Посвящается Наташе, самой лучистой частичке моей души…

 

 Я мчался сквозь ночь в холодном грязном купейном вагоне в сторону Корпятинска, закрытого городка, каких немало раскидано на просторах России. Меня пригласил друг детства, обещая помочь с работой, комнатой в «сталинской» малосемейке и поддержать при обживании. Комната принадлежала Савкиной тещё, но соседи «не подарок», правда тихие… Как справедливо отметила хозяйка комнаты, пожив с полгода я определюсь: отбить ли квартиру у хронических неплательщиков и получить долю в виде бесплатного проживания, либо перебраться куда-то ещё. Я ехал окрылённый перспективой карьерного роста на мебельной фабрике, где Савкина тёща работала завхозом, стремясь доказать родителям и себе, что нынешняя молодёжь ничем не хуже советских стахановцев и стройотрядцев.

 

 Проезжая мимо Сызгана, мысленно послал воздушный поцелуй Наташе. Мы встречались уже два года и мечтали о счастливой семейной жизни. Она согласилась, что на свадьбу стоит подработать, да и возможность осесть в городе, вселяла оптимизм в будущее. Для сельчан город – нечто большее, чем литературные различия в написании. Это, скорее, вопрос успешности. Фортуны! Она обещала ждать…

 

 В это время соседка по купе, неуёмная в стакане, надумала попеть. Вот яркий представитель сельской интеллигенции. Представьте себе вечно пьяную, «скандальную доярку», кичащуюся перед другими тем, что вышла замуж за городского. Одевается в яркое, якобы модное, слегка мятое и не совсем новое, но отличное от фуфаек и галош. Лет сорока, обрюзгшая, – приезжала проведать престарелую мать. Но уже через неделю стало тошно от разговоров о картошке и мизерных пенсиях, воспоминаний о благословенных деньках дикой молодости в преддверии «сексуальной революции», неумелых приставаний местных донжуанов и острой тоски по шумному однообразию города.

 Всё это она рассказывала под мерный стук колёс, не обращая внимания, что я не слушаю. От предложения выпить отказался, сославшись на кодировку, так как начинать новую жизнь со стакана отнюдь не хотелось.

 Так мы и ехали. Я, уставившись в окно, грезил. Она бурчала под нос и опрокидывала стопку за стопкой. Ночь перемигивалась огнями полустанков. А вагон мчался, скрипя старыми клепками, печалясь о скорой заброшенности и пенсии…

 

* * *

 Корпятинск!

 Серое утро, серый вокзал. Серые улицы, безрадостные лица.

 Я приехал. Меня вёл путеводный луч по имени Савка. Мой друг!

 Когда-то мы были неразлучны. Радости пополам, беда на двоих. Лишь армия разная, но чем-то похожая…

 И вот снова вместе. Представляет знакомым, как брата. Я не один. Хотя он уже женат. Правду говорят: «Подруга до свадьбы, друг навсегда»!

 

* * *

 Я приехал.

 Прописка – коробка конфет…

 Медкомиссия – всего сотня рублей…

 

* * *

 Малосемейка…

 Я лежал на продавленном диване и тупо смотрел на растрескавшийся угол комнаты. Трещина змеилась, изгибаясь по кирпичной кладке и навевая упадочнические мысли о бренности всего сущего. Двенадцати- часовой график работы изматывал. А дома ждало тоскливое одиночество. Магнитола с любимыми прежде инструментальными напевами лишь добавляла хандры. То, что раньше представлялось перспективой, ныне смазалось. Комната, отделённая от общей территории хлипкой фанерной дверью, не защищала от пьяных разборок соседей и марева ангидрида выпариваемого в ханке на газовой плите. Счастливый лепет наркоманов, витающих в собственных иллюзиях, перемежался с треском гранёных стаканов, наполненных денатуратом.

 И никто тебя не ждёт. Не приготовит ужин. Да и вода в квартире отключена за астрономические долги. Живу словно в безводной долине, где воду «таранишь» в пластиковых бутылках от колонки, расположенной в километре от дома. А много ли унесёшь за раз на себе? Вот и приходится экономить на варьбе, на мытье… Хорошо хоть душ на работе есть.

 А без воды нет ни только ванны, но и туалета. По- маленькому сходишь на ведро, а по- большому приходится бежать на ближнюю стройку и то желательно в тёмное время суток.

 Какой уж тут отдых?

 Единственным скрашиванием вечеров остаются воспоминания. О родительском доме, где тебе всегда рады независимо от твоего настроения. О Наташе, такой далёкой и любимой. Конечно, не всегда счастье безоблачно… но когда за тебя решают житейские проблемы, то и в любви размолвки недолговечны. Всегда найдёшь повод для встречи, для компромисса. Лёгкий поцелуй, и обида забыта…

 Наташа! Как же мне тебя не хватает. С твоим серьёзно-взрослым отношением к жизни и браку, с забавными комплексами о внешности и фигуре… Ты никак не поймёшь, что для меня ты самая желанная, необходимая, дарующая тепло и уют.

 Помнишь, как однажды на Печарках, я носился за тобой вокруг пылающего костра, а ты уворачивалась от страстных объятий? Ребята плескались в ночной парной воде, а мы были одни. Ты и я! И костёр… И такая близкая палатка… И вызвездившее небо. И живительный воздух соснового бора. Слегка подшофе…

 Как же это было давно…

 

* * *

 Работа…

 Работа на мебельной фабрике тяжела. Но, однако, гораздо предпочтительней, нежели грузчиком. Случайный человек на подобную работу не попадает. Здесь и зарплата, не в пример госучреждений. И коллектив более сплоченный за счет «семейственности», в лучшей интерпретации этого понятия. Правда, благодаря «семейственности», новый человек далеко не свой. Тем более приезжий.

 Но в моей смене работает брат хозяина. Конечно, от таких родственников как Серж-наркоман большинство открещиваются, но хозяин – Человек. И простые рабочие для него – тоже Люди. Естественно, другим наркоманам вход на предприятие заказан.

 Именно от него я узнал о чаяниях наркоманов, их жутком существовании. Я познавал мир, закрытый для большинства добропорядочных граждан. Оказывается, мало кто становится наркоманом лишь из желания не отстать от сверстников. Не выделяться. Просто в городе, через который проходит наркотрафик, сложно найти заработок более достойный для «продвинутой» молодёжи. Это и лёгкие деньги, и непохожесть, и эфемерная власть…

 Каждый, кто так или иначе сидит на игле, уверен, что в любой момент может завязать. Но когда приходит осознание неотвратимости жесточайшей ломки, они озлобляются, словно кто-то виноват в их оступке. Месть обращается вначале на близких, виня в попущении к слабости. Потом на окружающих, имеющих пусть небольшие, но средства, так необходимые наркоману. Далее- потеря человеческого облика и морали. Готовность на любую подлость и унижение, даже публичное, так как доза позволит отомстить видевшим слабость, но не «вошедшим в положение»…

 Потом тюрьма. Либо передоза…

 Наркоман истово верит в бога. Отожествляет себя с ним в распятии на кресте. Он верит, что Иисус не оставит и вытащит заблудшего из геенны огненной. Какие только обеты ни налагаются в порыве экстаза и моментально нарушаются. Ведь раскаяние сопутствует греху. Грех приводит кающегося в церковь. А дьявол,будоражащий воспалённый разум, толкает на новые непотребства…

 Непосвящённые уверены, что наркозависимость излечима, прежде всего, силой воли. Но это не так. Даже если наркоман переможет ломку, уедет в глухую незнакомую даль, то и там ему будет сниться игла…

 Кто когда-то бросал курить может проникнуться пониманием, но далеко не полным…

 Вот и я, чувствуя безысходность, решил «расслабиться». Последнее, что меня подтолкнуло к этому, на фоне отказа от алкоголя и куражащихся ежедневно соседей, двенадцатичасового графика и отчуждённости сослуживцев, недоедания и душевной надломленности- это мой друг Савка. Друг…

 Только здесь, в Корпятинске я понял, что отнюдь не дружба определяет круг общения семьи, а Жена. Жена Савки, такая правильная, непогрешимая, пушистая и белая. Святая…

 Нет, я никого не виню. Просто брюзжу…

 Канун масленицы. Мы с Савкой в разных сменах. Подошёл. Поздоровался. Затянувшись пару раз сигаретой, спросил:

 - Мне кажется или действительно блинами пахнет?

 - Кажется, – откликнулся Савка. – У меня дома молодая жена, но одна…

 Рядом стоящие парни засмеялись, а я… я подавился сигаретным дымом.

Прокашлявшись, улыбнулся, скрывая боль. И ушёл…

 Но пошёл не домой, в пустую и холодную квартиру, а к Сержу.

-        Сергей, не спрашивай ни о чём. Сотни хватит?

-         - Гарик, тебе это надо?

 - Перестань. С меня пиво и хата.

 - Я мигом…

 

 …так я вступил на тропу кайфа…

 

* * *

 За неделю я трижды попробовал ханку. Но честно, она меня не прикольнула. Ощущения, словно по венам несутся сотни тысяч иголок. Бешеное сердцебиение.

 Но подобное можно прочувствовать и за меньшие деньги, достаточно лишь простудиться и пройти курс уколов хлористого. То же тошнотворное состояние, рефлекторное сужение зрачков, эйфория…

 Но для наркомана это далеко не главное. Да, определённый шарм существует, но ещё раз повторюсь, основной соблазн находится в воде. Вернее, в её количестве. Они литрами пьют воду, которая, не задерживаясь, выскакивает обратно…

 И так два-три часа. Если в вареве димедрол, то и до двенадцати часов. А потом сон… Отдых для измученного тела…

 И вновь по проторённому кругу…

 

* * *

 Зарплата.

 Савкина тёща соблазнила новой лисьей шапкой-ушанкой за двести рублей. Прикупил кое-какие продукты, а Серёга уболтал сброситься на «белый». Типа, кто не пробовал героин, тот не ощущал радости жизни…

 Я опрометчиво согласился, хотя тот же Серж говорил, что трёх доз подряд достаточно, чтобы плотно присесть на иглу. Но белый есть белый, хоть и дороже раз в двадцать, но внове продается чистым. Это потом, когда клиент созреет, ему начинают разбавлять то мелом, то сахарной пудрой. А попробовать стоит!

 Мы ширнулись.

 Я что не ширялся…

 Серега, блаженно наблюдая хоровод галактик, объяснил, что редко кто с первого раза может понять. Вот типа догонимся, тогда и поговорим:

 - А пока вруби РОК, и не надо нам димедрола…

 

* * *

 Мы догнались…

 Лёгкость, жажда движения, необычное состояние активности, тяга к.

 - А пошли, сгоняем к Верунчику, – предложил Серж.

 - Далеко?

 - Да нет. На Советской на точке работает…

 

* * *

 ТОЧКА

 Заброшенный дом с шелушащимися от сырости стенами…

 Скелет бывшего водопровода…

 Продавленное кресло, электроплитка, засиженная мухами лампочка, двойная форточка, отпускающая товар и несколько выходов.

 Шприцы…

 Неизбывный страх в глазах толкача…

 Дети…

 Бывшие дети, а ныне звери, кучкующиеся в поисках дозы…

 Шприцы…

 Шприцы…

 Шприцы…

 

* * *

 Верунчика не было.

 Её повязали с поличным.

 10 лет – цена, далеко не самая страшная…

 

* * *

 Находясь ещё под впечатлением вчерашнего вечера, решил пересмотреть свои виды на будущее. Удовольствие сомнительное, дорогое. Да и качество: то кофе, то сахар…

 Жизненные принципы, плюс воспитание…

 Но самое главное, что побудило меня отказаться – это глаза. Глаза детей! Днём видишь, как ребятня до 10 лет резвятся под счастливыми взглядами родителей, а вечером старшие, но ещё дети, мечуются в ужасе в ожидании ломки.

 Это страшно!

 

* * *

 Мне показалось, что Серж понял мой отказ.

 

* * *

Показалось…

 Через день у меня бомбанули квартиру. Вынесли всё. Из одежды осталось только то, что было на мне, да грязное нижнее бельё. Новая лисья шапка покинула почётное место на полке… Магнитофон с собранием классической музыки… Плед и посуда… Продукты… Соль и ту унесли.

 Дверь выбита напрочь. Милиция на заявление среагировала предложением разбираться самому…

 Хозяйка потребовала восстановления двери. Покупку пледа…

 «Хорошо хоть квартплату взяли за полгода вперёд…»

 Савка в помощи отказал…

 

* * *

 Я лежал на продавленном диване и тупо смотрел на растрескавшийся угол комнаты…

 Окно, лишённое штор слабо мерцало закатом. Разбитая фанерная дверь припёрта сломанной шваброй. В квартире гнетущая тишина. Впервые не слышно вечно пьяных соседей и их гостей наркоманов. Все попрятались в ожидании закономерной развязки. Они просто не знали, что милиция предпочитает связываться только с теми, кто наверняка верит в порядочность. Честность. Законопослушность. А наркоманы непредсказуемы. Решая собственные проблемы, они не оглядываются на погоны. Армия безбашенных может привести в трепет кого угодно…

 Я лежал, вслушиваясь в безразличную тишину.

 Я вспоминал…

 Вспоминал глупые обиды на родителей, хлебнувших в своё время немало невзгод. В детстве мне часто запрещали помогать по хозяйству, мотивируя: «Вырастешь, наработаешься». Позже начали упрекать тунеядством и разгильдяйством… Я воспринимал в штыки подобное отношение, считая, что моя реализация ещё впереди.

 Я мысленно каялся, болея безысходностью. Возможно, будь сейчас рядом мама, я, как в детстве, уткнулся бы ей в плечо и горько расплакался…

 Потом «пришла» Наташа.

 Я готов сказать ей столько ласковых и нежных слов, но как только берусь за ручку и бумагу, слова разбегаются. Обычно после получасовых мучений бросаю исписанные листки в мусорное ведро и мысленно высказываю всё, что приходит на ум. Почему-то хочется верить, что любящее сердце сумеет распознать среди хаоса вселенских энергий нужную информацию. Что ветерок, играющий нашими мыслями, передаст заинтересованному лицу всю гамму искренности через сон.

 Ведь СОН – это не сумбур прошедшего дня, а квинтэссенция ожидания.

 Помнишь, как в прошлом году я до одури был напуган Савкой на кладбище?

 Мы тогда хотели напугать вас. Заранее договорившись о розыгрыше, я вас, девчонок, уболтал сходить на ночное кладбище. Вы четверо и я. А Савка с Юрдосом, дождавшись пока мы пройдём, выдвинулись следом, прихватив простыни.

 Юрдос слишком рано накинул простыню, подкрадываясь к калитке. Мы в это время ещё мялись у входа, не решаясь окунуться в густую тьму хаотично расположенных могил и деревьев. Вы заметили его и решили напугать самого. Как только он приподнял голову, ощутив рукой пустоту открытой калитки, четыре глотки так заорали… Юрдос обиделся и ушёл домой.

 Вы же, ощутив прилив адреналина, потащили меня в глубь территории.

 А Савка, накинув простыню на крест, лёг на могилу в ожидании нашего возвращения.

По старому кладбищу вы шли вереницей, а я замыкал шествие. Неожиданно Ленка закричала: «а-а-а, открытая могила…».

 Мгновение – и я один. За кустами слышу ваш кураж… Пытаюсь пройти, но кругом кресты и оградки. Меня обуял ужас: узкие проходы, ветер, рождающий хохот… Как ломился сквозь кустарник не помню.

 Вы смеялись, засыпая вопросами. По дороге обратно пытался шутить. Неожиданно Лена подтолкнула меня в бок:

 - Гарик, смотри, что там белеется?

 - Да ну вас, хватит одного прикола…

 Тут мы подошли к выходу, я поднял глаза и не помню, кричал ли когда-либо громче…

 Из-за белого силуэта торчала заспанная физиономия Савки.

 Позже он признался, что планировал ухватить за пятку меня. Я бы ему этого никогда не простил…

 

* * *

 За окном раздался колокольный звон.

 Неожиданно меня потянуло в церковь. Я крещён, но тогда мне было всего три года, и память купели смешалась с образом цирка, где были слоны, жирафы и клоуны. Так получилось, что крестины проходили в Фергане у материной сестры. Поэтому церковь и цирк переплелись в единое целое. То есть, принадлежность к религии на данный момент, была более чем условна.

 Неумело перекрестившись, вошёл в храм. Насыщенный аромат восковых свечей и ладана, буквально обрушился на обоняние. Со всех сторон окружали глаза святых…

 Прихожан было на удивление мало. В углу, у бачка с освящённой водой, стояли две монашенки со скорбными лицами, внимательно прислушиваясь к речам батюшки. Рядом с ними была женщина, по моим представлениям, типичная богомолка. Аскетичное лицо выражало только ей ведомое неодобрение. Чёрный платок и нервные руки…

 Я бесцельно бродил по храму.

 Попробовал стоять на коленях перед образом Иисуса Христа, но и в этом положении чувствовал дискомфорт. Возможно, подобные ощущения были вызваны атеистическим воспитанием, не приемлющим прилюдного покаяния, за исключением «партсобраний». А может, и цитатой из Библии, когда-то читаной и звучащей приблизительно так: «Не имея креста в сердце своём, показным крестом, да не приблизишься к Богу»…

 - Молодой человек, – голос, раздавшийся за спиной, заставил вздрогнуть, – подайте на благоустройство храма.

 Это была та самая женщина, что крутилась около монашек. Взгляд достаточно безумных глаз полыхал фанатизмом. Я инстинктивно обхожу стороной подобных людей, но сегодня всё было иначе. Я искал защиты от безумств внешнего мира. И искал его в церкви. И эта женщина не хуже других подходила для моего покаяния. Тем более я ранее слышал, что батюшка принимает покаяние лишь после службы перед причащением.

 - У меня нет денег, – ответил я. – Сегодня, пока был на работе, у меня обокрали квартиру. Простите.

 - Господи, спаси и сохрани…

 - Мне просто некуда больше идти… Этот город для меня чужой.

 - Поднимайся, пойдем ко мне домой. Расскажешь о себе. Помолимся. Попросим Господа о защите. Переночуешь у меня, а завтра, будет завтра.

 Она жила в пятиэтажной хрущёвке. Квартира лишенная бытовых электроприборов и заваленная духовной литературой, производила довольно гнетущее впечатление. Единственная кровать неряшлива, как и вся обстановка. По словам тёти Ани, мирское не должно доминировать над духовным. Она довольно смело цитировала Библию, осуждая расхождения Церкви и священной книги, но, обеляя отца Александра от собственных обвинений тем, что он много перенёс в советские времена и болен стенокардией…

 

* * *

 Слава богу, пора идти на работу.

 Ночь, проведённая в псевдомолитвах с перерывами в наставлениях. Скудный ужин и не менее скудный завтрак.

 Но на работу, как на заклание. Воображение рисует лживые соболезнования и укоряющие взгляды. Мол, надо думать с кем дружбу водить…

 А я виноват?

 Виноват, что Савка, мой друг, пригласил и оставил…

 Вы, «семья», закрылись в собственной раковине…

 И лишь Серж, не навязываясь, подал руку во время становления. И он же, не поперхнувшись, предал.

 Но он – наркоман! Его ли судить…

 Я понимаю, что сам виноват. Но легко рассуждать об излюбленном одиночестве в кругу семьи, друзей, знакомой обстановки. А вот попробуй, как я, приехать, послушать доброжелательных наставлений, что хорошо, что плохо. О том, что 70% города больны наркоманией и по ночам лучше сидеть дома, типа дома, где я был бы защищен от наркоманов?! Или посмотреть на небо сквозь грязно – жёлтый смог, а потом перевести взгляд на мёртвое электронное табло у школы №3, где когда-то высвечивался уровень радиации. Или прислониться к обшарпанным стенам завода, до сих пор контролируемого ФСБ, думая о гигантских запасах оружия массового поражения, запертого в подземных бункерах, либо о пищевых продуктах, производимых в химцехах, сданных в аренду. Можно послушать достаточно ощутимые подземные толчки на действующем секретном полигоне, расположенном километрах в двадцати от города. Либо о генномодифицированных комарах, живущих где угодно, но не в Корпятинске. Или о геннораках, живущих в водоёмах города, тогда как в близлежащих весях о них давно и крепко забыли. Можно профессионально собирать сплетни и не задумываться о дне сегодняшнем. Можно. Можно, но лишь в том случае, когда надёжны тылы!

 

* * *

 Мне дали отгул.

 На выходе встретил Ивана и тот предложил выпить по рюмочке. Я не видел причин отказываться.

 Сергея на работе не было, так как он взял внеочередной отпуск по состоянию здоровья…

 И закрутилось… В течении двух недель, с небольшими перерывами на работу, мы с Иваном «гудели». Вот же здоров пацан попить.

 Теперь я постигал жизнь города со стороны тех, для кого каждодневный стакан не менее важен дурмана наркомана. И среди них также не было счастливых. Просто подкалымить на бутылку проще, нежели заработать на достойную старость. Поломанные судьбы, затоптанные мечты, либо образ жизни привычный с детства. Иван ввёл меня в семью Левшиных, где запросто можно было расслабиться, пропустить стаканчик – другой, проспаться и вновь нагрузиться. Пятистенник, расположенный в частном секторе, обшарпан. Покосившийся на один угол. Гнилое крыльцо… Хозяева: бабка, папка, три дочки. Девчонки погодки, хранящие гордость нищих. Они не считают флирт чем-то запретным, но только попробуй позволить себе излишнюю вольность – может дойти до поножовщины. Дом – проходная… Сколько за день прошвырнется народу, не сосчитать. Однако именно с этого семья и живёт. Кто-то прёт выпивку, кто-то закуску. Постоянники не забывают налить бабке и папке, обитающим в передней и проводящим дни у телевизора, предоставив развитие собственных чад – улице.

 А водка, как на грех, не кончается.

 Уже спущена очередная зарплата. Денатурат продаётся под запись… Сослуживцы косятся, но покамест молчат. Серж на «целебных водах»… Квартира пуста.

 Да и что в ней охранять? Соседи тоже куда-то запропастились, по крайней мере, со дня кражи я их не видел. Общая дверь заперта. Моя дверь на сломанной швабре… Заварник покрылся плесенью, но мне безразлично. Всё равно заваривать нечего, а перекантоваться есть где. Тем более, одна из дочек Левшиных уже не раз намекала на любовь.

 Любовь в этой среде специфична, как и сама среда. Она может быть недолгой. Недолговечной. Но страстной и невероятно верной. У людей со средним и высшим достатком женщина играет роль цветка, а мужчина – защитника. У нищеты же свои принципы, куда более жесткие, но, тем не менее, справедливые. Муж может «лаять» и бить супругу, но для постороннего это – табу. Кто рискует нарушить заведённые правила, того ждёт разборка с женщиной, защищающей свою любовь с яростью дикого зверя. Она может позволить себе многое, но при муже и никого это не шокирует. Она хранительница очага!

 

* * *

 Сегодня я вновь пошёл в церковь. Не столько с покаянием, сколько сказать спасибо тёте Ане за тот вечер, когда она поддержала меня как смогла. Не позволила копить негатив…

 Но тётя Аня уже неделю не появлялась в церкви. Отец Александр объяснил, что, по всей видимости, она находится в психдиспансере, куда её неоднократно до этого запирал единственный и горячо любимый сын. По словам батюшки, тётя Аня поделилась с ним своей радостью по случаю свадьбы сына. А жить где-то надо…

 

* * *

 Я побывал и в диспансере.

 Свидание не разрешили, так как тётя Аня находилась в буйном отделении. Она говорила с богом, благодаря его за ниспосланные страдания.

 Сын её не навещал.

 Я оставил передачку и ушёл. Ушёл придавленный грузом неспособности помочь человеку, однажды спасшему меня от самого себя.

 Тётя Аня, я не забыл тебя…

 

* * *

 Наташа…

 Как мне не хватает твоих веснушек. Твоей застенчивой улыбки и неумелых поцелуев…

 Не, ну понятно, что из меня писатель писем никакой. Но ведь и ты за эти полгода ни разу не прислала весточку о себе. Неужели я придумал тебя? Или расстояние внесло свои коррективы? Мы стали чужими?

 Господи, так недолго и молиться научиться…

 

* * *

 Как же мы с Ваньком нагрузились…

 Вновь у Левшиных. Дочек не видно. Папка свалил за бутылкой. Бабка развалилась в кресле.

 Меня страшно мутит. Ванек чё – то доказывает бабке. Какой-то дядь Саша шмонает шкафы…

 Я свернулся на кровати и попытался уснуть…

 Неожиданно Иван грубо меня растолкал. Подхватил под локоть и потащил к двери. В левой руке он держал резную цветочницу. Хозяев не было.

 У кресла на полу матово блестели капли…

 Я засмеялся и попытался ухватить одну из них. Неожиданно меня сбил с ног удар дяди Саши. Он был чем-то жутко расстроен. Вытерев мне руку полотенцем, он затер и пятна, на которые я нечаянно оперся ладонью.

 Меня вытолкали за дверь, а дверь захлопнули.

 Я отрубился…

 

* * *

 А утром на работу…

 По пути мне встретился человечек с остановившимся взглядом и сказал, что Сергея не нужно искать…

 

* * *

 Допился.

 С работы меня уволили. Зарплату захерили…

 За Сержа предупредили. Квартира не восстановлена…

 Тётя Аня в больнице. Карьера загублена.

 Савка в прошлом. Наташа молчит. Даже билет купить не начто…

 

* * *

 Вновь упился.

 Идем, бредём с Ваньком по улице. Он что-то поёт, а я бездумно передвигаю ноги. Голова пуста.

 Вдруг сзади нарастает гул мотора и яркий слепящий свет. Рефлекторно оглядываюсь и понимаю, что машина мчится по тротуару. За ней, истошно визжа сиреной, патруль ДПС.

 Я успеваю оттолкнуть Ванька…

 Успеваю!

 

 капли…

 капли на полу…

 

 На-та-ша-а… … …