ЖИЗНЬ РУКАМИ НЕ СЛОЖИТЬ
Фома Кузьмич Ермаков состоит в писательской организации с 1958 года. Критик, литературовед, он многое сделал для формирования литературного процесса в Удмуртии.
Но в данном случае речь пойдет не о нем, точнее не лично о нем.
В материале учителя-краеведа Е.Е.Светских прослеживается судьба двух семей — жителей деревни Большое Волково — Ермаковых и Лебедевых, переживших вместе с Россией тяжелые и страшные дни ее истории. И хотя с начала коллективизации прошло уже более семидесяти лет, события того времени болью отзываются в сердцах людей.
“Жили-были в нашей деревне две семьи — Ермаковых и Лебедевых… — так начал свой рассказ уроженец деревни Большое Волково Василий Иванович Ермаков, человек, разменявший уже десятый десяток. Неспешно звучит его речь: — Деревня в те времена была маленькой, и улицы проходили совсем не так, как нынче. Дома грудились безо всякого порядка. На горе, при спуске к Вале, росли вековые ели. Это место назвалось “Восяськон сик” — место для моления. Здесь жители деревни устраивали праздники: собирали деньги, покупали и резали быка. Обедали, молились, потом устраивали гуляние — хороводы, песни, пляски с балалайкой и гармошкой. Молодые присматривались друг к другу, знакомились, влюблялись. На этом святом месте никто ничего не трогал, не рубил даже маленьких елочек. Всегда здесь были чистота и порядок.
На нижнем конце деревни последним был дом Леонтия Лебедева — большой, двухэтажный, пятистенный, обшитый тесом. Рядом протекала речка Итчинка, весной она разливалась и затопляла всех жителей этого конца деревни. Намучившись от потопа, люди стали перебираться повыше. В новую избу перебрались и мы.
Всем хозяйством у нас заведовал отец — Иван Демидович. По вечерам, во время ужина, он давал каждому члену большой семьи “наряд” на следующий день. Раным-рано, еще вся деревня досматривала сны, мы уже отправлялись на работу и трудились до позднего вечера. Невероятно тяжело доставался хлеб».
М.Н.Комаров, 1904 года рождения, так отзывается об этой семье: «Во время сенокоса выходило сразу человек пятнадцать с литовками на плечах. И косили они аккуратно. Пройдешь по кошенине и сразу узнаешь, где косили Ермаковы: трава срезана под самый корень. Очень добросовестно делали любую работу”.
«Спокойная жизнь закончилась в 1931 году, — продолжает рассказ Василий Иванович Ермаков. — Началось натравливание людей друг на друга. Всколыхнулась вся деревня. На комитете бедноты решили раскулачить и выселить из дома семьи Федора Ермакова и Леонтия Лебедева. Пришли к ним представители сельсовета, комитета бедноты. Составили опись имущества, закрыли на замок амбары, свели со двора скотину и велели быть готовыми к отправке».
Дальше вспоминает А.В.Рябчикова: «В один из августовских дней мы жали овес у деревни Березек. Вдруг прибегает Варя-апай:
— Вася! Варя! Вы что, дома не ночевали? Ваших ведь отправляют!
Прибежали мы в Волково, а в доме Ермаковых все плачут».
Н.М.Кузнецова, которая была у Федора Ивановича Ермакова с самого прихода уполномоченных, рассказывает: «Собрались все родственники, соседи; из Чужьялова приехали сватовья. Сначала плакали тихо, только женщины концами платков слезы вытирали, но вскоре сватья, мать Прасковьи, не выдержала и заревела в голос. Прасковье стало стыдно, и она маме сказала. На это мать ответила:
— Не стыдись, доченька, вы ведь никому плохого не сделали. Не воровали вы, не грабили, а выселяют вас за ваши же труды. Кому смешно, пусть смеется, кому радостно, пусть радуется, а кто вас и нас жалеет — пусть пожалеют.
Федор Иванович с женой, теткой Александрой, сын Сергей с женой Прасковьей, сватовья стоят посреди избы. Их жалеют родственники, друзья, соседи. Трехлетний Дима, сын Сергея, подбегает то к деду с бабушкой, то к матери с отцом:
— Бабушка, почему ты плачешь? Дедушка, не плачь. Мама, почему и ты плачешь? Не плачь, мама.
— Нас отправляют, голубчик ты мой.
— Куда, мама?
— Далеко.
— Зачем, мама?
Мать подхватила сына на руки, целует, а у самой слезы текут. А уполномоченный торопит. Плачущую Прасковью под руки повели к повозке…»
…Не знали они, что последние шаги сделали по земле своих отцов. Так выселили из родного дома и сослали всю семью Ермаковых: Федора Ивановича с женой Александрой, сына Сергея, сноху Прасковью и трехлетнего внука Диму.
И в доме Леонтия Павловича Лебедева собрались все родственники. Тут и сыновья Петр с Матвеем, и тринадцатилетний внук Степа, и братья Кузьма и Илья с семьями. Также плач, слезы.
В.К.Волкова и Д.А.Кузнецова рассказывают, как беременная сноха Леонтия Павловича, Матрена, вышла из-за перегородки и рухнула, как подпиленное дерево. Женщины подняли Матрену, под руки подвели к телеге, усадили. Муж ее, Матвей Леонтьевич, вел себя сдержанно, а сын его, двухлетний Леня, увидев, что все плачут, повторял: «Бо-бо! Бо-бо!» Шестилетняя сестренка Зиночка в голос заливается-рыдает, а в руках куклу держит.
Попрощался Матвей Леонтьевич с родными и пошел, одной рукой ведет шестилетнюю Зину, другой — двухлетнего Леню.
Так, под слезы родных и тронулись подводы. В один день выселили обе семьи.
«А мы, — вспоминает А.В.Рябчикова, — проводили их и снова в поле — жать».
Привезли Ермаковых и Лебедевых в леса, поселили в барак. Федор Иванович Ермаков с женой, сын Сергей с Прасковьей ходили на работу. Маленький Митя оставался в бараке с женой Матвея Лебедева, Матреной, и ее детьми — Зиной и Леней. Матрена присматривала заодно и за другой малышней.
Начались холода. Не выдержав тяжелых условий, слег Федор Иванович. Трехлетний Митя теребил его: «Дедушка, вставай. Дедушка, почему ты не встаешь?» Федор Иванович был еще в сознании: «Погоди, родненький. Вот скоро встану и поедем домой».
Но болезнь взяла свое. Навеки уснул Федор Иванович. Заголосила, завыла тетка Александра. Побежали в контору, сообщили сыну со снохой. К вечеру сколотили гроб, обмыли, одели. Собрались вечером всем бараком, попрощались с Федором Ивановичем. Жена целые сутки не отходила от гроба, слезы лила.
Так начались самые горькие, тяжелые дни для Сергея Федоровича и Прасковьи. Не прошло и месяца со дня похорон старшего Ермакова, как слегла мать. Теперь уже бабушку просил маленький Митя: «Бабушка, не лежи. Бабушка, вставай!» Вскоре Сергей похоронил и мать. А потом и еще беда: заболел Митя. Прасковья уже и на работу не ходила, ухаживала за угасающим сыном. Не миновали они и третьей могилы.
Слегла и сама Прасковья, последняя опора Сергея в жизни. Ей становилось всё хуже и хуже. Начальство решило отправить ее на родину, в Чужьялово. Повезла ее медсестра, и довезла. Но не подняли Прасковью Ивановну на ноги родные места. Через десять дней после возвращения из ссылки умерла и Прасковья.
Меньше года назад жил Сергей Федорович Ермаков на родине, в кругу семьи, и вот остался один-одинешенек, гол как сокол.
Когда эти известия дошли до родины, родственники Лебедева приехали и забрали Зиночку с Леней. Не то в дороге простыла Зина, не то житье в бараке сказалось, только вскоре по приезде она слегла и умерла. А жене Матвея Леонтьевича, Матрене, удалось с грудным ребенком убежать из ссылки.
Кажется, все в деревне уже забыли о высланных Ермаковых и Лебедевых. Однажды летним утром жена Василия Ивановича Ермакова отправилась доить корову. «Зашла она в хлев, — рассказывает Василий Иванович, — а там кто-то шебаршится. Обмерла она, подойник бросила и бежать: “Воры, воры!” Я ружье схватил, подбежал к стайке: “Выходи, а то стрелять буду!” А оттуда с поднятыми руками… племянники — Сергей и Матвей! Накормили их, напоили и спрятали. Так всё лето и прожили они то в амбаре, то на сеновале. Мы с Варей еду им носили».
Потом Василий Иванович узнал, что на строительстве поселка Ува требуются рабочие. Ночью Сергей с Матвеем ушли в Уву. Молодых и здоровых, их приняли охотно, и документов не спросили. Так они стали строителями. Поработают две недели, в субботу идут на родину, в Волково. В деревню заходят ночью, чтоб никто не увидел. Повидаются с родными, а в ночь на понедельник — снова в Уву. Через год они перебрались в Можгу, к другим родственникам. А вскоре вышел указ, что репрессированных в 30—31 годах восстанавливают в правах и они могут работать где угодно. После выхода указа Матвей Леонтьевич поступил на завод «Дубитель», где уже работала его жена.
Собирая материал из истории деревни Большое Волково, я узнал, что в Ижевске живут жена и сын Матвея Леонтьевича, а также его брат. Когда я встретился с ними, оказалось, что сын, Леонид Матвеевич, и есть тот самый Леня, который во время высылки терся то около деда, то около бабушки, повторяя: «Бо-бо». Его девянос-толетняя мать уже плохо ориентировалась в сегодняшних событиях, но всё, что случилось в те давние годы, навечно врезалось в ее память.
— Далеко ли было от ваших бараков до ближайшей станции? — спросил я.
— Километров десять.
— С кем вы бежали?
— С одной женщиной. Муж меня даже проводить не мог — его бы сразу хватились, и меня поймали бы. Так мы с подругой и бежали лесом до станции.
— Как же вы, с грудным младенцем?
— Да я ведь тогда молодая была, на ногу быстрая…
Леонид Матвеевич Лебедев, сын высланного Матвея Леонтьевича, окончил в 1950 году военное училище и прослужил в армии 28 лет. Вот его рассказ о тех годах, понятно, во многом со слов матери и отца: «…31 ноября 1931 года родился мой брат — там, в лесном бараке. После этого матери с грудным ребенком и еще одной женщине удалось сбежать. Они добрались до железнодорожной станции возле Ярославля, но на поезд попасть не смогли — не было билетов. Их тогда продавали не на каждой станции. Наконец одна проводница сжалилась, посадила в вагон, предупредив, чтобы в Ярославле обязательно купили билеты. Оставив ребенка в вагоне, мама сбегала и всё же купила билет. Так и доехала до Москвы. А там билет не могла купить двое суток. Без билета даже в здание вокзала не пускали, так и жила с младенцем на улице. Наконец всё устроилось, и мама с ребенком доехали до Сюгинска, устроились у золовки, Александры Леонтьевны.
А отец в то время оставался в ссылке. Лишь некоторое время спустя ему с Сергеем Ермаковым удалось тоже бежать. Но поработать и пожить с семьей долго не пришлось — началась Великая Отечественная война. В первый же год он отправился на фронт. Всю войну воевал в артиллерии. А после войны вернулся опять на завод, где проработал до самой пенсии. А брат мой, родившийся на нарах в лесном бараке, — Павел Матвеевич Лебедев — живет сейчас в Таджикистане, в городе Орджоникидзеабаде».
Волна репрессий не миновала и старшего брата Матвея Леонтьевича, Петра. Но всё обошлось. Сын его, Степан Петрович, закончил Ижевский автодорожный техникум, работал в Тыловайском районе. Участвовал в Великой Отечественной войне, с фронта вернулся по ранению. Последние четырнадцать лет до выхода на пенсию работал начальником Ижевского жилищного управления.
У Ивана Демидовича Ермакова, с которого и начался мой рассказ, было пять сыновей и одна дочь. У старшего из сыновей, Николая Ивановича, была дочь Зоя — певунья, как вспоминают односельчане. У второго сына, Павла Ивановича, была дочь Анна. Третий сын, Федор Иванович, с женой и внуком навечно остался в суровой ссылке. Спасся только сын его Сергей. Потеряв жену, он в 1931 году женился вторично на одинокой женщине с дочерью от первого брака, которую воспитал как собственного ребенка. Родились у них с женой и еще две дочери.
Четвертый сын, Кузьма Иванович, окончил Березекскую начальную школу с Похвальной грамотой. Одним из первых вступил в колхоз, был секретарем правления. В 1934 году его раскулачили и выгнали из дома. В конце 1935 года восстановлен в правах и с того времени жил в Можге. Поводом к раскулачиванию послужила критика в адрес председателя колхоза и председателя сельсовета.
Сын Кузьмы Ивановича, Фома Кузьмич Ермаков — писатель, критик и литературовед, первый удмурт — кандидат филологических наук, член Союза писателей, лауреат многих премий, академик Международной академии информатизации. У Фомы Кузьмича две дочери, обе получили высшее образование…
Вот так, на такой благополучной ноте и заканчиваю я свой рассказ, в который вошла лишь малая толика собранных мною материалов из истории родной деревни. Но даже из них видно, какой непростой была жизнь моих односельчан, какие потери они понесли…