Авторы/Шерстенников Николай

ПОД НЕБОМ ГОЛУБЫМ

 

(Продолжение. Начало в №5-6 т.г.)

 

Глава первая

 

Беатрис с сыном вышли утром из дома и пошли вместе по направлению к школе. Сына звали Глеб, и хотя он не был уже маленьким, Беатрис и Георгий старались не оставлять его без внимания на улице, памятуя о тех событиях, когда людьми Марокканца была похищена Беатрис.

Бет была задумчива с самого утра, она думала о своем сыне, о той школе, куда они шли, о его будущей судьбе. Хоть сын и учился в третьем классе, но он явно отличался от сверстников своим развитием. Он не был избранным, как его родители, но, несмотря на это, в нём были заложены с рождения некоторые необычные способности, перешедшие ему от его родителей.

Бет шла и сосредоточенно думала, держа сына за руку, и не замечала, что тот без умолку о чем-то говорил, рассказывал ей, задавал вопросы, которые сыпались на неё безостановочно.

- Мама, скажи, а это правда, как люди говорят, что когда Бог спал, кто-то создал женщину.

- Мама, скажи, а почему луна стоит на месте, а не вращается. Её что, кто-то держит с той стороны? Зачем? Для чего?

- Мама, а почему у нас правый ботинок стаптывается быстрее, чем левый? Мы что, правой ногой ходим чаще, а, мам?

Беатрис не то, чтобы отвечать на его вопросы, она даже не успевала понять, о чём он говорит. А он продолжал:

- Мама, скажи, а правда, что лифту подниматься легче, чем опускаться. На него, что, силы притяжения не действуют, что ли? Как же так?

- Мама, скажи, если Архимандрит поскользнётся на улице на арбузной корке, что он скажет, чёрт побери или прочтёт молитву Отче наш, а мам, как ты думаешь? Она молчала, он продолжал:

- Мама, скажи, почему тебя папа называет любимая жена, а не – любимая супруга, а, мам? Ну почему, в чем различие? Мама, ну почему ты всё время молчишь? Ну ответь, – и он подергал её за рукав.

- Папа называет меня так, потому что мы поженились по любви. А тот мужчина, который называет свою женщину супругой, это означает, что он женился на ней по расчёту. Ты понял менял, Глеб?

Беатрис осталась довольна, что смогла ответить хотя бы на один вопрос сына. Глеб утвердительно кивнул головой, но не успел её опустить, как задал следующий.

- Мама, скажи, почему женщины не могут одновременно серьёзно размышлять и быстро идти?

- Ты это меня имеешь в виду? – спросила Беатрис.

- Нет, что ты, мама, это к тебе не относится, ты у нас исключение, – и он с восхищением посмотрел на неё. Но только опустил голову, как задал следующий вопрос:

- Мама, скажи, если бы я родился во французском роддоме, я что, разговаривал бы теперь по-французски? Прикольно, все в классе говорят по-русски, а я бы по-французски, здорово!

- Мама, скажи, а почему войны начинаются? Это, наверное, потому, что один тиран хочет управлять не только своим народом, но и чужим, да, мам?

Задавая эти вопросы, Глеб не ожидал услышать на них ответы, ему нужно было успеть высказаться, пока они не дошли до школы. Ему нужно было выложить всё, что родилось у него в голове за ночь. Освободить свой мозг, чтобы к следующему утру, загрузить его следующими вопросами.

Беатрис спокойно к этому относилась, она хорошо знала своего сына. Каждое утро на неё лился поток разнообразных вопросов, на которые невозможно было ответить.

- Вот приедет твой папа, вот и задашь их ему. Пускай он голову поломает над ними. «Да, пожалуй, пускай доучивается этот год здесь, а потом надо забрать его отсюда, пока не поздно» – подумала она.

А волноваться было о чём. Глеб не был хулиганом или неуспевающим, всё обстояло наоборот. Со своими способностями учеба давалась ему слишком легко, он не затрачивал никаких усилий для усвоения школьного материала. Ему достаточно было один раз услышать или прочесть, он всё впитывал в себя, как губка, и в школе ему было уже скучно. Поэтому он с трудом высиживал на уроке от звонка до звонка. То он крутился во все стороны, как шамела, то сидел задумчивый, размышляя о чём-то и даже не слыша звонка на перемену. Он был похож на маленький вулкан, который бурлил изнутри, выбрасывая наружу из себя переизбытки энергии, которая распирала его и не давала спокойно сидеть на месте. То этот вулкан замирал на несколько дней, то вдруг снова оживал с ещё большей силой. Учителя уже просто не спрашивали его, боясь его бесконечных вопросов, которые нередко ставили их в тупик. Не проходило и недели, чтобы в школе не пожелали вновь встретиться с его родителями.

«Да, нужно забирать его отсюда, – продолжала думать Бет. – Вот приедет Георгий, поговорим с ним серьёзно. Есть только одно место, где он может чувствовать себя хорошо. Только там, где воспитывались они с Гео. Учитель не откажет им, он к ним очень хорошо относится. Да и Глебу будет там безопасно, они не будут за него переживать так, как сейчас».

Она резко повернула голову, посмотрела на другую сторону улицы, что-то её волновало, она не могла успокоиться, нервничала. У неё было такое ощущение, что на них кто-то постоянно смотрит, наблюдает за ними.

- Мама, мам, – Глеб дергал её за рукав.

- Мам, да ты совсем меня не слышишь, я тебе рассказываю всю дорогу, а ты на меня и внимания никакого не обращаешь. Разве можно так поступать со своим ребёнком, как будто я пустое место или тебя не интересует совершенно моя личная жизнь.

Он отвернулся, сделав вид, что обиделся.

- Ну, извини, Глеб, я задумалась, – пыталась оправдаться мама, – ну раз у тебя появилась своя личная жизнь, мне очень интересно.

Но он и не думал долго молчать и изображать из себя обиженного.

- Мам, да что с тобой сегодня такое, я ещё с утра заметил, что ты какая-то странная, задумчивая, не такая, как всегда, – он внимательно смотрел на неё.

- Ух ты какой внимательный да наблюдательный. Всё-то ты видишь и замечаешь, – с улыбкой ответила ему Бет.

- А ты как думаешь, ты помнишь, что мне папа сказал, когда уезжал? Он сказал, чтобы я глаз с тебя не спускал. Я-то знаю, – он серьёзно посмотрел на маму и, покачивая перед собой рукой, выставив вперед указательный палец, говорил дальше. – Ох уж эти женщины, за вами только глаз да глаз и держи ухо востро.

Бет посмотрела на него, рассмеялась.

- А ты, оказывается, большой специалист по женщинам. Это почему же за нами глаз да глаз, а за вами, мужчинами, разве не так? Мы что же, хуже вас или такие ненадежные? Что за дискредитация, объясни.

- Ну почему же хуже, вовсе нет. Вы, женщины, даже ничего себе, я бы сказал.

- Поглядите-ка, какой знаток женской красоты и женской души. Откуда это у тебя такое берётся?

- Почему берётся, – не сдавался Глеб, – я это в библии вычитал. Когда Бог решил сделать мужчину, то есть нас, он создал его по своему образу и подобию. Это было не так уж и сложно. А вот когда он решил создать женщину, то есть вас, – он это всё объяснял своей маме так серьёзно, как учитель на уроке, – да, вот здесь-то и начались трудности, ты даже себе представить не можешь.

Беатрис слушала своего сына, молча улыбалась, не перебивая его. Последнее время он не переставал удивлять её почти каждый день, что-нибудь да отмочит такое, хоть стой, хоть падай. Он взрослел не по дням, а по часам.

- Надо отдать ему должное, – продолжал поучительным тоном Глеб, – внешний облик женщин он создал что надо, – и посмотрел на свою маму, обвел её оценивающим взглядом. – Да, – вздохнул он и отвел взгляд.

Беатрис, искоса наблюдая за сыном, улыбнулась, покачала головой.- «Откуда это он всё впитывает, какие у него источники этих познаний?»

- А вот с внутренним вашим содержанием, у него возникли большие трудности. По-моему он на этом этапе творчества здорово запутался, вот и получились вы абсолютно непредсказуемые и непонятные. А может, он был уже не совсем трезвый, а почему бы и нет, – размышлял сам с собой Глеб. – Создав такое прекрасное нечто, он решил выпить немного вина, чтобы отметить эту радость, да, похоже, перебрал… да… пожалуй, нам в этом не разобраться.

Глеб был так серьёзен и сосредоточен, обсуждая эту тему, что Бет не выдержала и сказала ему в ответ:

- Ну, ты просто как древний философ, только бы тебе языком поболтать.

- Мам, а кто такие философы? Я от учительницы тоже слышал, она так говорила мне, а это не оскорбительно, а… мама, объясни.

- Нет, Глеб, не очень.

- А кто они такие, а?

- Ну, это такие люди, в основном они жили раньше, очень давно. Зарабатывали себе на жизнь своим умом и языком.

- Как это, языком? – удивлённо спросил Глеб.

- Не в прямом, конечно, смысле, – растолковывала Бет сыну, – сначала обдумывали какие-нибудь мысли, идеи, а после записывали это, высказывали это людям. Понятно тебе?

Глеб задумался на некоторое время.

- Значит, наши политики – это и есть философы?

- А про них-то ты откуда знаешь?

- Как откуда, каждый день по телевизору показывают. Мам, а чем же тогда политики отличаются от философов, те и другие ничего не делают, только говорят, а, мам?

Бет слегка задумалась над этим вопросом сына.

- А отличаются они тем, что философы сначала думают, а после говорят. А политики сначала говорят, а только после задумываются, что они сказали.

- Да, теперь точно, всё понятно, вот какие люди управляют нашей страной, – Глеб бурчал себе под нос, обдумывая сказанное мамой.

- Точно, были бы они умные, наши люди не стояли бы длинную очередь, чтобы купить себе тюбик зубной пасты. А ливерную колбасу и туалетную бумагу не выбрасывали бы в магазинах только перед праздниками. Мам, скажи, почему колбасу продают вместе с туалетной бумагой, ты не знаешь?

- Нет, сын, не знаю.

- А я понял, чтобы одна радость у людей сменялась другой, когда все они побегут в туалет.

- Глеб, – Бет резко остановилась, повернула сына к себе, – не вздумай такого где-нибудь говорить, ни в школе, ни на улице, ты понял меня? Бет была очень серьёзна в этот момент.

- Конечно, мама, не волнуйся, я понимаю и не буду так говорить.

- Вот и хорошо, – они пошли дальше.

Глеб не мог молчать долго и снова приставал к маме.

- Мам, скажи, а я похож на философа, ну хоть немного?

- Нет, не похож, ты больше похож на маленького болтунишку, у которого язык совсем без костей, и он к тому же длиннее, чем у всех людей.

- Как это так, – возмущенно произнёс Глеб, – он опустил глаза, высунул язык, пошевелил им, вверх вниз, – ничего подобного, язык как язык, у всех такой же. Вот у Машки такой же был, я же помню, когда я с ней целовался по-французски. Ой… – он понял, что сказал лишнего, закрыв рот ладошкой.

- Что, что? – дёрнула его за руку Бет, услышав, что он там говорил себе под нос, – ты чего это там говоришь, какая такая Машка, какие ещё поцелуи? А ну, говори сейчас же, – строго потребовала Бет.

- Мам, ну чего ты, подумаешь, раз поцеловался с Машкой, что случилось-то, да и не понравилось мне совсем, фу… невкусно было, от неё пахло не дожёванными пирожками. Я с ней больше не буду целоваться, я это и сам решил.

- С ней не будешь, а с другими можно, так что ли?

- Мам, ну я же уже почти взрослый. Пора мне и невесту подыскивать, время-то идет. А если не целоваться, как же тогда поймёшь, она это или нет, твоя единственная.

- Ну, ничего себе, – взмахнула руками от удивления Бет. – Жених отыскался, тебе об учебе нужно думать, туда же, жениться. Ты посмотри на себя, жених, ты же чуть выше моей нижней пуговицы на пальто.

Вот здесь Глеб серьёзно обиделся и долго молчал, почти минуту. Но разве мог он все свои мысли держать в себе, если они его так распирали. Это было вредно для его растущего организма.

- Хорошо, с женитьбой я повременю, – пробурчал себе под нос Глеб, с трудом согласившись с мамой.

Бет думала: «Ну, вроде неделя заканчивается, в школу не вызывают – и то хорошо».

- Глеб, последний день остался, завтра выходные, ты уж веди себя хорошо, ладно? – умоляюще обращалась к нему мама.

Тот стоял молча, потупив глаза, ковыряя своим ботинком по асфальту.

- Глеб, ты чего молчишь, – она потискала его. Тот стоял и молчал. – Опять что-то случилось, Глеб? Чего молчишь?

- Мам, а папа сможет прийти сегодня вечером, училка просила.

- Боже мой, а я обрадовалась. Ну, во-первых, не училка, а учительница, старших нужно уважать, независимо от твоих симпатий. А во-вторых, что опять случилось и почему папу?

- Мам, да, я сам не понимаю уже, чего ей от меня нужно. Я сидел на уроках молча, как и обещал, не крутился по сторонам. Смотрел только на доску, даже подумал, что к концу недели я там дырку проделаю своим взглядом. Я не приносил на урок ни лягушку, ни мышку, даже голубя не выпускал. Я не отпрашивался раньше с уроков. Я не закрывал тетю Дусю в туалете, не звонил в звонок раньше времени. Ни разу не разбил ни одного стекла. Я не писал на стене в коридоре теорему Пифагора. Я был самым незаметным в школе. Я даже подумал, не заболел ли я, всё ли со мной в порядке, – и он, для полной убедительности, положил ладонь себе на лоб, как будто проверял температуру.

- Ну ладно, ладно, разошёлся, папа, наверно, не сможет. Зайду я.

- Мам, мне кажется, ты училке не нужна, то есть, учительнице. Она хочет видеть только папу.

- Это ещё почему?

- Да потому, что она не замужем и ей нравится разговаривать с интересными мужчинами.

- А тебе-то откуда известно, что она не замужем?

- Мам, у неё на лбу написано: «я не замужем, ищу мужа».

- Ну ладно, разберёмся, а тебе пора.

- Мама, мне не нравится здесь, скучно и не интересно. Каждый день одно и то же, А Б В Г Д… Ну сколько можно? Я здесь отупею до среднестатистического уровня.

Беатрис прекрасно понимала, что её сын полностью прав. Ему нельзя было долго оставаться здесь. Средняя образовательная система устроена так, что явно отстающих оболтусов пытались вытянуть за уши до среднего уровня, чтобы не портили показатели. А такие умники, как Глеб, которые постоянно задают каверзные вопросы учителям, у которых нет на них никаких ответов, мешают. Таким приходится очень трудно. Их «колотят» по голове каждый день, приговаривая: «не высовывайся, не высовывайся». И достигают своей цели рано или поздно – или заколачивают, или выживают из школы.

- Давай, Глеб, договоримся, ты доучиваешься хорошо этот год, а мы с папой после заберём тебя отсюда и найдем тебе место поинтересней, где тебе не придётся скучать, у тебя не будет на это времени.

- Что, совсем не будет времени?

- Совсем, совсем. Даже не будет времени, чтобы в носу поковыряться.

- Как же без этого, мам? Ну, это уже слишком. Это случайно не каторга, где Достоевский сидел?

- Ну ладно, хватит болтать, – она поцеловала его и подтолкнула в спину, – иди уж.

Когда Глеб скрылся в дверях школы, она снова обернулась, посмотрела: на той стороне улицы была остановка, где стояло много народа. Кто-то за ними внимательно наблюдал. Она это хорошо чувствовала. Достала из сумочки тёмные очки, надела их, всматриваясь в толпу, запоминая лица.

 

 

Глава вторая

 

Георгий и Акимыч зашли в храм и прошли в просторные покои настоятеля. Он их уже ждал, сидя в своем любимом кресле. Поднялся, пошёл навстречу. Они поприветствовали его.

- Здравствуйте, здравствуйте, мои дорогие, проходите, – ответил он.

Он провёл их, посадил, сам сел напротив. Глаза его светились добротой, губы слегка улыбались. Он начал расспрашивать их, задавать вопросы. Хотя ему и не требовалось этого делать, он и без этих расспросов прекрасно знал всё о своих людях. Ему просто хотелось поговорить по душам. Они же с удовольствием отвечали на вопросы, хотя превосходно знали о его способностях.

- Ну, Георгий, как у вас дела, как Беатрис, как ваш Глеб? Большой ведь он совсем становится.

- Спасибо, Учитель, – Гео всё ещё так его звал, хотя уже прошло много лет с тех пор, когда они были здесь воспитанниками. – У нас всё хорошо, Бет успешно контролирует свою территорию, занимается воспитанием сына. Когда у меня есть время, то и я помогаю ей. Так что, всё в порядке. А вот по поводу своего сына я хотел с вами поговорить, Учитель.

- Что-то случилось, Георгий, – улыбка сошла с его лица, глаза стали серьёзными.

- Да нет, всё хорошо. Просто последнее время Бет стала чувствовать, что за ними ведётся наблюдение. По-видимому, это серьёзные, опытные люди. Бет никак не может их зафиксировать. Да и Глебу становится явно тесновато в этой школе. Не для него она. Вот мы и хотели попросить вас, Учитель, позволить учиться нашему сыну здесь, в монастыре.

Учитель молча покачал головой, размышляя.

- Конечно, Георгий, я понимаю ваше беспокойство за своего сына. Но вы же с Беатрис хорошо должны осознавать, какие дети у нас находятся. Хотя ваш сын способный, но он не избранный.

Георгий хотел что-то сказать, но Учитель его остановил, подняв руку.

- Вашего сына я возьму, не волнуйся, но ему будет здесь непросто, а может, даже трудно угнаться за одарёнными ребятами и не отстать от них в учебе. Об этом мы поговорим с тобой ещё, когда вернётесь с задания.

- Ну, Акимыч, а у тебя как дела? – глаза Учителя снова потеплели, улыбка вновь появилась на его лице. Не женился ли ты с тех пор, когда мы в последний раз виделись? Не пропустил ли я чего за это время?

- Эх, настоятель, вижу, остроумие бьёт из вас фонтаном, – отвечал Акимыч, глядя своими хитрющими глазами, потирая свои пышные усы. – Что же вы насмехаетесь над старым, немощным человеком, – и он для убедительности покашлял утробным голосом.

- Ой ли, Акимыч, что-то ты больно прибедняешься. Кто это здесь старый да немощный? Твоей жизненной энергии и твоему красноречию молодым нужно завидовать да учиться у тебя.

- Ну уж, мне только жениться, – продолжал Акимыч, – поздновато, пожалуй. Все мои невестушки, какие были, давно уже покоятся в земле тысячелетия полтора, не меньше. Косточки-то их и те, наверное, истлели в прах за такое время. Да… – и он задумчиво замолчал.

Наступила пауза, Акимыч поник, видимо, окунулся в свои воспоминания, в те далёкие времена. Чтобы быстрее загладить это неловкое молчание, настоятель произнёс:

- А то была бы у тебя сейчас такая внучка, как Катерина, например.

Услышав это имя, Акимыч сразу преобразился, улыбка его расплылась так широко, что её не могли скрыть даже его пышные усы.

- Да, Катерина-то да, вот это дивчина. Уж я, на что горазд поболтать с людьми, но она-то мне ни в чём не уступит. Я ей слово – она мне два, палец в рот ей не клади. Надо бы навестить их, давно не разговаривал с хорошими людьми. А, Георгий, что думаешь?

Тот только развёл руками, не найдя, что ответить, удивляясь такому быстрому преображению Акимыча.

- Вот и хорошо, – с отличным настроением поднялся настоятель.

Гео и Акимыч тоже встали.

- А теперь о деле. Вот я вас для чего вызвал. Поступили ко мне важные и очень тревожные известия от одного хорошего человека. Акимыч его знает, от Порфирия. Он один контролирует большую территорию, всю центральную Сибирь. У него и мышь не проскочит не замеченной. Есть там небольшой городок. Так вот, им полностью завладели люди Марокканца. И главенствует там не просто кто-то, а сам избранный, – настоятель посмотрел внимательно на Гео. – Он очень сильный, такой же, как ты, Георгий. Но втроём вы без труда с ним справитесь. Порфирию это было бы одному не под силу, он правильно сделал, что вовремя мне сообщил. Они до того уже обнаглели, что завладели даже церковью. И люди боятся уже не только в церковь ходить, но и из дома выглянуть лишний раз. Настоятель церкви ситуацией, похоже, не владеет. Разберитесь там, всех накажите жесточайшим образом. От границы России поедете на машине, посмотрите, что творится в стране, как простые люди живут, чем дышат, понаблюдаете, вникните получше. Особенно это полезно Георгию – ты ещё не был там. Увидишь необъятные просторы своей родины. По пути можете где-нибудь и остановиться по-своему усмотрению, наставить на путь истинный кого нужно, а кому нужно – поможете.

 

Георгий и Акимыч ехали уже полдня, проезжая деревушки, небольшие населённые пункты, посёлки. Внимательно вглядывались в окружающую, новую, современную жизнь. Акимыч не сидел спокойно, крутил головой по сторонам, что-то бормоча себе под нос, чертыхаясь, кого-то ругая, а то и просто костеря от всей души.

- Ты кого это так, Акимыч, не любишь то? – спросил Гео.

- Кого-кого, да понятно кого, этих самых, паразитов.

Гео посмотрел на него вопросительно.

- Да власть эту, народную, горячо любимую, правителей этих, мать их так, – пояснял Акимыч. – Ты посмотри, – распалялся он всё больше, – посмотри вокруг, что творится. Это же полная разруха. Сколько мы с тобой деревень проехали, а народу почти и не видели, как будто чума здесь прошла, собак и то не видно, разбежались, наверное, и они от такой жизни. Никогда такого не было, с тех пор, как начали осваивать эти земли. Я же хорошо помню те времена, когда начали осваивать эти глухие места. Когда нога русского человека вступила сюда. Первые основатели всё делали с душой и для себя, и для следующих поколений, которые придут после них. Смотрели вперёд на столетия, а может, и того дальше. Да, не зря, значит, настоятель отправил нас ознакомиться с реальной действительностью.

- Может, ещё все образуется, вернётся народ, это же их земля, как её бросать.

- Да, Георгий, хотелось бы в это верить, а может, ты и прав.

После этого они ехали молча, каждый о чём-то думал.

- Вот они у меня, где все сидят, – Акимыч похлопал ладошкой по своему карману, – все их счета у меня вот здесь. Все они у меня на крючке, только дёрнуть осталось.

- Ты о ком это, Акимыч?

- Да я всё о том же, о правителях этих. Хоть кого возьми наугад, всё одно и то же.

- Ну, например, министр образования, – перебил Гео Акимыча. – Что про него можешь сказать?

- А у меня и на него досье собрано. Такой же тип, как и все остальные. Зачем он будет думать о других, и в том числе о твоём сыне, как он там учится и все ли ему хорошо. Эти заботы ему, как корове седло, если он своих деток отправил учиться в Сарбону и Гарвард. Так что видишь, какая картина получается, и по-другому сразу не будет, пока эта страна не пройдёт чёрный виток своей истории.

Так они продолжали ехать, вглядываясь в деревни и посёлки, пролетающие за окном машины.

- А если ещё вспомнить про медицину и здравоохранение, – продолжал Акимыч, – лучше бы не вспоминать, но надо, Гео, надо. Это самая страшная проблема, потому что из-за этих бездарей гибнут, умирают тысячи людей. Медицина, более или менее, на должном уровне находится только в медицинских центрах. А их всего несколько по стране. На них и выделяются, в основном, все деньги, да и то только потому, что там и лечатся все эти хозяева страны. А в других больницах, до которых деньги почти и не доходят, что там творится, ты бы знал. Там же полная, беспросветная безнадёга. Они там могут только вшей найти да понос определить. Вот и весь перечень услуг в таких больницах, да и то платный. А всё почему, да всё по той же причине, – сам задавал вопрос, сам и отвечал на него Акимыч. – Если главный здравмед страны возит свою жену каждый месяц за границу, чтобы только пломбу ей поставить да бородавку с носа убрать. А то, что дети малые погибают оттого, что у самих толку никакого не хватает их вылечить, а денег выделить немного на это им жалко. Даже не то, чтобы жалко, а просто дела им до всего нет, плевать они хотели на всех. Если родители этих, тяжелобольных детей, вынуждены ходить по миру с протянутой рукой, собирая деньги, чтобы отправить ребенка лечить за границу. Это как по-твоему?.. Поэтому и сидят они все там, за толстой стеной, чтобы никто не смог до них добраться, чтобы никто не достучался до них со своими бедами.

Вот такая, Георгий, здесь жизнь. Они же, как пиявки на живом теле, присосались и не оторвутся. Хотя пиявки, по сравнению с ними, просто благородные и полезные существа, напьются крови и отваливаются. Эти даже не пиявки, а плесень, которая пожирает всё на своем пути.

- Ну, Акимыч, ты сегодня явно не в духе. Я не позавидую тому, кто попадёт в твои руки.

- А я ведь уже подумывал, не пора ли мне на заслуженный отдых. Найду себе какой-нибудь теремок, где-нибудь в горах, подальше от этой суеты. Ты только представь, Гео, – размечтался Акимыч, – выйду утром я на свежий воздух, ярко светит солнце, на вершинах гор поблескивает белый снег. В долине пасутся отары овец. Присяду я на камушек, подставлю тёплому солнцу лицо, зажмурю глаза. Ох, вот благодать. Так нет же, – вновь он стал серьёзным, – нужно не об отдыхе думать, а рукава повыше засучить. А давай-ка, Георгий, мы займёмся с тобой всей этой компанией. У меня так и руки чешутся, наведём порядок, выстроим всех в одну шеренгу. Чтобы жизнь им малиной не казалась, чтобы по ночам они вздрагивали и просыпались в холодном поту, чтобы телевизора своего боялись. Вот была бы красота, полная идиллия.

- Займёмся, Акимыч, обязательно. Вот разделаемся со своими делами и этими займёмся.

- Нет, Георгий, долго мы, пожалуй, со своими делами не разделаемся. Эти Мароккашки, как таракашки плодятся, со всех щелей вылазят. И сколько ни дави, а меньше не становится. Это как гидра трехглавая, одну раздавишь, а вырастает три новых. А почему их больше становится? – посмотрел Акимыч на Гео.

- Ну, и почему?

- А потому, что люди не видят никакого просветления в этой жизни, не верят они уже в лучшее. Не верят они ни в доброту, ни в Бога, ни в кого. А видят они в этой жизни только одно, кнут, и никакого просветления нет в тёмном туннеле. Вот и соглашаются работать на Марокканца. Там им хоть раз, да дают по прянику. А вот раньше как было, тебе, конечно, это не известно, а я-то хорошо знаю. Люди Бога не только боялись, но и любили. И воскресенье для всех было настоящим праздником, все ждали этот день – светлое воскресение. Готовились к нему всей семьёй, шли в церковь на богослужение. И все в этот день были благочестивы. Никто в этот день не напивался, не нажирался, как свинья. Не то, что сейчас. А в наши дни, что происходит? – Акимыч опять вопросительно посмотрел на Гео. В церковь ходить стало просто модно. Если раньше модно было ходить с собачкой по улице на длинном поводке, то теперь новая мода. И ты знаешь, кто чаще приезжает туда. Не приходит, а приезжает на своих крутых машинах… Вот эти самые хозяева жизни. Приезжают грехи свои замаливать, накопленные за прошедшую неделю. Приедут, сунут толстую денежку настоятелю, и вот они уже снова чисты и невинны, как моча младенца. Вот так они и ездят каждую неделю, благо вера эта позволяет так делать. Греши, сколько хочешь, главное вовремя покаяться. А вот честный человек приходит туда, чтобы поставить свечку за упокой да за здравие. Чтобы помянуть своих умерших родных да здоровья пожелать детям своим. Им в голову не придёт замаливать грехи свои, потому что чисты они всегда. Честными родились, честными живут, честными и умирают. Эх, моя бы воля, многое, что изменил бы в этой вере.

- Ну, например, что тебе не нравится сейчас? – спросил Гео.

- А в первую очередь изменил бы я то, что нельзя человеку позволять всю жизнь грешить и всю жизнь отмаливать грехи. Не правильно это, строже нужно. Я бы позволил человеку только раз за свою жизнь покаяться. Все мы люди, каждый может оплошать. Но только раз и никаких поблажек больше. А если человек не понял, то за шиворот его и в преисподнию к Марокканцу, пусть он дальше занимается воспитанием этих людей.

- Тогда по твоим правилам получится, что здесь почти не останется людей, а у Марокканца тесновато будет, а, Акимыч?

- Объясняю тебе, Георгий, можешь не беспокоиться, ничего почти не изменится, не будет там тесно. Человек быстро приспосабливается к новым условиям жизни. И вести себя он будет так, как положено. Для этого ему нужен будет только живой и показательный пример, и не нужно будет ходить за ним всю жизнь, дергая его за рукав и наставляя. Всё гораздо проще.

Гео только молча покачал головой. Против такой железной логики трудно было что-то возразить.

 

Они въехали в город. Это был областной центр. Георгий вёл машину не спеша, ехали по широкому проспекту, уходящему далеко в город. Сидели, молча разглядывая всё по сторонам. Неожиданно Георгий круто направил машину к обочине и резко затормозил. Акимыч чуть не уткнулся носом в стекло, вопросительно взглянул на Гео. Тот так же молча кивнул в сторону большого белого здания, стоявшего вдоль дороги. Это был областной медицинский центр, один из лучших в России.

- Ну что, Акимыч, тебе представилась хорошая возможность продемонстрировать на практике свою теорию. Ты говорил, у тебя руки чешутся, что хоть рукава засучивай. Вперёд, за дело. А я посмотрю, поучусь у тебя.

- Посмотри, посмотри, только не мешай мне.

Пройдя через двор с клумбами и работающими фонтанчиками, они зашли в главный вход. Попали в просторный вестибюль. С одной стороны находилась регистратура, с другой – гардеробная. Акимыч с Гео подошли к указателям с расположением кабинетов на этажах и уверенно пошли к лестнице. Им не надо было узнавать, где находится кабинет главврача. Оттуда так тянуло грязным негативом, что дорогу они нашли бы и с закрытыми глазами. Вошли на нужный этаж, подошли к кабинету, на котором висела табличка «Главный врач медицинского центра Великий Павел Сергеевич».

Гео почувствовал, – попали они в хорошее логово, серьёзно обустроенное. Предстоит им здесь хорошо поработать. Взглянул на Акимыча. Он был настроен серьёзно.

- Акимыч, ты особо никого не пугай, и без этого разберёмся.

Тот не ответил, решительно открыл дверь, они вошли. Это была приёмная. За столом сидела молодая, красивая секретарша. Несмотря на свой молодой возраст, она была очень неприступна. Увидев новых посетителей, быстро встала.

- Кто вы? Куда? Подождите!

Акимыч, не обращая внимания на её реплики и даже не повернув голову, только отмахнулся рукой, открывая дверь к главврачу.

Гео остановился.

- Вот что, дорогуша, никого не впускать, – показал пальцем на дверь.

Георгий обвёл взглядом приёмную. На стульях вдоль стен сидели посетители. Здесь находились и мужчины, и женщины, пожилые и молодые – в брюках и в коротких юбках, с длинными ногами. Все они держали на коленях кто портфели, кто дипломаты, а кто и просто обшарпанные пакеты, с верхом чем-то набитые. Гео нахмурился и произнес:

- Сегодня записи не будет, можете расходиться. И больше не приносите с собой то, что лежит у вас в портфелях и пакетах, вас примут и без этого.

Он ещё раз взглянул на оцепеневшую секретаршу и вошел следом за Акимычем.

Кабинет был довольно просторный, ничего удивительного – в таком огромном здании и кабинет главврача должен быть под стать. К большому мощному столу был приставлен длинный стол, где проводил заседания с заведующими отделений хозяин кабинета. По сторонам этого длинного стола стояли стулья. На одном из стульев сиротливо сидел какой-то посетитель с портфелем на коленях. Акимыч уверенной походкой подошёл к человеку, похлопал его по плечу.

- На сегодня приём закончен, попрошу вас покинуть кабинет.

Тот непонимающе закрутил головой, глядя то на Акимыча, то на Гео и, наконец, остановился взглядом на хозяине кабинета.

- Позвольте, вы кто и по какому праву здесь распоряжаетесь, если вы, как все, то подождите в приёмной в порядке очереди…

- Вот именно, – перебил его грубо Акимыч, – мы не как все.

Он ещё раз хлопнул по плечу посетителя. Тот быстренько соскочил, подхватил свой портфель и удалился из кабинета.

Акимыч уселся за стол, поближе к хозяину, вытащил из кармана портсигар, достал сигару, надкусил её, поджёг и с удовольствием затянулся. Откинулся на мягком стуле и стал созерцать. Георгий сел напротив, налил себе воды из графина, взял какой-то журнал, лежавший на столе, тоже удобно устроился и стал его без интереса листать. Они молча сидели, тянули паузу, чтобы их клиент проникся гнетущей тишиной.

Хозяин кабинета, мужчина в расцвете сил, был гладко выбрит, отглажен, надушен. Он представлял собой просто идеал для чиновников такого ранга. Он сидел и молча смотрел на этих неожиданных визитеров. Он мог бы встать и рявкнуть на них, стукнуть, топнуть, но что-то удерживало его.

Подспудно он понимал, что всё это не так просто, не так это безобидно для него. Что-то должно случиться прямо сейчас и не в лучшую сторону для него. Сидеть молча и дальше было глупо, он прокашлялся и произнёс:

- Объясните же, наконец, кто вы и что вам нужно?

Акимыч и Гео обернулись на него, как будто удивленно спрашивая: «А ты кто такой? И как здесь оказался?»

Нужно было отдать ему должное, держался он хорошо. На его лице не было никаких эмоций, но Гео и Акимыч знали, что творится у него в душе.

- Хорошо здесь у тебя, Павел Сергеевич, – нарушил молчание Акимыч, – уютно, прохладно, хотя на улице жара. Так бы и сидел, отдыхал бы душой и телом. Но нет же, не можем мы отдыхать, потому что сколько ещё таких, как ты, притаились в таких вот кабинетах.

- Господа, я что-то не понимаю, объясните же, наконец, что вам нужно от меня?

Он ясно понял только, что они не из органов, и это уже хорошо. Акимыч улыбнулся, поняв его мысли.

- Зря ты радуешься, Павел Сергеевич. Ну ладно, хватит прелюдий, пора переходить к делу. Хорошо ты здесь устроился. Очень хорошо, ничего не скажешь. Как паук свиваешь паутину и вытаскиваешь свои жертвы одну за другой. Или, как домашний клоп, пососёшь кровь и прячешься за обои, надеясь, что тебя не найдут. Но всё хорошее когда-то кончается и приходит такое время, когда нужно за всё содеянное отвечать. Ты, Павел Сергеевич, когда-то давал клятву Гиппократа – обещал себе и всему миру честно лечить людей и главное – им не навредить. Но ты, похоже, уже и не помнишь этих слов, как мы догадались. Но ты должен помнить другие слова, ты не можешь их не знать. Их знает самый последний негодяй и подлец, такой, как, например, ты.

- Но позвольте, по какому праву, да как вы смеете…

Акимыч только махнул в его сторону рукой небрежно, мол, кто бы говорил.

- Эти слова заложены внутри каждого человека ещё при рождении. Только одни часто их вспоминают, а другие стараются запрятать так глубоко во внутрь себя и забыть про них. Но рано или поздно они вновь появляются в голове у каждого. И если ты забыл, Паша, я их тебе напомню. Это простые слова: каждому воздастся по заслугам его и деяниям его.

И тут Акимыч встал, лицо стало серьёзным и устрашающим.

- И вот мы пришли, чтобы воздать тебе по заслугам твоим. Я вижу, мы опоздали к тебе на несколько лет, раньше мы должны были здесь у тебя появиться. Но ничего, мы наверстаем упущенное. Как ты здесь замаскировался, не сразу тебя и обнаружишь. Всё у тебя продумано, отлажено. Секретарша у тебя вышколенная и преданная. Тёплое у тебя здесь местечко, и взятки тебе приносят прямо в кабинет, что и с кресла вставать не надо. Только всё, Паша, на этом закончилось твоё время. Покаяться ты должен во всех своих грехах, а мы уже будем решать, как с тобой поступить.

Акимыч нагнулся над его столом и полушёпотом заговорил:

- Видишь этого человека? – он указал пальцем на Гео, который по-прежнему листал журнал с красивыми цветными картинками, и делал вид, что ничего его здесь не интересует.

- Это не простой человек, – продолжал Акимыч, – перед ним открываются все двери… Что туда, – он указал пальцем в потолок, – но туда тебе уже точно заказано, и туда тебе явно не светит; что туда, – он показал пальцем в пол, – а вот там тебе самое место, и ты там записан одним из самых первых в списках.

Павел Сергеевич сидел, и мысли его лихорадочно крутились в голове. Он быстро-быстро пытался проанализировать всё сказанное этим человеком, разложить всё по полочкам. Он был медиком, учёным человеком. Он был чистым материалистом и ни в какую мистику и про ту загробную жизнь не верил. Но кто же они такие, вот о чём он думал. Скорее всего, это ловкие авантюристы, которые берут людей на пушку, запугивают их. Но то, что они что-то знают, это не вызывало у него сомнения. Они пришли не случайно к нему, а по чьей-то наводке. По чьей? Вдруг эта ниточка тянется из Москвы. Нет, вряд ли. Там у него не было никаких злопыхателей, да никто и не будет рассказывать, что добровольно давал за лечение деньги. Тогда откуда же? А, может, тесть? Но ему это зачем? Он на пенсии, он сам уступил мне это место. Ответа на этот вопрос у него не находилось. Он быстро соскочил со своего кресла и закричал на пришедших:

- А ну немедленно уходите, вы, мерзкие шантажисты. Убирайтесь вон, – он вытянул руку в сторону двери, – не то я звоню в милицию!

- Во как, – Акимыч с удивлением развел в стороны руки. Значит, не хочешь по-хорошему. В милицию, ну что ж, очень хорошо, звони.

Акимыч пододвинул к нему один из телефонов, стоящих на столе. Тот слегка растерялся от уверенного жеста человека. Но отступать было поздно, и он начал набирать номер своего хорошего товарища, прокурора области, с которым они частенько отдыхали по выходным дням в загородном притоне, с банькой, с бассейном, с пивком и, конечно, с девочками. Не успев набрать нужный номер, он услышал глухой, утробный голос. Могло показаться, что он произносится из какого-то подземелья, где даже слышалось небольшое эхо, а голос звучал:

- Вы попали в подземную канцелярию, мы очень рады вам, Павел Сергеевич, рады, что вы обратились…

Павел Сергеевич с ужасом в глазах бросил трубку на телефон, постоял немного, схватил трубку с другого телефона, но там тот же голос продолжал:

- Что вы обратились к нам. Если вам наскучила земная жизнь и вы устали от нее, оставьте свои точные координаты, и наши представители незамедлительно прибудут к вам. Они быстро и безболезненно устранят ваши проблемы, наши услуги…

Не дослушав, он бросил трубку, уселся в кресло и начал освобождать шею от галстука, расстёгивая рубашку. В голове его был туман и полное непонимание происходящего.

- Ну что ж, Паша, раз ты не хочешь сам покаяться перед нами и рассказать о своих прегрешениях, я сам объясню, в чём ты обвиняешься.

Акимыч встал и начал медленно ходить по кабинету, как учитель ходит перед своим несмышлёным учеником.

- Судьба дала тебе возможность лечить людей, но хороший врач должен лечить не только тело, но и душу. Ты же когда-то знал, что тело здорово только тогда, когда в нём здоровый дух. Но ты, видимо, об этом забыл. Ты же хороший врач, Паша. Да, ты лечил людей и, надо сказать, успешно. Но одновременно ты и убивал их, медленно убивал. Ты со всех брал деньги. Я не говорю про тех толстосумов, которые приезжали к тебе из Москвы, нам на них наплевать. Я говорю про тех людей, которым, чтобы доехать сюда, приходилось занимать деньги. А здесь что ты с ними делал? Ты сдирал с них последнюю рубашку, да что там рубашку, ты снимал с них последние заношенные носки. Им, чтобы расплатиться с тобой, приходилось продавать всё, что можно. Они продавали своё жильё, а сами вынуждены были ютиться в маленьких комнатушках, лачугах. Ты обдирал людей, которые с трудом доживают от получки до получки. Ты обрекал их на медленное вымирание. А ведь, Паша, твой центр и без этого получает хорошие деньги из Москвы, но тебе этого стало мало. Жадность тебя задушила окончательно.

- Послушайте, какие деньги, о чём вы, – пытался защититься Павел Сергеевич.

- Какие деньги, говоришь? – и Акимыч уверенно пошёл к одному из стеллажей, которые стояли вдоль стен. Он приблизился, открыл стеклянную дверцу. Скинул толстые папки. За ними показался хорошо замаскированный сейф.

- Вот эти деньги, Паша, которые здесь лежат. Может, сам откроешь. Не усугубляй своё положение.

- Что там лежит, не ваше дело и вас не касается, – надеясь на крепкие запоры сейфа, ответил он грубо.

- Ну что ж, как хочешь, – Акимыч протянул руку, крутанул ручку и дёрнул дверцу на себя, к удивлению хозяина, она послушно открылась. В сейфе лежали пачки денег: и российские рубли, и разная валюта.

У Павла Сергеевича отвисла челюсть. Как такое возможно, если дверца закрывается на два замка. Один механический, ключ от которого лежал у него в кармане, другой электронный. Он был полностью раздавлен, смысла отпираться больше не было.

Акимыч ещё ходил по кабинету, что-то продолжал говорить, но главврач уже его не слышал. Вдруг Акимыч остановился, замолчав на полуслове, как будто к чему-то прислушиваясь, постояв так мгновение, он воскликнул:

- Мать честная, так это ещё не всё. Он же ещё женщин насильничал, использовал тех, кто не мог с ним расплатиться.

Акимыч посмотрел на Гео, тот только утвердительно кивнул головой.

- Ах ты, душонка твоя ничтожная, – уже в гневе посмотрел на хозяина кабинета, – да я тебя, пакостник ты такой, раздавлю, как букашку, как червя.

Акимыч, не сходя с места, поднял руки, начал сводить их с усилием друг к другу. Павел Сергеевич с испугом встрепенулся, глубоко вздохнул, начал вытягиваться, приподнимаясь по спинке кресла кверху. Его сжала невидимая сила так, что ещё немного и у него затрещали бы рёбра. Он страшно перепугался, глаза готовы были выскочить из орбит. Открыл рот, начал задыхаться, ему не хватало воздуха. Что это такое, его охватил необъяснимый ужас. Изо рта пошла пена.

- Акимыч, успокойся, – резко сказал Гео.

Тот убрал руки, и Павел Сергеевич рухнул в кресло, хватаясь одной рукой за рёбра, другой – за шею. Акимыч не мог успокоиться, быстро ходил по кабинету, взмахивал руками, всё ещё ругаясь.

- Послушай, Георгий, а зачем мы с ним возимся, давай отдадим его Марокканцу, это же его клиент, он нам только спасибо скажет. Зачем нам мараться об него. – Георгий молчал, продолжая листать журнал. – А может, мне его кастрировать, прямо сейчас, а чего тянуть, разве такое можно простить.

Акимыч посмотрел на Гео, тот только пожал плечами, – мол, делай, что хочешь.

- Вот и отлично, сейчас и приступим, – и он несколько раз громко хлопнул в ладони.

На Павла Сергеевича было уже страшно смотреть, он побледнел, покрываясь холодной испариной. Он наконец-то понял, что эти люди могут с ним сделать. Он посмотрел на Гео, надеясь от него получить поддержку, но Гео делал вид, что не замечает его взгляда.

В этот момент дверь в кабинет открылась и появилась медсестра в белом халате и в белом колпаке. Она катила перед собой тележку, закрытую сверху белой простыней. Гео и тот приподнялся, с удивлением, что ещё за фокусы приготовил Акимыч.

- Спасибо, милая, можешь быть свободна.

Та развернулась и с безразличным видом вышла за дверь, как будто это была не живая девушка, а какой-то робот.

Акимыч подкатил тележку поближе, откинул резким движением белое покрывало, как настоящий фокусник. Там лежали большие ржавые ножницы и деревянная колотушка. Он взял ножницы в руки, поднёс их поближе к Павлу Сергеевичу и начал раздвигать с ужасным скрежетом.

- Я думаю, никому не надо объяснять, для чего они нужны и что я буду с ними делать.

Он ещё покрутил ими под носом у перепуганного Паши и положил ножницы на место.

- Но я же не какой-нибудь живодер, вот так, по живому. Я приготовил для такого случая анестезию. Он поднял деревянную колотушку:

- Я думаю, Паша, ты знаешь, как раньше обезболивали пациента, чтобы безболезненно, например, разрезать ему живот и посмотреть, что же у него там не в порядке. Ты же проходил историю медицины, ты знаешь, для этого нужно только ударить человека твёрдой и уверенной рукой по затылку, и он будет в отключке пару часов. Так что ты не нервничай, обезболивание я тебе сделаю надёжное.

- Послушайте, какие женщины, вы что, у меня же жена, семья.

- Посмотри-ка, Гео, на него, он всё ещё отпирается. Какие, говоришь, женщины, – Акимыч подошел к телевизору, который стоял в дальнем углу кабинета, – давайте посмотрим, – и он с силой ударил сверху. Экран сразу же загорелся, и они увидели такую картину: это была комната в гостинице. Павел Сергеевич стоял перед зеркалом, застегивал рубашку, повязывал галстук, не спеша, что-то мурлыкая себе под нос. На дальнем плане на кровати, закутавшись в одеяло, сидела женщина. Она опустила голову, обхватив её руками. Павел Сергеевич надел пиджак, взял свой дипломат, что-то буркнул на прощание, махнул рукой и вышел.

- Ты смотри сюда, Паша, не опускай глаза. Эту женщину ты использовал больше месяца, пока её ребёнок лежал в твоей клинике. Ну что, Паша, помнишь её? А теперь я покажу другую серию.

Он снова хлопнул по телевизору, тот неохотно моргнул, пробежала рябь, и появилось новое изображение. Всё та же комната в гостинице. Вот Павел Сергеевич, одевшись, уходит, затворив за собой дверь, женщина, лежавшая под одеялом, встала и с заплаканным лицом прошла в ванную комнату.

- Вот ещё одна твоя жертва, Паша, смотри, смотри сюда, не прячь глазки или, может, тебе стало стыдно, а может, у тебя совесть проснулась? И эту женщину ты использовал, пока её муж лежал здесь. По ночам она была у мужа, сидела возле него, обслуживала его, а днём обслуживала тебя в этой гостинице. Тебе абсолютно наплевать, как сложились у них дальнейшие судьбы. Ты же измарал их души своей грязью так, что они до конца своей жизни отмыться не смогут. Полюбуйся на деяния свои. Ты что-то говорил про свою жену, семью. А может, и жена твоя захочет посмотреть такое пикантное кино.

 

Любой, находившийся в этом кабинете человек, даже сквозь толстое стекло телевизора ощутил бы на себе, как оттуда повеяло грязью, подлостью человеческой. Каждый бы понял, как эти женщины погибают от безысходности, от всего происходящего с ними. Но только этому человеку, хозяину огромного заведения, всё было нипочём. Он даже не пытался понять, что он такого сделал, отчего они так огорчаются. Да, он чувствовал себя в этом кресле, как Бог, ну хотя бы его помощником. Да как они не понимают, что им просто повезло, что именно на них он обратил внимание. Что он тратил на них своё драгоценное время. И им не пришлось находиться так долго в очередях, в ожидании своего времени. И эта огромная медицинская машина работает, шевелится, пытаясь помочь им в их телесных проблемах, только по взмаху его руки. Что же тут может быть непонятного.

 

- Акимыч, сядь, отдохни, хватит его пугать, – Гео встал из-за стола, откинув журнал в сторону.

Акимыч же спокойно сел на свой стул, достал опять сигару, надкусил кончик, выплюнул его под стол, закурил, развалился поудобнее и начал опять пускать кольца дыма под потолок. Он, как артист в театре, сыграв свою роль, ушёл за кулисы, уступая место другим на этой сцене.

- Вот что, Павел Сергеевич, я не буду называть тебя на вы, ты этого не заслужил, – начал Гео, – я думаю, ты уже хорошо понял, хотя бы примерно, кто мы и на что мы способны. Ты можешь нам о себе уже ничего не рассказывать, в этом нет никакой необходимости. Мы знаем о тебе всё, даже то, что ты сам не помнишь. Мы можем рассказать твою жизнь с самой первой минуты, даже о первой пелёнке, которую ты испачкал, и до нынешней минуты. Не хочешь ли ты узнать, когда наступит последний день твоей жизни? – и Гео посмотрел на него вопросительно.

Тот замахал головой в стороны, не в силах уже что-нибудь говорить.

- Правильно, – продолжал Гео, – я вижу, разум ещё присутствует в твоей голове. Не одному нормальному человеку не нужно знать об этом. Мы можем помочь тебе сгладить твою вину, но для этого ты сам должен осознать и раскаяться. Мы, конечно, не можем сгладить все бесчинства, которые ты творил, находясь на этой должности. Они будут висеть на твоей совести и не дадут тебе спокойно жить. Это не простой шаг, я знаю. Если ты не прислушаешься к моим словам, возмездие придёт к тебе незамедлительно. Я дам тебе время подумать. Акимыч, пошли.

Акимыч встал, подошел к столу, за которым сидел Павел Сергеевич, взял один из телефонов, отцепил провод и сунул аппарат себе под мышку.

- Когда надумаешь, позвонишь, – сказал Акимыч.

- Как я позвоню? Куда?

- Поднимешь любую трубку и скажешь: «Мне нужен Акимыч», – мы поговорим.

И они пошли на выход.

Гео подошёл к телевизору.

- Я даю тебе на раздумье два часа, – он хлопнул рукой по верхней панели. На экране зажглись крупные цифры: 2-00. И время побежало в обратную сторону.

- Время пошло, Павел Сергеевич.

 

Они вышли из здания на улицу и не спеша направились к машине с чувством полного удовлетворения. Сделано ещё одно дело – раздавлен рассадник зла, несправедливости и безнаказанности. Никогда простые люди больше не окажутся здесь в положении униженных и оплёванных.

Они сели в машину, Акимыч бросил телефон на заднее сиденье, тронулись, влились в большой поток движения.

Когда выехали за город, Гео спросил:

- Я уж не спрашиваю про те ржавые ножницы, где это ты их раздобыл, но сигары-то зачем, ты же не куришь?

- А это для важности, для солидности. Таких зазнавшихся людишек их же оружием надо бить. Ты видел, как он на меня смотрел, пока я полсигары не выкурил, он и слова вымолвить не мог.

- Да уж, солидности у тебя хватает, особенно когда ты сигару надкусил и под стол выплюнул.

- Ну, это чтобы он не больно-то перед нами важничал и знал своё место. Слушай, Гео, нам же ещё долго ехать, почитай, всю ночь пилить. Может, мы с тобой того, – и он сделал рукой жест куда-то в пространство.

- Нет, Акимыч, и не надейся. Ты помнишь, что сказал учитель? Ехать на машине всю дорогу. Значит, он хотел, чтобы мы хорошо проветрились да надышались свежим лесным воздухом.

- Ну что же, тогда рули, а я пока вздремну, – и он начал устраиваться на сидении.

 

А Павел Сергеевич по-прежнему находился у себя в кабинете. Сидел в кресле и даже не вставал. Он непрестанно смотрел на телевизор, наблюдая за цифрами, которые бежали в обратную сторону. Если бы не эти цифры, мелькавшие перед его глазами, он бы мог подумать, что это было какое-то наваждение или мимолётный сон. Но эти цифры, большие цифры, держали его своей крепкой хваткой в реальности и не давали ему в этом усомниться. Оставались последние секунды до назначенного времени. И вот… иссякло последнее время, на экране горели одни нули. Его время вышло, но он боялся даже пошевелиться, думая, что сейчас загрохочет гром и всё полетит в тартарары. Но ничего не происходило. А может, пронесёт и ничего не произойдет, – надеялся он. А если съездить в церковь, поставить свечку, – лихорадочно он искал какие-то решения.

- А что, неплохая идея. Они же говорили, нужно покаяться.

Он ухватился за эту идею, как утопающий за соломинку, и даже поднялся из кресла, но тут кто-то постучал в дверь. У него даже кровь ударила в голову. «Вот оно, начинается, кто же там может быть, а если это те же самые люди, которые предлагали свои быстрые услуги? Ты что, Паша, с ума, что ли, сошёл», – успокаивал он себя.

В дверь вновь постучали, уже громче, настойчивее. Он упал в кресло.

- Да, – наконец-то произнёс он хриплым голосом.

Дверь открылась, и вошла старшая медсестра лаборатории, где проводились анализы. Раз в год в центре все сотрудники сдавали кровь на полный анализ, начиная с него и кончая самой последней уборщицей.

«Но почему же она пришла к нему прямо в кабинет, что случилось?» – начали закрадываться нехорошие сомнения.

Она подошла к нему.

- Павел Сергеевич, мы сделали анализы, – она стояла, не решаясь что-то ему сказать.

- Ну, что же у вас, – убитым голосом спросил он, – говорите.

- Результаты какие-то странные, никогда такого не было. Все тесты дали положительный результат.

Она положила листки ему на стол, подвинула их аккуратно к нему поближе.

Он взял их, начал листать, но ничего не мог разобрать. Буквы, цифры прыгали перед глазами, всё расплывалось. Он не мог сосредоточиться.

- Прочитайте сами, – попросил он, отдавая их обратно.

Она взяла, начала зачитывать, список был серьёзный. Там был иммунный дефицит, гепатит… вплоть до псориаза. Она закончила читать, молчала.

- Может, сделаем повторно, – наконец промолвила она тихо.

Он поднял на неё глаза.

- Не стоит, это безнадёжно, – тихо и как-то обречённо сказал он, – идите.

Когда она ушла, он схватился за голову.

«Вот, значит, про какую кару они говорили, а я-то думал, что пронесёт».

Он ещё некоторое время так сидел, потом подвинул телефон к себе, посмотрел на него внимательно, растирая руки, как будто готовился схватить раскалённую сковородку. Медленно протянул руку и поднял трубку. В трубке ему сразу ответили, на этот раз голос был женским, вежливым и довольно-таки приятным, он уже не удивился.

Голос спросил:

- Мы вас внимательно слушаем, Павел Сергеевич.

Он сглотнул комок в горле и проговорил:

- Мне нужен Акимыч.

- Подождите, сейчас вам ответят, – какое-то время стояла полная тишина.

 

В машине на заднем сиденье зазвонил телефон. Гео, не обращая внимания, продолжал вести машину. Акимыч взял трубку.

- Я слушаю.

- Это говорит Павел Великий, я готов вам всё рассказать.

- Ну что же, Паша, очень хорошо, что надумал. Только что же ты со звонком-то немного запоздал, болячек вон сколько на себя навесил, как же ты так себя не бережёшь. Ну ладно, жди нас, через несколько дней заедем, – и он положил трубку.

 

Глава третяя

 

Так они продолжали ехать. День сменился вечером, вечер – ночью. Пока Гео вдруг резко не остановился у какой-то развилки. Табличка, прибитая к дереву, указывала направление в какую-то деревню.

- Слышь, Акимыч, ты ничего не чувствуешь, – Гео посмотрел на спутника внимательно.

- Похоже, что-то есть, ты прав, давай сворачивай. Не зря же настоятель просил нас ехать своим ходом, значит, что-то он знал.

Они свернули с большой дороги на узенькую просеку. Высокие ели и сосны сжимали её по сторонам. Над головой появилась яркая луна и первые звёзды.

Пока они выехали к деревне, совсем стемнело, пришлось включить дальний свет.

- Странная какая-то деревня, чего они в такую глухомань забрались, – размышлял вслух Гео, – даже столбов с проводами нет, как они тут живут.

- Наверное, староверы, они любят селиться подальше от остальных, – добавил Акимыч.

Ехали совсем тихо, внимательно присматриваясь. Деревня была небольшая, но все дома были крепкие, просторные, никаких развалюх не было.

- А чего им здесь плохо-то жить, – говорил Акимыч, – вокруг тайга, леса много. Опять же зверья много, река вон рядом. Живи – не ленись.

Наконец подъехали к нужному дому. Выключили свет, вышли из машины. Постояли какое-то время, привыкая к темноте, и пошли к воротам. Георгий повернул ручку на двери, она открылась. Ничего удивительного, от кого здесь людям закрываться, все свои. Во дворе громко залаяла собака, почуяв чужаков. Они прошли через двор, открыли дверь в сени, там была сплошная темнота. Гео побрякал запором на двери, подождали. Из избы кто-то вышел, неся в руках лампу. Охая и тяжело вздыхая, к ним подошла пожилая женщина, по-видимому, хозяйка дома. Глаза её были припухшие, заплаканные. Она поднесла лампу поближе к незнакомцам, осмотрела их внимательно, перекрестила их.

- Чур вас, чур, кто вы, люди, каким ветром вас ночью к нам занесло? – спросила она.

- Мы мирные путники, хозяйка, – начал Аким, – едем издалека и путь наш ещё не близок. Вот, решили заехать в вашу деревню, поискать кров над головой на ночь.

- Ох, люди добрые, в худой час вы к нам попали. Беда у нас, горе, – она всхлипнула, вытирая платком глаза. Покойник у нас в доме, куда же я вас пущу-то.

- Что же такое случилось-то у вас? – спросил Акимыч.

- Да невестка наша утром неожиданно умерла.

Сделав небольшую паузу, Акимыч продолжал:

- Да нам бы хоть воды напиться, отдохнуть немного, а потом и уедем. Мы не помешаем вашему горю.

- Ну что же, сами пожелали. Не оставлять же вас здесь в такой темноте, пойдёмте.

Они пошли за ней. Вошли в избу, дом был просторным, как они и предполагали. Зашли и остановились. Посреди комнаты лежала покойница, прямо на столе. По-видимому, гроб ещё не был готов. Это была совсем молодая женщина. Голова её покоилась на небольшой подушке, повязанная платком. Руки лежали на груди. В одной руке был сложенный платок, в другой – маленькая иконка. По углам стола горели свечи.

Они осмотрелись, всё ещё стоя на месте. В избе были люди, сидели кто на скамьях, кто на стульях, табуретах. Они все с интересом разглядывали ночных путников. Не часто к ним сюда наведывались чужаки. Вокруг покойницы ходил батюшка, держал в руках открытый молитвенник и что-то бормотал себе под нос.

- Садитесь сюда, люди добрые, – показала им рукой хозяйка на свободное место.

- Ванечка, – обратилась она к мальчику лет десяти, который сидел, как нахохлившийся воробей, видимо, хорошо понимая, какое горе свалилось на них, – напои-ка людей, с дороги.

Мальчик молча поднялся и ушёл за шторку. Побрякав там, он вернулся, неся большой ковш с квасом. Акимыч бережно взял его обеими руками, чтобы не расплескать, напился вдоволь, выдохнул воздух, покряхтел.

- Надо же, как хорошо-то, спасибо, милый, – поблагодарил он, передавая ковш Гео. Вытер свои усы, огляделся внимательно ещё раз и спросил у рядом сидевшей женщины:

- Так что случилось-то? – кивнул головой в сторону покойницы, – совсем ведь ещё молодая.

Та сначала тяжело вздохнула:

- Да, говорят, утром чем-то поперхнулась, и вот, – она показала рукой в сторону покойницы.

- А дети-то её что ли? – продолжал Акимыч.

- Дети её, старший вот, Ванечка, а младшенькая Марьюшка.

Акимыч, посидев немного, продолжил:

- А батюшка откуда, мы, вроде, здесь у вас церкви не заметили.

- У нас-то нет церкви, а в соседней деревне есть, оттуда его и пригласили на отпевание.

- Ага, понятно. А как звать его?

- Отцом Серафимом звать.

Посидев ещё немного, о чем-то размышляя, он опять спросил:

- А муж-то где её будет?

- Да уехали они в лес, на заготовку. Вот уж неделю как будет. Да должен прибыть уж, посылали за ним.

- Да, да, – мотнул головой Акимыч.

Расспросив у женщины, что хотел, он повернулся к Гео, который сидел поникший, задумчивый, держа перед собой пустой ковш из-под кваса. Толкнув его в бок локтем, Акимыч сказал:

- Ты чего расселся, как на именинах, давай пошли, – и он первый поднялся.

Гео встал следом за ним. Они подошли к покойнице, разглядывая её внимательно. Все подумали, что ночные путники собрались уходить и подошли попрощаться с усопшей. Но те и не собирались уходить. Мало того, Гео обошёл вокруг стола, не спеша, внимательно приглядываясь. Встал за изголовьем.

- Скажи батюшке, чтобы замолчал, – тихо сказал он Акимычу.

Тот сначала подозвал хозяйку и обратился к батюшке:

- Ты чего это, отец Серафим, по живым упокойную читаешь.

Тот от таких слов просто онемел, чуть не выронив молитвенник из рук, затряс бородой, уставился выпученными глазами на хозяйку. Та только рукой замахала на Акимыча.

- Ты чего это такое говоришь, мил человек? – возмутилась хозяйка, глядя непонимающими глазами.

- Ты вот что, мамаша, – продолжил Акимыч, не дав ей опомниться, – освободи ей руки и убери со стола все свечи, время ещё не пришло, чтобы по ней свечи зажигать.

Не дождавшись никаких действий, он сам достал из рук покойницы платок и иконку, сунул их в руки всё ещё не пришедшей в себя хозяйке. Задул свечи и снял их со стола. Батюшка стоял и только крестился, все люди тоже оторопели, не понимая, кто же они такие, что делают. Не дьяволы ли к ним пришли из леса. Георгий ничего не замечал, он настраивался. Взяв в руку свой медальон, висевший на груди, другой рукой дотронулся до лба усопшей. Что-то прошептал. Потом пропустил свои руки под лежавшую на столе, взял её за подмышки и резко потянул на себя, приподнял, придав ей сидячее положение. Все люди поднялись с мест, заохали, закрестились. Отец Серафим замотал головой, тряся бородой: «Чевой-т творится-то, о-хо-хо», – налаживая вокруг себя крестные знамения, попятился назад.

Георгий, обхватил грудную клетку женщины своими крепкими руками, задержался на какое-то мгновение, собираясь и приготавливаясь. И не дав никому опомниться, с силой резко сжал руками грудную клетку «покойницы». От такого резкого сжатия воздух, находившийся в её лёгких, с силой вылетел наружу, гортань издала громкий звук и из открытого рта что-то выскочило, упало на стол, прокатилось по нему и свалилось на пол, подскочило кверху. Акимыч ловко подхватил это, посмотрел и положил в карман.

- Акимыч, помоги, – произнес Гео.

Они аккуратно положили женщину на место. Гео продолжал. Он подошёл к ней сбоку, снял с головы платок и по столу рассыпались густые и пышные волосы. Он положил свою руку ей на грудь, другой рукой всё ещё не отпуская свой медальон, что-то нашептывал, приподняв голову «усопшей».

Все замерли, никто не издавал ни звука. Потом Гео резко вдавил руку ей в грудную клетку, в области сердца. Раздался то ли вздох, то ли всхлип. Так или иначе, дернулись руки, женщина открыла глаза, с жадностью заглотнула воздух и задышала. С испугом вцепилась в руку Гео. Её взгляд, ещё без какого-либо понимания, кидался из стороны в сторону. Она не понимала, что с ней произошло, почему вокруг народ, почему она лежит на столе посреди избы.

- Все хорошо, успокойся, – заговорил с ней Гео, – не бойся меня. Принесите воды, – распорядился он.

Осторожно приподнял ее, обхватил рукой, присел рядом на стол. Поднёс к её губам кружку с водой.

- Попей.

Она с жадностью припала к воде, ее начала пробирать дрожь так, что зубы застучали об край кружки.

- На первый раз достаточно, – забрал у неё кружку Гео, подхватил на руки.

- Куда её положить? – спросил он.

Хозяйка быстро подбежала к занавеске, отдёрнула её, отбросила с кровати одеяло в сторону, поправила подушку. Гео бережно опустил очнувшуюся, накрыл одеялом, присел рядом, положив ей на лоб руку.

- Она сейчас уснёт, ей нужно набраться сил. Вы ей не мешайте, она отдохнёт и всё будет в порядке с ней, а утром встанет свежая и здоровая.

Это объяснял он хозяевам, которые стояли рядом и смотрели, затаив дыхание, на свою невестку. Георгий встал, оставив тех одних, и вышел из-за занавески. Люди стояли и смотрели на него, разинув рты, как на второе пришествие, ожидая, что он скажет.

- Всё в порядке, ей ничего не угрожает, ей нужно сейчас просто выспаться и набраться сил.

Женщины не смогли сдержаться и начали всхлипывать, вытирая слёзы.

- Да тише вы, – начали одёргивать их мужчины, – сейчас-то чего голосите, радоваться нужно.

Следом за Георгием вышли хозяйка с мужем. Хозяин подошел к Георгию, начал благодарить его, схватил за руку.

- Милые вы мои, вы даже не представляете, что вы для нас сделали, как бы мы жили-то с таким горем, даже не представляю. Вы же мать вернули с того света вот этим ребятишкам, – он показал рукой на своих внуков, – да мы по гроб жизни вам теперь обязаны, мы молиться за вас будем вместо икон, – и он бухнулся Гео в ноги, не в силах больше объяснять величину своей благодарности.

- Ну что вы, что вы, отец, встаньте.

Гео поднял его, у того от переизбытка чувств блестели глаза, и от волнения тряслась борода.

- Мы же даже не знаем, кто вы, добрые люди. Какой ангел привёл вас к нам. Как зовут вас, чтобы мы могли в молитвах вспоминать вас.

- Меня Георгий, а моего старшего друга – Аверьян Акимыч.

Хозяин расцеловал Георгия, подошёл к Акимычу, обнял его крепко, не переставая что-то говорить.

- Скажи-ка лучше, хозяин, а нет ли чего-нибудь у тебя покрепче кваса, а то в горле совсем пересохло от такого напряжения, да и повод есть хороший, – быстро нашёлся с ответом Акимыч, – а Георгий теперь для вашей невестки будет, почитай, как крестный отец.

- Ох, и в правду, чего это мы стоим, – он зашикал на женщин, – давайте, давайте быстрее, бабоньки, – те забегали, засуетились. Мужчины принесли ещё один стол из сеней, поставили скамьи, стулья. Столы накрыли скатертями. Наставили на столы разной незатейливой пищи. Картошка варёная, а к ней разные соления: огурцы, помидоры и грибы соленые со сметаной. Тут и своя колбаса, и мясо копчёное, и зелень разная. С шумом и гомоном расселись.

Выпив по стопочке, все наконец расслабились, заулыбались, не переставая удивляться этим неожиданным гостям. Гео же в разговор не вступал, только слегка улыбался, внимательно слушал красноречивую речь Акимыча. Его это устраивало, на него меньше обращали внимания, не нужно было отвечать на вопросы. Акимыч его всегда выручал, занимая своими рассказами слушателей. Он мог говорить сколько угодно и с кем угодно. Его историям и байкам не было конца. Ничего удивительного, человек, проживший так долго и повидавший много чего, был настоящей ходячей энциклопедией. Гео же наслаждался незатейливой русской едой. Что ещё нужно для полного счастья дальним путникам.

Акимыч вытащил из кармана поднятую с полу бусинку, положил её на стол и спросил у хозяйки.

- Что это такое? И почему она ей поперхнулась?

- Ой-ёй-ёй, вот она, коварная, – хозяйка взяла бусину, повертела в руке и положила себе в карман, – понимаете, деревушка у нас совсем маленькая, живём на отшибе, до ближайшей деревни далековато. Вот и залечиваем свои болячки и разные хвори сами. А такой бусинкой мы лечим зубную боль да горло. Когда заболит, положишь в рот, покатаешь из стороны в сторону, потом достанешь, бросишь куда-нибудь за печку или в сени, в самый дальний угол. Произнесёшь заклинание, и всё пройдёт. А тут вот что произошло, как она ей в горло заскочила, а мы-то и не знали, что с ней случилось. Схватилась она за грудь и повалилась на пол, мы понять ничего не смогли, а она уже и не дышит.

Рядом с Акимычем сидел отец Серафим, сильно переживающий. После каждой опрокинутой стопки, он всё причитал.

- Да как же так-то, ведь чуть живую не захоронили, а на мне-то какой грех, я же по ней заупокойную читал, ой-ой-ой, какой грех на мне, неужто дьявол над нами так подшутковал.

- Погоди, отец, – успокаивал его Акимыч, – нет у вас тут никаких дьяволов, хорошее здесь у вас место, чистое, спокойное, и люди все хорошие, нет ни одного с чёрной душой, – и он обвёл всех серьёзным взглядом.

Те, кто заметил этот его проницательный взгляд, сквозь прищуренный глаз, даже застыли.

- Хорошие у вас все люди, – после этих слов все расслабились, заулыбались, словно прошли они какое-то трудное испытание.

И тут, прервав свою речь, Акимыч неожиданно посмотрел многозначительно на Гео, который тоже замер, и обратился к хозяину.

- Скажи-ка, а что вы скажете своему сыну-то? – не успел он это проговорить, как во дворе залаяла собака, сильно хлопнула дверь в сени, быстро пробухали громкие шаги по половицам, дверь в избу открылась, в избу вошёл мужчина. Он остановился, тяжело дыша, посмотрел на застолье непонимающим взглядом, на плечо было закинуто ружьё. Ему уже сообщили, что его Алёнка умерла. «Но где же она тогда? – он посмотрел в одну сторону, потом в другую. – Где же гроб? – обернулся назад. – Что происходит? Если её нет, неужто уже похоронили, как же так? Почему же его не дождались? – Он перехватил ружье в руку, – А не шарахнуть ли из обоих стволов в потолок? Чего они здесь расселись ночью, как на свадьбе будто».

Из-за стола выскочил его отец, понимая, что ещё немного и может не успеть. Быстро подбежав, схватил его.

- Успокойся, Петруша, всё хорошо. Жива твоя Аленка, спит она, отдыхает.

Сын рванулся за шторку, откинул её, намереваясь броситься к жене, отец успел схватить его за руку.

- Не буди её, пускай спит, пошли давай, пошли.

Он потянул сына за собой.

- А вот ружьё-то отдай, чего это ты им машешь, людей пугаешь.

Он забрал ружье.

- Ванюшка, на-ко, повесь на место, – передал дед внуку ружьё, – давай-ко лучше садись.

Ему нашли свободное место, посадили, поставили перед ним полный штоф. Он взял его в руку, обвёл всех взглядом. Он всё не мог понять, если жена заболела, то почему здесь столько народу, что за чертовщина. – «Что им делать здесь в их избе, какой у них повод устраивать застолье и что они так празднуют?»

Он молча выпил, забыв закусить, продолжая внимательно всех разглядывать, пытаясь что-то понять по их довольным лицам.

Гео незаметно пихнул Акимыча в бок.

- Нам пора, – тихо сказал он хозяевам.

Они встали из-за стола, поблагодарили всех и пошли на выход, сославшись на неотложные дела. С ними тепло распрощались, снабдили на дорогу провизией, и они тронулись дальше в путь, в эту лесную темень.

 

Пока ехали лесной дорогой в кромешной темноте, внимательно вглядываясь вперед, молчали. Вот наконец-то и главная дорога, они двинулись дальше в прежнем направлении. Гео добавил скорости, и они полетели вперёд, нужно было наверстывать упущенное время.

- Да, вот в таких глухих деревнях и живут истинно русские люди, – наконец-то заговорил Акимыч, – с истинно русской душой, русским характером и его гостеприимством. За этот самый характер, несгибаемый, прямой, и боятся враги этот народ. Но за их душу, доброту и справедливость уважают Русь.

- А как же в городах? Там-то кто живет, по-твоему? – спросил Гео.

- А города – это совсем другое, и живут там совсем иначе, не как здесь, – он мотнул головой за спину. В городах живут по не писаным правилам и законам, которые устанавливает сам человек, а не матушка природа. А что может быть разумнее и умнее самой природы? Да ничего. Ничего ещё человек не придумал умнее и лучше, не придумал и никогда не придумает. Вот посмотри, как живут здесь эти люди, – Акимыч не столько объяснял Гео, сколько размышлял вслух, – они живут едино с окружающей природой. Они как бы слились с ней, они – одно целое и друг друга дополняют. Они же не идут наперекор этому миру, не выдумывают что-то своё, да и незачем им это делать. Если нужно рано утром подоить корову и накормить всю скотину, они встают и делают это. Не скажешь же своей буренке «подожди-ка, милая, не ори, я ещё полежу часика три». А если нужно идти сегодня на сенокос или поспели в лесу ягоды, выросли грибы, никто не будет откладывать эту работу на неделю. Что велит им природа делать сегодня, то они и делают. И она благодарит их сполна, только нужно её хорошо понимать. А в городе что происходит, и как там живут люди, – продолжал Акимыч. – Такое впечатление, что каждый город окружает какая-то невидимая стена, которая не даёт людям вырваться из этого плена. И чем больше город, тем выше и прочнее эта стена, которая ограждает людей от остального мира. И если человек переступает через эту стену, попадает в город, намереваясь там жить, то он должен свою душу, свой характер, свою совесть запрятать глубоко и далеко, в самые тёмные уголки нутра, и чтобы они не высовывались. А на поверхности оставить только те черты своего характера, которые помогут ему выжить в городе или хотя бы не будут мешать ему там жить.

Акимыч еще долго говорил и рассуждал, говорил и говорил. Георгий его уже не слышал, думал о другом, благо, тишина и начинающийся рассвет к этому располагали. Акимыч, утомленный своим разговором, потихоньку замолк и незаметно уснул.

Высокий лес плотно стоял по сторонам и, казалось, что едут они по тёмному туннелю, то он отходил от дороги, и тогда было видно, что уже далеко на востоке, на самом горизонте, начинается зарево, то он вновь сжимал дорогу, нависая над ней своей мощью. Гео держал баранку и размышлял об Акимиче. Он уже прекрасно знал своего старшего друга и не удивлялся его душеизлияниям. С его-то огромным жизненным опытом, да с большим знанием человеческих душ, да и не только человеческих, ему запросто можно было преподавать философию в самых лучших вузах. Даже всем известному пресловутому Карнеги было бы огромным счастьем постоять рядом с нашим Акимычем.

Когда Акимыч наконец-то проснулся, Георгий продолжил прерванный разговор.

- А люди там, конечно, хорошие, просто замечательные. Только чего это ты им там нарассказывал, особенно про меня, мне даже показалось, что Геракл со своими подвигами, по сравнению со мной, – просто маленький шалунишка, а, Акимыч?

- Ничего лишнего я не рассказывал, а то, чего ещё не было у тебя, так ты не переживай, какие твои годы, ещё и не то тебе доведётся делать. Зато ты заметил, как они слушали меня, они просидели весь вечер с пустыми вилками в руках да с открытыми ртами, все на тебя смотрели. Нужно же и разнообразие людям в жизни какое-то, вот я и старался, чтобы они и детям своим рассказывали, и внукам, про такие чудеса, про таких неожиданных людей, посетивших их.

Они поменялись местами, Акимыч сел за руль, Гео устроился рядом, пытаясь заснуть, чтобы к завтрашнему дню не чувствовать усталости.

 

Глава четвёртая

 

Было уже позднее утро, солнце стояло высоко, начало припекать. За рулем сидел Гео.

- Вот въедем на этот холм и там увидим уже посёлок, – показывал рукой и объяснял Акимыч.

Они поднялись на самую вершину, и перед ними открылся вид посёлка. Он был довольно большой, чтобы взглядом окинуть его, от края до края, пришлось покрутить головой. В середине, на самом высоком месте, стояла церковь.

- Ты поубавь-ка скорость, а то должен показаться Порфирий.

Не успел он это произнести, как впереди на дороге появился человек. Георгий успел нажать на тормоз, но так резко, что Акимыч опять ударился головой о стекло. Порфирий появился неожиданно, могло показаться, будто он материализовался прямо из воздуха. Они не спеша вышли. Акимыч направился к Порфирию, всё ещё потирая свой лоб. Подойдя друг к другу, крепко обнялись.

- Ну, здравствуй, старина, – произнёс Акимыч.

- Здравствуй, друг мой, вот и опять свиделись.

- Да, только вот приходится встречаться нам с тобой по срочным, неотложным делам.

Они обернулись к подошедшему Георгию.

Порфирий первый подошёл и протянул руку. Они поздоровались.

- Здравствуй, Георгий, – он приобнял его одной рукой за плечо, – наслышан я про твои дела, наслышан, молодец.

- Ну, какие там дела, что ты говоришь, Порфирий.

У них не принято было обращаться друг к другу на вы, даже несмотря на большую разницу в возрасте. Все они выполняли одну и ту же задачу, все находились в равной степени опасности перед постоянно возникающей угрозой для жизни.

- Только я не пойму, откуда ты знаешь про мои дела, – и Гео взглянул на Акимыча, а тот, делая вид, что не слышит их разговор, уткнул руки в бока, разглядывая окружающую местность.

- Разве мои дела можно сравнить с твоими, – продолжал Гео, – слухи о тебе докатываются до наших гор, до нашего монастыря. Ты один держишь в своих руках половину Сибири.

- Ты ещё молодой, хватит и на твою долю дел, с избытком, но не об этом сейчас нужно говорить, пора приступать к делу.

Они сели в машину и тронулись дальше. Порфирий начал вводить их в курс дела.

- Дьявол появился в посёлке, недели уже как три будет. Сразу подчинил себе волю настоятеля церкви, Отца Сергия. Таким путём проник в церковь, завладел душами его помощниц-послушниц – двух женщин. Отец Сергий просто попал в капкан, ему уже не выбраться без нашей помощи из всего этого. Мне одному не справиться с этим дьяволом. Больно уж он силён, вот я и вызвал вас себе на подмогу. Только что-то долго вы добирались, здесь каждый день, как на фронте, сколько людей оказалось в лапах у дьявола.

- Мы бы рады появиться у тебя сразу, да настоятель наказал нам добираться своим ходом, – объяснял Акимыч. – В пути задержались – одним нужна была помощь, в другом месте одному человеку мозги на место пришлось ставить. Вот и добирались почти двое суток.

- А как же дьявол смог в церковь проникнуть? – спросил Гео, – ведь это невозможно.

- Конечно, невозможно, – объяснял Порфирий, – при одном условии, если душа и помыслы настоятеля полностью принадлежат той вере, которой он служит. Но если только внести в его душу зерно сомнения, которое, разрастаясь, будет разрушать его изнутри, то… Это, как вредная бактерия… Попадает в организм человека, размножается, поражает все органы, и тот уже не может противостоять невзгодам. То же самое произошло и с нашим Отцом Сергием. Не нужно его строго винить в этом, не в силах он был противостоять такому противнику.

- А может, вера его была не так сильна, если он позволил себя одурачить?

- Может, и так, служители ведь такие же люди, сделанные из такого же теста, как и все. И если уж вера его, пускай даже немного поколебалась, связь ослабевает между ним и всевышним, может и совсем обрывается. А Бог для людей – это церковь. Ты прав, Георгий, церковь – это крепость неприступная, мощная крепость, и никто посторонний в неё не проникнет, если связь настоятеля и церкви крепкая, нерушимая. В нашем случае всё оказалось очень сложно. Дьявол оказался слишком хитрым и сильным. Он разрушил эту связь. И мощная крепость дала трещины, в которые он и проник. Он теперь там хозяин.

- Но для чего же ему так нужна церковь, ведь не только из самолюбия, не только для того, чтобы бросить вызов Всевышнему?

- Конечно. В церкви ему проще овладеть душами людей. Когда человек заходит в церковь, душа его полностью открыта, распахнута. Ему нечего здесь опасаться, он полностью отдается на волю Бога, во всяком случае, человек так думает. Этим и пользуется дьявол, особенно когда люди исповедуются, он из них просто высасывает беззащитные души. Выходя из церкви, люди еще не подозревают, что отдали свои души дьяволу и они больше не принадлежат самим себе. Сколько уже таких людей в посёлке.

- А почему дьявол не овладел душой настоятеля? – продолжал спрашивать Гео.

- Ну, он, наверное, считает, что некуда ему торопиться, никуда тот от него не денется. Поиграет он с ним, натешится вдоволь, а когда наскучит ему эта возня, то проглотит его с потрохами.

Прежде, чем доехали до церкви, они обсудили подробно план своих действий до мелочей. Ошибки не должно было быть. Цена борьбы была очень высока.

Поставили машину поодаль, подальше от глаз людских, вышли, огляделись, и не спеша, направились к церкви. Возле никого не было. Стояла гнетущая тишина. Что-то невидимое и пугающее окутывало всю площадь. Селяне, по-видимому, чувствовали это и не появлялись уже здесь. Зашли в церковь, Акимыч и Порфирий прошли вперёд. Гео остался при входе. Внимательно осмотрелись. Людей в церкви было немного, несколько человек.

Отец Сергий был здесь же, стоял около алтаря, занимался своими делами. Сразу было видно, что он чем-то озабочен, какими-то проблемами. Понурый его вид, опустившиеся плечи, непроизвольно приковывали к себе взгляд. Священник, не обращая никакого внимания на вошедших, что-то шептал себе под нос, изредка крестился.

Георгий обвёл храм взглядом. Здесь же находились обе прислужницы, о которых говорил Порфирий. Одна собирала сгоревшие свечи из подсвечников, складывая их в коробку. Другая находилась у выхода, сидела за стойкой, продавала разную церковную утварь. Обе подняли глаза и с подозрением взглянули на вновь вошедших. Женщины сразу поняли, что это не простые посетители, от них исходила невидимая сила, которая для них может быть очень опасной. Гео обвёл взглядом немногих посетителей, заставляя их поторопиться. Люди почувствовали странное, неожиданное волнение, нахлынувшее на них. Оторвались от своих мыслей, закрутили головами, не понимая, что здесь случилось, и начали поспешно покидать церковь, при этом стараясь не показывать своего испуга.

Прислужницы всё поняли, сейчас здесь развернутся события, при которых им лучше не оставаться. Они переглянулись и тихонько двинулись на выход, стараясь остаться незамеченными. Но куда там, Гео специально и стоял у выхода, контролируя его.

- А вы куда собрались, голубушки? – перегородил он им дорогу, слегка раздвинув руки.

- А нам нужно, мил человек, вот огарки вынести да новых свечей принести, все уже почти закончились, – жалобно залепетали они, стараясь прикинуться покорными и безобидными, опуская глаза в пол.

- Ну, впрямь, сама доброта и простота, как ангелы небесные… – Гео знал, что скрывается под этой их личиной.

В этот момент поведение их резко изменилось, они прекрасно поняли, что если сейчас не прорвутся из этой западни, то им явно непоздоровится. Облик их начал на глазах меняться, из добрых и наивных прислужниц они стали превращаться в злобных и опасных созданий. Доброта в глазах напрочь исчезла. Прищурив их, они начали излучать на своего обидчика злобу и ненависть, которой были наполнены. Губы их скривились в страшных гримасах, выставив наружу появившиеся клыки, с которых полилась ядовитая слюна. Подняли и выставили вперёд свои крючковатые пальцы, на которых вместо ногтей появились грязные, чёрные когти. Превращение должно было ошеломить противника, улучить момент и выскочить наружу. Но не тут-то было. Гео был к этому готов. Отступив на шаг назад, он поднял руки и направил на них всю свою энергию, всю свою силу, подкреплённую злостью на этих никчемных женщин, за то, что они не послушались, что посмели перечить ему. Невидимая сила окутала и начала прижимать их к полу. Они корчились перед Гео, крутились, пытаясь вырваться из-под невидимых пут. Ещё мгновение – и они распластались на полу, не в силах больше выдержать на себе эту тяжесть. Они поняли, что им лучше не сопротивляться, тогда у них есть шанс остаться в живых. И они безропотно смолкли, убирая свои дьявольские признаки. Гео взял их за шиворот поднял и отвёл в дальний угол церкви, бросил на скамью.

- Сидеть здесь тихо, а иначе… – он не стал договаривать, отошёл.

Отец Сергий как раз пришёл в себя. Он увидел людей, которые никогда раньше не бывали в его церкви, а ведут себя как-то странно. И тут он взорвался.

- Кто вы такие?! Что вы здесь делаете и что вы себе позволяете в моем храме?

Его громогласный голос эхом раздался под куполом. Но не успел он сделать несколько шагов, как путь ему перегородил Акимыч.

Одна из ведьм поняла, что внимание к их особам ослабло, и вновь набросилась на Гео, пытаясь вцепиться ему в шею когтями, зубами, но и на этот раз ничего не получилось. Он отбросил её в сторону, припечатав к стене. Она висела там, махая руками и крутя головой из стороны в сторону, пока Гео не отвёл от неё глаза. После чего соскользнула по стене и распласталась на скамье, не предпринимая больше никаких попыток пошевелиться, чтобы снова не привлечь к себе внимание этого господина. Гео мог бы уничтожить их одним взглядом, одним движением руки, но не стал этого делать, понимая, что нет вины этих женщин в том, что в них вселилась дьявольская сила.

В это время Порфирий, не мешкая, начал обходить все двери и окна, накладывая на них свое заклятие, чертя на них кресты, шепча какие-то молитвы, ему только понятные. Любой, вошедший сюда, не сможет так же легко выйти обратно, даже сам дьявол.

А Отец Сергий не собирался успокаиваться, заводился всё больше и больше, пока Акимычу это не надоело.

- А ну, хватит кричать, замолчи, – теперь уже Акимыч перешёл в атаку на батюшку.

Из добродушного мужчины Акимыч превратился в нечто грозное и устрашающее. Лицо его, всегда излучающее теплоту, резко изменилось, он стал совсем другим, уже не сдерживающим неподдельную ярость и ненависть на того, кто стоял перед ним.

- Хватит, я сказал, – наступал Акимыч, тесня батюшку в сторону. – Да как ты смеешь, негодная твоя душа, свой рот поганый разевать, из которого всё ещё воняет вчерашней сивухой. Да знаешь ли ты, человек эдакий, кто мы такие? – Акимыч с трудом сдерживал свои эмоции.

Отец Сергий залепетал что-то бессвязное, пытаясь всё же выглядеть достойно в этой непростой ситуации. Несмотря ни на что он всё же успевал замечать, как ведут себя эти странные люди в его храме, это и заставило его замолчать и отступить к стене. Две его прислужницы, одержимые сатанинскими силами, в страхе и с большой покорностью забились в угол, как две летучие мыши, пытающиеся спрятаться от дневного света. Находясь там, они искоса поглядывали на молодого человека, который вёл себя здесь совершенно спокойно и по-хозяйски. Разве это не причина, чтобы задуматься и понять, что сегодня здесь должно что-то произойти.

А Акимыч распылялся всё сильнее.

- Да ты знаешь, кто я такой, продажная твоя душонка, я с византийскими царями за одним столом сиживал, я первого патриарха российского Иова поздравлял, – и Акимыч выпуская свой гнев, махнул рукой в сторону.

Какая-то невидимая волна пронеслась по церкви, все иконы на стенах закачались, все свечи враз потухли, только сизый дымок поднимался от них вверх под купол.

В таком гневе Акимыча, пожалуй, никто ещё не видел. Порфирий остановился, прекратив своё занятие, уставился с удивлением на старого друга.

«Не натворил бы он чего лишнего, вон как осерчал», – думал Порфирий.

Гео тоже с удивлением смотрел на Акимыча. Он и представить не мог, что этот, всегда добродушный веселый человек, может впасть в такой гнев.

- Акимыч, успокойся, ты что, так и церквушку разрушишь.

Гео внимательно посмотрел по сторонам, поднял голову и взглянул под купол, всё ли там в порядке. Акимыч после того, как выпустил лишний пар из себя, слегка успокоился. Махнул рукой, все свечи враз зажглись вновь. Батюшка с испугом смотрел на этого человека, забормотал себе под нос, – свят, свят, – и начал креститься.

- Не смей поганить своими руками крестное знамение, ты всю ночь этими руками бабские прелести тискал, а теперь крест кладёшь.

- Я не понимаю, что вы говорите и что вам от меня нужно.

- Ах, ты всё ещё не понимаешь, – с ещё большим раздражением наступал Акимыч. – Ты для чего сюда поставлен, чтоб мир да покой в этом месте был. А ты развёл здесь сатанинский вертеп. Души людские продал за стакан самогонки да за баб голых.

- Про каких баб вы говорите, вы что, как можно, – не сдавался батюшка.

- Про каких, говоришь, а ну иди сюда, – Акимыч схватил его за руку и потащил.

Подвёл к самой большой иконе, махнул перед ней рукой, и перед ними открылось видение. Отец Сергий увидел всё, что происходило этой ночью. За длинным столом, накрытым разнообразными яствами, бутылками вина, бутылями самогона, сидел мужчина, элегантно одетый, в костюме с белой рубашкой. Одной рукой он обнимал полуголую девицу, другой рукой держал бокал вина, во рту дымилась сигара. Небрежно навалившись на спинку стула, попивая вино и удовлетворённо посмеиваясь, он чувствовал себя здесь полным хозяином. Другая девица сама обнимала хозяина, пытаясь чокнуться с ним стаканом, наполненным мутной жидкостью. На голове у неё была надета его шляпа, на шее висел галстук, болтавшийся меж голых грудей. Девицы находились в такой стадии веселья, что ещё пару глотков, и они оказались бы под столом. По другую сторону веселого стола сидел сам Отец Сергий в окружении таких же полуголых, безотказных во всём, подружек. Его ряса и исподняя рубаха валялись за спиной на полу, большой крест на длинной толстой цепочке висел на шее одной из девиц. Другая его соседка махала над столом дымящимся кадилом. Все они горланили какую-то песню. Батюшка держал в одной руке стакан самогона, в другой держал за ногу копчёную курицу. Одним глотком влил в себя содержимое стакана, бросил его в стену, откусил от курицы большой кусок, кинул её в другую сторону. Вытер жирные руки о свою пышную бороду, схватил голую девицу, поставил прямо на стол, заскочил и сам туда же в одних своих подштанниках, и начали они выделывать разные кренделя, сшибая всё со стола.

Больше ни у кого не было сил смотреть на это. Акимыч убрал ужасную сцену. Отец Сергий молча бухнулся в ноги Акимычу, схватил его за руку и заголосил:

- Не губите, люди, не по своей воле, бес попутал, искуплю грех, что скажете, то и сделаю.

- А ну, вставай, я тебе не всё ещё показал, я тебя до самых печёнок пройму, – он дёрнул попа за руку, поднимая его на ноги.

- Пойдём, пойдём.

Акимыч подвёл его к иконе, где Богоматерь держит на руках своего младенца. Дева и младенец, словно почувствовали приближение человека с сатанинским духом, повернули головы и с испугом посмотрели на подошедших. Младенец захныкал и стал прижиматься к груди матери, стараясь подальше спрятаться от страшных сил. Мать сильнее прижала своё дитя к себе, прикрывая его руками.

- Ну что, видишь, не только люди не хотят сюда заходить, но и иконы тебя уже боятся, вот до чего ты дошёл.

Батюшка стоял оцепеневший, увиденное нельзя было спокойно перенести. Акимыч потащил его дальше.

- А теперь давай подойдём к тому старцу, что он нам скажет, – он подвёл батюшку к следующей иконе.

На ней был Илия пророк. Акимыч потащил сюда уже не сопротивляющегося батюшку.

- Взгляни на этого старца. За долгую свою жизнь он не видал таких подлецов, может, он тебя простит.

Отец Сергий из последних сил поднял глаза на икону. На него смотрел седовласый старец, покачивая укоризненно головой, сжимая жилистыми руками посох и ударяя им по земле, как бы говоря: «Разве раньше такое могло ли быть, а сейчас… Что же это такое?»

Батюшка готов был грохнуться на пол, но не тут-то было, Акимыч внимательно следил за своим подопечным и вовремя подхватил того под руку.

- Что это с тобой, Отец Сергий, неважно себя чувствуешь? Может, ночь была у вас сегодня бессонная, может, поклоны отбивал Всевышнему нашему за души людские грешные, а может, девиц сюда грудастых привести, чтобы взбодрили тебя бедненького?

Акимыч ещё раз сильно встряхнул его.

- Ну хватит нюни распускать, подтери свои сопли и возьми себя в руки, шутки закончились.

- Когда приходит сюда дьявол? Отвечай, – ещё раз тряханул его Акимыч.

Наконец-то взяв себя в руки и поняв, чего от него хотят, тот сказал:

- Он должен уже прийти.

- Соберись, будь, наконец, мужчиной, – Акимыч неожиданно ударил его по щеке ладошкой.

Тот как будто встрепенулся, завертел глазами, входя в эту действительность.

- Ты меня понял, веди себя естественно, как обычно, когда он зайдёт. Когда мы начнём свою работу, тебе лучше отойти подальше, а то зацепим невзначай и отправишься вслед за своим другом. А теперь иди и исполняй своё дело как нужно.

Акимыч подошёл к Гео и Порфирию, и не успели они обсудить предстоящее, как дверь открылась и зашёл человек. Это был он – дьявол, в облике некого человека.

Он с улыбкой на лице сделал несколько шагов, весь элегантный, костюм, шляпа на голове, несмотря на жару, и конечно тросточка в руке.

Эта тросточка, похоже, была визитной карточкой Марокканца, и все его прислужники старались подражать ему беспрекословно. Сделав несколько шагов, он остановился, улыбка сошла с его лица. Его нельзя было провести, он понял сразу, произошли изменения.

Как только он зашёл, Гео прошептал своим друзьям:

- Займитесь тётушками, а я этим, – и они разошлись.

Жаль, что они не успели уничтожить дьявольщину, сидевшую в прислужницах, раньше, теперь им будет сложнее.

Конечно, дьявол не мог отступить и удалиться, это было не в его правилах. Не встречал он ещё на своем пути кого-то, кто мог бы противостоять ему. Он с ехидной улыбкой, покручивая тросточкой, вышел на середину храма. Он даже не стал поворачивать голову по сторонам, выискивая своих противников, это было бы ниже его достоинства.

И тут выбежал, уже полностью преданный ему, Отец Сергий. Он что-то заискивающе начал ему говорить, шаркая ногами. Толстые лоснящиеся губы расплылись в широкой улыбке, нашёптывая ему что-то на ухо. Вот он, настоящий его хозяин, с которым ему так легко и весело стало последнее время. С таким другом не стало у него никаких проблем и трудностей в жизни. Увидев его, батюшка откинул все свои сомнения и тот испуг, который вселили в него новые посетители. Да разве эти пришельцы смогут скинуть с трона его хозяина. Но тот в своём гневе так зыркнул на батюшку, сверкнул своими настоящими глазами демона, что тот в страхе попятился назад, вспоминая напутствие сидеть подальше и не высовываться.

Навстречу пришедшему вышел Гео. Они стояли, спокойно смотрели друг на друга, собираясь с силами перед решающей схваткой. Прекрасно понимая, путей для отступления не будет, на поле боя останется один.

Человек с тросточкой и в своей пижонской шляпе стоял, слегка прищурившись, продолжая улыбаться. По-видимому, он никогда не встречался с Гео и не знал о нём ничего. Наслаждаясь предстоящей победой, он оттягивал момент атаки.

Гео же спокойно стоял напротив, держал одной рукой свой медальон, слегка наклонив голову в сторону, разглядывал мужчину с любопытством. Гео без сомнения был уверен в себе, в своей победе. По-другому и быть не могло. Они находятся на своей территории, в церкви, и с такими наглецами, как этот пижон, он разделается без жалости и сожаления.

В этот самый момент проснулась сатанинская сила и в тётушках. Почувствовав присутствие хозяина, они резко вскочили. Из мирных прислужниц, забившихся в угол, они вновь превратились в отвратительных животных. Лица их изменились, да это уже были и не их лица, сквозь них проступал сам дьявол. Глаза страшно запылали, готовые испепелить каждого на пути, губы растянулись, рты оскалились. Из углов рта потекла кровавая пена. Протянутые вперёд руки превратились в ужасные скрюченные лапищи, с большими когтями. Они махали ими, пытаясь зацепить своих врагов. Акимыч был начеку, он был готов к этому. Взмахнув своими руками, он подбросил ведьмочек в воздух и прижал их к стене. Прижатые, как букашки в гербарии, словно пришпиленные булавками, они висели, размахивая руками, пытаясь нащупать силу, которая не отпускает их. Крутили своими головами, разбрызгивая кровавую пену по сторонам. Сатанинское начало, находившееся в телах этих женщин, почувствовало, что пора исчезнуть, попробовало выбраться из этих несчастных, погибающих тел. Но Акимыч ещё сильнее сжал свои жертвы, ещё немного – и у тех затрещали бы кости. Он вошёл в раж и экстаз, глаза его разгорелись, как у настоящего охотника, поймавшего след зверя и не отпускающего его. Вены на его шее разбухли от напряжения, рот открылся угрожающим оскалом. Но разум его был холоден и подконтролен.

- Ну где ты, старина? – закричал Акимыч. – Ты что, ушёл кофею попить что ли, быстрее, дружище, а то я не удержу их долго, пошевеливайся.

Порфирий выскочил из-за спины Акимыча, он хорошо знал своё дело, сколько он поуничтожал этой дьявольщины на земле за свою жизнь, только он мог знать. Подняв голову кверху, что-то прошептал себе под нос, взял крест, висевший у него на груди, в руки и выставил его вперёд. Из креста ударили два луча света, прямо в трепыхающиеся тела. Сатана, почувствовав приходящий конец, попытался последний раз вырваться из этих тел, но Акимыч, напрягая все свои силы, удержал его там, не позволяя выскользнуть. Ни в коем случае нельзя было этого допустить. Ещё мгновение – и сатанинские души разорвались, как лопнувший шар, выпустивший кверху чёрное облако. Тела, висевшие на стене, обмякли и безжизненно повисли. Яркие лучи погасли и Порфирий убрал крест. Акимыч всё ещё удерживал тела на стене.

- Акимыч, успокойся, всё закончилось, – Порфирий положил свою руку на плечо друга.

Тот наконец успокоился, убрал руку, и тела упали, распластавшись на полу. Порфирий подошёл, потрогал их.

- Всё нормально, они живы.