и студенток по разным этажам. Но дальше соблюдать разделение оказалось невозможно. Мест в общаге хронически не хватало, а количество парней в очередном наборе колебалось в зависимости от слухов: будут ли отсрочки от армии, сохранится ли военная кафедра в университете. В какой-то момент разделение по этажам нарушилось, и больше его не соблюдали.

Визг раздался совсем рядом — скорее всего, у биологичек в соседней комнате, — а потом в дверь к Герке требовательно постучали.

— Сейчас открою! — крикнул он, слезая с кровати. Натянул спортивные штаны, подошел к двери и отпер задвижку.

За дверью стоял милицейский майор, а с ним — знакомый маленький мент из патрульной машины, который при свете оказался младшим сержантом. Майор держал в руке студенческий билет. Увидев Герку, он секунду смотрел на него, потом на билет и снова на Герку.

— Баженов Герман Ильич? — спросил майор.

— Он самый. А вы мой студик нашли? Можно посмотреть?

Майор показал студенческий, не выпуская из рук. Герка быстро глянул в обе стороны коридора. Справа медленно приближалось спасение в лице коменданта общежития. Слева была опасность — шкаф-старшина и еще какой-то милицейский чин. Впрочем, они были далеко и заняты. Открывая одну дверь за другой, они входили в комнаты, потом щелкал выключатель, раздавался визг, и оба вылетали в коридор.

— Вы на остановке нашли? — спросил Герка.

Майор не ответил. Студенческий ему отдал старшина, не сообщая подробностей.

— Ты на концерте был?

— Нет. Мы с балкона слушали. За два квартала.

— Кто-то может это подтвердить?

— Десять человек. Нет, девять. Десятый я сам.

Герка соврал. Он был одиннадцатым, десятой — Светка.

Майор открыл рот, собираясь еще что-то уточнить, но в это время подошел комендант, с палочкой, в неизменном пиджаке с орденом Отечественной войны на правом лацкане и двумя рядами планок слева, на кармане. Комендант был человеком старой закваски, взгляды на дисциплину имел соответствующие и со студентами часто конфликтовал на почве «облико морале», но и в обиду своих жильцов не давал.

— Я комендант общежития, — сказал он так, что ни у кого не возникло желания спросить документ. — Что случилось?

— Ваш жилец? — спросил майор, указав студенческим на Герку.

— Мой. Что он натворил?

В это время слева раздался топот и крик старшины:

— Товарищ майор! Вот же он, который по воздуху летал!

Произошла немая сцена. Изумленный комендант уставился на старшину. Майор тоже, причем в его взгляде было еще что-то, кроме удивления, что пригвоздило старшину к месту, и он остановился, не добежав до Герки двух метров. Младший сержант молчал и смотрел в сторону — похоже, помнил о метеорите.

— Шли бы вы спать, что ли, — сказал Герка самым усталым голосом, какой смог изобразить. Он ловко выдернул студик из рук майора, шагнул назад, закрыл за собой дверь и щелкнул задвижкой.

Первым делом он натянул футболку и открыл окно, чтобы в случае чего перебежать по воздуху на крышу детского сада напротив и спрятаться там за трубой. Но ментам, похоже, было не до него.

«Вам что, товарищ старшина, мало Башкирии? Тверской области мало? — возмущался за дверью майор. Герка откуда-то знал, что, если старший по званию обращается к младшему подчеркнуто официально, последнему это не сулит ничего хорошего. — Ладно, там эти… правозащитники шумят, плевал я на них, — вы хотите, чтобы за нас Дума взялась?»

Послышался звук удаляющихся шагов. Герка еще услышал реплики: «Но вы же сами приказали!» — «Сейчас разберемся, кто и что приказал!»», потом всё стихло. И в дверь снова кто-то постучал.

Герка открыл. Это был комендант. Он вошел в комнату, сел на стул.

— Ну, рассказывай, что натворил.

— Ничего. Честное слово, Семен Михайлович! Мы у Маринки Кузьминой были, на дне рождения.

— И на концерте не был? Там кто-то подрался.

— Нет, мы с балкона слушали. Даже близко не подходили.

— А откуда у них твой студенческий?

— Наверное, на остановке нашли. Там сегодня контролеры были. Я им показал, а потом, наверное, мимо кармана сунул.

Врать было легко, свет в комнате не горел.

— А что этот старшина говорил — «по воздуху летал»?

— Семен Михайлович! От него же пахло, как из пивной бочки!

В подтверждение Геркиных слов из открытого окна донеслось: «Ты мне, Сергей, лапшу на уши не вешай — фанаты его пивом облили! Ты на службе или кто?»

Что ответил на это старшина, они не слышали.

— А зачем окно открыл? — спросил комендант.

— Жарко.

— Ладно, спокойной ночи.

Комендант ушел. Герка закрыл за ним дверь, свалился на кровать и моментально заснул.

 

На следующее утро он съездил на вокзал, купил билет на ночной поезд, чтобы ехать домой. А потом решил заглянуть к Олегу, повидаться напоследок и узнать, пересдал ли тот математику. Дома будут спрашивать.

Олег сидел за компьютером, рядом с клавиатурой стояла початая бутылка пива, из чего следовало, что математику он пересдал. На мониторе были заголовки новостей.

— Нашел время в сеть лазить, — сказал Герка. — Ночью в три раза дешевле!

— Нам без разницы, мы за трафик платим.

Герка взглянул на экране — похоже, Олег интересовался событиями в родном городе. В заголовках чаще других встречались слова «концерт», «Машина времени» и «потасовка».

— Слушай, ты ведь был на концерте? Что там за драка случилась? — спросил Герка.

— Да я тоже только из новостей узнал. Это, наверное, у другого выхода. Тут пишут, что собралась толпа любителей автографов. «Машина» вышла, эти к ним, а менты, как обычно, не пускают. Эти всё равно пробились и то ли помяли кого-то, то ли нет — тут по-разному пишут. Получили свои автографы, вроде все уже расходились, а тут менты — целая рота. Похватали сколько-то человек, а потом поехали по ближним улицам, стали хватать студентов и пэтэушников. Часа полтора хватали. Загребли заодно двух проводников — поезд ночью пришел, они домой шли. И двух кавказцев. Продержали всех до трех ночи, а потом, кроме черных, всех отпустили. Ну, они пошли чуть ли не строем по улицам, орали «Синюю птицу». Ты не слышал?

— Нет. Я спал, наверное.

— Это что! Тут интереснее было. И, кстати, рядом с общагой. Улица Фрунзе, сорок шесть.

— А там что было?

— Мент из патрульной машины стрелял по окнам девятиэтажки. На восьмом этаже попал в окно к депутату Госдумы, а на четвертом — в корпункт «Российской газеты». Дума встала на уши — внеочередное заседание, каникулы прервать! Министра внутренних дел — в отставку!

Герка только сейчас понял, что имел в виду майор, когда сказал, что ими займется Дума.

— Так ты ничего не слышал? — спросил Олег.

Врать не хотелось, правду говорить — тоже, и Герка попытался перевести разговор на другую тему.

— Ну, стреляли. Менты тоже люди, дали им оружие — как не пострелять? Это ерунда, смотри, что я тебе покажу. Включи свет.

— Светло же! — возразил Олег.

— Тебе жалко, да?

Олег включил. Герка посмотрел на воздух в комнате. Ветра здесь не было, и аномалии оказались менее плотными, чем на улице, зато держались дольше. Он поднялся по пологой дуге, прошел сантиметрах в двадцати над столом (пришлось пригнуться, потолок мешал), потом спустился до высоты стула, остановился и стоял так, пока под ногами не рассосалось, а потом спрыгнул на пол.

— Ты как это?! — спросил пораженный Олег.

— Вот так. — Герка показал еще раз. — В соответствии с твоими рекомендациями.

— Но ведь я же пошутил! Я же тебя разыгрывал, ты что, не понял?!

Герка сел на стул перед компьютером.

— «И только небо тебя поманит синим взмахом ее крыла», — пропел он. — Теперь понял. Только ты другой раз шути осторожнее, а то могут люди пострадать.

Он щелкнул «мышкой» по одному из заголовков и уступил место Олегу. Тот посмотрел открывшуюся в окошке новость и спросил:

— Ну и что?

Герка прочитал один абзац вслух:

— «Представитель областного УВД по связям с общественностью сообщил журналистам, что экипаж машины, из которой велась стрельба, в полном составе уволен из органов внутренних дел». Понял? В полном составе. А стрелял один.

— А ты откуда?.. — Олег замолчал и спросил внезапно севшим голосом: — Так они по тебе стреляли?

Герка кивнул.

— И ты хочешь сказать, что тебе их жалко?

Герка, подумав, ответил:

— Того, кто стрелял, пожалуй, нет. А остальных жалко. Их-то за что?

Олег обошел Герку кругом, наклонив голову и внимательно разглядывая. Герка с любопытством следил за ним, ожидая продолжения.

— Смотрю я на вас, гуманитариев, — изрек наконец Олег, — люди как люди. Одно не по-людски: никогда не поймешь, то ли вы всерьез говорите, то ли шутите.

 

 

полет над сонными водами

 

В неподвижной воде отражалась половинка луны, светлая полоса на севере у горизонта, редкие огни ночного города и стоящий на берегу слон.

Встав передними ногами на край набережной, он потрогал воду хоботом. Вода оказалась теплой — а какой она еще может быть в двадцатых числах июля? — и слон осторожно шагнул в пруд.

У берега было неглубоко, человеку-то едва по колено, а тем более слону. Служащие учреждений и лавочек, расположенных выше, на крутом склоне холма, приходили сюда в обед купаться. Купались здесь и работники оборонного гиганта, занимавшего вершину холма. От завода до набережной было минут десять ходу, обратно — все пятнадцать, потому что в гору. О том, чтобы за час успеть и искупаться, и пообедать, не могло быть и речи, но жара и цены в последней еще не закрытой заводской столовой отбивали аппетит. К тому же ходили упорные слухи, что в целях укрепления трудовой дисциплины дирекция намерена вернуться к порядку, существовавшему еще при советской власти, когда в обед с завода просто так не выйдешь; и люди пользовались возможностью отдохнуть у воды, пока дают.

Слухи ходили не первый год. Неизвестно, насколько серьезными были намерения дирекции и были ли они вообще, но сохранение такого порядка, когда работники могут выйти с завода в обеденный перерыв, профсоюзный комитет ставил себе в заслугу на каждой отчетной конференции. Тем более что других заслуг у него не наблюдалось.

Несмотря на то что здесь купались, на дне было полно всякой дряни: какие-то ржавые железки с острыми краями, обломки железобетона с торчащей арматурой, битый кирпич и даже осколки стекла. У берега плавали окурки, пластиковые бутылки, бумажки и другой мусор. Слон шел, подняв хобот, осторожно ощупывая дно ногами. Крупные обломки он знал наперечет, они лежали на постоянных местах, но мелочь дрейфовала и могла внезапно оказаться где угодно. Вся эта пакость постепенно уходила в слой ила, но в пруд постоянно кидали еще что-нибудь, и опасные сюрпризы на дне не переводились.

Когда вода дошла слону до нижней губы, он остановился, опустил хобот в пруд, набрал воды, завернул хобот назад и с силой выдул воду себе на голову и спину.

 

Два человека сидели на берегу на вросшей в склон бетонной панели и смотрели на слона.

Старший из двоих, несмотря на официального вида костюм, не вполне уместный в такую погоду, был явно сельским жителем. Что-то выдавало его: то ли воротник рубашки, не привыкший к галстуку, то ли газета, подстеленная на плиту под брюки. Видно было, что костюм он надевает изредка, по праздникам или вот как сейчас, приезжая в город по делам. Был он из тех российских мужиков, которые в тридцать восемь принимают под свое руководство лежащий на боку колхоз, чтобы к пятидесяти вытащить его — нет, не в маяки, конечно. Чтобы из такого хозяйства сделать маяк, в него надо вбухать ресурсы целого района или деньги какой-нибудь добывающей компании — это обычно достается другим председателям. Но свое место в верхней половине районного списка его хозяйство занимает прочно.

Младший, в куртке, штанах и кепке, какие носят сельские механизаторы, был определенно городской. Такие спецовки носят не только трактористы на селе, но и шоферы с механиками в городских автоколоннах. Этот, правда, больше походил не на механика, а на художника, хотя налипшие на кирзовые сапоги фрагменты наводили на мысль о ферме или птичнике.

— Ну что, Серега, это всё? Когда ж твое интересное будет? — спросил старший, доставая из кармана пачку сигарет.

— Погоди, дядя Леня, — младший повернул голову и, увидев сигареты, поспешно протянул руку к пачке: — А вот это не надо! Он не любит.

— Любит, не любит… — проворчал дядя Леня. — Стану я на скотину оглядываться!

— Унюхает — водой обольет. Ладно, только сигарету потушит, а то ведь всю пачку промочит, — возразил Серега.

Дядя Леня убрал сигареты и снова уставился на слона. Тот в десятый или двенадцатый раз облил себя водой и снова опустил хобот.

— Серега, а ты не боишься, что, пока мы тут сидим, твой зверинец разворуют? — снова спросил дядя Леня. — С тебя же спросят, ты сторож.

— Не! — племянник беспечно махнул рукой. — Кому он нужен? Касса ж пустая!

— А компьютер в кабинете?

— А я туда Дружка запустил. Пусть пока сидит, караулит.

— Собака, что ли?

— Леопард, — небрежно ответил племянник, искоса наблюдая за реакцией дяди Лени. Тот вздрогнул и оглянулся, как будто леопард уже крался за кустами.

— А ну как сожрет кого?!

— На кормежке сэкономит, — пожал плечами племянник. Дядя Леня смотрел на него с таким неподдельным ужасом, что тот не выдержал и рассмеялся:

— Да не сожрет он никого! Он старый уже. И сытый. Так, напугает только.

Сергей негромко свистнул. Слон шевельнул ухом — то ли услышал, то ли просто так. «Как собака, — подумал дядя Леня. А какая разница? В Индии вон слоны домашние, может, их там тоже свистом подзывают».

Сергей подошел к воде и крикнул:

— Эй, слоняра! Хватит тебе плескаться! Ночь короткая, похавать не успеешь!

Слон как будто понял. Он развернулся в воде и побрел к берегу. Кожа на его боках свисала большими складками.

«Тощой-то какой!» — подумал дядя Леня.

Слон выбрался из воды, подошел к Сергею и полез хоботом к нему в боковой карман.

— Да ладно, нет там ничего! Давай, вперед! — Сергей похлопал слона по передней ноге, тот повернулся и двинулся вдоль набережной, как показалось дяде Лене, постепенно ускоряясь. Сергей встал рядом с дядей, сказал:

— Сейчас смотри, дядя Леня.

Тот повернулся к племяннику и спросил:

— Слышь, Серега, а что ж он такой тощой у вас?

— Да смотри же!

Оказалось, самый интересный момент был пропущен. Когда он снова обернулся к слону, тот уже шел крупной рысью и развернул два перепончатых, как у летучего мыша, только очень широких крыла — их-то дядя Леня и принял за складки кожи на боках. Набережная сразу сделалась тесной, как будто по ней разгонялся «Боинг‑747».

В странах, где летают «Боинги», 747-й называют «Jumbo». Это примерно так и переводится — «Слоник».

Слон два раза махнул крыльями — не очень сильно, как будто на пробу. Третий взмах был намного шире и резче. Ветер пригнул бурьян на склоне холма, рванул полу незастегнутого пиджака дяди Лени, с Сергея свалилась кепка. Слон оторвался от асфальта и пролетел несколько метров по воздуху, перебирая на лету ногами. Еще раз коснулся земли всеми четырьмя, перешел с рыси на галоп, а следующим взмахом крыльев оторвался от земли и начал медленно подниматься в небо, поворачивая на лету в сторону пруда.

Дядя Леня, разинув рот, смотрел на летящего слона. Он машинально сунул руку в боковой карман, вытащил пачку сигарет. Увидевший это Сергей придержал его, но когда слон отлетел на известное племяннику расстояние, отпустил дядину руку и сказал:

— Всё, теперь можно. И курить, и пивка.

Он нагнулся, чтобы левой рукой поднять кепку, а правой потянулся к хозяйственной сумке, прислоненной к бетонной плите.

 

Одна немолодая женщина как-то заметила, что хорошими делами прославиться нельзя. Этот тезис можно понимать двояко. Можно так: людям, собирающимся делать добрые дела, не стоит рассчитывать на широкую известность. Слава Герострата — это классика, а как звали архитектора, что построил тот храм? А можно понимать иначе: даже если будешь делать хорошие дела, всё равно найдется кто-то, кто направит твои усилия в противоположную сторону.

История селекционера Сосновского подтверждает оба толкования. Фамилия — это всё, что осталось от него в памяти сограждан, да и та намертво срослась с чудовищным растением — борщевиком.

Наверное, у него было трудное детдомовское детство, выпавшее на военные годы. Наверное, тарелка борща была для него несбыточной мечтой. Наверное, старшие детдомовцы постоянно отбирали у него этот борщ.

Наверное, именно поэтому после защиты диплома Сосновский занялся селекцией борщевиков. (Само название растения говорит о том, какую пользу из него можно извлечь.)

Стоявшей на дворе эпохе следовало бы дать название Возрождение, если бы оно уже не было занято. Лед тронулся, но не как в «Золотом теленке», а как в фильме Григория Чухрая «Чистое небо» (с неправдоподобным сюжетом, но великолепно переданным настроением). Караваны ракет стояли на стартовых позициях, готовые мчать нас вперед, от звезды до звезды. Штурман, уточнив в последний раз маршрут, заправлял в планшет космические карты. А космонавты и мечтатели того времени утверждали, что на Марсе будут яблони цвести.

Сосновский был практик, а не мечтатель. Яблоня за-цветет в лучшем случае на третий год, это если привезти на Марс привитый саженец. А борщевик — в первое же лето, причем из семян. Даст урожай зеленой массы, годной хоть в борщ, хоть на силос, заодно решается проблема молока, мяса и удобрений для марсианских почв.

Одна особенность борщевика омрачала перспективы: сок его, попав на кожу человека, вызывал раздражение. Не у всех и не всегда, а только в солнечный день — в нем содержались вещества, повышающие чувствительность кожи к солнечному ультрафиолету. В пасмурные дни борщевик был практически безопасен, в борще и в силосе — тоже, но на Марсе, с его жиденькой атмосферой, прозрачной для ультрафиолета и почти свободной от облачности, этот недостаток становился решающим. Впрочем, на то и селекционеры, чтобы развивать в растениях полезные свойства и подавлять вредные.

Сосновский работал. О своей работе он писал в научные журналы и рассказывал на конференциях. Успех был близок.

Однажды он получил очередной номер журнала, в котором должна была выйти его статья. Редакция уже выплатила гонорар, но статьи в журнале не оказалось. А на следующий день его пригласили для беседы в одно неприметное здание, которое знающие люди считали самым высоким в городе. («Почему?» — спрашивали их незнающие. Знающие отвечали: «Потому что из его подвалов Колыму видно».)

— Мы внимательно следим за вашими работами, — сказали Сосновскому. Это было лестно, хотя и не совсем понятно, с какой целью.

— Вы, товарищ Сосновский, конечно, знаете, что наша страна находится во враждебном окружении.

Это был не вопрос, а утверждение.

Мысль о враждебном окружении гнездилась где-то на периферии сознания. О нем должен был знать каждый, но эпоха как-то не располагала к подобным мыслям.

— Есть мнение, — продолжали те, кто пригласил Сосновского, — что ваше растение можно использовать для создания заградительных полос, препятствующих проникновению шпионов, диверсантов и прочих нежелательных элементов. Естественно, после усиления в нем соответствующих свойств. Вам, надо полагать, известно, каких именно. Вот этим мы и предлагаем вам заняться.

Заниматься развитием известных свойств Сосновскому страшно не хотелось, но отвечать отказом в этих стенах было не принято, и он спросил наобум:

— А почему бы не использовать для создания заградительных полос крапиву?

— Потому что крапиву знают все, — ответили ему снисходительно. — Да, кстати, посмотрите вот эти журналы. Вы их, должно быть, не видели, а там есть кое-что по вашей проблеме.

На краю стола лежала толстая стопка журналов, которых Сосновский действительно раньше не читал. Большинство из них были отмечены грифом «Для служебного пользования», кроме двух или трех, на которых стояло: «Секретно».

 

На этом Марс для Сосновского кончился.

Борщевик так и не сделался пригоден для заградительных полос. Несмотря на то, что его вредоносные свойства удалось многократно усилить, от контакта с растением до появления солнечных ожогов, пусть даже очень тяжелых впоследствии, всегда проходило некоторое время — хотя бы полчаса. За это время диверсант мог успеть сделать свое черное дело, что никак не устраивало заказчика. На Западе тем временем ползли слухи о появлении в Советском Союзе нового отравляющего вещества кожно-нарывного действия, и всю программу потихоньку свернули.

Потом, на волне конверсии, кто-то подал мысль, что борщевик Сосновского — ценная силосная культура. Да, в силосе он был безопасен, вот только убирать его надо было в скафандрах. На той же волне колхозы, расположенные вблизи аэродромов ВВС и ПВО, накупили списанных высотных скафандров. А остальным-то что было делать?

Дальнейшая судьба Сосновского покрыта мраком. Сведения о нем похоронены в архивах.

Борщевик понемногу расползается по Нечерноземью. Кое-где сейчас можно прочитать, что это растение занесено сюда с Кавказа, где оно встречается в дикорастущем виде. Что неудивительно: искать корни наших проблем на Кавказе уже становится традицией.

Яблони на Марсе по-прежнему не цветут.

 

Дорога от восточной окраины города к двум ближайшим деревням проходила в двадцати метрах от берега пруда. Когда-то здесь, в неглубоком заливчике, купались жители и этих деревень, и городской окраины. Дорога была не асфальтированная, но в хорошую погоду проезжая хоть для машины, хоть для велосипеда. А в плохую что делать на пруду? Небольшой насыпной пляж числился на балансе одной строительной фирмы, которая каждый год в начале сезона присылала сюда пару-тройку самосвалов с песком.

Потом произошли одно за другим три события.

Строительная фирма обанкротилась, и пляж перешел на баланс городской администрации. Песок больше никто не возил.

Двадцатиметровую полосу от дороги до пляжа захватил борщевик.

Участок за дорогой отвели под строительство коттеджей для отцов города и новых хозяев городских предприятий. Дорогу заасфальтировали и с двух концов перекрыли шлагбаумами с охраной. Местное телевидение сделало несколько передач о борщевике Сосновского, и теперь владельцы коттеджей не опасались нежелательных гостей со стороны пруда. (Имеются в виду не террористы, а наши же сограждане. Которые очень любят считать чужие доходы, а сосчитав, делать выводы об их происхождении. Так это еще полбеды — беда в том, что эти выводы иногда оказываются верными.)

То, что на пляже нельзя было купаться, обитателей коттеджного поселка не волновало. Бассейны имелись в каждом доме, причем в большинстве крытые.

 

Слон парил низко над водой, чуть взмахивая крыльями. Подлетая к бывшему пляжу, он совсем перестал ими махать и вдобавок широко растопырил уши, чтобы, коснувшись воды, не зарыться сразу же в нее хоботом.

Подняв фонтаны брызг, слон опустился в заливе, пробежал по воде метров двадцать, сворачивая крылья, а затем уже шагом решительно направился к зарослям борщевика. Захватив хоботом верхушку ближайшего растения, он потянул ее к себе и с хрустом и чавканьем начал жевать. Минут через сорок в зарослях был частью проеден, частью вытоптан сквозной проход, а слон всё ел, постепенно его расширяя.

Проход был не первый. Больше десятка таких же пересекали заросли, некоторые по прямой, другие зигзагом, были и такие, что начинались и заканчивались на берегу, не выходя к дороге. В некоторых уже поднималась молодая поросль: борщевик растет быстро.

Слон, потянувшись хоботом к очередной верхушке, вдруг остановился, прислушался. Постояв так с полминуты, вернулся к еде, а еще через полминуты со стороны поселка к зарослям подбежал ротвейлер по кличке Султан, которого выпускал на ночь хозяин одного из коттеджей. Он, единственный из всех, был всерьез обеспокоен появлением проходов в зарослях.

 

Проходы начали появляться прошлым летом. Когда это случилось в первый раз, были встревожены все, тем более что на берегу, между зарослями и водой, обнаружились какие-то ямы в песке, похожие на чьи-то следы, только очень большие.

На всякий случай вызвали саперов. Приехали четверо, проверили ямы, ничего в них не нашли, о чем и доложили стоявшему на дороге в ожидании результатов мэру города. Того заключение не устроило: всякое непонятное явление, считал он, должно быть либо объяснено, либо ликвидировано, потому что неизвестная опасность хуже известной.

— Что это может быть? — допытывался городской голова.

Хмурый лейтенант, командовавший саперами, пожал плечами:

— Кто его знает? Может, лось.

Он с самого начала считал вызов напрасной тратой времени, что и подтвердилось.

Стоявший рядом директор оборонного гиганта, а с недавних пор его же крупнейший акционер, иронически хмыкнул:

— Больно здоровый. Это не лось, я лосиные следы знаю.

Он действительно знал. Директор был охотник, причем охотился исключительно на крупную дичь.

— Ну, мамонт, — сказал сапер. — Может, у вас тут в болоте мамонты водятся.

Лейтенант сказал это совершенно серьезно, без тени улыбки. Городской голова вскипел, но лейтенант не обратил внимания — у него свое начальство. Не обратил он внимания и на азартный блеск в глазах директора. Тот сразу оценил открывшиеся перспективы: мамонт — это даже не крупная, а очень крупная дичь, охота на которую к тому же никак не регулируется. В Красную книгу он не занесен, и выдачей лицензий на мамонта не занимается никакой орган. А что не запрещено законом, то разрешено. Конечно, всем известно, что мамонты давно вымерли, но вдруг?..

Проходы появлялись и дальше, никаких последствий это не имело, и к ним постепенно привыкли. Городской телеканал повторил передачу об опасности борщевика — так, на всякий случай. Из всех обитателей коттеджного поселка только городской прокурор продолжал беспокоиться на эту тему, но его беспокойства никто не разделял, и в конце концов он решил завести ротвейлера.

— Возьми лучше кавказца, — посоветовал ему директор оборонного гиганта, уже оставивший мечты о мамонте. У него недавно ощенилась кавказская овчарка.

Прокурор подумал и отказался. Кавказцы почти неуправляемы, а в ротвейлере чувствуется немецкая, даже какая-то прусская выучка.

В августе проходы в зарослях появляться перестали, но на следующее лето однажды утром неожиданно вновь обнаружился проход. Вечером прокурор, предупредив соседей, выпустил своего Султана. Две ночи ничего не было, а потом всё пошло по-старому.

 

Ротвейлер не моська, на слона попусту лаять не будет.

Пробегая мимо слона, Султан чуть замедлил бег и качнул обрубком хвоста. Слон в ответ махнул ушами. Он бы кивнул, но, поедая верхушки борщевика, кивать не так-то просто. А размахивать хоботом — признак агрессивных намерений. У слона таких намерений не было. У Султана — тоже. Он был приучен кидаться на незнакомых людей, а не на слонов. А этот слон уже, можно сказать, знакомый.

 

Светлая полоса на небе переместилась с севера на северо-восток и стала заметно шире. Слон ушел от дороги к берегу и подъедал борщевик у самой воды. Он не знал, что такое время, но ощущал какое-то смутное беспокойство.

Из-за борщевика донесся приближающийся звук мотора. Слон торопливо доел начатое растение и рысцой двинулся в воду. За стеной зарослей скрипнули тормоза, хлопнули автомобильные двери, луч фонаря начал шарить по верхушкам. Послышался крик:

— Смотри, еще один! Вчера не было!

Слон развернул крылья и начал разбегаться вдоль берега.

Дно здесь было чистое, хотя и илистое, но что слону двадцать сантиметров ила? Здесь он позволял себе то, на что никогда бы не решился в городе: высоко подпрыгивая, мчался по воде галопом и при этом бил крыльями — не для того чтобы взлететь, а чтобы поднять как можно больше брызг. На дороге что-то закричали, заметался луч фонаря, но за трехметровой стеной борщевика людям не было ничего видно, а лезть в заросли никто не рвался: видимо, тоже смотрели телевизор. Слон два раза сильно взмахнул крыльями, уже не задевая воду, оторвался от поверхности пруда и исчез в темно-сером небе.

 

Дядя Леня с племянником Серегой сидели на берегу на вросшей в склон бетонной панели, разговаривали и пили пиво. Каждый держал в руке по пластиковому стакану — дядя Леня почти пустой, у Сереги было чуть меньше половины. Полуторалитровая бутылка стояла у ног, и в ней оставалось совсем немного. Сергей за разговором посматривал на небо над дальним концом пруда.

— …Заметь, дядя Леня, по документам он не просто зверинец, а зоопарк. А зоопарки в областных-то центрах не во всех, а в городах вроде нашего, может, вообще единственный. Наш мэрин с ним носится как с писаной торбой, всем подряд показывает.

— Иностранцам? — спросил дядя Леня. Сергей усмехнулся.

— Хотел однажды. Иван Филиппович — это директор наш — едва его отговорил. Ни в коем случае, говорит, не показывайте. Для них это не зоопарк, а издевательство над зверями. Там зверей так не содержат. Ну сам посуди, дядя Леня: у Дружка клетка — три на три метра!.. Так что иностранцам, конечно, ни-ни, а вот если кто из области или из соседних областей, тогда обязательно. А как доходит до бюджета, так норовит урезать. Ищите, говорит, спонсоров…

— Ну и как, находятся?

— Находятся. Только с ними свои заморочки. Ну, даст он, положим, сто тысяч — ведь не скажешь ему: мол, господин хороший, нам бы вот сейчас не сто, а сто три с половиной. Ему же эти деньги не с неба падают, ему — тому дай, этому отстегни, и налоговая косится. Он же всё время под статьей ходит… Так потом за эти три с половиной тысячи столько нервов уйдет, а мэрин на каждом совещании норовит опять бюджет перекроить. Вам, говорит, спонсоры дали, а мне пенсии платить нечем. Ну да, ему нечем, а зверье-то тут при чем? А он, зараза, если не урежет, то задержит точно. Так вот и крутимся. Думаешь, я просто так слоняру выпускаю?

— Что он там жрет? — спросил дядя Леня.

— А леший его знает. Там, на той стороне, какие-то заросли у воды. Ему без разницы, он и веники может. В прошлую зиму нас банно-прачечный комбинат вениками снабжал. А в январе один колхоз силоса отвалил — прямо, можно сказать, завалили нас.

— Им что, девать некуда?

— Да у них там остаются веники в бане после закрытия, так они нам отправляли. Слоняра дубовые и березовые трескал за милую душу. А пихтовые не ел.

— Нет, я про силос.

— А, это! Там такая история. С нового года подскочили цены на бензин, ну, председатель посчитал, во что им выйдет возить молоко на комбинат, видит — чистый убыток. Сунулся было в другой район, там вроде согласны своим транспортом забирать, но при этом цену называют — опять одни убытки. Ну и пустил всё стадо под нож. А силос попробовал продать — или не берут, сами коров режут, или опять же такую цену дают, что нет смысла связываться. Ну, он приехал сюда и говорит Ивану Филипповичу: если свой транспорт пришлете, отдам бесплатно.

«Что же, так и не было способа сохранить стадо?» — подумал дядя Леня, но вслух не спросил. Он помнил, как сам выкручивался в прошлом январе и как ему не единожды приходили в голову такие же мысли. Часть дойного стада и он пустил под нож.

— Вот сейчас он там нажрется, — сказал Сергей, — а днем его не кормят. Неделю-другую еще так попасем, а там всё, лафа кончится. Начнем сено тратить.

— А что так?

— В августе вода уже холодная. Простынет еще.

— Слышь, Серега, — дядя Леня задал наконец давно волновавший его вопрос, — а вот эти крылья, они что, у всех слонов или только у этого?

— Ну, дядя Леня! Ты думаешь, я много слонов видел? Этот единственный! Есть крылья — и ладно, ночью полетает, попасется. А до других мне какое дело?

— Я думал, ты университет кончал…

— Я же не биолог, а дизайнер. А это вообще скорее к твоему сельхозу относится.

— Так и я не животновод, а механизатор. И в каком таком сельхозе слонов проходят?

Оба замолчали. Сергей посмотрел на дядин стакан и слил в него остатки пива из бутылки. Дядя Леня, однако, был занят своими мыслями.

— Ноги все на месте — значит, третья пара конечностей. Мутант, что ли?

— Какие, однако, ты слова знаешь, дядя Леня, — съехидничал Серега и тут же пожалел об этом, потому что дядя обиделся не на шутку.

— Ты что же думаешь, мы в глуши живем, совсем дерёвня?

Сергей испугался — не того, что обидел дядю, а что тот в пятый раз станет рассказывать, как пробивал через районную администрацию строительство дороги от тракта к деревне. И ошибся, дядя сказал совсем другое:

— У нас, между прочим, Интернет и спутниковое телевидение.

— Откуда? — удивился Сергей. На самом деле удивился.

— Физик сделал. Учитель. Школа, Серега, на селе — первое дело. Я для своей учителей сам подбирал, с бабами из роно не связывался. Им бы только отчитаться, а после они по бумажке живут… Ты знаешь, у меня биологичка — девчонка, только после университета, а с ней агроном советуется…

— Так-таки и советуется?

— Ну, по своей части он, конечно, сам разберется, а если что касается теории — тогда к ней. А химик — тот вообще!..

— Тоже после университета?

— Нет. Химика я с этого вот завода перетащил, — дядя Леня ткнул большим пальцем за спину, в сторону оборонного гиганта. — Чем, говорю, тебе здесь за гроши вкалывать, давай к нам в деревню. Платить тебе будут те же гроши, зато картошка-моркошка своя, огород я тебе всегда трактором вспашу, дрова от хозяйства бесплатно, цыплят продам по льготной цене, ты только ходи за ними. Да и воздух у нас — куда твоей гальванике!

— И поехал?

— Поехал. Значит, душа у человека лежит к деревенской жизни… Так он что удумал: из крыжовника делает вино, потом гонит из него спирт…

— А что, другие не гонят?

— Ты погоди! Гонит спирт, потом идет на пилораму, приносит оттуда дубовых опилок и засыпает их в этот… как его? Слово забыл! На экскаватор похоже…

Дядя Леня замолчал, вспоминая слово. Сергей брякнул то ли в шутку, то ли всерьез — сам не понял:

— Экзекутор.

— Да ну тебя! — сказал дядя Леня и тут же вспомнил: — Экстрактор!

«Экс-трактор — бывший трактор, — подумал Сергей. — От экскаватора недалеко».

— Так вот, засыпает в экстрактор и гоняет через него этот спирт часа четыре. Или дольше. И такая, я тебе скажу, штука получается — как коньяк, только лучше!

Он бы еще долго рассказывал о своей школе, но Сергей решительно его оборвал:

— Всё, летит. Допиваем и убираем.

— Где летит? — спросил дядя Леня.

— Вон, смотри, — показал Сергей. — Ниже смотри, над самой водой. Сытый, скотина, тяжело летит.

Пустую бутылку и стаканы Сергей сложил в большой полиэтиленовый пакет, тщательно завязал горловину и засунул его в бурьян на склоне холма.

— Ты это зачем? — полюбопытствовал дядя Леня.

— Он пиво любит до безумия. Унюхает — сожрет. Прямо бутылку вместе со стаканами.

— Ну сожрет, и леший с ним!

— Ну да! Его от пластмассы пронесет, а мне убирать. Ладно, если в клетке, а то ведь может и прямо на улице. Знаем, проходили.

Теперь и дядя Леня видел, что слон действительно летит над самой водой. Пару раз по гладкой поверхности пруда пошла рябь, и он подумал, что слон уже задевает воду ногами, но потом понял, что это просто что-то упало в воду позади слона, и даже догадался, что именно. Он хотел спросить Сергея, не из этого ли пруда, часом, берут воду для городского водопровода, но передумал. После обеда он собирался ехать домой, в деревню, и спрашивать уже не имело смысла. Да и хлорировали воду безбожно.

Опускаться на воду здесь было небезопасно, и слон дотянул до набережной. Он тяжело плюхнулся на асфальт — дядя Леня почувствовал, как дрогнула земля. Слон пробежал немного, замедляясь и складывая крылья, и направился к Сергею, вытянув хобот. Сергей достал из сумки студенческий батон, протянул слону, тот захватил батон концом хобота и сунул в рот. Батон исчез, а слон моментально потянулся за новым. Не найдя ничего в руках у Сергея, он засунул хобот в сумку и принялся шарить там.

— Да нет ничего! — сказал Сергей, отбирая сумку. — Пошли домой, дома еще дам.

Он потянул слона за хобот. Слон вырвался и дунул прямо в лицо Сергею.

— У, зараза! — крикнул тот. — Опять борщевик трескал!

Сергей решительно двинулся к переулку, поднимавшемуся с берега в гору. Обернувшись к слону, сказал:

— Пошли, слоняра! Я тебя ждать не буду! — Потом повернулся к дяде. — Идем, дядя Леня. Догонит.

Они пошли к переулку вдвоем. Дядя Леня спросил:

— А не боишься ты его так выпускать? Вдруг совсем улетит?

— Он же не дурак. Куда ему лететь? Вернется. И сейчас никуда не денется, ты только не оглядывайся.

Шаги слона дядя Леня не столько услышал, сколько почувствовал через содрогание асфальта. Слон догнал их у самого переулка, пристроился к Сергею сзади и положил ему хобот на плечо. Тот накрыл конец хобота ладонью, все трое свернули в переулок и начали медленно подниматься в гору, к зоопарку. Глубокие складки кожи колыхались на боках слона — только беспардонный фантазер мог вообразить, что это сложенные крылья.

За домами послышался шум мотора, по улице прогрохотал грузовик. Для кого-то в городе уже начался рабочий день.

 

P. S. на всякий случай.

Описанные здесь события никогда не происходили в действительности.