ПЕРЕКРОЙКА
Всколыхнулось движение масс…
Что-то в этом во всем нездоровое.
Помяни себя, правящий класс,
И элиту свою бестолковую.
Мы еще нахлебаемся с ней
В доме собственном неразберихи.
Зреют гроздья рекламных огней
Розовее любой облепихи.
И почем нам ни всучат мечту,
Мир не будет пушистым и белым.
Но уже пересохло во рту
От любви к виртуальному телу.
Что ж я так безнадежен и квел,
На болоте картофель сажая?
По весне листопад не расцвел,
Избавляя нас от урожая.
Но голодными будут не все,
И никто не придет на подмогу.
Перепуталось все на шоссе,
По которому едем мы к Богу.
Вот уже и двух слов не связать
Все одно — лабуда да напраслина.
Потому и уместно сказать:
Листья тополя падают с ясеня.
Ни х… себе?!
ОТХОД XX века
Как давно все это было, в прошлом веке.
Ну а в сущности — совсем вчера.
Россияне, алкаши, почти калеки,
похмелиться не успевшие с утра,
очумевшие от цен и олигархов,
в телешоу погрузившие мозги,
разменявшие Платона и Плутарха,
кроме долларов не видели ни зги.
Да и долларов не видели, конечно;
Разве только в криминальных новостях.
Эх, страна моя, разбитая скворешня,
что бы ни случилось — всё пустяк.
Захотелось воли каждой птахе —
на мякине птаху провели.
Слава Богу, при своей рубахе,
и в карманах есть еще рубли.
Нам любую вдолбят ахинею,
может, и оденут — лет на сто —
в яркий шарфик (петелькой на шею)
и в смирительное модное пальто.
Мы нацепим сами под одежку
новые нательные кресты.
Подожди, дружок, еще немножко,
отойдешь и ты.
НАШ ДВОР
У окна стою и наблюдаю:
Во дворе крысятничают дети, —
Фантики на стеклышки меняя,
Друг у дружки тырят по конфете.
Метит двор соседская собака,
Пьют портвейн подростки у забора,
На скамейке праздная зевака,
А поодаль мусорные горы.
Копошатся в них четыре кошки
И еще два странных человека.
Мимо очумительные ножки
Топают — под будущего зека.
Три особы, что звенят посудой,
Были повиднее этой крали.
Даже я их знал, соврать не буду,
И другие тоже их знавали.
Чуть мы отклонились от пейзажа,
Или, так сказать, от натюрморта:
На гитаре кто-то порет лажу,
А подростки бьют друг другу морды.
Мальчики (плейбой) играют в теннис,
Девочки при них пикантно курят,
Через слово поминая пенис
В разговоре о какой-то дуре.
Дядя Петя (то ли дядя Вася)
Лихо из горла в кустах заквасил.
Он сейчас заголосит противно
Лексикой своей ненормативной.
Он гроза мальчишек всей округи,
Этот дядя Вася-Петя дядя,
Для него и кобели-то суки,
Остальные же и вовсе бляди.
Тихий бомж сопит за кучей тары —
У него фунфырик для улета —
Он прикинет, где схарчить на шару,
И пойдет решать свои заботы.
Что ему наш двор — простой бомжатник,
Уголок зашмуренной России,
От которой так и не сбежать мне,
Дураку, себя не пересилить.
СОСЕД
Штиблеты скинув на паркет,
Носки на батарею,
Бухает за стеной сосед
И никого не бреет.
Сивуху цедит до утра,
И в гордом одиночестве
Ему поэзия сестра,
И спать ему не хочется.
Провинциальные миры
Тесны хмельному гению,
Он льет в налитые шары
И тешит душу пением.
Он не включает новостей
И отвергает общество.
Он зол на сильных всех мастей,
Он сам себе высочество.
За всех униженных он зол,
За всех обиженных…
Век технологий, произвол,
Дворцы и хижины.
БРАТЬЯМ ГРАФОМАНАМ
Поэзия — обычный онанизм,
Когда без факта оплодотворенья.
Считать себя мессией — кретинизм,
А шизом быть — отнюдь не преступленье.
Конечно, счастья нет, етит в подкову…
Живите в радости, хлебайте лаптем щи.
Писать стихи о жизни бестолковой
Не больше пользы, чем давить прыщи.
Но интересней, чем ворочать шпалы.
И хоть на свете каждому свое,
Нет, не о вас тоскуют пьедесталы
И не о вас газетное вранье.
Удел ваш весел, даже глуп отчасти:
Марать бумагу, геморрой в гузно.
Но суета же все, и нету счастья,
Ну нет его, и всех нас ждет одно:
Болезнь Альцгеймера иль Паркинсона,
А может быть, банальный паралич.
Мы вне литературного закона,
Перевернись на голову кирпич.
Поэтому, пардон, свою муру
Не скормите вы даже пародистам —
Кто мечет кабачковую икру,
Тому не блещут звезды в небе мглистом.
Кропать стиши никто не запретит,
Вино, однако ж, не заменишь квасом,
И лошадь никогда не полетит,
Хоть каждый день зови ее Пегасом.
