СЛОВО ЗА СЛОВО

 

Слово

 

Накормите меня, пожалуйста,

Словом, новым и небывалым, и

Чтобы смыслами, как кинжалами,

Это Слово могло пронзать.

Чтобы жило вождем и воином,

Неизвестных страстей исполненным,

И непонятым, и непознанным,

Незаписанным к вам в тетрадь.

 

Те, которые настоящие,

Вымирают, увы, как ящеры,

Ровным строем играют в ящики,

Оставляя лишь след и тень.

Эхо мечется между стенами,

От Высоцкого до Есенина,

Опадает веселой пеною

У гранитных чужих колен.

 

Над порогами и погостами

Я дышу беспощадной гордостью

И живой воды полугорсточку

Напрямую вливаю в кровь

И не жду ничего хорошего.

Входит Слово. Оно – о Боже мой! -

Пересыпано серым крошевом

От низвергнутых им миров.

 

Я такое мечтал попробовать,

Угловатое и суровое,

Зато ясное, чистокровное,

Сразу видно – ему в стихи.

Дай мне руку, входи, лучистое,

Мы пойдем в небесах бесчинствовать,

И пространство тревожить смыслами -

Самой грозною из стихий.

 

Взаперти

 

Блистательны грохочущие грозы,

И мир, что нами далеко не познан,

И хищников стремительный полёт.

А мы привычно сглатываем слёзы

И повторяем: каждому своё.

 

Прошу, глаза не опускайтесь ниже.

Наш дым, он всё прозрачнее, всё жиже.

Из школы жизни выйдем в пятьдесят,

А опыт видеть волка – только в книжице,

Среди победоносных поросят.

 

Мы так хотели верить всякой дури, и

Мы разучились гневаться и хмуриться

И отдавали, чтоб потом найти.

И получились – хищники на улице

Свободнее, чем люди взаперти.

 

Вечные встречные

Все мы такие – «вечные встречные»,
Мимо незримо плывущие люди.
Жизнь, остающаяся незамеченной,
Словно нас не было и не будет.
Кто-то нас видит? Слышит? Откуда?
Жить невидимкой в потоке улиц -
Это проклятие, а не чудо.
- Эй, оглянитесь! – А не оглянулись.

Меньше и меньше вокруг замечаем.
Нас ведь все больше. Нас миллионы, но
Мир миллионно необитаем
полуголодными Робинзонами.

Сами себя научили истинам

И про шесток, и про хату с краю.
Если и вздрогнем, то лишь от выстрела.
Вздрогнем и, глаз не подняв, зашагаем
Дальше. Маршрут неизменный выучен,
Знай проходи его снова и снова.
Сотни страниц поисковой выдачи -
Ни одного настоящего Слова.

 

* * *

Весна в апреле ещё на входе,

А наши души уже на взводе.

Стихи – изысканнейший наркотик,

И мы.

Но жить одних лишь метафор ради,

На грань ступив, а за грань не глядя,

Чужих колен под столом не гладя…

А смысл?

 

Нас это время не лечит – учит:

Лететь вперед, не сдаваясь тучам,

И с каждом днём становиться круче

Небес.

Не жди гармонии с остальными,

Запомни – мы рождены другими.

Лишь наши дни обретают имя

Чудес.

 

Каждому своё

 

От сердца до неба – зарева залпы.

Хвосты созвездиям обрубая,

Птенцы аушвицы и бухенвальда

Крылья обугленные распускают.

 

Кого-то время, возможно, лечит,

Но чаще – жжёт изуверски-медленно.

В каждой душе – свои печи,

Каждой – свои Йозефы Менгели.

 

Свой цианид и своё пламя,

Своя надежда, в дверях оставленная,

Крылья обугленные над нами,

И небо этим ланцетом правлено,

 

Зашито наскоро крупной стёжкою,

Перекорёжено справа налево.

Птенец наклоняется над мошкою…

И залпом от сердца до неба – зарево.

 

Есенин и Вольта

«Здесь кто танцует, кто пьёт –

Не стоит всех мешать в один круг…»

 

Холодно. Только и дел, что нацеживать строки

И отправлять далеко-далеко неизвестно зачем.

Здесь кто танцует, кто пьёт, кто поёт, и мы все одиноки.

Голые ветви над снегом из сброшенных тем.

 

Холодно. Только и дел, что настраивать душу

На белокуро бессмертный рецепт про веселый свист.

Рушиться может каждый. Сложнее рушить.

Каждую тему – из белого в чёрное, сверху вниз.

 

Голодно. Хищник внутри размыкает веки,

Клёкотом в горле растёт долгожданный рык.

Только под белые рученьки чёрные человеки

Скрутят и этот с трудом прораставший миг.

 

Пусть. Среди нас, столь изысканно беспризорных,

Дней неслучившихся звонко колотится бег.

А из недобрых гостей даже самый чёрный

Смертен нисколько не меньше, чем этот снег.

 

* * *

Только быть в искусстве и есть настоящее «быть».

Оставаться в слезах и памяти – слишком мало.

Растворяется кубик льда в глубине бокала,

А потом испаряется вовсе – не повторить.

 

Наша память послушно меняется каждый день,

Наши слёзы сохнут от радости и от ветра,

Выживают стихи, от любителей и от мэтров.

Бытие продолжается в них – а потом нигде.

 

Вы свободны даже не пробовать полюбить.

Через пару зим не останется наших вёсен.

Но мы вместе с весною сами себя попросим:

Напишите о нас. Разрешите ещё побыть.

 

Наблюдения

 

К замкáм души не предусмотрен ключ,

И без того прозрачен человек.

Вокруг сентябрь, сырая вата туч

И недопривод в корпусе хэтчбэк.

 

Скучает город в меркнущих огнях,

Моргает аварийкою Камаз,

Танцуют музы где-то без меня,

Пускай танцуют – я сегодня пас.

 

Я спел что мог и что хотел сказал.

Молчанье – не случайно и не вдруг.

Что осень неизбежна как финал,

Напомнят птицы с клювами на юг.

 

Дрожат огни, как пальцы на курках,

Протягивая нить от сна до сна.

А как ещё понять наверняка,

Что неизбежна также и весна?

 

Вагонный блюз

 

Дворецкий городов – унылая платформа,

одетая в асфальт – куда-то поплыла…

А мне – белье и чай. Опять страдает горло,

и чешется спина – наверно, от крыла.

 

А иней на стекле так трогательно тонок.

Как некогда Щуплов, с дель-арте на-гора,

и Римма рядом с ним, ещё без всяких ломок…

Но мой билет, увы, совсем не во вчера.

 

В мельканьи городов нет времени на книги,

на миги, на стихи, на первую любовь…

К асфальтам рвутся с крыш психические сдвиги -

сам воздух как асфальт в мельканьи городов.

 

А хочется туда, где ценятся ошибки,

где краткий отдых наш благословен как труд,

и стайкою ножей серебряные рыбки,

прицелившись в лицо, навстречу мне плывут.