РАССКАЗЫ

 

ОСЕНЬ

 

Когда Валентина услышала от своей близкой подруги о том, что ходят упорные слухи, якобы у её мужа, Виктора, есть любовница, это было для неё как гром среди ясного дня. Чего-чего, но такого она от Виктора никак не ожидала. В её понимании любовник должен быть скользким, как угорь, ветреным типом, выглядеть как лощёный хлыст, с напомаженными прилизанными волосами, узенькими усиками, с наглым масленым взглядом, в дорогом костюме с искоркой, с хризантемой в петлице и тростью. Её же Виктор был обыкновенным – спокойным, рассудительным, хозяйственным мужиком, с золотыми руками и таким же характером. Глава семьи, настоящий отец их 16-летней дочери, муж с восемнадцатилетним семейным стажем. И вдруг такой финт.

И всё-таки сначала Валентина не придала этому факту должного внимания. Конечно, царапнуло по сердцу, но тут же засомневалась, а подумав, успокоила сама себя: не может быть, ерунда, сплетни. Но когда она спросила его в лоб, было ли у него что-нибудь с некоей фифочкой по имени Маргарита, ни капли не сомневаясь в его ответе, что, мол, не было ничего, ни сном, ни духом, враньё всё, брешут нехорошие люди, наговаривают и вдруг услышала совершенно ошеломительное: да, всё было, люблю другую, а раз ты всё знаешь, то нечего и таиться, ухожу к ней. В тот момент Валя, пожалуй, впервые в жизни испытала шок. Она не закричала, не заплакала, не забилась в истерике, вроде бы даже ничто в ней не шелохнулось, только сердце как будто кто-то сильно сжал ледяной ладонью и долго не отпускал, так что ей показалось, что ещё мгновение, и она умрёт. И светлый день в окне вдруг померещился ночью. И потолок над нею вдруг уехал вбок, а батарея подпрыгнула и больно ударила ребристым чугунным боком по голове.

…Она лежала на холодном пыльном линолеуме и думала о том, что вот с нею случился обморок, но какой-то неправильный обморок, без потери сознания. Сознание наоборот как-то странно обострилось и десятки дум одновременно думались. О том, что как вот теперь растить одной без мужа дочь. О том, что оказывается, вся её прошлая жизнь была неправильной, раз пришла к такому печальному финалу. О том, что уборку надо делать, вот под кроватью пыль лежит. О том, что Виктор её и не любил никогда и почему она была так уверена в обратном. И даже о том, что хорошо ещё, что она успела сделать годовой отчёт, а то как бы она его теперь делала в таком состоянии.

А Виктор ничего этого не видел. Он в это время в соседней комнате укладывал в большую дорожную сумку свои вещи, чтобы покинуть этот дом навсегда. Уйти в другой, где его ждёт любимая женщина с красивыми серыми глазами и красивым именем Маргарита.

Валентина наконец с трудом встала, прикрыла чёлкой ссадину на лбу от батареи, оправила халат и пошла к Виктору.

- Где мой серый джемпер? – спросил Виктор.

- На балконе.

- Что он там делает? – удивился муж (пока ещё муж).

- Сохнет. Я его выстирала.

- Нашла время, – буркнул он.

- Извини, я как-то не подумала, что ты можешь бросить нас с Алькой и уйти к любовнице. Отложи свой уход до завтра. К завтрашнему утру он высохнет.

- Сложи мне его в пакет мокрым.

- Сложу. Но только завтра. Тебе всё же придётся задержаться. Ты забыл, что завтра мы решили закупить картошку? Или это я должна ворочать мешки, грузить их в машину и потом ссыпать в погреб? Обеспечь нас с Алькой картошкой на зиму и иди на все четыре стороны.

               

Так Виктор остался ещё на один день. Спал он в комнате дочери на Алькиной кровати.

На следующий день, как и было ранее сговорено с братом Виктора Аркадием, они втроём поехали за картошкой, удачно купили на рынке оптом десять мешков картошки, отвезли на грузовом такси в хозблок в их дворе и ссыпали в подвал. Два мешка картошки занесли домой и пересыпали в деревянный утеплённый пенопластовыми листами ящик на балконе. Валентина по-быстрому отварила новой картошки, открыла прошлогоднюю банку маринованных огурцов, выставила мужикам начатую бутылку водки, собралась и ушла в магазин. Ей ничего не нужно было в магазине, просто не хотела быть дома сейчас. Наверное, подвыпивший Виктор сейчас рассказывает Аркадию, как ему надоела эта однообразная жизнь со старой женой. Как ему хочется всё начать заново с молодой и красивой женщиной. Что ж, быть может, она сама виновата отчасти, что не сумела удержать мужа. Плохо ухаживала за собой, плохо ухаживала за мужем. Вот и результат. Было почему-то больше жаль Виктора, чем себя. Ей проще, она остаётся дома, в привычной обстановке, с дочерью. А Виктору в сорок шесть лет надо начинать всё заново, приноравливаться к вкусу и привычкам малознакомого, в сущности, человека. А ведь не мальчик уже, и здоровьишко уже не как у двадцатилетнего. А этой молодухе плевать, она его жалеть вряд ли будет, загонит ещё насмерть мужика. Это Валентина его жалела, попусту не гоняла, давала в выходной отдохнуть после трудовой недели, сама всё старалась сделать. Вот и достаралась. Альку жалко. Она ещё не в курсе. Сейчас у неё практика в другом городе. Звонит домой каждый день, но Валентина, разумеется, ничего ей пока не скажет. Чего раньше времени девчонку расстраивать. Приедет, сама всё узнает.

Валентина купила пачку соли, четвертинку чёрного хлеба (ей одной много не надо) и пошла домой. Она была уверена, что никого не застанет: Аркадий торопился домой, им с женой надо ещё в деревню к тёще смотаться, а Виктор, конечно же, воспользовался её отсутствием, чтобы слинять к Маргарите, прихватив свой любимый серый джемпер с балкона.

Но Виктор был дома. Он домывал посуду, потому что терпеть не мог беспорядка и никогда не оставлял за собой грязную посуду.

- Картошка куплена. Джемпер высох. Я могу идти?

- Можешь. Тебя никто не держит. Но раз ты спрашиваешь – может быть, ты поможешь привезти с дачи банки с соленьями и вареньями? Тебе на машине сделать пару рейсов – раз плюнуть. А нам с Алькой потом две недели мотаться на автобусе да банки эти тяжеленные волочить.

               

Они едут в своих жигулях на дачу. Дача досталась Валентине от покойных родителей. Совсем недалеко от города, и автобус ходит регулярно. В своё время Валентина совсем не радовалась этому дачному счастью. Считала только обузой. Всем говорила, что ни в коем случае не будет как дура торчать по выходным на участке кверху пóпой, копаясь в земле как навозный жук. Но как-то быстро втянулась в огородно-дачные дела, тем более, что рука у неё оказалась лёгкой (видно, в маму пошла) и всё, что она сеяла и втыкала в землю по весне, росло буйно и радостно, давая щедрый урожай. Прямо на даче на газовой плите варила она варенья, тут же солила огурцы и помидоры и умудрялась даже закатывать салаты и всевозможные приправы. В этом году уродилось видимо-невидимо яблок. С несчастных четырёх яблонь народилось столько яблок, что и повидло, и варенье наделали, и соков нагнали сорок литров, и вино яблочное сделали, и на зиму уложили в четыре ящика. Раньше проблем с доставкой не было: по мере необходимости Виктор садился за баранку и привозил всё, что наказывала Валентина. Но теперь привозить будет некому и не на чем, поэтому, пока есть возможность, надо перевезти всё домой и в погреб.

Машина катит по дороге. Погода исключительная – ясно, солнечно и тепло. Но это уже последнее тепло. Октябрь. Синоптики предупреждают, что со следующей недели ожидается резкое похолодание и проливные дожди. «Вот и лето прошло, словно и не бывало». Вот и жизнь проходит. Вот и счастье ушло… Валентина вздохнула и посмотрела за окно на строй берёз, что росли вдоль дороги. Тонкие, стройные, все как на подбор, маленькие жёлто-ржаво-яркие листочки, как новенькие юбилейные рубли. Красиво. Но грустно. Завтра воскресенье. Завтра она ничего не будет делать – ни готовить, ни убираться, вообще ничего. А зачем? Мужа нет, дочери нет. Для себя, любимой? Ей и так сойдёт. Дел, конечно, куча, да плевать. А то за всеми этими делами просмотрела главное – человека. Хотя, собственно, что она должна была делать, чтобы не просмотреть? Лежать рядом на диване, смотреть бесконечные футболы и спортивные соревнования, поглаживая его по головке да кормя с ложечки? Что случилось – то случилось. Главное сейчас для неё – выйти с наименьшими потерями из этой ситуации. А теряет она только одно – мужа. На квартиру он, похоже, не замахивается. Да и как её делить: двухкомнатную хрущёвку? К тому же эта квартира досталась Валентине от её бабушки. Подруга Валентины Женька, которая проинформировала её насчёт Маргариты, сообщила, что у Маргариты однокомнатная квартира, в которой она проживает вдвоём с котом. Теперь будут жить втроём – Маргарита, кот и Виктор. Странно всё это. Её муж Виктор и вдруг какая-то Маргарита. Странно.

До дачи доехали быстро. Валентине за её думами показалось даже, что мгновенно. Пока Валентина возилась с банками, укладывая их в коробки, перекладывая старыми газетами, чтобы не побились, пока наполняла пакеты морковью и свёклой, Виктор, чтобы не простаивать, взял лопату и пошёл перекапывать участок. Валя права, надо по возможности помочь напоследок переделать дела, а то потом им с Алей достанется. Он копал ловко, хоть и не спеша. Виктор по гороскопу был тельцом, рождённым в год собаки, и поэтому был нетороплив, но основателен во всём. Терпеть не мог недоделанных дел. Они занозой сидели в голове и не давали покоя. Когда год назад Валя отправила его в санаторий отдохнуть и подправить своё давление, которое стало то подпрыгивать, то падать, и подлечить гастрит, то, встретив там Риту, он сразу почувствовал в ней родственную душу. Рита тоже была тельцом – и по гороскопу, и по духу. С ней было спокойно, неторопливо. Не то, что с Валей. У той всё время аврал, всё время тысяча неотложных дел, которые надо непременно переделать именно сегодня, именно сейчас, как будто последний день существует белый свет. Он привык к этому, и если бы не встреча с Ритой, так всё и шло бы дальше. Он по-своему любил Валю, очень любил дочку Алю, но любил теперь и Риту. Всех по-разному, но всех одинаково сильно. Жаль, что мораль современного общества не позволяет официально жить на две семьи. Он бы сумел не напрягаясь жить и с Валей, и с Ритой. И все бы были счастливы. Хотя нет. Он бы сумел, Рита бы сумела, а Валя нет. Она максималистка, ей или всё, или ничего. Со своим отношением к жизни ей и так нелегко приходится, а тут он ещё нож в спину вставил. Виктору было тяжело от сознания, что он фактически предаёт жену и дочь, оставляя их один на один с проблемами. Он-то начнёт жизнь заново, а им каково? Тем более, что у Али сейчас переходный возраст, учёба в колледже на первом курсе далась нелегко, а он тут ей такую подножку ставит. Но что делать, если всё так сложилось, если карты так легли? Он копал и копал. Уже Валентина всё сложила и погрузила в багажник и на заднее сиденье машины. Уже начинает смеркаться, а он всё копает. Валентина вздохнула, взяла другую лопату и встала рядом. Глядя на них, никто бы не подумал, что эти люди собрались расстаться, так слаженно и красиво они работали, так гармонично смотрелись со стороны.

Дома они всё разгрузили, расставили в кладовке. Виктор часть банок унёс в погреб. Валентина приготовила ужин, молча поели. Когда она убирала со стола, а Виктор мыл посуду, вдруг с горечью сказала:

- Как я Альке скажу про тебя? Как обухом по голове девчонку. Ей сейчас поддержка нужна, а тебя бес в ребро ударил. Да и дел сейчас невпроворот. В ванной комнате ремонт надо делать, дверь на балконе утеплить, а то опять Алька мёрзнуть всю зиму будет. Хотя бы сахара и муки по мешку с базы нам привёз, чтобы на зиму хватило. А потом – чёрт с тобой, вали на все четыре стороны, к молодой под бочок.

В воскресенье было ещё темно, и, следовательно, совсем рано, когда Валентину разбудили непонятные звуки из ванной. В ночной сорочке босиком она прошла к ванной, тихо приоткрыла дверь, заглянула. Виктор в старом трико и штопаной рубашке мастерком скоблил стены, снимая с них остатки старого клея. Ещё весной кафельные плитки в ванной комнате стали отставать и отваливаться. Пришлось их полностью снять. Ванная комната с тех пор смотрелась жалко и неряшливо. Уже и новые плитки были закуплены, и два мешка клея стояло в кладовке, ожидая своего часа, но всё руки никак не доходили до ремонта.

- Ты что делаешь? – сипло произнесла Валентина ещё не проснувшимся голосом.

- Ремонт, – лаконично ответил муж, – не вам же с Алей потом плитки клеить. Свари мне кофе.

Валентина сварила кофе как любил Виктор – чтобы крепкий, с молоком, много сахара, а сверху пышной шапкой пенка. Сделала бутерброды с маслом и сыром, позвала Виктора. Валентина посмотрела, как он с аппетитом ест, и вышла из кухни. Что ж, пусть поест напоследок в родном доме, пусть сделает ремонт в ванной. А потом пусть идёт к Маргарите. Валентина не помешает ему начать новую жизнь. Пусть будет счастлив в той новой жизни, если сумеет. А они с Алькой постараются остаться счастливыми в этой. Если сумеют. В чём Валентина была совсем не уверена. А если честно, то была уверена совершенно в обратном: счастье и покой лично ей уже не светит. Будет доживать дни. Только сейчас она остро поняла, как ей будет не хватать Виктора, как хорошо и светло было всё раньше, как плохо и темно будет дальше. И почему она этого не понимала? Вот уж во истину: что имеем не храним, потерявши плачем. И Валентина вернулась в свою постель плакать, зарывшись в подушку, чтобы не услышал Виктор. Она наревелась вволю, потом тщательно умылась на кухне, выпила кофе. Надела старый халат, повязала волосы платком и пошла помогать Виктору. И опять работалось им слаженно.

К вечеру две стены были выложены. Ванная начинала приобретать благородные черты. Плитки были выбраны очень удачно: до половины стены тёмно-бежевые с разводами, потом бордюры с лилиями, а потом светло-бежевые.

- Если очень торопишься уйти, то иди, я сама доделаю, – неожиданно для себя произнесла Валентина. И не хотела, а вдруг сказала. И сама испугалась: дёрнул чёрт за язык, а вдруг действительно уйдёт? Виктор промолчал, умылся, поужинал и пошёл спать в Алькину комнату. В течение последующих пяти рабочих дней после работы они доделывали ванную. Работали практически молча. К выходным ванная была как новенькая: светлая, аккуратненькая, вся в бежевых тонах, вся праздничная, как курсант на параде.

В субботу с утра Валентина сходила в хозяйственный магазин, купила для ванной новую штору – бежевую с лилиями, новый светло-коричневый коврик и даже пару новых полотенец. Виктор тоже не сидел без дела. С утра на машине он сгонял на базу, привёз два мешка сахара и мешок муки, потом снял с петель балконную дверь и стал утеплять её.

Валентина поставила тесто, испекла пиццу. Давно она не делала пиццу, большой любитель до которой был Виктор. Молча возилась на кухне, руки сами знали дело, и поэтому голова полностью была занята думами. А думала о том, что зря она Виктора держит. Решил идти, так пусть катит к своей Маргарите. Всех дел всё равно не переделаешь. А так резину тянуть, растягивать расставание – это растягивать боль. Лучше уж разом, отсечь одним ударом, поплакать и забыть. Забыть не получится – двадцать лучших лет жизни не вырвешь из жизни, как страницы из книги, – так хоть рана скорее затянется. Через десять дней приезжает Алька, до этого времени лучше, чтобы всё разрешилось. Или она надеется таким способом оставить Виктора в семье? Подсознательно – конечно, надеется. Но умом прекрасно понимает тщетность этих потуг. Пусть идёт с богом. Скатертью дорога. Усмехнулась, вспомнив рассказ Михаила Зощенко «Как жена не дала мужу умереть». Там жена, узнав от мужа, что он тяжело болен и собрался умирать, завопила, что сначала пусть её обеспечит материально, а потом умирает. Мужик, еле волоча ноги, каждый день ходил деньги добывать, и, в конце концов, за заботой да работой окончательно выздоровел и остался на этом свете. Так и она, Валентина, видно, собралась мужа оставить рядом.

В соседней комнате слышен стук молотка: Виктор работает, обеспечивает тепло дочери. А мысли, небось, рядом с разлюбезной Маргариточкой. И откуда она только взялась на их голову? Ведь надо же быть такой дурёхой, чтобы лично, своими ручками, отправить мужа в санаторий. Женька ведь её предупреждала, разные подобные случаи рассказывала, как мужья после санаториев да домов отдыха приезжали домой только для того, чтобы вещички собрать. Но Валентина отмахивалась, не слушала, была твёрдо уверена, что с кем, с кем, но только не с Виктором… Не зря говорится: ни от чего нельзя зарекаться.

Валентина сунула в духовку картошку в горшочках, взялась за пиццу. Пусть мужик поест по-человечески. Ещё не известно, какая эта Маргарита кухарка да хозяйка. Наверняка будет ходить голодный да не обихоженный. И надо ему с его зарплаты купить зимние ботинки, а то эти уже совсем развалились. Молодой жене будет не до ботинок мужа, наверняка все его деньги будет транжирить себе на бирюльки.

Зазвонил телефон. Звонила Женька.

- Твой ещё не ушёл?

- Нет пока. Балкон утепляет Альке.

- Хоть это догадался. Слушай, мне тут адресок дали: бабка колдует на возврат мужей, закрывает дорогу к любовнице. Нашепчет на соль, подсыплешь её ему в еду и обратно приворожишь к себе Виктора. И не дорого берёт. Пойдём прямо сейчас?

- Не пойду я, Жень. Что будет, то будет. А то останется со мной, а думать будет о ней. И будет его душа рваться на части. Пусть идёт, если решил.

- Смотри, как знаешь. Тебе жить. Только, Валя, обижайся не обижайся, но я так тебе скажу: кроме белого цвета и чёрного в мире существует ещё огромная гамма цветов, тонов и оттенков. Слишком уж ты прямолинейная да бескомпромиссная. В твои-то годы давно пора поумнеть.

- Значит, не поумнела.

- Да уж. В сорок лет ума нет – и не будет. Ну как хочешь, подруга. Когда твой совсем уйдёт – позови. Я примчусь тебя утешать, а ты мне будешь плакаться в жилетку. В себе держать беду нельзя, а то душа не выдержит и сердце лопнет.

- Ладно. Позову.

Виктор всё стучит. Уже и пицца испеклась и жаркое готово. Валентина сделала салат из последних помидоров, что собрали на даче, накрыла стол. Позвала Виктора обедать. Сама за стол не села, потом поест. Пора отвыкать от совместных обедов – ужинов. Пора привыкать к одиночеству. Набросила плащ, якобы пошла в магазин.

Шла по ковру из опавших листьев, печалилась. Погода ей сочувствовала – плакала мелким, как пыль, дождём. Осень года совпала с её осенью жизни, непогода – с её душевной непогодой. Впереди зима, а значит, бесконечные студёные ночи, тоска, промозглый холод. И до весны – как до Америки. А весны в душе уже и не дождаться никогда. В общем, полная безнадёга. Эх, жизнь наша – жестянка. А ведь ещё совсем-совсем недавно, буквально несколько дней тому назад, её жизнь кипела, планов было громадьё и казалось, что впереди её ждёт много чего замечательного и распрекрасного. Ладно, чего уж там. Наверное, это временная депрессия. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым. Солнышко ещё выглянет. У неё осталось самое главное в жизни – Алька. Будут потом внуки, будет свет и в её окошке. И всё-таки ныло и ныло в груди, как зубная боль. Жить можно, но тошно.

Зашла в гастроном, купила себе шоколадку. Говорят, что шоколад повышает настроение. Вряд ли ей поможет, но попробовать стоит. Выйдя на улицу, развернула обертку, отломила кусочек, сунула в рот. Жевала машинально, не чувствуя вкуса: чисто глина. Остановила проходившего мимо мальчишку лет семи: «Хочешь шоколадку?» – и, получив утвердительный кивок, сунула в его ладошку плитку.

Едва вошла в квартиру, сразу почувствовала: Виктора нет. На полочке в прихожей лежали его ключи. Вот и всё – ушёл. Переделал все дела, дождался её отсутствия, собрался и ушёл. «У-у-у-у!» – завыла как больная старая волчица и тут же замолчала – стало стыдно. «Вот и лето прошло, словно и не бывало. Мне немало дано, только этого мало! Только–только–только-то…олько этого мало!» – запела-закричала отчаянно бравурно. Скинула плащ прямо на пол в прихожей, в сапогах прошла в зал по ковру, плюхнулась с ногами на диван. Пододвинула журнальный столик, сняла трубку с телефона.

- Женёк, привет! Добрый день, говоришь? Кому добрый день, а кому и ночь беспросветная. Ушёл мой! Совсем! Приходи слёзы мои ясные вытирать, грусть-тоску мою развеивать. Купи вина по пути, гудеть будем! Фиг ли нам, красивым да одиноким! Жду!

Лежала на диване, смотрела в потолок пустыми распахнутыми глазами. Было ясно – жизнь её закончилась. Теперь будет жизнь после жизни.

Женька примчалась мгновенно, Валентине показалось, что прошло не больше пяти минут. Подруга выставила на стол красивую бутылку какого-то вина, перевязанную коробку с тортом и полпалки колбасы.

- Валя! – взмахнула она руками. – Ты почему ходишь по квартире в грязных сапогах? Это ты-то, чистюля и аккуратистка! Не успел ещё диван остыть после ухода Виктора, а ты уже покатилась в пропасть. Если так пойдёт, то ты через месяц будешь бомжихой, старухой и алкоголичкой!

- Не буду, – успокоила её Валентина, – это минутная слабость. Я сейчас соберусь, и всё будет как надо. Мне раскисать нельзя.

- Вот именно! У тебя же Алька ещё на ноги не встала. Да и ты у нас женщина не старая, в полном соку. Как говорится, жить, да радоваться. Ставь быстро чайник, режь колбасу да рюмки доставай. Будем поправлять твоё настроение.

               

Через час, когда бутылка опустела, коробка тоже наполовину опорожнилась, две подруги сидели на диване рядышком полуобнявшись, голова к голове, и вполголоса пели: «Сняла решительно, платок наброшенный…». Слаженный дуэт резко оборвал звонок в дверь.

- Кого ещё чёрт принёс? – недовольно пробурчала Женька. Валентина пошла открывать.

На пороге стоял Виктор.

Валентина растерянно посмотрела на него:

- Ты что-то забыл?.. Джемпер? – догадалась она.

- Ключи я забыл от квартиры, поэтому и звоню, – сообщил Виктор. – Да вы, я тут вижу, гуляете на пару, – заглянул он в зал.

- Гуляем! – подтвердила Женька. – А что? Имеем право!

- Имеете, – согласился Виктор. – Что за праздник, если не секрет?

- Именины у меня! – выпалила Женька. – Сегодня день святой Женьки.

- Надо же, и такая святая есть, – удивился Виктор.

- А в жизни чего только не бывает! – сообщила захмелевшая Женька. – Например, мужья после двадцати лет совместной жизни от жён к молоденьким перемётываются. И при этом распрекрасно себя чувствуют. И глаз бесстыжих от людей не прячут, как будто так и надо!

- Жень, притормози, – попросила Валентина и легонько подтолкнула Виктора в сторону кухни. Прикрыв за собой дверь, она спросила:

- Так за чем же ты всё-таки вернулся?

- Ты знаешь, Валь, я чего подумал… Дел-то ещё недоделанных куча осталась. Ремонт на кухне – раз. Обшить балкон вагонкой – два. И потом, крышу у дачи давно надо перекрывать, а то не сегодня–завтра начнёт течь. Да дело и не в делах. Просто… В общем, Валя, никуда я не уйду.

- А… Маргарита как же?

- Мы с ней сейчас поговорили об этом. Она привыкла жить одна. А я привык жить с тобой и Алей. Да и вообще… Не знаю как сказать…Просто я, как собака, чувствую, что моё место здесь, рядом с вами. Если ты не возражаешь, я бы остался. Совсем. Ты ведь не возражаешь?..

               

 

ПИКНИК

               

Шёл трамвай девятый номер, а в трамвае кто-то помер…

Вообще-то шёл автобус, а вовсе не трамвай. И номер у него был не девятый, а двадцать второй. И, слава богу, никто не помер. Наоборот, все были живы и здоровы, каждый в свою меру. И даже настроение у всех было более-менее ровное. Разве что один гражданин начальственного вида сидел угрюмо набычившись, да молодая пара на заднем сиденье сердито отвернулась друг от друга.

Итак, шёл автобус номер двадцать два, а в автобусе все были живы. А пассажиров было всего 12 человек, так как час пик миновал. В автобусе ехали только не работающие и не учащиеся в данный конкретный день. Работающим из двенадцати пассажиров был только угрюмый гражданин. То есть официально он считался находящимся на работе в настоящее время, хотя только ещё ехал к месту службы в автобусе номер 22. Но угрюмым он был не потому, что опоздал на работу. Он был начальником и, следовательно, мог явиться на работу в любое время. Или даже не явиться вовсе, а молоденькая, явно робеющая перед грозным начальником, секретарша Люся отвечала бы всем его ищущим тоненьким голоском: «Он на объекте». Угрюмым гражданин был потому, что, согласно своему высокому положению, ему не подобало иметь вид легкомысленный и несерьёзный, вот он и хмурился, чтобы выглядеть значительным и очень серьёзным. Его настроение к тому же было подпорчено тем фактом, что сегодня ему пришлось поехать на работу в общественном транспорте, так как водитель Саша не смог завести служебную Волгу, видимо, что-то случилось с мотором. Конечно, угрюмый гражданин мог бы вызвать такси, но, будучи по природе прижимистым, решил доехать один раз на общественном транспорте, отгородившись от остальных пассажиров надменной угрюмостью, дабы, упаси боже, не приняли его за своего, за ровню.

Итак, 12 пассажиров:

1) Угрюмый начальник.

2) Баба Нюра, пенсионерка 65 лет, с утра успевшая съездить на колхозный рынок, где удачно отоварилась деревенскими яйцами, молоком и солидным пучком первого зелёного лука, что торчал из сумки крепкими сочными перьями.

3) Студентка Лера, которая не пошла сегодня на занятия, так как лелеяла призрачную надежду подловить в институте доцента Пёрышкина Льва Львовича, чтобы уговорить его поставить ей зачёт по философии, который остался несданным ещё с зимней сессии, а если его не сдать сейчас, то её не допустят к весенней сессии, что уже не за горами.

4) Тётя Маша, отвезшая горячо любимого внучка Игорька в детский сад и возвращающаяся домой.

5) Иван Иванович, новоявленный пенсионер, ещё не привыкший к своему новому положению. Поэтому по 40-летней привычке он вставал по утрам в привычное время, плотно отзавтракав, доезжал до родной проходной, здоровался с вахтёром Митричем и возвращался в свою одинокую холостяцкую квартиру.

6, 7) Молодожёны Дамир и Мира, возвращающиеся из свадебного путешествия домой, несколько молчаливые, так как только что пережили первую в своей жизни семейную ссору и ещё не отошли от неё окончательно. Это они сидели на заднем сиденье и смотрели в разные стороны.

8) Безработный Валера, безуспешно пытающийся найти работу по душе вот уже четвёртый месяц.

9) Разведённая молодая и привлекательная женщина Рита, догуливающая последний день своего очередного отпуска. Она возвращалась домой из пригородного посёлка, где гостила у своей мамы. Из её пакета аппетитно пахло пирожками и ватрушками, которыми снабдила её мама.

10) Молодой человек в военной форме и очках, младший сержант сверхсрочной службы, два дня назад приехавший в родной город в краткосрочный отпуск.

11) Старшеклассник Боря Иванов, ученик 9-го класса средней школы № 13. Вообще-то, он в данное время числился в школе как болеющий ангиной. То есть, ангиной он действительно немного приболел, но не настолько, чтобы не воспользоваться паузой в учебном процессе для того, чтобы не смотаться с утра пораньше в центральный универмаг за новой гитарой на деньги, полученные в качестве подарка от родственников в недавний день рождения.

12) Неизвестный гражданин неопределённого возраста и непонятного рода занятий с пронзительным буравчатым взглядом и блуждающей таинственной полуулыбкой на тонких губах.

 

Кроме вышеперечисленных пассажиров, в автобусе находилась кондукторша Лиля, 33-х летняя злющая тётка, выглядевшая из-за злобного выражения лица на все 55.

Ну и само собой, автобус шёл не сам по себе, а под чутким руководством молодого водителя Пети. Петя – вихрастый веснушчатый курносый парень, в силу своего весеннего возраста искренне верящий в конечную победу добра над злом, в торжество справедливости и в то, что миром правит исключительно любовь и всеобщая гармония, – аккуратно вёл доверенный ему транспорт, предупредительно останавливаясь на красный свет светофора, вежливо пропуская на зебрах пешеходов и вперёд тех, кто очень уж торопился в своих ауди, вольво и мерседесах. Время от времени Петя поглядывал за окно на яркое весеннее солнышко, на яркую зелёную травку, что уже вовсю пробивалась на газонах, и в зеркало заднего обозрения на лица своих пассажиров. Последнее зрелище ему нравилось меньше всего. Лица чем-то озабочены, несоответствующие погоде. Ему хотелось сделать для своих пассажиров что-то хорошее, что-то такое, от чего их лица прояснились бы, повеселели, расцвели улыбками. Но что он мог сделать для них кроме того, чтобы аккуратно и вовремя довезти их туда, куда им нужно? А сделать что-то хотелось. Очень.

«Водитель просит подойти к нему кондуктора», – раздалось внезапно из динамиков. Все посмотрели на водителя, за окно – вроде всё в порядке, и лица вопросительно обернулись к кондукторше Лиле. Она, очнувшись от своих злых мыслей, недоуменно пожала плечами и пошла к Пете. Петя что-то шепнул ей на ухо, она не поняла и переспросила. Петя ещё раз терпеливо повторил ей вполголоса. Она фыркнула и громко спросила: «А на фига?». Петя остановил автобус перед светофором и, повернувшись к Лиле, заговорил тихо, но горячо. Пассажирам не было слышно, о чём идёт речь, но по тону водителя они поняли, что он в чём-то убеждает кондуктора, которая его не понимает или не хочет понять, судя по её презрительно скривившимся губам и по кручению пальца у виска.

- Дурак ты, Петька, – наконец сказала она, – я-то им скажу, мне-то что. Это тебе будет выговор с занесением. Да ещё и попрут с места. Мне-то что. И обращаясь к пассажирам:

- Тут вот Петька, водитель, предлагает вам плюнуть на все дела и поехать за город, так сказать, на природу. Вот если на следующем перекрёстке не поехать прямо, как следует по маршруту, а свернуть налево, то через несколько минут будет лес. В общем, Петька предлагает вам пикник. А сам сказать вам стесняется. А мне-то что. Один фиг, выручки нет и не будет. В общем, решайте что ли. А то вон сзади уже сигналят. Петька, ты ехай пока, а народ подумает.

Автобус тронулся, проехал ещё несколько метров и встал на остановке, раскрыв двери. В салоне воцарилась мёртвая тишина. То есть и раньше в салоне была тишина, но то была простая тишина, а теперь она была мёртвая. Тишина умерла.

Все молчали, уставившись на Лилю. Наконец угрюмый гражданин возразил:

- То есть, как это съехать с маршрута? Что ещё за самовольство? Если так каждый будет отсебятиной заниматься, то что получится? У него есть план, заданный маршрут, определённые обязанности. Вот пусть и работает, как положено.

- Правильно, – горячо поддержала гражданина Лиля, и это был единственный случай в её практике, когда она согласилась с пассажиром (вообще-то она всегда считала всех своих пассажиров кровными личными врагами), – совершенно верно. А то ещё и взбучку получит от диспетчера и от начальства. Тоже мне, придумал. В свой законный выходной ехай, куда душа желает, а в рабочее время изволь работать.

- А я бы с удовольствием поехала в лес, – задумчиво сказала молодая жена Мира из рассорившейся пары молодожёнов, – там сейчас хорошо. Цветы распустились. Птицы поют. Воздух прозрачный, как хрусталь.

- Да! – горячо поддержал её муж. – Да! Даёшь лес!

- Я в лесу сто лет не была, – вздохнула тётя Маша, – росла-то в лесу, отец лесником был, а теперь кроме асфальта да бетона и не вижу ничего.

- Урбанизация, – неизвестно к чему сказал Иван Иванович.

- А подснежники в лесу есть? – поинтересовалась студентка Лера.

- В лесу всё есть. Если поискать, – авторитетно заявил Валера, – поищем вместе и найдём тебе подснежники.

- Глупости! – рассердился угрюмый гражданин. – Чушь! Нельзя поддаваться первым порывам души. Во всём должен быть порядок! Если каждый будет делать что хочет, то что получится?..

- Полная гармония и всеобщее счастье! В общем, чего зря воздух сотрясать. Давайте голосовать. Кто за то, чтобы ехать в лес, поднимите руку, – и безработный Валера первым поднял свою жилистую худую руку. Молодожёны Дамир и Мира синхронно подняли правые руки, поблескивая новенькими обручальными кольцами. Студентка Лера подняла обе руки, демонстрируя присутствующим идеальный свежий маникюр. Школьник Борька изо всех сил тряс своей рукой, как он изредка делал на уроках, если знал ответ на поставленный учителем вопрос. Очкастый военнослужащий дисциплинированно и аккуратно поднял свою руку. Тётя Маша, чуть замешкавшись, тоже подняла натруженную ладонь. За нею последовала вверх заскорузлая рука Иван Иваныча и рука пассажира с буравчатым взглядом.

- Кто против?

Против был угрюмый пассажир.

- Кто воздержался?

Воздержалась кондуктор Лиля.

- Итак, – подвёл итоги Валера. – «За» – одиннадцать пассажиров и водитель, итого – двенадцать человек. «Против» – один. «Воздержался» – один. Таким образом, двенадцатью голосами против двух принимается решение о съезде с автобусного маршрута и поездке на природу. Короче, высаживаем этих двоих и едем.

- Ещё чего! – фыркнула Лиля. – Никуда я из автобуса не выйду! Я, между прочим, нахожусь на рабочем месте. А ежели кто попробует меня силком высадить, то как дам промеж глаз вот этой сумкой – мало не покажется!

- Бога ради, уважаемая, никто и не думает применять силу, – примирительно улыбнулась тётя Маша, – поедемте с нами. И вообще, я предлагаю скинуться всем по рублю и пересадить несогласного гражданина на маршрутку. Ведь он, право, не виноват, что мы приняли такое необычное решение. Пусть едет куда ему надо, может, у него важные дела.

- Вот уж нет. Я не привык отделяться от коллектива, – неожиданно возразил угрюмый гражданин. – Я как все. К тому же мне будет весьма любопытно понаблюдать, что выйдет из этой авантюры. Но предупреждаю, я снимаю с себя всякую ответственность и в случае чего прошу всех подтвердить, что я единственный был против этой безрассудной идеи.

Двери автобуса закрылись, он плавно тронулся, доехал до перекрёстка, который не проехал прямо, как делал всегда, а повернул налево, проехал два квартала, съехал с асфальтовой дороги на просёлочную и мягко покатил среди чахлых кустиков в сторону леса, что стоял совсем недалеко, охваченный зеленоватой дымкой распускающихся деревьев.

Въехав в лес, автобус медленно проехал ещё с четверть километра и внезапно оказался на берегу небольшой речушки. Двери раскрылись, все вышли из автобуса, огляделись по сторонам. Студентка Лера восхищённо вздохнула. А восхититься было чем: милая круглая полянка окружена с трёх сторон лесом, с четвёртой – речкой с жёлтым песчаным берегом; воздух прозрачный, подсыхающая земля как будто дымится, дыша паром, первая травка зелёными нежными стрелками тянется к солнцу, весёленькая лесная речка озорной девчонкой скачет по большим мшастым валунам, усеявшим её мелкое дно. Рядом вспорхнула птица, ещё одна, и вообще здесь, похоже, находится птичий рай, судя по пению, чириканью и трелям. И всё вокруг расцвечено разноцветными мазками первых лесных цветов.

«Ах!» – ахнула Мира и засмеялась счастливым звонким смехом. Её чёрные бездонные глаза засветились фиолетовыми, синими и зелёными отблесками, как перо жар-птицы. Чёрные брови взлетели, как крылья ласточки, на смуглых щеках заиграл румянец. Дамир в свою очередь тоже широко улыбнулся, любуясь своей женой. Тётя Маша всей грудью вдыхала воздух, вобравший в себя ароматы первых цветов и запах проснувшейся земли. Валера пошёл к речке, присел, подставил ладонь под струю чистейшей воды. «Ух, холодная, зараза», – отдёрнул он руку и тут же сунул её опять в воду, жмурясь, кряхтя и ухая. Потом зачерпнул ладонями полную пригоршню воды и окатил себя с макушки. Вскочил и долго тряс головой, только брызги летели в стороны, аж радуга в волосах мелькнула. «Класс!!» – выдохнул.

Все разбрелись по полянке. Лера в кустах искала обещанные подснежники. Рита вертела головой в поисках птиц, чьи голоса лились отовсюду, но самих птах видно не было. Дамир и Мира исчезли в неизвестном направлении. Валера, раздевшись по пояс, принимал водные процедуры, зачерпывая пригоршнями воду, кидая её на себя и ухая при этом, как старый филин. Остальные просто грелись на тёплом весеннем солнце.

Тем временем, Петя принёс из автобуса старую скатерть, которую, складывая в несколько раз, стелил на водительское сиденье для мягкости. Расстелил её прямо на траве. Рита принесла из автобуса большущий пакет с пирожками и ватрушками, горой выложила их на газету. Баба Нюра выгрузила на скатерть содержимое своей сумки: полуторалитровая пластиковая бутылка молока, лук, два десятка яиц. «Угощайтесь, лучок надо помыть, вот только яйца сырые». Валера подхватил пакет с луком, поручил Лере вымыть его в реке. «Ничего, баб Нюр, мы твои яйца в костре испечём, как картошку. Вот, помню, когда пацаном был, мы с друганами так яйца и пекли. Они ещё вкуснее получаются, с душком. Давай, Иваныч, и ты, Борька, жмите за хворостом. Да смотрите, сырые ветки не несите. Тут сушняк требуется».

Вскоре усилиями Валеры задымил костёр. Петя откопал где-то из-под заднего сиденья автобуса старое мятое жестяное ведро, долго драил его песком, потом зачерпнул речной воды и подвесил его над костром на перекладине, уложенной меж двух рогатин, что быстро смастерил Валера. «А я там родник видел, – сообщил Борька, – давайте лучше родниковую воду вскипятим». Сняли ведро с костра, вылили речную воду и командировали младшего сержанта с Борькой за родниковой водой. Тем временем Валера пёк яйца в углях, а Лера пошла наломать веток смородины для чая.

Через полчаса стол был готов: горой лежали пирожки с ватрушками, в центре красовались зелёные перья лука, бутылка молока, печёные яйца дополняли композицию. Чай уже закипал, благоухая смородиной. Долго аукали Дамира и Миру. Они пришли тихие и чем-то смущённые. Наконец, расселись за «стол». С аппетитом накинулись на еду, уминая за милую душу бабы Нюрины и Ритины запасы, которые таяли на глазах.

- Вкуснотища, хоть и без соли, – с полным ртом заявил Валера.

- Соль – это белая смерть, – напомнил угрюмый пассажир.

- Смерть-то смерть. Но без соли еда не еда. Сахар – тоже белая смерть, но вот чай без сахара – это не чай, а душистая водичка. К примеру, водка – тоже отрава, но без бутылки стол не стол, а компания не компания.

- У меня есть, – подала голос Лера.

- Чего есть? – все повернули к ней голову.

- Бутылка. Но не водки, а коньяка. Я на всякий случай взяла для доцента Пёрышкина.

- И до сих пор молчала?! – возмущению Валеры не было предела. – Тарань сюда!

Лера принесла из автобуса бутылку коньяка. Валера угольком сделал отметки содержимого, чтобы на всех хватило, отливал порцию в единственный стакан, который пустили по кругу.

Баба Нюра, придвинувшись к Лере, тихонько спросила: «Это про какого доцента Пёрышкина ты сейчас упомянула?»

- Который в пединституте философию преподаёт. Он мне в зимнюю сессию зачёт не поставил, а теперь меня к экзаменам не допустят. Вредный мужик, просто ужас! А на фига мне эта самая философия, если я на дошкольного воспитателя учусь, а? Что я малышам философию буду впаривать?

- Доцента-то не Львом Львовичем кличут?

- А вы откуда знаете, баб Нюр? – удивилась Лера.

- Так то-ж мой внук. Ты, девка, не переживай, я Лёвке скажу, он тебе мигом зачёт поставит. А коньяк ты всё равно зря везла, он ведь не пьющий, Лёвка-то.

Разрумянившаяся после коньяка Лера улыбалась: проблема, тяготившая её четыре месяца, похоже, разрешается сама собой.

«Гори, гори, моя звезда! Звезда любви, звезда надежды! Умру ли я, ты над могилою, гори, гори, моя звезда!» – запел неожиданно приятным баритоном угрюмый пассажир. Впрочем, он теперь не был угрюмым. Наоборот, на его губах играла застенчивая улыбка, которую он пытался спрятать под маской привычной угрюмости, но маска всё сползала с лица, являя окружающему миру доброе простодушное лицо, подсвеченное улыбкой.

- Как тебя кличут, милок? – спросила баба Катя, когда он закончил петь.

- Вася, – застеснялся бывший угрюмый, а теперь вовсе не угрюмый гражданин.

- В филармонии, наверное, работаешь, Василий? – поинтересовался Валера.

- Я, между прочим, генеральный директор ООО «Ремстроймонтажтехника»! – опять набычился гражданин.

- Так это ты, зараза, меня на работу вчера не принял? – нахмурился Валера и обращаясь к присутствующим: – Нашёл наконец-то работу по душе. Всё по мне – и работа, и зарплата, и коллектив, и от дома недалеко, стал оформляться и тут – бац! – господин директор не утвердил. Видите ли, моя биография не устраивает. То, что много мест работы поменял, его, понимаете, смутило. А может, потому и поменял, что искал работу по душе. Ты сначала человека в деле проверь, а потом на него этикетку наклеивай. Так? Или не согласны, генеральный директор Вася?

- Не согласен. Если человек с руками и головой, он на любой работе будет к месту.

- А я и был на всех местах, где работал, к месту. Вот только места эти были не по мне. А ты-то сам на месте? Может, твоё место в филармонии или вот, к примеру, баранку крутить, как Пётр, а? Присосался, небось, как пиявка, к креслу начальника, морду кирпичом соорудил для поддержания имиджа и плюёшь на остальных. А надо бы разобраться сначала, на своём ли месте сам сидишь?

- Не ссорьтесь, мальчики, – сказала примирительно тётя Маша, – лучше принюхайтесь – какой божественный аромат!

Все действительно учуяли запах цветущей черёмухи. Видимо, ветер сменил своё направление.

- Ах! – сказала Лера. – Какое чудо! Так, должно быть, пахнет только в раю!

- Ах! – повторила за ней вслед Мира.

- Эх, – слабым эхом отозвался Дамир.

- Ух! Здорово! – подытожил Валера. – Музыки только не хватает.

- Так я … это… мигом, – сорвался с места Борька и уже через десять секунд примчался от автобуса со своей новенькой семиструнной гитарой. – Во!

- Ну, сбацай чего-нибудь нам на своей балалайке, – предложил Валера.

Борьку дважды упрашивать не надо было, он тут же начал отчаянно рвать струны и завопил истошно-надрывным голосом, каким вопят по ночам коты на крышах. Слов было не разобрать, мотива тоже, ясно было только то, что мальчишка поёт всей своей ещё неокрепшей душой, что имеется в его щуплом угловатом теле. Тётя Маша с округлившимися от ужаса глазами качала головой, приложив ладони к щекам. Лера, Рита и Мира заткнули уши пальцами. Иван Иванович, усмехаясь, снисходительно посмеивался. Валера нахмурился и, наконец, не выдержав, положил ладонь на струны:

- Нет, парень, так не пойдёт. Ты выдай нам чего подушевнее. Чтобы мы тоже смогли тебя поддержать.

Выяснилось, что песня, которую знали все присутствующие, была только одна.

- В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла… – запели нестройно, но дружно.

Может, по времени года и совсем неподходяще, но по ощущению – самое то. Потом по просьбе присутствующих директор Вася спел романс: «Я вас любил, любовь ещё, быть может…». И ещё на бис: «Белеет парус одинокий». Петя принёс автомагнитолу, врубил и началась дискотека. Каждый тряс ногами, руками и остальными частями тела как умел. Сержант, которого, как выяснилось, звали старомодным именем Тимофей, которого он немного стеснялся, оказался великолепным танцором. Студентка Лера составила ему прекрасную пару, и они танцевали вместе уже третий танец подряд. Дамир не отходил ни на шаг от своей прелестной супруги, и никто не решался покуситься пригласить её на танец, глядя на его решительный вид. Тётя Маша танцевала с Иван Иванычем. Директор Вася выписывал кренделя вокруг Валеры. Борька выделывал коленца в обнимку со своей подружкой-гитарой. Петя чинно обнимал Лилю. Не танцевали только баба Нюра да буравчатый гражданин. Становилось всё веселее. Вдруг Лиля с лихим отчаянием воскликнула: «Эх, была не была! Или сейчас, или никогда!». Скинула с себя казённую сумку, в которой жалко побрякивала горсть монет – вся её сегодняшняя выручка, стянула уродующую её болоньевую куртку, подоткнула подол длинной юбки и грациозной походкой супермодели пошла к автобусу. Взошла через заднюю дверь и, к приятному изумлению остальных, станцевала довольно профессионально танец вокруг шеста, роль которого исполнил поручень на задней площадке. Раздался такой оглушающий гром аплодисментов, что раскрасневшейся Лиле пришлось повторить свой танец ещё дважды, на бис. И все вдруг увидели, что злющая уродливая кондукторша превратилась в прелестную красавицу с сияющим взором, достойную кисти Крамского или Тициана. Подхватив эстафету Лили, баба Нюра сплясала барыню под вокальный аккомпонемент директора Васи. Валера от избытка чувств прошёлся по поляне колесом. Рита, когда-то в детстве посещавшая школу бальных танцев, так реалистично станцевала танец умирающего лебедя, что баба Нюра даже прослезилась. Лера с выражением прочла стихи Заболоцкого и Есенина.

- А ты, мил человек, чего всё больше в сторонке сидишь? – спросила буравчатого гражданина баба Нюра.

- А и впрямь, – накинулись на него остальные, – не пляшете, не поёте, стихов не читаете. Может, анекдот какой расскажете нам? В чём ваши таланты, уважаемый? Кто вы по профессии?

Буравчатый гражданин улыбнулся своей непонятной блуждающей улыбкой, обвёл всех присутствующих буравчатым взглядом.

- Я – хиромант, парапсихолог, уфолог, исследователь разных таинственных явлений.

- Хиромант – это который по ладони гадает? – потребовала разъяснений Лера.

- Гадают гадалки, а я по линиям и знакам на ладони определяю будущее, настоящее и прошлое человека, – уточнил буравчатый гражданин.

- Ой, а погадайте мне, то есть определите моё будущее, – попросила Лера и протянула свою узкую ладонь. Буравчатый впился в Лерину ладонь взглядом, достал из нагрудного кармана лупу и долго водил ею над ладонью девушки.

- Проживёшь больше восьмидесяти лет. Точнее не скажу, нельзя говорить человеку, когда придёт его конец. Мучившая тебя в последнее время проблема завтра же разрешится наилучшим образом. Получишь высшее образование, но оно тебе не пригодится, так как выйдешь скоро замуж за военного и будешь с ним всю жизнь мотаться по гарнизонам. Замужество будет счастливое, трое детей, хороший муж.

- А я, а мне, – сунула под нос буравчатому свою ладонь Рита.

- О-о-о-о! Нечто весьма любопытное зрею! – оживился буравчатый. – Так, так, так! О-о-о-о! М-м-м-м! Вот это да, вот это так! Впервые такое вижу!

- Да что видите-то? – не выдержала заинтригованная Рита.

- А вижу я вот что. Вам, мадам, предстоит выйти скоро замуж, но не просто замуж, а замуж за иноземного принца. Про принца я не для красного словца сказал, ваш будущий избранник будет действительно королевских кровей. А богатый!.. Просто жуть, такой богатый! В замках жить будете, мадам, на золоте есть, пить.

- Ну и врать, – рассмеялся Иван Иванович, – голову девке чепухой забьёшь, а она поверит и будет ждать принца.

- Почему же врать? Я, между прочим, дала свою анкету в интернет в сайт зарубежного знакомства и мне, между прочим, многие ответили. И, между прочим, есть среди них некто принц Альберт из одного небольшого европейского государства. И я, между прочим, хоть и не поверила нисколько, но, на всякий случай ответила ему. И он, между прочим, написал мне тоже. И, между прочим, скоро должен приехать ко мне на личную встречу. И я, между прочим, на всякий случай усиленно изучаю английский, вот даже сейчас в сумке англо-русский словарь. Только мне не верилось всё, думала розыгрыш, чья-то неумная шутка, а оказывается взаправду. Ой, что же будет-то?!

- Будет всё отлично, я же сказал. Так что учите, Рита, усиленно английский и дальше.

- Дядь, ты мне только одно скажи, – просунул из-за спин свою ладонь и тряс ею Борька, – рок-музыкант выйдет из меня?

- Нет, Боря, музыкант из тебя как из меня топ-модель. Но автомеханик из тебя выйдет классный. Свою автомастерскую со временем заведёшь, и к тебе всегда будет очередь. А на гитаре будешь бренчать в свободное время, так сказать, для души. Ну, кто ещё хочет знать своё будущее?

Больше никто не захотел. Баба Нюра сказала, что это грех – узнавать своё будущее, что будущего никто знать не может, окроме Господа нашего. Дамир и Мира и так знали, что у них всё будет замечательно. Валера тоже отмахнулся, сказал, что ему бы только работу найти, а там он развернётся.

- Вот вы сказали – уфолог. А что это такое конкретно? – потребовал уточнения директор Вася.

- Изучаю различные явления НЛО, встречаюсь с очевидцами и контактёрами, с инопланетянами. Сам был дважды очевидцем этого неизученного явления.

- Как?! Вы общались с инопланетянами? – поразился Тимофей. Все остальные тоже рты пооткрывали.

- Ну, это, пожалуй, громко сказано. Но я действительно дважды в своей жизни видел летательный аппарат явно не человеческого производства, но в то же время явно искусственного происхождения. Представляете: летит огромный треугольник, соизмеримый с теннисным кортом, а по периметру у него поочерёдно мигают красные и зелёные огоньки. И летит совершенно бесшумно, то есть абсолютно не слышно ни рёва моторов, ни шума двигателя. А летит низко, едва верхушек деревьев не касается. Вот что это может быть? Молчите? То-то же, и никто на этот вопрос в настоящее время ответить не может. А вторично я видел даже не НЛО, а светящиеся шарики, похожие на шаровые молнии, которые хаотично носились в ночи над пшеничным полем, а наутро на поле оказались изображения кругов разной окружности из полегшей пшеницы. Явление давно известное, но до сих пор необъяснённое.

- Это чего, – встряла баба Нюра, – вот у нас в деревне, когда я ещё девчонкой была, каждую ночь за печкой стучал кто-то. Тук-тук, а потом опять: тук, тук, тук-тук. И так ползимы, пока из соседней деревни знающего старичка не пригласили. Так он куколку из соломы смастерил, лоскутками украсил и под печь сунул. С тех пор и замолчало. Вот это чудо.

- Это явление полтергейста. У меня дома тоже домовой живёт, и мы с ним прекрасно ладим. Я с ним даже советуюсь, общаюсь при помощи двух деревянных палочек. Вот так скрещу концами и задаю вопрос домовому. Если скрещённые концы поднимутся вверх – это означает «да» на мой вопрос, а если опустятся вниз, то это «нет».

- Ерунда! – отмахнулся директор Вася. – Фигнистика. Чушь всё это – домовые, НЛО и разные полтергейсты. Я лично верю только в порядок и научный прогресс.

- А я верю только в любовь, – сказала Лера и покраснела от смущения.

- И я, – поддакнула Рита.

- И я тоже, – серьёзно подхватил Тимофей, – в любовь с первого взгляда и в наши доблестные вооружённые силы.

- А я, мы верим в семью. Хорошая семья – хорошее общество, правда, Мир?

- А я верю в наших людей. По-моему, нет ничего лучше нашего российского народа, – тихо и торжественно сказал Валера. И все остальные промолчали, потому что после таких слов уже нечего было сказать.

 

Борька опять замурлыкал над своей семиструнной. На этот раз вполне внятное и приятное слуху и душе: «Давайте говорить друг другу комплименты, ведь это всё любви счастливые моменты». И все вдруг подхватили негромко, но с чувством. И над поляной поплыло: «Давайте жить, во всём друг другу потакая, тем более, что жизнь короткая такая». Валерий пел, обнявшись с директором Васей. Мира пела, тесно прижавшись к своему мужу Дамиру. Лерина ладонь покоилась в надёжной руке младшего сержанта Тимофея. Рита пела с загадочной улыбкой на лице, и было видно, что мысли её далеко-далеко от этой полянки. Тётя Маша и Иван Иваныч с удовольствием подпевали, одобрительно поглядывая на остальных. Баба Нюра и буравчатый хиромант-уфолог пели на два голоса, и у них это отлично получалось. Лиля вдохновенно пела красивым сильным контральто, глаза её светились внутренним светом, и ничто уже в ней не выдавало недавнюю злющую кондукторшу.

Петя пел с широкой улыбкой на лице, он оглядывал сияющим взором своих пассажиров, и на этот раз ему всё очень-очень в них нравилось.