И Я ТАМ БЫЛ
Колыбельная
Сон волнами ходит и ходит вокруг,
Не может, не может уснуть.
Пушистых ресниц приподнимет клобук,
А там — тихо плещется ртуть.
Глазищи волшебные — сорок смертей —
Но нет в них ни дна, ни греха.
Лишь сонная рыбка в пруду из горстей
Взмахнет плавниками слегка.
Взмахнет плавниками, коснется зрачка
И шлепнет лениво хвостом.
Так бабочка прячется в лоне сачка,
В тиши, под холщовым шатром.
В шатре и прохлада, и длинная тень.
Нет сна долгожданного лишь.
Вот новый крадется на цыпочках день…
Усни, мой любимый малыш.
Авитаминоз
Вроде всё как обычно: вороны, таксисты,
На дорогах — Арал (даже хлеще — Сиваш!),
Пешеходы, как чокнутые бобслеисты,
Электричку с разбега — да на абордаж!
И, уткнувшись друг другу в немые затылки,
Из пространства и времени пьют конденсат.
А слепой машинист хлопнет двери-закрылки
И тихонько везет кого в рай, кого в ад.
Так проходит февраль — скучно и незаметно.
Умножаются стрессы, авитаминоз.
И так хочется кинуться ветру вослед, но,
Может, счастье — лишь массовый самогипноз?
Ad libitum
Расчерчена дорога на квадраты.
Ну, бросим кости — чем не шутит бес!
Как сладко послевкусие утраты
Гроздей, с лозы попавших в винный пресс.
О, киммерийцы первого отжима!
(Не вас ли изучал Луи Пастер?)
Вы вышли из античного режима
На паруснике с именем «Гомер».
И я там был. Насчет медов — не помню.
Вино — пивал (массандровский портвейн).
Показывал скелет в каменоломнях
Приезжим комсомолкам каждый день.
Взирал, как бороздят дельфинов стайки
Кефалью переполненный Азов
И как бычков зачерпывают в майки
Апостолы, спустившись с образов.
Как прячутся приезжие наяды
От солнца, богохульственно ворча,
И слушают под вечер серенады
Ad libitum цикады-скрипача…
Да, вы со мной, прекрасные мгновенья,
И поздно опасаться антител —
Мы новое взрастили поколенье,
С бластомой ностальгии вместо тел.
Да что брюзжать! Банальна идиома,
Но прав философ: в истине вина.
Так много мест, где мы как будто дома,
А Родина, а Родина — одна!
Птицы
Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот…
(И.Бродский. «Осенний крик ястреба»)
Если неба во сне не коснуться щекой —
Никогда не поймешь, что над крыльями степь.
Если снова родиться, то только с тобой.
Колыхнется и звякнет под перьями цепь.
Если тихо дыхание, значит, пора
Превратиться в ничто, осязание, пух.
Услыхав, как мгновений поет баккара,
Две усталые птицы забудут, где юг.
И не смогут вернуться в родные места,
И уснут на лету — ведь никто их не ждет…
Вот Иуда касается клювом Христа.
Вот Мария прощальную песню поет.
Воин
Он тело вдавил в отсыревшую землю,
Устало отбросил доспех
И тихо уснул, ветра шороху внемля,
Забыв про борьбу и успех.
Текли серебристые лунные реки,
Мутнел под дождями клинок,
Но намертво сцеплены вечности веки
Плющом, что растекся у ног.
Усталая птица рукою крылатой
Порою коснется лица.
И звякнут тоскливо тяжелые латы…
Как пусто гнездо без птенца!
Обряд
Черно-белый закат чист.
Горизонта зрачок пуст.
Поцелуя дрожит лист
От дыханья твоих уст.
До свиданья, мой бог — сон.
До свиданья, зари свет.
Расставаний плывет стон.
Наш прощальный мотив спет.
Наш незримый наряд смят.
Наш ненужный обет дан.
Наш последний обряд свят —
Я умру от твоих ран!
