КРАСНАЯ КОФТА

 

 

Была у меня красная кофта. Помню, купила её на местном базарчике и подумала: для чего мне она? Я ведь никогда раньше не любила красный цвет. Ну да ладно, не возвращать же теперь. Пусть будет.

Надела я её на следующий день на работу. Иду и думаю: «Вот, все на меня смотрят, потому что яркая, как светофор. Ну и пусть смотрят».

Пришла на работу и погляделась в зеркало. Красная кофта. Чёрные брюки. Чего-то не хватает, а чего именно – не пойму.

- Каблуков тебе не хватает, – говорит Зойка. – Надень каблуки, сразу увидишь, как станешь красивее. Каблуки красят женщину.

Подумала я, подумала и вытащила из шкафа туфли на каблуках, которые надевала на день рождения бухгалтера месяц назад. Сняла свои тапки, надела туфли. Да, так и правда лучше смотрится. Права была Зойка.

- Нет, – сказала Зойка, – к туфлям нужна голова.

- Что?

- Голова, говорю, нужна! Погляди на себя. Что за крысиный хвостик сзади? А ну волосы распусти!

- Зой, я не знаю… – замямлила я.

- Распусти, распусти, я плохого не посоветую.

Ладно, сняла резинку с волос. Волосы у меня жиденькие, не какие-нибудь пышные локоны. Стыдно за них.

- Стрижку сделаешь, и всё, – заявила Зойка. – Сегодня же вместе пойдём.

- Стрижку? – ужаснулась я. – То есть как? Совсем? Налысо?

- Какое налысо! – закричала Зойка трубным басом. – С боков подберёшь, сзади подравняешь, и – отлично! Решено! Идём после работы!

Зашли мы после работы в парикмахерскую. Долго на меня смотрела мастер, что-то прикладывала, поднимала, затем взялась за ножницы.

- Сейчас мы из вас конфетку сделаем!

«Господи, – подумала я, – не надо мне конфетку, мне лишь бы не стыдно…»

- Теперь на маникюр! – заявила Зойка и растопырила свои пальцы. Я, чтобы не отставать от подруги, устроилась за соседним столиком.

Привели мне ногти в такой порядок, что глаз нельзя отвести! Красота! Любо-дорого смотреть!

Идём мы с Зойкой по улице: обе счастливые, обе красивые, сами себе нравимся! Увязались за нами какие-то парни с намерением познакомиться. Раскрутила их Зойка на мороженое. Поухаживали парни за нами, как за принцессами. На прощание решено было обменяться телефонами. Выдумала Зойка нам какие-то телефоны, парни записали, и мы разошлись.

Наутро долго возилась с феном и плойкой. Стрижка никак не укладывалась. Достала я брюки из шкафа, гляжу, – а на них след от мороженого. «Эх, свинья ты, подруга!» Пришлось юбку надеть.

Иду на работу, а на меня все мужчины оборачиваются. Стыдно мне стало, не привыкла к такому вниманию. Красная кофта, что б ей…

- И правильно, что юбку надела! – похвалила Зойка. – И причёска, и руки, всё хорошо! В субботу пойдём к косметичке.

- Куда?

- К косметичке. И в солярий. А там, глядишь, и в тренажёрный зал запишемся.

 Стали мы с Зойкой ходить и в зал, и в солярий, и к косметичке. Все свои деньги на это тратили. А потом принялся за мной ухаживать молодой человек, и спустя полгода мы поженились. Он и на работу, и с работы меня на машине возит, ездим мы в отпуск за границу и Зойку с её мужем берём. Что ж, это всё она, кофта? Нет – Зойка, солнце моё!

 

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НОЯБРЯ

 

Оказывается, – вы только подумайте! – он всегда любил меня! Оказывается, мы всегда ссорились только из-за моего упрямства, такого запутанного и разнообразного, что его вполне можно было бы назвать кудрявым. Оказывается, он никогда не мог разобраться, чего же я действительно хочу, и все его проблемы – это уж совсем наглость! – возникали из-за меня, меня, ещё раз из-за меня и снова меня. Выслушав эту жёстокую и несправедливую тираду, я, сохраняя в невозмутимости цвет лица, заявила, что до встречи с ним, этаким негодяем и подлецом, вообще была девственницей. Тогда он замолчал, уставился на меня с удивлением в своих наглых глазах и поинтересовался, при чём тут это. Я объяснила, при чём, и объяснила так, что он не захотел слушать. Тогда я стала изъясняться знаками.

На следующий день он не позвонил.

Я тоже не стала звонить. Сидела дома, мрачная, думая о том, каким ужасным получится день годовщины нашей встречи. Мне хотелось рыдать от горя. К сожалению, я знала, что ему тоже хочется рыдать и что поэтому он тем более не позвонит первым. Вот если бы наша ссора ему была безразлична, – он бы позвонил, или пришёл бы ко мне с цветами или с конфетами. А раз ему тяжело от нашей ссоры, и он чувствует боль, – тогда нет. Не позвонит и не придёт. Вот такой у него характер. Ну а я-то тем более не стану звонить. Если он обвинил во всех своих проблемах меня, – что ж! – пусть радуется жизни без проблем. Конечно, я обиделась на то, что он сказал! А кто бы не обиделся?! В конце концов, нужно иметь неограниченное терпение, неземную трезвость мысли и ещё раз неограниченное терпение, чтобы суметь быть его подругой в течение целого года. Конечно, и я не всегда поступала правильно (например, когда мы ходили на его студенческую вечеринку, и я дала свой номер телефона его одногруппнику, не зная, что они были почти что друзьями), но ведь я не обвиняла его во всех своих бедах! По-моему, это достаточно справедливо.

Итак, укрепившись в намерении не звонить ему ни в коем случае, будь хоть пожар, я отправилась в кино в одиночестве. Моя двоюродная сестра, девушка, наделённая множеством талантов, в прошлом году три месяца прожила в женском монастыре. Она не собиралась становиться монашкой, совсем нет, но монастырская святая тишина, спокойствие повседневности и изоляция от беспокойного внешнего мира, наполнили её силами так, что, снова выйдя в суетный мир, она чувствовала себя счастливой и счастлива до сих пор. Я думала об этом, пока на экране разворачивались кроваво-огнестрельные сцены с участием самых мужественных героев Америки. И такое уныние сжало моё сердце, что единственное спасение мне мерещилось в монастыре, в глубине монастыря, в тишине монастыря, только там, и нигде иначе. И я уже видела себя в чёрных одеждах, с одухотворённым выражением лица, поражающего своей бледностью, настоятеля…Тьфу!

В моём возрасте любовь имеет выражение лихорадки, от которой если и есть спасение, то это время. Лихорадкой надо переболеть, и тогда у вас появляется что-то вроде иммунитета. В следующий раз лихорадка по имени «любовь» уже не будет такой болезненной, нетерпеливой и ужасно одинокой. В моём случае, лихорадка была ещё и продолжительной. Почти целый год! И как всё закончилось! Оказывается, я – его единственная в жизни боль. Оказывается, мои капризы вот-вот сведут его с ума, а я всё мучаю его и мучаю. Видите ли, он уже почти потерял сон, и даже во сне я являюсь к нему и предъявляю свои претензии. Можно подумать, я за это отвечаю! Если когда-нибудь я и помучила его, то только за дело. Например, за тот случай, когда он так напился на «Новом году», что упал на пол в туалете, обнявшись с унитазом (прошу прощения, но это действительно было), и кричал туда моё имя, выискивая меня Бог знает где. И вот вчера оказалось, что я обиделась на него незаслуженно. Вы только подумайте! Естественно, я оскорбилась. А как поступили бы вы, если бы ваш любимый искал вас, пардон, в сортире?

Так, убедившись в том, что все самые бесстрашные герои Америки ещё в силах победить русских, я вышла из кинотеатра и отправилась домой.

Назавтра меня ждал печальнейший день в жизни – последний день ноября, который из-за вчерашней ссоры я вынуждена буду провести в печали и с бровями, соединёнными в одной точке. Когда парень моей двоюродной сестры от кого-то постороннего узнал, что она собирается ехать в монастырь, то испугался. Он думал, что она хочет принять постриг в монахини. Он приехал к ней с цветами, упал на колени, умоляя «не делать этого», плакал, обещал исправиться и признавался в любви. Когда моя сестра поняла что к чему, то объяснила, что она вовсе не собирается всю оставшуюся жизнь провести в монастыре. Тогда её парень замолчал, поднялся на ноги, посмотрел на неё долгим взглядом и ушёл. Я думаю, что мой милый с досады ещё бы плюнул в пол. Почему-то мужчины не признают усилий, затраченных на любимых женщин, пока им не пригрозят разрывом отношений. Это моя первая философская мысль, извлечённая из нашего скандала.

Вот так я шла домой вечером после кинотеатра. Кругом были влюблённые парочки, которые шли в обнимку после захватывающего дух фильма, а я замёрзла и шла одна. Печально. Ещё печальнее мне будет завтра.

Я проходила мимо большого дерева, растущего около кинотеатра, когда за ним заметила тёмную фигуру в чёрной куртке, втянувшую голову в плечи. «Вот и всё, – подумала я, – сейчас этот маньяк бросится на меня и убьёт, а мой парень всю оставшуюся жизнь будет винить себя в моей смерти». Я шла мимо дерева и уже почти хотела, чтобы маньяк скорее начал меня душить, как вдруг он вышел мне навстречу, и я увидела своего любимого. Он сказал, что в кинотеатре сидел позади меня и всё ждал, когда я оглянусь. На протяжении всего фильма он шуршал обёрткой от шоколадки, открывал бутылку с шипучкой, чихал, смеялся, ёрзал на месте и пинал спинку моего кресла. А я так и не оглянулась. Я сказала, что ничего не слышала и чтобы он не волновался: он совсем не мешал смотреть фильм. Тогда он спросил меня, почему я опять вредничаю, ведь он пришёл мириться. Я призналась, что он напугал меня, спрятавшись за деревом. Он засмеялся и сказал, чтобы я не шутила. Я не собиралась, ответила я. Дальше мы оба замолчали. Он шёл, засунув руки в карманы куртки, и мрачно глядел то себе под ноги, то куда-то в сторону. В полном молчании мы дошли до моего дома и остановились. Он напомнил мне, что вчера во время ссоры всё-таки кое в чём был прав (имея в виду моё упрямство). В свою очередь я напомнила ему о завтрашнем дне, что завтра будет годовщина нашей встречи и что я вполне уверена – он пришёл мириться исключительно по этой причине. Он вдруг улыбнулся и сказал, что да, именно из-за завтрашней годовщины, только поэтому, исключительно из-за нас с ним, он пришёл мириться первым. И вдруг стал таким счастливым и так яростно напоминал мне о завтрашнем дне, что у меня появилось подозрение, а не узнал ли он об этой дате только что от меня самой? Я хотела поразмыслить над этим, но он сгрёб меня в охапку, и тогда я поняла, что, в принципе, всё это уже не имеет значения.