ПУТЕШЕСТВИЕ В АРГУН

 

Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны — слишком самолюбиво, а с другой — слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело.

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

Когда-то в юности, зачитываясь пушкинским «Путешествием в Арзрум», я и представить себе не мог, что однажды окажусь практически в той же «шкуре» штатского «литератора», попавшего в район боевых действий, и буду так же «растопырив глаза» впитывать в себя окружающую, не всегда понятную, иногда жестокую военную жизнь. А по вечерам где-нибудь в полутемной казарме царапать в потрепанный блокнот дневные впечатления. В очередной раз вернувшись из Чечни, из Аргуна, неожиданно взялся перечитывать «Путешествие в Арзрум» и, читая Пушкина, невольно «равнялся» на классика в его стремлении передать не столько конкретную фактуру событий, сколько дух времени, мимолетные впечатления от происходящего. Да и что, собственно говоря, изменилось со времен Александра Сергеевича (через пару лет его путевым заметкам исполнится 170 лет). Ну появились в руках у пишущей братии видеокамеры, навороченные фотоаппараты да диктофоны, ну ездят не на лошадях, а всё больше на броне БТРов, а людьми и событиями как двигали, так и двигают всё те же человеческие чувства: любовь и ненависть, страх и долг, карьеризм и бескорыстие, холодный расчет и ребяческая романтика. И пули летят, выпущенные человеком в человека, хоть и другой формы, но всё такие же убийственные…

 

Нижний — Моздок

 

Черкесы нас ненавидят. <…> Почти нет никакого способа их усмирить, пока их не обезоружат, как обезоружили крымских татар <…> Что делать с таковым народом? <…> Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедование Евангелия. Черкесы очень недавно приняли магометанскую веру. <…> Кавказ ожидает христианских миссионеров.

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

Самолет из Нижнего в Моздок летит почти три часа. О многом можно передумать, пока за иллюминатором далеко внизу тянутся поля, леса, а потом озера и степи, а потом синеватые холмы предгорий российской земли. Особенно если дюралевый объем широкого фюзеляжа «Ила» заполняет золотой купол, который везут для православной церквушки, строящейся в Аргуне. Изредка луч солнца пробивается в иллюминатор, и тогда одна из граней чешуйчатого купола слепит глаза солнечным зайчиком.

Этот православный купол, конечно, затеряется среди высоких мечетей многочисленных мусульманских храмов. Эта строящаяся церквушка не сделает погоды в возвращении мирной жизни в Чечне. И, скорее всего, даже вызовет какое-то раздражение в среде ортодоксальных мусульман. И всё же это — веха в истории. Свидетельство того, что пора разбушевавшемуся потоку входить в свои берега, что половодье нетерпимости и насилия идет на убыль. И еще — свидетельство терпеливой твердости русского человека… Купол этот напоминает, кстати, еще и о том, о чем сейчас почему-то очень не любят вспоминать политики. О чем умалчивали в ходе чеченского референдума. О том, что Чечня всегда была многонациональной республикой, на землях которой жили русские и осетины, армяне и ингуши, украинцы и греки. Говорят, даже корейцев было немало. А в референдуме все те, кого десять лет назад чеченские националисты «выдавили» из республики, те, кто скитается сейчас без жилья, без работы по России, в референдуме участия не принимали…

И каково будет этой будущей церковке, и священнику, и православным прихожанам в окружении настороженно-недоброжелательного большинства, на положении «неверных», можно только гадать…

Потом, в Аргуне, мы с саровским депутатом Иваном Ситниковым подарим строителям церкви, солдатам и офицерам Шумиловской бригады внутренних войск, большую икону Серафима Саровского и предложим освятить новую церковь в честь нашего святого (тем более что она будет построена и открыта как раз к празднованию столетия канонизации угодника). А пока икона покоится в нашем багаже и хранит нас в полете, и будет хранить всю долгую дорогу до Аргуна…

 

Моздок — Аргун

 

Пробили в барабан. Мы тронулись. Впереди ехала пушка, окруженная пехотными солдатами. За нею потянулись коляски, брички <…> за ними заскрыпел обоз двухколесных ароб. <…> Всё это сначала мне очень нравилось, но скоро надоело. Пушка ехала шагом, фитиль курился, и солдаты раскуривали им свои трубки. <…> Дорога довольно однообразная: равнина; по сторонам холмы. <…> …видны следы разоренного аула <…>

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

Когда едешь одной и той же дорогой в пятый, и седьмой, и десятый раз, многое перестаешь замечать. То, как нервно оживлены бойцы и офицеры за минуту перед тем, как колонна тронется из «отстойника» в сторону Чечни, то, какими взглядами провожают колонну остающиеся, как в полудреме придерживаются за «Зинку» (зенитную установку) бойцы в кузове «Урала», как изрешечены пулевыми дырками дорожные знаки по обочинам. Перестаешь ждать нежданных выстрелов из проплывающего за окном перелеска, прислушиваться к собственным мыслям и ощущениям… Зато начинаешь видеть то, чего не замечал раньше.

В бегущем мимо поселке рядом с разрушенным домом спрятался за высокий забор из красного кирпича роскошный особняк с иномаркой, выглядывающей из-за ворот. И сразу мысли: как же так — война, разруха, а вот такой дворец… На окраине поселка отара овец и чеченский пацаненок с прутиком в руках провожает с нечитаемым выражением глаз нашу колонну. И другой поворот в дорожных раздумьях: что этот пацаненок вспомнит через десять, через двадцать лет о сегодняшнем дне? Полные тетки в темных платках с сумками и узелками у безымянного перекрестка дожидаются попутного автобуса совсем как где-нибудь у нас в дивеевском районе. Ребятишки гоняют мяч во дворе наново покрашенной школы. На растяжке над дорогой порванный ветром призыв: «Все на рефере…». И хочется верить, что мир — вот он,  в двух шагах.

Но… На горизонте, на фоне сиреневого хребта хищной стрекозой покажется вдруг боевой вертолет, выписывающий над чем-то или над кем-то круги, мелькнет на обочине табличка «Мины», переведешь взгляд на тарахтящий впереди БТР и понимаешь: еще нет, еще всякое может случиться…

Дорога тянется и тянется под вой колонны, взбирается на холмы, петляет по улочкам поселков, взбирается на взорванные, а потом восстановленные горбатые узкие мосты-калеки через Сунжу, через Аргун, через быстрые безымянные речушки. Путешествие на раздолбанном «Урале» по раздолбанным дорогам как ни странно настраивает на философский лад. Полуразрушенный дом, сгоревшая легковушка в кювете, брошенное, поросшее бурьяном поле — опять и опять наводят нить мысли на всё те же вопросы, на которые почти невозможно ответить. Если ислам — религия мирная, то почему так легко было вывести из состояния покоя целый народ, почему так просто люди взялись за оружие и начали стрелять во вчерашних соседей? Почему так быстро озлобились, пришли в дикое, первобытное состояние? И чего добились? И как жить дальше, если обе стороны думают о нанесенных обидах и во всем винят друг друга? В одном из поселков мы остановились у блокпоста. Мимо проходили чеченцы и внимательно рассматривали золотой купол, возвышающийся над кузовом «Урала». О чем они думали?..

 

Шумиловская бригада — комендатура

 

Мы различили и пастуха, быть может русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе. <…> У них убийство — простое телодвижение. Пленников они сохраняют в надежде на выкуп, но обходятся с ними с ужасным бесчеловечием <…> Недавно поймали мирнóго черкеса, выстрелившего в солдата. Он оправдывался тем, что ружье его слишком долго было заряжено.

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

После нескольких долгих, нудных часов езды колонна наконец въехала на плац бригады, и все с удовольствием размяли ноги. Всё здесь было так же, как в зимний мой приезд сюда, только солнышко светило по-весеннему да поднялись на краю плаца стены небольшой церковки. Я вспомнил, как именно здесь, на этой вот скамеечке, ожидая попутного транспорта, записывал очередной рассказ ребят из разведки, о том, как они нашли несколько русских рабов, просидевших в плену не по одному году. Здесь же я получил первую информацию и о том, что к аргунской мечети подбросили отрезанную голову местного эмира. «Ну, теперь-то, после референдума таких безобразий будет, наверное, поменьше», — подумал я, вместе с Ситниковым осматривая строящуюся церковь. Мы тогда еще не знали, что буквально за несколько дней до нашего приезда в центре Аргуна разгорелся настоящий бой, в котором погибло около десятка омоновцев… Правда, на этот раз на стороне наших ребят (по словам военных) в полную силу воевали и чеченские милиционеры, и даже вытаскивали раненых русских из-под огня. От расположения Шумиловской бригады, закрепившейся на окраине Аргуна, до комендатуры по прямой меньше полукилометра. Но никому бы я не посоветовал идти по этой прямой. Мины, растяжки, которые поставлены и боевиками, а на подступах к позициям и нашими военными, могут укоротить дорогу вместе с жизнью. И поэтому от шумиловцев к своим саровцам в комендатуру мы добирались в сопровождении БТРа с автоматчиками охраны кружной дорогой.

Добравшись до места, я первым делом обошел знакомую территорию. Вот здесь я беседовал с только что освобожденными рабами, вот на этом месте валялась отрезанная голова, за этой дверью пил чай с раненым боевиком. Всё так же, а самое главное, нас встречали земляки-саровцы в полном составе — здоровые и веселые, во главе с полковником Малкаровым…

…В первую же ночь нашего пребывания боевики пытались поджечь комендатуру. Они вышли с подветренной стороны, облили горючкой полосу сухого кустарника и бурьяна недалеко от строений, но нарвались на растяжки сигнальных мин и скрылись. Огонь пошел стеной на здания, и мы с Ситниковым напросились в попутчики к заместителям Малкарова полковнику Еманову и подполковнику Шувакину, которые отправились разведать, насколько опасен пожар в комендатуре. Оказалось, что между огнем и нашими расположениями широкая полоса вскопанной земли и асфальта, и огонь должен погаснуть сам собой, что в дальнейшем и случилось…

 

Аргун — совхоз Южный

 

В пятом часу войско выступило. Я ехал с Нижегородским драгунским полком, разговаривая с Раевским, с которым уж несколько лет не видался. <…> Мы подъехали к горам, поросшим лесом. <…> Драгуны говорили между собою: cмотри, брат, держись: как раз картечью хватят. В самом деле, местоположение благоприятствовало засадам <…>

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

— Всё, выдвигаемся! — раздался крик командира, и колонна из механических сегментов в виде двух БТРов, «пелены» (машины с глушилкой против радиоуправляемых фугасов) и милицейского «уазика» змеей выползает за ворота комендатуры. Бронежилет тяжелит плечи и ненавязчиво напоминает о том, что пора бы обратить внимание на вес и объем собственного туловища. «Уазик» подскакивает на выбоинах в асфальте, виляет, уворачиваясь от встречных машин и бетонных блоков на постах, летит к окраине Аргуна и вдруг сворачивает на проселок.

Грунтовка вьется между густых порослей кустарника, мимо голых еще садов, среди небольших холмов, за которыми синеют горы.

Ни броня, ни пулеметы БТРов, ни автоматы в руках бойцов не дают ни малейшего ощущения защиты. Никто, конечно, не говорит об опасности, набившиеся в «уазик» нижегородские омоновцы весело и непринужденно болтают. Но скрытое напряжение сквозит и в глазах, словно бы ненароком оглядывающих переплетенье кустарника, и в преувеличенно беспечной интонации реплик.

Наконец первая остановка. Улеглась поднятая БТРами пыль, рассыпался вокруг отряд прикрытия, и саперы двинулись к полю. Несколько шагов по пашне, и вот он — лежит в борозде слегка заржавевший коричневатый неразорвавшийся снаряд. Увозить отсюда его не будут — просто взорвут на месте.

Подполковник Николай Полянский (награжденный, между прочим, орденом Мужества), ворочает ржавый снаряд в меже, словно новорожденного поросенка — аккуратно, но несколько фамильярно. Как человек, который точно знает, где та грань, за которой кончается разумный риск и начинается глупое безрассудство. Безусловно, кроме опыта, интуиции и элементарной осторожности, хочешь не хочешь какую-то роль играет и элемент удачи, везения. Если через день держишь в руках то ржавый снаряд, то смертоносную мину, поневоле станешь фаталистом.

И стоя за, казалось бы, надежной броней БТРа, я поймал себя на том, что нащупываю сквозь шерсть свитера нательный крестик. Как ни ожидаем взрыв, он всё равно каждый раз заставляет вздрогнуть. Еще стоит в ушах грохот, над бетонным арыком и за кустарником поднялось облако грязно-серого дыма, а сверху что-то прошипело, и в десятке метров от БТРа смачно влепился в сыроватую землю дымящий осколок. А на очереди еще три «объекта»…

На обратном пути, когда «уазик» уже пылил по пригороду Аргуна, в радиообмен вдруг вклинился глухой голос с акцентом:

— Игла, Игла, я Наркоман, как слышишь?

И так монотонно и не преставая несколько минут подряд.

— Да заткнись ты. Достал! — не выдержал омоновец с рацией. Но чеченец то ли назло, то ли действительно никак не мог связаться с нужным «абонентом», всё бубнил и бубнил свое:

— Игла, Игла, я Наркоман…

 

Аргун — Ханкала

 

Недалеко от поста мостик смело переброшен через реку. На нем стоишь, как на мельнице. Мостик весь так и трясется, а Терек шумит, как колеса, движущие жернов. <…> В прошлом году русский возчик ехал <…> Обвал оборвался; страшная глыба свалилась на его повозку; поглотила телегу, лошадь и мужика, перевалилась через дорогу и покатилась в пропасть <…>

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

Утром, в день отъезда, мы узнали, что накануне с одного из тех мостов, что мы проехали по дороге в Аргун, упал в реку БТР. Четверым спастись не удалось. Трое получили ранения разной степени тяжести — переломы, сотрясения. Так называемые небоевые потери… Я вспомнил, как, проезжая один из этих наспех слепленных, узких, горбатых мостов, все удивлялся: как по ним вообще можно ездить на тяжелых, неповоротливых БТРах. Увы, времена, когда на «вертушке» можно было добраться до Моздока за час, прошли. Слишком активно охотятся теперь боевики за вертолетами. Да и на бронепоезд, в который нам предстояло погрузиться в Ханкале, было совершено покушение совсем недавно. Взрыв фугаса повредил часть пути, оторвал несколько колесных пар и прервал движение на несколько суток. И всё же железная дорога, похоже, сейчас в Чечне самый безопасный способ передвижения.

В Ханкалу нас по поручению коменданта отправился сопровождать капитан Созоник. Алексей и в первый приезд, и сейчас как-то тихо и ненавязчиво опекал меня: и чайком вечером по-братски поделится, и бумаги нужные достанет, и объяснит, если что-то неясно. Сам он из Саратовской области и вряд ли мы с ним еще когда-нибудь встретимся, но в памяти он останется именно как спокойный, надежный товарищ, настоящий российский офицер, как, впрочем, и его сослуживцы по Аргуну, вышедшие проводить нас к готовым тронуться БТРам: Антон Ионов, подполковник Полянский, доктор Самко, неунывающий, веселый Эрик Гатин из Заречного, подполковник Шувакин, колоритный (обстрелянный в первые же дни) командир разведчиков Володя Лапковский из Ульяновска, полковник Ефанов… Да в общем-то перечислить можно было бы всю комендатуру во главе с полковником Малкаровым…

Прошло сообщение о том, что инженерная разведка проверила маршрут, и мы забираемся в чрево БТРа. С ревом боевые машины вылетели за ворота комендатуры, крутанулись по площади в центре города (именно здесь за день до референдума разгорелся самый настоящий бой), и наша небольшая колонна взяла курс на Ханкалу.

В открытую бойницу БТРа врывалась струя холодного ветра, в легкой дымке виднелись слепые, словно оспой тронутые, оббитые снарядами многоэтажки Грозного. На пологих склонах появлялись то нефтяные вышки, то нефтекачалки с «головами» неведомых гигантских насекомых, склоненными к скважинам. Вдалеке, на фоне синего хребта, горели негасимыми свечками два газовых факела. Несколько десятков минут езды — и по бокам потянулись окопы, блиндажи и шлагбаумы Ханкалы. Танки, БТРы, палатки, палатки, масса антенн, часовые в камуфляже с автоматами, вагончики, солдатики, тяпающие топориками дрова для отопления, вертолеты, дожидающиеся сумерек, когда можно будет взлететь, — всё это раскинулось на безжизненной глинистой равнине и живет, кажется, совершенно обособленной, не имеющей никакого отношения к Чечне жизнью. Но где-то там, в одной из этих палаток, писарь строчит скорбные строки в российскую глубинку: «Ваш сын… защищая целостность России… выполняя свой долг до конца… погиб…».

 

Ханкала — Гудермес

 

Он явился вместе с офицером, который потребовал от меня письменного предписания. Судя по азиатским чертам его лица, не почел я за нужное рыться в моих бумагах и вынул из кармана первый попавшийся мне листок. Офицер, важно его рассмотрев, тотчас велел привести его благородию лошадей <…> это было послание к калмычке, намаранное мною на одной из кавказских станций.

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

Бронепоезд на станции уже стоял «под парами». Правда, сначала нас с Ситниковым должны были внести в список пассажиров. Но прежде чем мы смогли забраться в вагон, нас отдали на растерзание «фэйсам» — сотрудникам ФСБ. Обыскали, словно матерых шпионов, «до мозга костей», предварительно заявив, что видеоматериалы и непроявленные фотопленки провозить можно только по специальному разрешению. И поскольку никакие ссылки на аккредитацию не принимались, нам пришлось «фэйсов» попросту обмануть. Это оказалось делом настолько легким, что стало даже как-то обидно за нашу ФСБ.

Уже в вагоне мы вспомнили, как несколько лет назад в Моздоке часовой под каким-то совершенно идиотским предлогом не пропускал нашу машину с гуманитаркой на аэродром, а когда мы подались на сто метров в сторону и проехали «через дыру в заборе», часовой отреагировал на это абсолютно нормально, то есть никак…

Вообще, как и везде по России, здесь многое делается «для галочки», не всерьез. И это часто здорово вредит. Впрочем, то отдельная песня, с другим рефреном… Над станцией протарахтели две «вертушки» сопровождения, и тут же поезд тронулся…

 

Гудермес — Моздок

 

Вот почему решился я <…> выдать свои путевые записки, как всё, что мною было написано о походе <…>

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

Только тот, кто поставлен перед выбором, может понять, что такое право слова. Ты имеешь право написать. Или не написать. Ты знаешь, что факт, описанный тобой, вызовет раздражение даже среди людей, которых уважаешь и считаешь порядочными, чьим мнением дорожишь. Но знаешь также и то, что, не описав увиденного, ты не можешь рассчитывать на полноту картины тех событий, их «духа и буквы», ты не сможешь сказать себе: это ВСЯ правда.

Записывая этот эпизод в свой путевой блокнотик, я был уверен, что ни за что не стану публиковать его. Но бес толкает под локоть: надо! Бронепоезд остановился на окраине Гудермеса. Народ зашевелился, вышли на насыпь бойцы охранения. Потом прогудел тепловоз, состав дернулся и, проехав ближе к центру города, вновь остановился. И здесь из соседнего «купе» с контрактниками послышался следующий диалог:

— Куда ходил?

— Куда тут можно сходить? В уборную, пос…л!

— Че, прямо на станции?

— А мне по х… Я еще чеченке за окном в глаза посмотрел, когда струйка пошла…

Вот такое у чеченской девушки останется представление о русском солдате, такая вот память. И ведь не объяснишь уже, что он такой один на тысячу. Да и кто будет объяснять?..

Поезд медленно полз мимо равнин и холмов. Где-то здесь мы миновали Чернокозово. Место, про которое столько написано и рассказано. Сюда свозятся все плененные боевики, здесь решается их судьба. И именно здесь, может быть, сидят за высоким и мрачным трехметровым забором с колючкой по верху те чеченцы, о пропаже которых едва ли не каждый день обращались с заявлениями жители Аргуна к коменданту Малкарову…

Поглядывая на вальсирующие за окном вертолеты охраны, на горящие газовые факелы и полуразбитые, заставленные мешками с песком станции, мы мало-помалу (Ситников даже вздремнул под мерный рокот колес) удалялись от центра Чечни. Червленая, Терек, Наурская — станция за станцией проплывают за окном, словно смотришь на экране телевизора старый фильм про войну: разбитая техника, покореженные здания, оборванные детишки смотрят с насыпи на диковинный поезд… Правда, изредка картину эту нарушают огромные новенькие особняки, вдруг выпирающие своей роскошью из развалин. Да, кому война, а кому мать родна…

 

Моздок — Москва

 

Осетинцы самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе <…> …почтовый тракт прекращается. Нанимают лошадей до Владикавказа. <…> Граф подарил мне на память турецкую саблю. Она хранится у меня памятником моего странствования <…>

А.С.Пушкин. Путешествие в Арзрум

 

Такое ощущение, что в Моздоке большая часть мужского населения подрабатывает извозом. Выбраться отсюда командировочному журналисту или военному (если нет попутного военного «борта») можно только электричкой до Минвод или на такси. Иностранные журналисты и «богатые контрактники», спешащие поскорее домой, разбаловали местную автобратию, и такси довольно дорого.

Уже в Моздоке мы узнали, что (с первым апреля!) попутного самолета не будет, а аэропорт в Минводах закрыт на несколько дней на ремонт взлетной полосы. Пришлось ехать в Прохладный, откуда можно взять билеты «на проходящий» в Москву. Мы договорились с одним из осетинских таксистов, который, лихо заходя на виражи и разгоняя свою «девятку» до ста пятидесяти км в час, быстро домчал нас до вокзала. И здесь, в Прохладном, мы еще раз столкнулись с войной.

У окошка железнодорожной кассы переминался усталый прапорщик, слушая объяснения кассирши. У него на площадке перед вокзалом стоял «Урал», в кузове которого находился «груз-200». Гроб с погибшим солдатом можно было везти только в особом вагоне, а такого вагона в ближайших поездах не предвиделось. И прапорщик никак не мог решить, задержаться ли ему в Прохладном, ждать подходящего состава (может быть, не один день) или ехать на удачу на другую узловую станцию.

Уже в вагоне поезда «Нальчик—Москва» Ситников вдруг заметил, вспомнив прапорщика в Прохладном:

— Это он, наверное, вез одного из тех, что в БТРе, упавшем с моста, погибли.

— Может быть…

От нечего делать (ехать предстояло больше суток!) мой попутчик начал перебирать вещи. Выудив из каких-то тайников дорожной сумки стреляные гильзы разного калибра, осколок фугаса и невзрачный камешек, подобранный где-то на разбитых чеченских дорогах, он сказал:

— Хорошо бы в какой-нибудь школе музей организовать, посвященный участию наших военных в чеченских событиях…

А в Москве, в метро, мы увидели яркую листовку какой-то партии с текстом: «Без политиков. Остановим войну вместе! Приглашаются известные писатели, актеры и т. д. Шествие против войны!» Москва, блин ее бабушку! Живет словно в другом измерении. Здесь, в Москве, хорошо войну останавливать — комфортно и, главное, совершенно безопасно…