Авторы/Парфёнова Ольга

ВЕРА, ВОЙНА И ЛЮБОВЬ


(Быль)

 

Утренний туман, поднимаясь от болот всё выше и выше по холму, дымовой завесой маскировал местность. С каждой новой минутой восточная сторона неба становилась всё светлее, пронзительнее, многоцветнее. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, а бьющие лучи уже решительно заявляли о его победоносном наступлении, безоговорочно оттесняя черноту ночи к западу, за линию фронта.

На поваленной вдоль склона берёзе, тесно прижавшись друг к другу, всю ночь просидели он и она. Птицы хором свидетельствовали торжество любви. Покрывшиеся росой полы плащ-палатки уютным пологом защищали хрупкий мир двоих от холода военных будней.

«Так бы сидеть, сидеть и сидеть… Ощущая рядом его жаркое тело, крепкие, надёжные руки. И не думать ни о чём на свете…».

«Как чудесно пахнут её волосы, какая она близкая, родная…».

Через час они расстанутся.

Когда встретятся вновь? Встретятся ли?

Его звали Владимир. Прощаясь, он шептал, почти касаясь губами её уха:

 – У тебя удивительно правильное имя – Вера. Трудно жить без веры… Ты – моя единственная вера. Ты даёшь мне силы, надежду, любовь. Не плачь. Я обязательно вернусь. Буду писать тебе часто-часто… Я люблю тебя, я – твой. А ты? Ты, любишь?

Пытаясь улыбнуться и, наконец, остановить мешающие слезы, она горячо отвечала:

 – Да, да, да…

Вера не слыла красавицей среди своих подруг, не отличалась грацией, стройным станом и большими выразительными глазами, как её младшие сёстры. Удалась в отца. И если бы она родилась мальчиком, то была бы полной копией симпатичного, даже очень привлекательного Василия Ивановича в молодости. Но эти крупные, чёткие черты лица, небольшие выразительные глаза с тяжёлыми веками, удлинённый нос с горбинкой не очень-то шли девочке. Только копна густых волос, с медным отливом, вьющихся от природы, и нежная, матовая кожа, как нельзя лучше украшали её облик, невольно притягивая восхищённые, а порой завистливые взгляды. Да ещё голос – глубокий, с необычным волнующим тембром.

Владимир по службе несколько раз слышал этот голос по телефону, и именно он, голос, заставил дрогнуть его сердце и искать встреч с незнакомкой.

Вера служила телефонисткой в очень ответственной секретной части, работая на прямой правительственной линии с Москвой. Она соединяла военачальников различных рангов с Главной ставкой, и ей не однажды доводилось слышать голос самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Но согласно присяге и подписке о неразглашении, Вера в ту пору никому не рассказывала об этом, даже своему Володе.

Отбор на службу связи проводился тщательный. Учитывалось многое: быстрый ум, хороший слух, внятная дикция, ну и, конечно же, морально-политический облик, подтверждаемый характеристикой с места учёбы или работы, а также личное впечатление преподавателей учебных курсов о кандидате.

Вера родилась в голодный двадцатый год в трудовой многодетной семье и всю жизнь страдала от нездоровья. Порой её до потери сознания доводили преследовавшие с детства расстройства: тошнота, слабость, боли в желудке, сердцебиение и головокружения. Свои муки она переносила стоически, как должное: без нытья и жалоб. От работы не отлынивала, была смётлива, расторопна, а в отношениях с окружающими – отзывчива и покладиста. «Золото, а не характер!» – приговаривали все, кто её знал, и ласково называли Верочкой.

В июне сорок первого года Вера-Верочка завершала учёбу на последнем курсе физико-математического факультета Саратовского университета.

И вдруг страшная беда – война!

Нельзя сказать, что это стало большой неожиданностью. Ребята в группе давным-давно поговаривали приглушёнными голосами: война будет. Только разум не хотел этого принимать, а в душе жила надежда, что политики не допустят.

 Любая беда тем и коварна, что оглушает внезапностью даже тех, кто подозревал о её приближении. Растерянность. Тревога. Ощущение беспомощности, зыбкости всего окружающего. И всё-таки твёрдо верилось, что война ненадолго. Максимум год-два и – всё. Снова наступит мир.

Не дожидаясь получения диплома, Вера срочно записалась на курсы военной связи, сказав в деканате: «За документами зайду после победы». А в ноябре этого же года уже маршировала по Красной площади, уходя на фронт.

За плечами осталось мирное время, унося в глубокое прошлое и мечты, и не осуществлённые планы. Всё это стало в одночасье таким далёким-далёким, поэтому ещё более дорогим сердцу воспоминанием.

Начались фронтовые будни.

Коммутатор, где работала Вера со своими боевыми подругами, располагался в кузове тяжёлой машины, которую тщательно маскировали и никогда не устанавливали в непосредственной близости к передовой. Для безопасности важной связи со Ставкой выбиралось место, удалённое от сектора артобстрела.

Но об этом знали не только свои, догадывались и немцы. Поэтому случались «профилактические» бомбёжки. Приходилось, по возможности, часто менять позицию, переезжая с места на место. А это значит, невзирая на погоду, вновь устанавливать маскировку, приводить рабочее место в порядок, обустраивать нехитрый быт. И несмотря на все принимаемые меры, здесь тоже случались ранения, были погибшие. Так Вера потеряла близкую подругу. Горе и недоумение – как же так: только недавно вместе что-то обсуждали, шутили, а теперь её нет и не будет никогда…  Трудно поверить, невозможно смириться.

Зимой, когда за стенками коммутатора трещали морозы, а внутри маленького помещения от обилия аппаратуры воздух прогревался, будто в сауне, было трудно дышать. Тяжело приходилось и от перепада температур, – одолевали частые простуды. В летний зной – ещё не легче, доводила до одури неимоверная духота. Да и в любой другой сезон ощущалась нехватка кислорода. В таких условиях приходилось работать порой сутки напролёт, не думая о посторонних вещах, заботясь лишь о том, чтобы обмороки не прерывали службу. Спасали оптимизм, дружеская поддержка, ну и, конечно же, – молодость. А главное, была твёрдая уверенность, что их труд тоже приближает победу.

Человек так устроен, что может преодолеть многое, если знает, верит, что и он, и его дело очень нужны людям. Без этого убеждения не бывает успеха. Девушки-связистки чувствовали свою причастность к общему усилию, которое вскоре непременно заставит ненавистного врага убраться с их земли прочь. А значит, – всё не зря.

Шли трудные годы войны.

Но были вёсны, цвели травы… И вопреки разгулявшемуся смертоносному лиху жила в сердцах людей любовь.

Владимир – кадровый военный. Окончив училище осенью сорокового года, начал службу в войсках связи и уже на фронте получил звание лейтенанта, а потом и старшего лейтенанта. За плечами офицера был не один тяжёлый бой, приходилось устанавливать связь под огнём в сложнейших погодных условиях. Об этом уже свидетельствовали две медали «За отвагу», орден «Красной звезды» и нашивка за ранение. В эту спецчасть его прислали на место заместителя командира, попавшего в госпиталь. Тут Владимир и познакомился с Верой.

Про таких мужчин обычно говорят «видный» – широк в плечах, фигура кряжистая, повадки уверенные, с достоинством, коротко стриженая голова устойчиво сидит на крепкой шее, лицо волевое, скуластое, под крупным носом тёмная полоска усов. Несмотря на свой средний рост, Владимир казался очень большим и даже громоздким. Будучи родом из деревни Ставропольского края, Владимир сочетал в себе, казалось бы, несовместимые черты – рассудительность и горячность. Его порывистый характер частенько контрастировал с видимой устойчивостью. «Долго запрягает, да быстро едет» – эта поговорка только наполовину относилась к Владимиру, потому что он не раз доказывал, что «запрягать» может чуть ли ни взрывным образом. Быстрая реакция и решительные поступки, которые в быту могли иногда приводить к конфликту, – в бою выручали. «Лихой», – говорили про него однополчане.

Вера влюбилась с первого взгляда. Вот так просто: в груди что-то ёкнуло – и всё. А потом преследовало ощущение, будто Володя постоянно рядом: смотрит, говорит, дышит… Она даже полюбила аромат дыма его папирос, хотя раньше из-за своего нездоровья совершенно не могла дышать, если кто-то рядом курил.

Верочка очень боялась обнаружить свои чувства. В школьные годы, да и потом, в университете, она невольно наблюдала романы подруг, сама в тайне не раз испытывала влюблённость, мучилась, переживала. Но ребята не увлекались девушкой, считая её «своим парнем» в самом лучшем смысле этого выражения или, как тогда говорили, – «мировым парнем!». Часто, советуясь с Верой, юноши доверяли ей самые сокровенные сердечные тайны в полной уверенности – не разболтает, а в ответ получали дельный совет и сочувствие. Владимир – первая настоящая и, как выяснилось немного позже, – взаимная любовь.

Вместе они были почти два года. Вера иногда ловила себя на мысли, что нельзя быть такой счастливой именно сейчас, когда вокруг столько горя, но ничего не могла с собой поделать. Радость плескалась в её душе, смывая все тревоги и усталость, окатывая с головы до самых пят целебной волной счастья! Она любила. А Володя любил её. «Как ты похорошела!» – удивлённо восклицали подруги. И Верочка стеснительно опускала глаза.

Война уже катилась по чужой территории, исход был предрешён. Влюблённые строили планы, как будут жить после победы. Казалось, ещё немного… Но вдруг пришлось расстаться.

Потянулись дни в разлуке.

 Думая о своём дорогом человеке, Вера ощущала в груди ровное тепло: пусть пока его нет рядом, но он – есть! Она ещё более страстно, чем раньше, желала, чтобы поскорее наступил мир. Тогда, как мечталось, как говорил её Володя, они поженятся, родят детей и будут счастливо жить вместе долгие-долгие годы. Только надо подождать. Вера ждала. Ждала и молила, умоляла небо: спаси и сохрани…

Приходили письма, – правда, не так часто, как обещал Владимир, но что поделаешь: война. Писал, что жив-здоров, что всей душой, всем сердцем рядом со своей Верой-Верочкой.

 А примерно через год он сдержал своё самое главное слово – «вернуться».

Они встретились в Манчжурии осенью 1945.

И вся эта история была бы очень похожа на сказку, если б не горькая правда жизни.

Остались позади бои с гитлеровцами, пришла долгожданная Победа! Но, выполняя союзнический долг, Советская Армия вступила в военные действия против фашистского пособника – Японии. Переведя часть войск на восточную границу, приступила к освобождению от Квантунской армии северо-восточных территорий Китая. Здесь, на короткой японской войне, которая уже 2 сентября этого же года была завершена, всё также свистели настоящие пули, рвались смертоносные снаряды. Как было бы обидно погибнуть в самом конце войны, пройдя с самых первых дней через все лишения и опасности, дожив до капитуляции фашистской Германии – главной победы Великой Отечественной.

На следующий же день после встречи с Верой Владимир вдруг срочно отбыл в соседнюю часть. Сослуживцы недоумевали: «Почему? Он не должен был туда ехать». Но Володя сам вызвался, можно сказать, – напросился. Их машина попала под артобстрел, водитель и двое сопровождающих ребят погибли тут же, на месте, а Владимир чудом остался жив, получив тяжёлую контузию.

Вера примчалась в госпиталь. Сидя у его кровати, в подробностях вспоминала тот самый день после их долгой разлуки, с горечью думала о содержании последнего письма, полученного накануне от своего любимого. Она страшными словами ругала себя за то, что не ответила на это письмо, и за то, что сгоряча наговорила Володе, когда они наконец-то встретились вновь. Бранила себя и винила: «Как я могла?! Это я, я виновата. Не так надо было… Если бы я сдержалась и резко не отчитала его, не прогнала бы… То, может быть, всё было по-другому. Что я наделала! Какая я глупая… Ведь он такой горячий, отчаянный. Ведь это он из-за меня, с расстройства ринулся на рожон. Будто смерти искал. Вот теперь лежит без сознания. Придёт ли в себя?..».

А как тогда Володя радовался их встрече! Примчался с букетиком полевых цветов, глаза его сияли радостью. Схватил Веру в охапку, говорил хорошие слова… Говорил, говорил и не мог остановиться. А она вдруг сердито оттолкнула, оборвала его: «Я прочла в твоём письме, что ты женат! И у тебя растёт сын. Мы никогда не будем вместе. Я никогда не смогу отнять отца у ребёнка. Почему ты так долго скрывал от меня? Это подло, ты просто пользовался мной! Быть любовницей не хочу. Поищи другую…».

Володя прикрывал глаза рукой, будто защищаясь от колкой правды слов, и молчал. Затем с усилием произнёс вымученным голосом: «Я же сам признался. И раньше хотел сказать, но… как-то всё не решался, откладывал. А когда уехал, то понял, что не смогу без тебя жить. Написал».

Да. В последнем письме Владимир признался своей Вере, что у него в тылу есть жена и ребёнок. Подробно объяснял, какую роль в его женитьбе сыграли родители, рассуждал об ошибках молодости. Клялся, что жил в той семье без любви, что сразу же после войны разведётся и что всё, что было у них с Верой – это настоящее чувство, на всю оставшуюся жизнь. Они обязательно поженятся!

Только самому себе он горько признавался в мыслях, что не всю правду выложил в том письме.

Как страдала Вера, прочитав злополучное послание… Долго не могла прийти в себя: «У него – семья?! Почему же сразу не сказал? Как бесчестно! Выходит, он и не любил меня вовсе, а просто пользовался. Как говорится, война всё спишет». Она была сражена этим известием и решила: «Владимир для меня потерян».

Потерян!..

А больше всего на свете Вера боялась потерять своего любимого. И вот…

Дни тянулись за днями, а Вера-Верочка жила, как не жила, механически выполняя свою работу.

Она выросла в семье со строгим укладом и крепкими традициями. Её родители в тяжёлые, непростые годы растили трёх дочерей, семья была дружной, надёжной. В отношениях папы с мамой всё было ясно, всё понятно: любовь и согласие – навсегда. Хотя изредка случались шумные, темпераментные споры. «Уж больно яростные характеры у обоих, – говорили родственники, – спуску друг другу не дают ни в чём». Но дети знали, что это мимолётно, словно майская гроза, – пройдёт и снова выглянет солнце, станет ещё чище, ещё радостнее.

От своей мамы, Александры Георгиевны, сёстры не раз слышали, как должна себя вести девушка: скромно, строго, «хвостом не вертеть», семью не позорить! И памятуя о горячем казацком нраве матери, старались не огорчать её своим поведением. Отец на такие темы не распространялся, но его позицию узнать было несложно, потому что он как думал, так и жил – честно.

«Как же теперь быть? Ведь я же люблю Володю! Но родители не поймут. Проклянут. А он? Как мог?!. Унизительно. Какое горе. Обида. Получается, я и не невеста вовсе, даже не гражданская жена, а так… На фронте их называют ППЖ, – то есть «походно-полевая жена» всего-то навсего… Какой позор!».

Вера была в отчаянье. Но, несмотря на своё душевное смятение, старалась использовать любую возможность, чтобы навещать Владимира. Не бросать же человека в беде из-за того, что он её не любит? Привозила передачи, сидела, держа за руку, а когда Володя очнулся, пересказывала хорошие фронтовые новости. Через две-три недели Володя быстро пошёл на поправку. В минуты редких свиданий они больше не оставались наедине и о своих чувствах не говорили. Вера видела, – Владимир надеется, что у них всё наладится, снова будет по-прежнему, как раньше. Она читала это по глазам своего любимого, но иногда непонятная тень, похожая на некое смущение, мелькала на его лице. «Мучается Володя. Хочет со мной поговорить и опять никак не решается? О чём?».

Ответ пришёл, откуда не ждали. Нашлись доброхоты из штаба, поведали: больше года назад Владимир получал в поощрение отпуск и, перед выполнением нового задания, ездил в тыл к своей семье.

«Так вот куда он уехал тогда! И об этом тоже промолчал…». Отчаянье захлестнуло Веру.

 Понятно, что при их секретной службе, тем более в военное время, не полагалось распространяться: кто, куда следует, а тем более, – задавать вопросы на эту тему. «Ну, а потом-то, когда встретились… Почему скрыл?! Почему?». Самые худшие и унизительные предположения подтверждались.

В госпиталь Вера больше не поехала.

Вскоре Великая Отечественная война была завершена окончательно.

Наступил долгожданный мир!

А бурной радости не чувствовалось, будто лежала в душе девушки колкая, нетающая льдинка, причиняющая острую боль при любом движении мысли, словно похоронила кого, утратила самое дорогое. Да, так оно и было.

О, если б только Вера знала, как Владимир хотел рассказать ей обо всём сам, глядя в глаза. В последнем письме он написал только про семью, а про отпуск решил сказать позже, потому что не мастак на бумаге всё складно и понятно излагать. Боялся, не поймёт Вера из письма, – он и её, и сына очень любит. Что к сыну в отпуск ездил, а не к жене.

Да не вышло объясниться. Встретились и поссорились, затем контузило, а после… Пути их разошлись.

Часть, в которой Вера осталась служить сверхсрочно, ещё какое-то время стояла в Китае, потом на границе, а затем их направили под Москву, в город Коломну.

Жизнь пошла своим чередом. Служба теперь была спокойная и размеренная; Вера Васильевна ценилась как специалист, к тому же фронтовик, имеющий боевые награды: две медали «За боевые заслуги», медали «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За победу над Японией». В поощренье съездила к родным во внеочередной отпуск. Получила комнату в коммунальной квартире. Жила одна, но не одиноко. Из дома получала приветливые, бодрые письма, там её всегда ждали. В выходные дни Вера ходила с подругами то в кино, то в театр, тем более, что такие мероприятия позволяли сбросить с себя военную форму и переодеться в гражданскую одежду, по которой так они соскучились – девочки, прошедшие войну.

На мирных улицах городов зацокали каблучки. Легко струились фасонистые платьица и летящие юбочки. Головки послевоенных модниц украшали шляпки или искусно уложенные надо лбом высоким валиком волосы, лица обрамляли упругие локоны. Губы ярко подкрашивались в форме сердечка.

Жизнь истосковалась по празднику, а женщины – по нарядам!

Перешивались, перелицовывались старые вещи. Освежая новым воротничком или эффектными пуговицами, удачной отделкой или романтичным бантом одежду, ей давали второе, а то и третье право на существование в мире моды. Это помогало отвлечься, заглушить в себе щемящее чувство недавних потерь.

Вера старалась не отставать от других. К тому же у неё был и вкус, и навыки – это от мамы. Александра Георгиевна всю жизнь обшивала семью, демонстрируя талантливую фантазию и неимоверное усердие. Придумывая фасоны, она сама моделировала, составляла выкройки. Дочерей с детства одевала как кукол. Могла связать и сшить всё! Например, пальто для любого сезона, шляпку с полями и вуалеткой, шапку меховую, муфту, перчатки с узором. Может быть, даже обувь смогла бы пошить: было бы из чего. Мастерила затейливые домашние туфельки, хозяйственные сумки и изысканные дамские сумочки или, как их раньше называли, ридикюли. А старые валенки превращала в шедевр. Предварительно заштопав, поставив необходимые заплаты, подшив новую непромокаемую подошву, расцвечивала их узорами из ниток от сносившихся свитеров. По её выражению: «У каждой строчки и узелка должны быть чистота и благородство! А если руки растут откуда надо, то и из «какахи» конфетку можно сделать». Вещи из-под её рук выходили элегантные, словно с картинок модных журналов. Своих дочерей мама-искусница старалась тоже обучить всем известным ей премудростям, но в полной мере никто из дочерей не перенял её мастерство, только Верочка проявила наибольшие способности, сохранив на всю жизнь деятельный интерес к шитью и вязанью.

Из Китая она привезла несколько качественных отрезов тканей чудесных расцветок. Часть из них, конечно же, подарила маме и сёстрам, а остальное пустила в дело для своего гардероба. Поэтому, в отличие от многих своих подруг, Верочка умела одеться интересно, даже с некоторым шиком. Не только для себя, но и для самых близких Вера всегда была готова придумать, скроить, а если надо, то сшить эту вещь на руках, без швейной машинки.

Подросли её сёстры и друг за другом вышли замуж. В тридцать лет Вера стала тётей. Средняя сестра родила племянника, а младшая – племянницу. Верочка в них души не чаяла. Сёстры и родители проживали в разных городах, но встречались ежегодно во время отпусков, стараясь подгадать отдых на одно и то же время.

Прошло несколько лет, а воспоминания преследовали Веру, о Владимире забыть ей не удавалось. От знакомых изредка узнавала новости о нём: остался на сверхсрочную, получил очередное звание – майор; живёт с семьёй в Москве в новой большой благоустроенной квартире; купил красивую легковую машину «ЗИС»; сильно пьёт. Говорили, что из-за пристрастия к горькой один раз даже ставили вопрос о его увольнении со службы. Спасибо, вступились влиятельные друзья, памятуя о воинских заслугах, поручились, и пока всё обошлось. Ещё рассказывали, что после контузии Владимира мучают сильные головные боли, пить ему вовсе нельзя, а он сам не свой, делает всё назло и губит себя.

Сердце Веры от таких вестей начинало сильно болеть. После войны, будто какая-то пружина ослабла в организме, и здоровье ухудшилось. Особенно настораживали анализы крови: мало красных кровяных телец. Несколько раз приходилось лежать в стационаре с диагнозом «анемия». В военных госпиталях врачи лечили очень хорошо, сказывалась многолетняя интенсивная практика. И на какое-то время самочувствие Веры улучшалось.

Однажды из дома родителей пришла тревожная весть: серьёзно заболел папа – инсульт. После его смерти Вера выписала маму к себе. Руководство части пошло навстречу и выделило старшему лейтенанту-фронтовику двухкомнатную квартиру со всеми удобствами в красивом четырёхэтажном доме.

А вскоре сёстры друг за другом родили по второму ребёнку. У средней сестры на свет опять появился мальчик, а у младшей – девочка. Александра Георгиевна, хлопоча о дочерях и о новорождённых внуках, посоветовавшись с Верой, решила забирать старшеньких, которым уже исполнилось четыре и пять лет, по очереди к себе. Чтобы на какое-то время разгрузить молодых мамаш, занятых младенцами.

В доме воцарилась суета, забот у Веры прибавилось, и это облегчало её душевное состояние. Некогда стало задумываться о своей женской судьбе, о своём здоровье. Жизнь опять мобилизовала её, заполнив сутки нужными, неотложными делами, отнимающими всё время и силы, как тогда, на войне.

Вдруг однажды утром, придя на службу, Вера узнала интересную новость: к ним из Москвы назначен новый начальник. Сослуживцы, в основном женщины, весело принялись обсуждать поступившую информацию, предполагая возраст и статус нового офицера. А сердце Веры почему-то вздрогнуло, забилось часто-часто…

Вскоре подтвердилось, да – это был её Владимир.

Они встретятся вновь?!.

Первая мысль, которая появилась у Веры: немедленно подать рапорт об отставке. Но не в её характере было бежать да прятаться. «Посмотрим, что будет», – решила она, с нетерпеливым волнением ожидая встречи.

Владимир изменился: похудел, черты лица заострились, он даже казался меньше ростом, нежели раньше. Вера с замиранием сердца исподволь рассматривала своего любимого, с грустью подмечая перемены. «Виски с сединой. То и дело на скулах играют желваки. А когда же это появилась у него навязчивая привычка: кривя рот, покусывать кончик уса?». Она с сожалением отмечала некоторую, ранее несвойственную ему, нервозность в облике. «Укатали сивку крутые горки… Похоже, не прошла даром и контузия. Все эти перемены у него – от нездоровья». Вера, сидя на собрании чуть ли не в последнем ряду актового зала, продолжала украдкой изучать любимое лицо, которое так часто за эти годы являлось ей во сне и мечтах. «Сколько же мы не виделись? Почти десять лет. Я, наверняка, тоже сильно изменилась. Интересно, знал ли он, что я служу в этой части?..».

Организационный сбор подходил к концу, и Владимиру страшно хотелось закурить, чтобы хоть как-то снять сковавшее его напряжение. «Странно, – думал он, – вот уж не знал, что буду волноваться как пацан. Даже посмотреть в её сторону боюсь!». Все эти годы он жил, словно в бреду. Рушились все его планы. Сначала расставание с Верой. Она ушла, исчезла… Бросила. Затем, после госпиталя, подал на сверхсрочную, но хотели начисто комиссовать из-за сильных приступов головной боли. Спасибо знакомому полковнику медслужбы – убедил врачей не выносить окончательный приговор, послать на реабилитацию в хороший госпиталь, а затем в санаторий. После долгого, интенсивного лечения и здорового отдыха боли отступили. Теперь они вновь дают о себе знать только при сильном стрессе или… когда крепко выпьет. Ну, а у кого от этого голова не болит? Близко к норме. На службе оставили. Правда пить горькую категорически запретили, сказали: «Алкоголь провоцирует приступы, и если не будете соблюдать режим, то – прощайте».

А срывы были, потому как не задалась семейная жизнь. Жена ещё до войны его «сапогом» называла. Она, видите ли, благородных кровей и терпеть не может его солдафонских повадок. Её дядя в годы НЭПа несколько магазинов в Москве держал, а он – деревня. После Победы год прожили вроде бы ничего, а потом опять пошло-поехало. Владимир вернулся в семью только ради сына, всё ради него готов был терпеть. А жена попыталась настроить сына против родного отца. И как он ни старался наладить совместную жизнь, ничего не помогло: ни квартира, ни машина, ни приличный заработок. Надоели унижения – ушёл. Квартиру оставил, а машину забрал и какое-то время даже ночевал в ней. Подолгу лежал перед сном с открытыми глазами, думал: «Как странно, – лучшими годами в моей жизни были военные годы». И правда, там он был уважаем, востребован, знал цену себе и окружающим людям. На фронте все были едины в своих действиях. Была одна цель! Всё казалось просто и ясно: здесь – свои, а там – враги. В мирной жизни Владимир ориентировался гораздо хуже. Не умел и не хотел угождать, лебезить, подстраиваться. Война его научила конкретике, бескомпромиссности. Трудно себя переучивать, а самое страшное – нет поддержки в семье, нет понимания.

Сколько раз он думал: «А вот Вера бы поняла, она… Она – человек. Только где теперь, с кем?..». Ему хотелось крикнуть во всё горло: «Мне очень трудно жить без тебя, моя Вера!». Владимир сам не заметил, как лишился покоя и стал её искать, а когда нашёл да узнал, что Вера не замужем, то сделал всё, чтобы перевестись в ту же часть, где она служила. Пусть с понижением, пусть опять бытовые трудности, но лишь бы быть рядом.

Вот и пришёл этот счастливый, трудный час свидания наедине.

Они сидели, обнявшись, на скамье в тёмной аллее парка почти как тогда – на поваленной берёзе. Сколько хотелось друг другу сказать и высказать, объяснить и выяснить… А слова не шли. В головах кружились обрывки каких-то незначащих фраз – всё пустое.

Главное – они опять вместе.

Примиряющий поцелуй. Потом ещё и ещё…

Безмолвно, не нарушая тишины, с двух важных нот: «Он приехал ко мне!», «Она ждала меня!» – зазвучал и грянул в любящих сердцах гимн ликования!

Их близость не могла оставаться долгим секретом для окружающих. Сослуживцы отнеслись с пониманием: фронтовая любовь не ржавеет. Что Владимир, что Вера – люди проверенные в деле, награждённые и заслуженные – на пустое размениваться не будут. А значит, – совет да любовь! Благоденствуйте на общую радость.

Как к этому отнеслась мама Веры? Скрывать воскресшие отношения Верочка не собиралась и при случае, конечно же, рассказала о своей нежданно-негаданной радости. Тем более трудно было утаивать прогулки с Владимиром после смены. Раньше – час в час, минута в минуту она появлялась дома, и вся жизнь Веры протекала на глазах, если не сказать точнее, под контролем любящей матери. А тут – загуляла. Мама всё чаще поджимала губы, когда счастливая дочь возвращалась с очередного свидания. Не одобряла. Её аргумент был прост: «Он не разведён, и у него растёт сын. Значит, нечего друг другу головы морочить, ничего путного из этого не выйдет». Вера возражала: «Он разведётся. Остались формальности. Жена не даёт согласия на развод, но это пока. Они давно уже не живут вместе. Она его не любит, а я – люблю!». Но не была услышана матерью. Александра Георгиевна с ужасом представляла себя на месте чужой жены: чтобы вот так ждать всю войну с дитём, а он вернулся живой и – бросил! Она бы с ума сошла от горя. А каково ребёнку?!

Владимир очень хотел познакомиться с будущей тёщей. Убедить, объясниться. Рассказать, как всё есть на самом деле, что их чувства с Верой настоящие, а в прошлой семье не сложилось, и что он хочет по-честному – развестись и только потом жениться. Да всё как-то не получалось. То приехавшая к Вере племянница заболела, то нагрянула в часть комиссия с проверкой, то началась подготовка к десятилетию Великой Победы. И Александра Георгиевна не спешила встречаться. Но, несмотря на обстоятельства, Владимир жил так, будто они уже – семья, и лишь временно им приходится ночевать порознь. Заботился. Привозил по выходным продукты с рынка, правда, в дом не заходил или брал с собой Веру и покупал для неё то, что они выбрали вместе. Возил на своей машине Верину племянницу к доктору, или втроём уезжали гулять в парк. Владимир, на двоих с Верой, приобрёл недалеко от территории части небольшой огород, где они посадили картошку, самую разную зелень и клубнику.

Наконец Александра Георгиевна уступила настойчивым просьбам дочери, дала согласие принять в своём доме Владимира, пригласив его в выходной день на обед.

По традиции в доме запахло пирогами. На столе, накрытом белоснежной накрахмаленной скатертью ручной вышивки, засверкала посуда, которая доставалась из буфета исключительно в особых случаях. Племянница крутилась под ногами хлопочущих женщин, тайком таская с сервируемого стола что-нибудь вкусненькое. Её нарядили в новое отутюженное платьице, сшитое недавно Верочкой, завязали большой бант на макушке и велели вести себя хорошо – не мешаться. А девочке было радостно: праздник!

Скоро придёт в гости дядя Володя, у которого есть большая, чёрная, блестящая машина, чудесно пахнущая бензином! Все девчонки во дворе умирают от зависти, когда самый лучший дядя на свете, с золотыми погонами и наградными колодками на груди, открыв дверцу автомобиля, сажает их с тётей Верой в салон. А потом катает по всему городу. Они мчатся, мчатся – куда хотят! И ей иногда разрешается нажимать на сигнал, машина громко гудит, пугая прохожих, те оглядываются, а Вера с дядей Володей беззаботно смеются.

От нетерпеливого ожидания девочке очень хотелось устроить шумную кутерьму – егозить, прыгая с дивана на пол, или хотя бы несколько раз проскакать на одной ножке до кухни и обратно, в столовую. Какой же это праздник, если нет весёлого шума? Взрослые, сновавшие со снедью от плиты к столу и обратно, добродушно шикали на шалунью, одёргивали, пытаясь приструнить, но всё без толку. Несколько раз девчушка выглядывала в окно, вдохновенно вопя: «Едет, едет!» – чем, естественно, усиливала переполох, и отбой ложной тревоги не снижал нарастающего волнения.

Предпраздничная суматоха удалась на славу!

За стол сели вчетвером. Правда, малышка пыталась поначалу пристроиться на коленях Владимира, но её усадили отдельно, подложив вышитую подушечку, на большой взрослый стул.

Чинно приступили к трапезе, обмениваясь незначительными фразами. Чувствовалось напряжение. Верочка принялась радушно потчевать гостя, но гостю было не до еды. Он сидел скованный, красный, осыпанный капельками пота, и нервно мял в левой руке большую белую крахмальную салфетку, будто соображая, что с ней делать. Александра Георгиевна милостиво предложила снять китель. Владимир поблагодарил, повесив его на спинку стула, немного расслабился и слегка повеселел. От вина отказался – за рулём, чем заметно улучшил настроение Вериной мамы. Постепенно разговорились. Володя рассказывал курьёзные случаи из военной жизни, потешно изображая в лицах действующих персонажей. Все смеялись.

Настало время пить чай. И тут Владимир решился сказать то, ради чего он собственно и пожаловал. Внутренне собравшись, чётко произнёс, глядя в глаза Александры Георгиевны: «Прошу руки вашей дочери».

Зависла длинная пауза.

Верочка, чтобы сбить неловкость, принялась разливать чай. Она хлопотала, звеня чашками, интересуясь: кому – с лимоном, а кому – с молоком? Вдруг мать ей коротко сказала: «Сядь». И вместо ответа сама задала вопрос, пристально вглядываясь в лицо Владимира: «А как же твой сын? Он всю войну тебя ждал! Ты что же – решил бросить сына?».

Накладывая щипчиками сахар в свою чашку, Володя молчал; он брал кусок за куском – ещё, ещё и ещё… При этом совершенно не замечая, что сахар уже не помещается в чашке. Александра Георгиевна, повысив голос, ледяным тоном отчеканила: «Пока я жива – не бывать этому».

Владимир посмотрел на Веру, – та молчала, опустив голову.

На какое-то время все замерли, будто умер кто…

В душной «похоронной» тишине неожиданно громко прозвенел голосок: «А когда мы на машине поедем?».

Владимир словно очнулся, выскочил из-за стола и, надевая на ходу китель, опрометью бросился вон.

Вера – за ним. Хотела догнать, вернуть, но мать не пустила, загородив собою дверь на лестничную клетку: «Только через мой труп». Маленькая девочка растерянно, с щемящей тревогой смотрела на своих домашних, готовясь заплакать. Она не понимала, что произошло: «Почему все ругаются и расстраиваются?». Только чуткое сердечко ей подсказывало, что на машине они с тётей больше не поедут.

Рыдая во весь голос, Вера упала лицом вниз на диван. А мама продолжала высказывать ей свою правоту:

 – Подумай, он родного сына не жалеет! Готов бросить его на произвол судьбы. Так зачем тебе такой эгоист нужен? Сама же знаешь: на чужом горе счастья не построить.

Вера приподняла распухшее лицо, затем решительно вскинулась, села, утирая слёзы, и с нажимом в голосе горячо произнесла:

 – Ты его совсем не знаешь, мама. Он очень хороший! Он никогда никого не бросит.

 – Хо-ро-ший?! С женой не развёлся, а уже сватается… Хороший!.. Это же разврат!!!

Верочка снова зашлась в надрывном плаче, перекрывая взволнованную речь матери. Потом затихла, глядя в никуда, и безвольно опустив руки, сказала отрешённым голосом:

 – Успокойся, мама, он больше не вернётся… – и она снова заплакала, раскачиваясь из стороны в сторону уже тихо и обречённо:

 – Что ты наделала, мама? Как же мне теперь жить?..

Утром на службе стало известно: вечером прошлого дня Владимир заехал в ресторан и в одиночестве выпил несколько рюмок водки. Ему, видимо, стало плохо, и он, держась двумя руками за голову, еле дошёл до машины. Сел за руль, помчался в неизвестном направлении, превышая скорость, и сбил человека. Насмерть.

Место, где произошла трагедия, находилось на соседней улице, машина двигалась по направлению к дому Веры.

Потом был трибунал, жёсткий приговор: разжаловать в рядовые, отправить в лагерь строгого режима. Там Владимир и сгинул.

 

Вера-Верочка прожила долгую жизнь. Замуж она так и не вышла. «Не нашла себе человека», – говорили сёстры. А она и не искала. Да и какие женихи в ту пору в её тридцать пять лет? Всех война скосила.

После свершившейся трагедии Вера подала рапорт на увольнение и уехала на Украину, где её никто не знал. Александра Георгиевна какое-то время жила в семье младшей дочери, а потом, испросив прощения, вновь вернулась к своей Вере.

День за днём, месяц за месяцем – шли своим чередом года. Верочка работала в отделе снабжения на крупном заводе, ухаживала за старой матерью, помогала сёстрам растить детей, а после пенсии – и внуков. Не позволяя себе расслабиться, делала всё, что от неё зависело, требуя от других того же. Она многое умела, многое превозмогла, но только одного не смогла Вера: забыть свою любовь и главного для неё человека – Владимира. Так уж сложилась её судьба, одарившая коротким счастьем в трудные военные годы.

После выхода на пенсию Вера Васильевна жила в семье племянницы, – той самой, что была невольной свидетельницей личной трагедии своей тёти. Несмотря на возраст, все по-прежнему называли её – Верочка. И так до тех самых пор, пока не родились внуки. Тогда она получила титул бабули-роднюли или бабаши, как произносил самый младший.

Прошло много времени, казалось бы, Вера смирилась с душевной болью, но тем не менее, никогда не смотрела фильмы и спектакли про войну. Это было выше её сил. Яркая вспышка памяти воскрешала горе. Молча уходила она от телевизора в другую комнату. Содрогались худенькие плечи, невольные слёзы мутной кисеёй застилали всё вокруг.

Видно, не всё время лечит.

Уже перед самой смертью, на восемьдесят седьмом году жизни, в больнице, выяснилась истинная причина постоянного недомогания и частых болезней Веры Васильевны. Современные методики позволили определить врожденное нарушение обмена и функций витаминовв организме. Если бы это обстоятельство стало известно раньше, то достаточно было бы одного витаминного укола в неделю, как, например, поддерживают диабетиков инсулином, чтобы жить без физических мучений и не приобретать сопутствующие губительные болезни.

Врач, поставившая диагноз «врожденная В12-дефицитная анемия», долго качала головой:

 – С таким заболеванием и всю войну прошла?! Подумать только, какая самоотверженность, самодисциплина и сила воли. Мощное по духу поколение – уходит.

 

А поутру по-прежнему расстилаются туманы, встаёт ясное солнце, жизнеутверждающе поют птицы. Но уже ничто и никогда не вернёт загубленные чувства двоих, не родятся их дети.

Раненая любовь выдержала много испытаний, но не победила.

А жаль…

 

 Май, 2011