В ТРЁХ КВАРТАЛАХ ОТ СЛОВА «ЛЮБЛЮ»

 

 

ЛИЦО

 

А как жилось мне этот год?

Как всем: спалось и елось

и нравилось невпроворот

впадать в себя, как в ересь.

 

И слово слабое рвалось

в заветную немилость,

а по ночам в гнезде волос

лицо твоё светилось…

 

КРЕСТ

 

Распятому на собственных костях,

как на складном кресте,

обросшем мною,

мне будет знак –

и долгий срок скостят,

и в тёмных водах

женщины омоют.

 

Пока же я не занесён в реестр

небесных неотложных отправлений,

так неопасно проступает крест

костяшками обычных сочленений.

 

И пусть о нём уже на все лады

подозревает ушлый соглядатай,

я снова совпадал с тобой – и ты

в который раз была на мне распята!

 

ВЕДЬМА

 

Прости, что я тебя накликал,

что сны по сотам мной заполнишь,

что, ухо выправив на крике,

мой голос пристальный запомнишь.

 

Прости, что я тобой был узнан

не из анналов или хроник,

а по устам, по скрытым узам,

в которых я навечный хроник.

 

Прости, что ты согласна ведьмой,

не предающейся соблазнам,

хранить мой дух благоговейно –

яйцо, наполненное глазом.

 

ПУЛЯ

 

Эти встречи – цитаты из прошлого

в трёх кварталах от слова «люблю».

Я тебя – молодую, оплошную –

принял сердцем –

как пулю в бою.

 

Мы ещё тяготимся неравенством,

но уже говорим мимо глаз…

время в белом халате пространства

принудительно вылечит нас…

 

ЛЮБОВЬ

 

Не назвала ни мальчиком, ни мужем,

нутро не леденила и не жгла,

поскольку вся почти была снаружи –

приличная, доступная для глаз.

 

Я не пугался толики подспудной,

но рябью исходило естество,

когда не те,

не так,

не той посудой

вычерпывали поживу его.

 

А если впрямь: не только ил да тина –

тот опыт, что вобрал не по летам?

Не тёмный блуд,

а поиск прототипа –

праангела, который не летал.

 

ХРАМ ПОРОКА

 

И я был среди тех,

кто строил храм порока,

когда ещё с порога,

как важную улику,

разменивал лицо. И око шло за око.

Фигура грубых губ –

за глупую улыбку.

 

И я искал судьбу

по правдам и по толкам

и засевал быльём

руины дружб громоздких.

А храм стоял в лесах.

И кто-то на подмостках

замазывал извёсткой

следы кровоподтёков.

 

И я ломал себя, и под углом поклона

негнущийся аршин

царапал носоглотку.

А храм уже стоит.

И пьяный служка сонно,

заслышав лай бесят,

снимает с врат колодку.

 

АВЕЛЬ

 

От скудности, от бесславия,

от яростных ласк рабынь

я стал тебе братом – Авелем.

Ты помнишь, как дальше быть?

 

А те, кто глазами и бёдрами

меня ненароком разят,

не судят, какой за обёртками

несу несусветный изъян,

 

который однажды во внешности

пробьёт неприличную брешь

и хлынет неслыханной нежностью,

и вот тогда уж – режь!

 

ОДИНОЧЕСТВО

 

В этом доме –

снова чистом и пустом –

слышно, как в шкафу

на выходной рубашке

вянут маки…

В подбородок

смотрит стол

мутным глазом

недопитой

чашки…

 

О ВОДКЕ

 

Водку надо пить небыстрой стопкой,

чтобы после пятой, опьянев,

о душе – возвышенной и тонкой –

говорить стихами нараспев…

 

Забивая горечь грубым ломтем,

пьём красиво – стоя и в замах.

С каждым часом

крепче чувство локтя,

и тоска пронзительней в стихах…

 

И хотя в них нет особой пользы,

я их все – до слова – простону.

 

…стопка, словно стреляная гильза,

звонко покатилась по столу…

 

БЕЗ ТЕБЯ

 

Без тебя – одеяло сворачивал в тело

и наутро себя от него отделял

так, как если бы снова

прожил до предела

нашу близость –

в развалах глухих одеял.

 

Без тебя –

полужесты гасил на эмали

белой чашки, откуда ты бегло пила,

пока губы мои в беспорядке слетали

на лопатки, раздетые добела.

 

Без тебя – не тоска,

а как будто увечность,

от которой никто и ничто не спасёт.

А как порознь умрём мы

в кромешную Вечность,

нас дыханьем её

друг на друга

снесёт.

 

БОЖЬЯ ТВАРЬ

 

Я на тебе не настаивал,

прекрасная божья тварь.

Любил – как отвар настаивал,

и пил по глотку отвар.

 

Когда ты была поблизости,

из блажи не ближе, чем вздох –

женщина Божьей милостью,

прости мне,

что я не сдох!

 

ВЕТХИЙ ЗАВЕТ

 

У жертвенников спят гиеродулы,

себя поверх одежды разбросав.

Иаков брат подводит к яслям мула,

и проверяет сети брат Исав.

 

Ещё народ едва ли больше рода,

и страшен гнев верховного жреца;

и сбор зерна даёт начало году,

и дикий зверь выходит на ловца.

 

Ещё весь мир не выхолощен строго,

и зыбка грань

Между добром и злом.

И можно наземь опрокинуть Бога

и даже не покаяться о том.

 

НАПОСЛЕДОК

 

Когда небритый и поддатый

пройду дворами напоследок,

прости мне слёзы, соглядатай,

но дым Отечества так едок,

 

что нету сладу… Не умевший

назваться птицей и растеньем,

привыкну числиться умершим,

твоим согласно наблюденьям.

 

И, выбравшись к траве и небу,

не будут ведать, что я сущий,

старик, несущий ахинею,

мальчишка,

тёплый хлеб несущий…