КРЕСТ ПОЭТА

Историко-философское осмысление судьбы Кузебая Герда

 

В истории удмуртского народа нет более яркой и трагичной судьбы, чем судьба Кузебая Герда.

Он первый из удмуртов определил свою национально-политическую позицию. В газете «Ижевская правда» (18.05.1922) он заявил, что об удмуртах до сих пор думают как о народе, которому грозит вырождение и русификация. Утверждал, что такая точка зрения в удмуртском крае присутствует как отражение русского шовинизма и полного пренебрежения к удмуртам и их интересам.

Своей статьёй Кузебай Герд, будучи беспартийным, откликнулся на резолюцию X съезда Российской компартии большевиков по национальному вопросу, где было отмечено, что великорусские тенденции в деятельности коммунистов России явно преобладают, при этом мало учитываются национальные особенности народов России (история, язык, культура, обычаи).

Он первым из удмуртов – общественных деятелей – выразил личную трагедию. «Моя собачья привязанность к удмуртскому народу погубила меня». Это факт мученичества и драматизма человеческого существования.

Кузебай Герд – единственный просветитель и поэт, кто до расстрела испытал 11 лет страданий за свои убеждения и деятельность в борьбе за удмуртский народ и его духовную культуру. Все эти годы он мужественно нёс свой крест на свою «Голгофу».

Судьба Кузебая Герда – это приговор тоталитаризму на территории Удмуртии. Гибель поэта не стала мучительной болью для удмуртского общества. Кощунство над его памятью творилось долгое время после официального возвращения его доброго имени удмуртскому народу в 1958 году.

В январе 1998 года многие из нас стали свидетелями празднования 100-летия со дня рождения Кузебая Герда.

За три года до этого события (октябрь 1994 г.) мне удалось выпустить первую в удмуртской литературе историко-публицистическую книгу «Из мрака», посвящённую жизненному подвигу Герда, его единомышленников и сподвижников. Это была первая в России книга в память о репрессированной интеллигенции одного из малых народов.

За полтора года до юбилея известный учёный Ф.К.Ермаков издал первую в удмуртской литературе и истории монографию о Кузебае Герде, которая подытожила многолетний труд исследователя. Однако 100-летие провели весьма официозно. Организаторы мероприятия, к сожалению, попытались не заметить существования этих двух документальных книг.

К счастью, за последние годы вышло собрание сочинений Герда. Защищена одна кандидатская диссертация, а их могло быть не менее трёх. Удмуртский госуниверситет имел возможности провести познавательные студенческие конференции, однако этого не произошло.

В последние годы я много размышлял о судьбе Герда, его историко-философском месте и роли в духовной культуре удмуртской нации. Моё сообщение – первая такого рода постановка вопроса, поэтому свои размышления я намерен изложить в форме эссе, раскрыть с разных позиций. Мои оценки основаны на документах и фактах.

Моя главная личная задача на данном этапе: вникнуть, разобраться, объяснить самому себе, а по мере сил передать другим понимание исторического и философского облика Кузебая Герда, побудить других исследователей и студентов продолжить изучение жизни и деятельности нашего классика.

Этот вопрос мог бы проработать другой историк-исследователь, но я взялся за работу по вполне веской причине.

В числе первых из представителей удмуртской интеллигенции мне удалось получить доступ к делу «Софин», которое обычно называют «дело Герда».

Предо мною появились уникальные документы, большинство из которых написаны собственной рукой Кузебая Герда.

Огромный шквал эмоций на некоторое время выбил меня из колеи, ибо в моих руках оказались тексты видного просветителя, поэта и общественного деятеля, написанные им в жесточайшей, экстремальной ситуации, когда он был арестован, а позже и осуждён.

В моём сообщении в качестве свидетельств и аргументации выступают сами документы, исключая выдумки, «сочинительства», фантазийность, отсебятину.

В числе документов – напечатанный поэтом машинописный материал на 84 страницах, подготовленный в период с 20 февраля по 17 марта 1932 года. В эти дни пока не арестованный поэт содержался в одном из номеров гостиницы в Нижнем Новгороде. Кузебай Герд изложил историю удмуртского народа и историю удмуртской литературы на основе собранных им фактов, наблюдений.

Другая группа документов, использованных мною, – это его показания на допросах после официального ареста 13 мая 1932 года. Своеобразие этих документов в том, что они изложены не в форме вопрос-ответ, а в виде свободного рассказа и размышлений, с фактами, аргументацией.

Справедливости ради хочу сказать, что до конца декабря 1932 года на Кузебая Герда прямого давления не оказывалось. Воздействие следователей началось с января 1933-го в ходе очных ставок.

За три года до 100-летия К. Герда, выпуская книгу «Из мрака», я ставил, на мой взгляд, ещё одну важную задачу, которую обозначил следующим образом: документальность книги должна положить конец искажениям в публикациях о поэте, выдумываниям версий о судьбе и гибели, спекулированиям на его имени.

Наша удмуртская партноменклатура, приняв на себя миссию ревизии решения судебных органов о полной реабилитации Кузебая Герда, в течение 20 лет считала его мелкобуржуазным поэтом и националистом. И, к сожалению, втянула в грязные дела и интриги некоторых литературоведов.

В Удмуртии выдумали вторую реабилитацию Кузебая Герда. Её не было и не могло быть по той простой причине, что реабилитация как таковая, необходимость этой процедуры, возникает только в случае нового расследования следственными органами по вновь открывшимся обстоятельствам. Этого не было! Кузебай Герд полностью реабилитирован 23 апреля 1958 года постановлением Военного трибунала Уральского военного округа по всем статьям обвинения, т.е. он не виновен ни политически, ни морально. Его имя как гражданина и поэта в полной мере возвращено исторической памяти удмуртского народа.

Изложу своё понимание такой историко-философской категории как «Явление К. Герда удмуртскому народу», не претендуя на ассоциативность «Явления Христа народу».

В своё время А.П. Чехов писал, что во все времена в переломные периоды истории человеческого общества нужны были люди подвига, веры и ясно осознанной цели. Такими он назвал подвижников, нужных как солнце, составляющих самую поэтическую и жизнерадостную часть общества, которая возбуждает, утешает, облагораживает. По словам Чехова, если положительные типажи, создаваемые литературой, составляют ценный воспитательный материал, то те же самые типажи, даваемые самой жизнью, стоят выше всякой цены. По моему, слова классика русской литературы в полной мере относятся к нашему уникальному подвижнику К. Герду. На рубеже веков у удмуртского народа должен был появиться человек с миссией просвещения, пробуждения национального самосознания, возрождения. Кузебай Герд блестяще выполнил миссию связующего звена между удмуртскими просветителями И. Яковлевым, И. Михеевым, Г. Верещагиным и молодой интеллигенцией, принявшей эстафету на свободное социально-экономическое и культурное развитие после Октябрьской революции, которая прославлялась К. Гердом и его единомышленниками с самого начала их творческой жизни.

Окончив в 1916 году Кукарскую учительскую семинарию, К. Герд прибыл на работу заведующим Большеучинской двухклассной школы. Здесь он начал свою деятельность по просвещению неграмотного удмуртского народа.

По всем имеющимся у нас документам, исследованиям (П. Домокоша, Ф.К. Ермакова, Н. П. Павлова) – уже в возрасте 20 лет Кузебай Герд понимал, что он способен выполнить свою миссию, приложит максимум усилий для этого.

Доктор исторических наук Н.П. Павлов в своем историко-психологическом очерке «Кузебай Герд – сын эпохи» (Ижевск, 2004 г.) пишет об анкете учителя К.П. Чайникова – делегата I–го губернского съезда деятелей народного образования (Вятка, декабрь 1918 г.): «…Интересна анкета К. Герда. В ней стоял вопрос: к какому течению примыкаете – революционному или эволюционному? – Он ответил с присущей ему категоричностью: «К революционному», – что характеризует Герда как передового человека своего времени, освоившего идеи революции. И дополнил: «Долго ждать, когда колесо истории повернётся само собой – его надо повернуть силой». Последние два слова выделил крупными буквами. Ответ свидетельствует о том, что он человек, сознающий необходимость революционных преобразований, необходимость активного участия в них».

В возрасте 20 лет Кузебай Герд задумывался о смысле жизни, своего существования. Он уже тогда начал осознавать общественную значимость своей жизни, потому что был человеком амбициозным, с активной жизненной позицией, стремящимся к самореализации и самоутверждению. Он понимал, что своим неустанным трудом в просвещении удмуртов, а также в литературном творчестве может добиться общественного признания.

Первое официальное общественное признание К. Герда, на мой взгляд, – это характеристика-рекомендация, данная ему для поступления в Высший литературно-художественный институт им. В.Я. Брюсова, подписанная заместителем председателя Удмуртского облисполкома Т.К. Борисовым и заведующим областным отделом народного образования А.С. Медведевым. В документе К. Герд назван первым удмуртским поэтом, создавшим своеобразную литературную школу. Отмечается, что его стихотворения имеют широкое распространение среди удмуртов, распеваются ими, а стихотворение «Солнце золотое взойдёт» чуть ли не стало национальным гимном.

Из удмуртских деятелей К. Герд назван одним из первых инициаторов создания Вотской автономной области (1919-1920).

Кузьма Павлович Чайников, как общественный деятель, высшей своей целью считал всестороннее политическое, экономическое, культурное возрождение удмуртской нации.

Кузебай Герд – первый и единственный удмурт, кто в начале 30-х годов ёмко и чётко выразил своё политическое кредо. Изложил его собственноручно, будучи в следственной камере ГПУ. Он мог бы, находясь в таком положении, промолчать, раскаяться, просить снисхождения. Но не сломался, не примирился, а выразил своё отношение к политике партии и государства.

Это нравственный подвиг, яркий пример гражданского мужества для всех нас. Это важный урок мужества для потомков, ибо другого такого факта удмуртская история не знает. Силу документа ничем не заменишь. Вот высказывания К. Герда практически дословно:

«…Я – сын очень маленькой, но могущей быть культурной и значимой нации. То, что я до фанатизма предан её национально–культурным и политическим идеалам, и то, что Советская власть и партия не проводят до конца свою декларированную программу, вносит разлад в моё отношение к истинным целям Советской власти и партии.

…Постараюсь откровенно и честно сказать, на каких позициях я сейчас стою. Я не буду взирать на то, что за всё это я могу получить суровое наказание, ибо это наказание для меня будет легче, чем та жизнь, к которой меня привело разочарование в будущности удмуртов.

…Усиливающееся совершенно свободное и молчаливо поощряемое наступление великодержавного шовинизма на местах, продолжение русификации, обрусения и вырождения этих народов под самыми различными видами и формами, отнесение всех национально-настроенных лиц, заинтересованных в развитии и процветании своей нации и культуры, к разряду контрреволюционеров, изоляция их в тюрьмах и высылка в то время, как ни один великодержавный шовинист из районов этих народов не сидит в тюрьме и не привлекается к политической ответственности – говорит о том, что главная борьба направлена опять-таки против представителей этих народов.

…Это лишний раз подтверждает то, что во многом неверная и нечёткая, до конца не доведённая, национальная политика по отношению к этим народам является показателем неуважения их прав, недооценки и умаления их роли и является первопричиной, вызывающей и организующей национально-политическое движение среди этих народов. Уничтожьте главную первопричину, не будет и следствия. Не вина национально-настроенных этих народов, если истинные стремления к всестороннему национальному возрождению полностью не удовлетворяются.

…Я против коллективизации, индустриализации и социализма? Нет. Но они не должны быть разрушающим началом для национально-политического бытия и национальной культуры. Колхозы, совхозы, индустриальные центры должны стать центрами действительно новой национальной культуры. А этого нет. Есть только центры травли и разрушения нацкультуры и преследования преданных этой культуре работников.

…Являюсь ли я отпетым контрреволюционером? Нет! Являюсь ли я антисоветским человеком? Нет! Являюсь ли я антибольшевиком? Нет! Я являюсь человеком до конца и исключительно преданным своей нации, интересам возрождения восточных финнов, фактически полного расцвета национальной культуры, социально-экономического бытия этих народов.

…Я признаю, поддерживаю, буду признавать и поддерживать только ту систему управления, руководящую роль только той партии, которая действительно считается с историческими, политическими национально-культурными правами восточных финнов, в частности, коми и удмуртов, не на словах, а на деле и исключительно на добровольных началах способствует дальнейшему процветанию этих народов».

Из высказываний К. Герда понятно, руководящую роль какой партии он будет признавать и поддерживать.

Эволюция его взглядов на партию большевиков, от которой зависела судьба любого общественного деятеля, представляет определённый интерес. По словам учёного Н.П. Павлова, будучи делегатом I губернского съезда деятелей народного образования (Вятка, декабрь 1918 г.), в анкете на вопрос «партийная принадлежность?» К. Герд ответил: «К партиям не принадлежу. Сочувствую коммунистам и думаю, что беспартийность в настоящее время – это своего рода ненормальность».

В 1919–1920 годах поэту предлагали подать заявление в партию большевиков. Хотя он поддерживал их, симпатизировал идеям, но репрессии ЧК населения и торможение продвижения национального вопроса по удмуртам, резкие действия карательных органов чрезвычайно на него подействовали, поэтому он воздержался от вступления в какую-либо партию.

Следующее разочарование в партии большевиков К. Герд испытал в июле 1920 года на конференции коммунистов–удмуртов. Удмурты во главе с Т.К. Борисовым внесли предложение о создании Вотской автономной единицы – республики, а другая группа (большинством – в два голоса) во главе с И.А. Наговицыным отвергла это предложение. Разочарованный действиями коммунистов, К. Герд вышел из рядов ВЛКСМ, бросил работу в удмуртском комиссариате, уехал учительствовать в деревню.

Пытаясь понять действительные стремления советской власти и партии в национальной политике, «переварить себя», в конце лета 1924 года, решив вступить в партию, получил рекомендации И.А. Наговицына, Т.К. Борисова, Е.Д. Пастуховой, П.А. Стрелкова, А.Г. Волкова.

18 ноября 1924 года заявление К. Герда обсуждалось на объединённом собрании Удмуртского клуба и областного отдела народного образования, которое постановило: в партию не рекомендовать. Причины отказа не указаны (Н.П. Павлов. «Кузебай Герд – сын эпохи». Ижевск, 2004).

В январе 1925 года поэт написал отчаянное письмо И.А. Наговицыну. Человека с рекомендациями известных личностей Удмуртии не приняли в партию! Ему досадно и обидно. Но, по словам К. Герда, эта досада не перейдёт в ненависть. В письме отмечается: «…Я борюсь за революцию в вотской литературе, за новую вотскую культуру и быт, создавая специальные общества вотской культуры, а Вотская партия РКП(б) находит эту работу вредной политически. Что же остаётся делать? Предо мной два выбора: или только в партии, или против партии. Я это уже почувствовал давно, что и заставило меня подать своё заявление. Это же я почувствовал особенно остро сейчас. Положение самое критическое… Против партии я пойти не могу. Как я пойду против Владимира Ильича, когда ещё в 1919 году я проповедовал о нём своей книгой на вотском языке…

…Но партия Вотской области против меня, не доверяет мне. Остаётся только стреляться, и делу конец… Не могу же я перекочевать в тот стан, который идёт и борется против партии». Ответа от И.А. Наговицына не последовало.

В июне 1926 года состоялся Всеудмуртский съезд работников просвещения. В своём выступлении К. Герд открыто заявил, почему недоволен Советской властью и партией по национальной политике. По его словам, это было оценено как выступление против партии и власти. По оценке поэта, это – разочарование, это – реальное столкновение его национально-политических идеалов с партией.

Оправдывая первое общественное признание (характеристика–рекомендация для поступления в институт), зная об уважении к нему, поэту и общественному деятелю, простых удмуртов – крестьян, учителей и большинства творческой интеллигенции, он трудился самоотверженно.

Но возвратить благосклонное отношение властей и партии к себе после 1926 года не удалось. Ему не могли помочь ни Т.К. Борисов, ни И.А. Наговицын. В связи с возбуждением провокационного уголовного дела на Т.К. Борисова (в 1927 году он был исключен из партии, осуждён к пяти годам лишения свободы; в заключении находился полгода) выехал за пределы Удмуртии.

Работая наркомом соцобеспечения РСФСР, И.А. Наговицын подключался к поддержке К. Герда в 1928 году. Он написал предисловие к его очерку «Вотская литература». Выступая на одном из вечеров на тему «Удмуртская литература и место в ней К. Герда», где одобрили творчество поэта, подверг критике исследователя А. Аршаруни за немарксистское освещение творчества нашего просветителя.

В 1928-1930 годах на Кузьму Павловича Чайникова обрушился поток клеветы в печати. Партийная номенклатура (Т. Иванов, С. Бурбуров, Д. Баженов) называла его кулацким поэтом, мелкобуржуазным националистическим деятелем.

Благодаря этой группе, в текст выступления ответственного секретаря обкома ВКП(б) В.Г. Егорова на I конференции Всеудмуртской ассоциации революционных писателей (3 января 1930 года) были включены следующие слова: «Малейшее прикосновение марксистского критика к произведениям К. Герда сразу разоблачает их идейную несостоятельность и подчас классовую враждебность социалистическому строительству».

Впервые имя Кузебая Герда увязано со словосочетанием «классовая враждебность». Это было карт-бланшем для удмуртской партноменклатуры в начале 1930 года – так сказано относительно творчества известного поэта, общественного деятеля. Колесо было запущено – его уже никто не смог остановить.

Во время работы I конференции ВУАРП партийные чиновники добились проведения собрания делегатов – членов ВКП(б) и ВЛКСМ на тему «Вопрос о Герде и «гердовщине». Выступая, Т.И. Иванов впервые ввёл в оборот слово «гердовщина», назвав его буржуазно-националистическим учением в удмуртской литературе.

Таким образом, партией и властью для К. Герда, говоря современным языком, был создан имидж мелкобуржуазного деятеля, националиста, контрреволюционера. Это произошло более чем за 2 года до его ареста.

От Кузебая Герда уходило общественное признание, он терял смысл своей жизни.

В этой ситуации у него оставался последний шанс – обращение к И.А. Наговицыну. Такая возможность ему представилась.

В связи с тем, что в начале февраля 1931 года в Ижевске отмечалось 10-летие Вотской автономной области, К. Герду удалось встретиться с прибывшим на торжество И.А. Наговицыным. Со слов поэта, он увиделся с наркомом РСФСР 7 февраля, получил обещание помочь. Перед отъездом, 12 февраля, Иосиф Алексеевич написал письмо секретарю Вотского обкома ВКП(б) М.М. Темкину о К. Герде, о котором лично не удалось сообщить из-за болезни.

Со слов Наговицына, Герд жаловался на очень трудные условия работы, в связи с нападками на него.

В письме Темкину отмечено: «Я дал ему отповедь в духе прилагаемого письма в газету». Возникает вопрос: почему отповедь? К. Герд пришёл за советом, а получил не то, на что рассчитывал.

В своих показаниях поэт сообщил, что ему была обещана поддержка. Однако она в конечном итоге вылилась в «Открытое письмо в газету о задачах поэзии» (Ижевская правда. 06.03.1931). Адресовано: гражданину Герду. Может быть, Иосиф Алексеевич вспомнил знаменитое некрасовское «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»?

Указанным письмом 33–летнему Кузебаю Герду подтверждено общественное признание только за прошлые заслуги. «…В первый период Вашего творчества Вы шли в ногу с трудящимися нашей страны и нашего народа против врагов; …Вы были прекрасным певцом хозяйственного и культурного развития удмуртского народа; …Вы были лучшим певцом национального возрождения удмуртов в период первых шагов Удмуртской автономной области».

Письмом И.А. Наговицына проведена граница между прошлым и сегодняшним, значит, и будущим Кузебая Герда: отработал, отжил. Гражданина Герда он предупредил насчёт жалкой участи, которая досталась первому английскому паровозу, стоявшему в музее в забытом углу на ржавых рельсах.

Нарком РСФСР не видит Герда в рядах тех, кто участвует в борьбе на нашей стороне. Идёт непримиримая борьба, никто не может быть в стороне от этой борьбы. Кто старается сгладить, закрыть глаза на эту борьбу сознательно или бессознательно, тот на стороне врага. По словам Наговицына, К. Герда не оказалось в числе поэтов в борьбе за социализм, он ушёл в чисто культурническую работу, иногда даже призывал к классовому примирению среди удмуртов. Намёк «на стороне врага» более чем прозрачен.

В конце своего письма И. Наговицын обращается к властям, партии, обществу: «Необходимо наряду с борьбой, беспощадным разоблачением всего чуждого и враждебного социализму в его творчестве (К. Герда – Н.К.), помочь его внутреннему идеологическому воспитанию, дабы ускорить его развитие в нашу сторону». Всё же, по отношению к Герду, первоочередной задачей И.А. Наговицын посчитал борьбу с ним и беспощадное разоблачение всего чуждого и враждебного социализму в его творчестве. Прискорбный факт.

Так был дан очередной карт–бланш очернителям поэта, так умерла его последняя надежда на защиту. Клеветнические выпады в удмуртской печати продолжались.

31 августа 1931 года центральная газета «Правда» напечатала статью «За большое искусство большевизма». В ней сообщалось о том, что за 14 лет советского хозяйственно-культурного строительства сформулировалась и выкристаллизировалась удмуртская пролетарская литература. Подчеркивалось, что в обострённой классовой борьбе буржуазное националистическое крыло писательства открыто выступило на сцену с собственной платформой, прикрываясь вывеской «крестьянских писателей».

Но подросшая основная масса писательства под верным руководством коммунистической партии отразила удары группы.

«…Успешная борьба ВУАРПа с гердо-тимашевщиной и михеевщиной окончательно ускорила переход писателей–попутчиков к союзникам. Ликвидация в ВУАРП блокирующихся буржуазно-националистических групп отметилась активизацией писательских рядов, творческим ростом молодняка».

Таким образом, с сентября 1931 года на всю РСФСР стало известно о гердо-тимашевщине в Удмуртии. Так постепенно готовились базовые материалы для последующих арестов удмуртской интеллигенции.

Представляет большой интерес психологическая самооценка К. Герда. В моём выступлении – это первая постановка вопроса. По его словам, следствие должно учитывать его откровения, чтобы были ясны противоречия в его показаниях, ибо весь пройденный им путь был полон порывов, устремлений, подъемов и упадков, разочарований и т.д.

Он считал свой характер неуравновешенным, экспансивным, порывистым, в то же время слишком доверчивым.

По признанию Герда, критика и нападки приводили его в состояние страшных упаднических настроений, вплоть до мыслей о самоубийстве. Никакого насилия над собой, что требовалось дисциплиной, он не терпел, ибо это шло в ущерб его самолюбию и эгоизму (чувство собственного достоинства – в современном понимании – Н.К.). Из показаний К. Герда:

«…Раньше это самолюбие было таким, что я готов был думать: если меня не будет, то всё кругом остановится, литература удмуртов чуть ли не погибнет.

…Самолюбие, эгоизм, желание не быть обычным смертным, идти впереди других – это было ведущим началом во всей моей жизни до сих пор.

…Социализм и коммунизм оставляют лишь очень небольшое место для «Я», а всё отводят интересам общества, коллектива. «Я» живёт для коллектива. В этом была моя трагедия».

Кузебай Герд в письменном виде назвал то, в чём его трагедия, личная трагедия. Его откровения на следствии создают впечатление о противоречиях в его характере, понимании им своей личности в социальных системах, как «социализм и коммунизм».

Кузебай Герд не хотел, чтобы его игнорировали или считали просто винтиком огромного, могущественного, но глухого и равнодушного к его чаяниям, интересам, порывам, устремлениям государства.

Он не хотел быть как все, обычным смертным. Ведущее начало его жизни – идти впереди других. Он хотел большего места для своего «Я», чем имел.

В то же время всё его творчество посвящено удмуртам, которых он любил, готов был отдать за них свою жизнь. Он боролся, погибая за будущность удмуртов. Боялся, что без него литература удмуртов может погибнуть. К. Герд жил и трудился для удмуртов, т.е. для общества, ожидал общественного признания.

После этих размышлений мы подходим к пониманию, что свою трагедию – «Я» живёт для коллектива – Кузебай Герд, вероятнее всего, представлял в коллективе писателей, журналистов, т.е. говоря современным языком, в корпоративной среде. В этом нас могут убедить его высказывания:

«…В результате борьбы, побеждённый, с растрёпанными нервами и здоровьем, к 1930 году я решил отойти от всей работы, чтобы жить вне всякого коллектива. Поселился со своим разбитым «Я» в хибарке на окраине Ижевска, избегая встреч даже с бывшими мне близкими людьми, так как я никому не стал верить, во всём видел подвох, что все люди приходят ко мне только со злыми намерениями, чтобы подвести, предать меня. Моя семейная жизнь сложилась чрезвычайно неблагополучно для меня, и я был на грани самоубийства».

В завершении историко-философского осмысления судьбы Кузебая Герда хочу сказать о последних убийственно–трагедийных его словах, изложенных в документах–показаниях.

Это последний крик души Кузебая Герда, последние страницы его жизни, написанные им собственной рукой. Материалы побуждают к серьёзным размышлениям о судьбе Кузебая Герда, в целом, судьбе удмуртской интеллигенции.

Итак, слово Кузебаю Герду:

«…Я не совершал никаких террористических актов и сам под свою ответственность не поручал их совершать другим. Ответственнее этого что ещё может быть? – я не знаю.

…Я не хранил оружия, гранат, бомб, никому в руки не влагал этого оружия, не знаю о террористических актах других лиц.

…Я измучен изоляцией. У меня начались нервные и эпилептические припадки. Мне нет никакого интереса что-либо скрывать, или из–за своих призрачных националистических планов, или из-за финских капиталистов сидеть в тюрьме.

…Тяжело находиться в тюрьме, в изоляции. Но еще тяжелее то, что мне и моим показаниям не верят и говорят мне, что я самого главного не говорю. Не могу же наговаривать на себя то, чего не было или говорить о других то, чего они не совершали. Это только повредит делу, и камнем ляжет на мою совесть.

…В моем распоряжении нет, кроме искренних слов и признания своей вины, никаких других средств, которые могли бы доказать, что я действительно осудил свои поступки, отошёл и навсегда отказался от них, искренне признался в них.

…У меня теперь единственное желание: смыть с себя свою вину перед партией, Советской властью и трудящимися Союза моей честной и преданной работой на пользу социалистического строительства, если мне будет дана возможность этой работы.

…Но за последние дни я уже начинаю терять надежду, что мне будет дана возможность работать вместе с другими на поле соцстроительства и тем самым будет дана возможность смыть с себя пятно совершённых мною преступлений».

Кузебай Герд общается с нами через оставленное им духовное наследие. Его духовная энергетика отразилась в творчестве и общественной деятельности.

До сих пор не определена система его заветов, формы и пути их передачи новым поколениям удмуртов с целью уберечь их от беспамятства.

Несмотря на прагматизм нынешней реальности, наступление эрзацной культуры, мы не теряем надежду на приобщение нашей молодежи к подвигам ярких самобытных удмуртов, их бескорыстной самоотверженной жизни во имя возрождения и процветания своей нации.

Судьба Кузебая Герда ждёт глубокого философского осмысления, ибо в этой личности наиболее сильно воплотилась философия духа удмурта.