ГАЗЕТЫ НАВСЕГДА!

Печать, и вправду, четвёртая власть, хотя на тернистом революционном пути порой и единственная. С легальных и нелегальных газет обычно начинается трудный подъём к властному олимпу. Не зря же век назад вятские и сарапульские жандармы так охотились за подпольными партийными типографиями.

Если мечтающие о власти первым делом начинают с издания своей прессы, то и вставшим во главе государства удержать её возможно лишь одним способом – прессой. Как там, у Ильфа и Петрова: «Самый охмурёж идёт!» И без этого никак, даже если у вас есть вооружённая до зубов армия.

 

I. ПРЕССА ИЗ-ПОД ПОЛЫ

 

ВВОДНАЯ

 

26 января 1908 года. Из Ижевска сообщили об арестовании там тайной типографии, принадлежащей организации партии социалистов-революционеров. Арестован шрифт, краски и разные типографские принадлежности, а также масса нелегальной литературы. Арестован целый набор шрифта в раме, приготовленный для немедленного отпечатания отчёта о деятельности партии и др.

26 марта 1908 года. В Ижевском заводе обнаружена тайная типография, принадлежавшая социал-демократической партии.

11 апреля 1908 года. Объявлена благодарность помощникам пристава Ижевского завода Григоровскому и Мерзлякову и городовому Ломаеву за обнаружение в Ижевском заводе тайной типографии социал-демократической партии и назначена награда помощникам пристава Григоровскому и Мерзлякову по 15 рублей и гор. Ломаеву 5 рублей. (По «Памятной книжке Вятской губернии на 1909 год»).

 

В ПОИСКАХ РЕДАКЦИИ

 

Год прошёл, а на Иже и Каме тише не стало – то эсеры, то социал-демократы всё воду мутят: прокламации, воззвания, газетки нелегальные… Особенно эсеры стали упрочивать свои позиции, а главное – всё на местном материале нелегальщина. Знать, новая подпольная типография появилась в Ижевском заводе, этом «осином гнезде», облюбованном эсерами!

Полиция прилагала неимоверные усилия, чтобы выйти на след типографии – своим подчинённым сарапульский исправник Вернеев жить спокойно не давал. И то этот из проштрафившихся – давно ли Михаил Аполлонович занимал должность вятского полицмейстера, награждён был и орденом, и золотыми часами с гербом, и вот, на тебе, судьба: мазуриков в прикамском уездном городе гонять! Ну, брал, брал на лапу не по чину надворный советник! Значит, надо бы судьбу выправить как-то, вот и нет покоя ижевскому приставу Папетову, его помощникам и городовым. Подмётки стёрли, а ниточку ухватить не могут, одна надежда на тайных осведомителей.

И ведь не подвели агенты! Уже 1 марта 1909 года у полиции в руках были свежеотпечатанные номера нелегальной газеты «Ижевский рабочий», а к вечеру следующего дня появилась уверенность, что типография находится в доме сельского обывателя Сергея Фомича Дедюхина. Действовать надо было немедленно, поскольку агент сообщал, что всё типографское оборудование должны вот-вот перевезти в другое место.

 

НОЧНЫЕ ГОСТИ

 

Около семи вечера пристав Папетов с помощником Мартыновым и урядником Тороховым направились в дом Дедюхина. И, несмотря на то, что хозяина как раз дома не оказалось, при обыске обнаружили части типографского оборудования с краской, бумагу и оттиски печати партии социалистов-революционеров на картоне.

А это что у нас такое в корзинке с грязным бельём? Полицейское дело не брезгливое, зато в руках у пристава маленькая записная книжечка с адресами… иконописных мастерских Москвы и других городов… Ну, это дело знакомое, поскольку по агентурным данным по этим адресам не иконы пишут, а нелегальные общества сосредоточены.

Ну, гулять, так гулять – раззудись плечо! Пристав, не мудрствуя лукаво, решил закрепить успех, благо от агентов имелись сведения ещё о нескольких сомнительных адресах. Вот и заявилась полиция в час ночи в гости к другому заречному обитателю – Якову Александровичу Антонову, что на Казанской улице живёт. Ба, а у него самого гости! Вот радость-то какая: тут и столь любезный сердцу ижевского пристава пропавший прямо из-под носа Дедюхин, и подрастающая эсеровская поросль – сельский обыватель Ижевско-Нагорной волости 18-летний Аникин, которого, скрипя зубами, приходится величать по отчеству «Александр Фёдорович», хотя в рыло так заехать хочется! Ну и самая крупная рыба – «3-й нелегальный, по национальности – еврей, который назвать себя отказался».

Натурально, начали с личного обыска: несвежие носовые платки, брошюрки, портмоне с мелочью, у нелегала липовый паспорт на имя казанского мещанина Кузнецова и даже «Инструкция Начальникам Охранных отделений по организации наружных наблюдений»… Ну, была кое-какая мелочь ещё – вроде заряженной обоймы для браунинга в доме Аникина. А самое главное, конечно, типография обнаружилась в конюшне у Антонова. Вес оборудования, надо признать, шёл на десятки пудов.

 

СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ

 

Сарапульский исправник в своём рапорте на имя губернатора не поскупился на похвалы, отметил энергию и сметку пристава Папетова и урядника Ижевского завода Торохова – последний и был связующим звеном с сотрудниками. Но у самого Вернеева звёздный час был недолог, ибо за взятки и вымогательство уже в Сарапульском уезде Михаил Аполлонович и сам вскоре оказался под судом. В том же 1909-м столичная пресса писала:

«Уволенный от должности сарапульского исправника бывший вятский полицмейстер Вернеев скрылся неизвестно куда. Против него возбуждается ряд дел по обвинению в незаконных поборах и взяточничестве».

Впрочем, тюрьмы впоследствии он всё равно не избежал. Спустя два года сарапульская «Прикамская жизнь» ещё возвращалась к этой злободневной местной теме: «Как известно, казанская судебная палата согласилась выпустить Вернеева из тюрьмы под залог 5000 руб. Но этих денег бывшему вятскому полицмейстеру и Сарапульскому исправнику достать оказалось трудно. Теперь, благодаря хлопотам разных лиц, залог сбавлен с 5000 р. до 3000 р. но и на этот раз дело по освобождению Вернеева из тюрьмы вперёд подвигается плохо».

Странная какая-то ситуация – брал-брал, а даже на залог не скопил! После революции судьба бывшего вятского полицмейстера и сарапульского исправника сложилась и вовсе печально. Работая в издательстве «Красная Татария» (почти коллега!), Михаил Аполлонович по привычке допустил растрату денег – вот в ходе разбирательства и вскрылось полицейское прошлое. Судили его в Вятке в августе 1927 года, сполна всё припомнили и приговорили к высшей мере наказания – расстрелу.

Да и бывшему приставу Папетову ревностную службу после революции не простили. Он уж думал, что обосновавшись в сибирском городе Канске и заделавшись даже небольшим начальником, жизнь доживёт спокойно, как его арестовали в 1926-м году, «Через год его судили в Ижевске и приговорили по ст. 58-11 УК к лишению свободы со строгой изоляцией на 5 лет, с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества и с лишением прав на 4 года» (цитата из Ф.В.Стрельцова).

 

ОРДЕР НА АРЕСТ

 

А что же наши герои-подпольщики? Ну, натурально, все четверо про партию социалистов-революционеров в жизни не слышали, не то, что состояли в ней. И к типографии подпольной, разумеется, эти благонадёжнейшие люди отношения не имеют.

Вот только как быть с паспортом лже-Кузнецова, якобы мещанина из Казани? Он, что, совершенно случайно забрёл на ижевскую улицу Казанскую – должно быть, на родину потянуло? Хотя при допросе родина его оказалась много западнее: Хаим Ящин, 25 лет, оказался аптекарским учеником родом из города Рогачёва Могилёвской губернии. Служил в Златоустовской земской аптеке, в 1907 году административно выслан в Тобольскую губернию, где был водворён в Берёзовский уезд. Но, помилуйте, оно ему это надо – примерять на себя роль князя Александра Меншикова в Берёзове?! Так что весной 1908 года Ящин бежал из гостеприимной Сибири.

Немудрено, как докладывал Сарапульский исправник Вятскому губернатору, что:

«…Обвиняемые… Антонов, Дедюхин, Аникин и нелегальный еврей Хаим Ящин задержаны и по постановлении моём, от 5 сего Марта препровождены для заключения под стражу в Сарапульскую тюрьму».

Исправник подписал постановление на арест, его помощник объявил задержанным об этом, дело передано следователю по важнейшим делам, прокурорский надзор бдит, губернатор теребит и держит всё под контролем… Оказывается, не так-то просто революционера посадить в Российской империи!

 

НА УЧЁТЕ

 

Меж тем работа не прекращается и на месте, что явствует из рапорта исправника Вятскому губернатору:

«Ижевский Полицейский Пристав рапортом, от 7 сего Марта за № 71 дополнительно донёс мне: так как в числе задержанных участников тайной типографии Ижевской П. С. Р. есть нелегальный еврей с паспортом Казанского мещанина Николая Фёдорова Кузнецова и в виду отказа его открыть свою квартиру, им по адресному столу Ижевской полиции была наведена самая подробная справка, причём оказалось, что с 1-го только Марта в доме Феклистова № 18 по Старковой улице, значится проживающим по паспорту Казанской мещанской Управы Николай Фёдоров Кузнецов, 25 лет».

И потянулось снова: допросы и опросы, очные ставки, протоколы… Всплыл второй паспорт на имя Кузнецова, оставленный хозяевам квартиры для регистрации. Интересно стало полиции, где же это штампуют казанских мещан Кузнецовых одного примерно возраста?

Но вот сарапульский исправник получает агентурную информацию от ижевского пристава, доносит губернатору, а тот переправляет губернским жандармам:

«…Агентурным расследованием Ижевского Полицейского Пристава установлено, что сын Начальника Ижевской Почтово-Телеграфной конторы Алексей Дмитриев Муромцев, 22 лет, принадлежащий к партии С. Р. Ижевского Комитета, в арестованной в ночь на 3 Марта типографии принимал по работе активное участие и что он, и что он, неизвестно где, в Ижевском заводе, имеет конспиративную квартиру. В квартире этой в его распоряжении имеется масса паспортных чистых бланок и две печати, одна Ижевской партии С. Р. и другая – Казанского мещанского Старосты, благодаря чему он формирует подложные паспорта, снабжая ими членов партии».

Ну, этот молодой человек у жандармов давно на учёте состоит – чай, не рядовой эсер-бомбист, а заправила в ижевском комитете партии социалистов-революционеров. Привлекался Муромцев ещё пару лет назад за совершение покушения на жизнь ротмистра Засыпкина. Тогда двоих приговорили к каторжным работам, троих к смертной казни, а с сынка чиновника как с гуся вода. И вот снова Муромцев… Губернское начальство затребовало регистрационные карточки на этого молодого человека и его соратника по партии Алексея Белкина – личности все примечательные.

 

КАРТОЧКИ

 

Они не столько фотографические, сколько информационно-фотографические: лица анфас и в профиль, клички, приметы, отпечатки пальцев. Казённая вроде бумага, «официяльщина», а такие порой любопытные вещи о своих героях и антигероях узнаёшь!

Мы уже знаем, что одним из главарей ижевских эсеров является 21-летний (на момент заполнения карточки) сын начальника почтово-телеграфной конторы. Как часто водится у революционеров и мальчиков-мажоров (а тут два в одном), «без определённых занятий», хотя и учился в реальном училище. Есть данные о родителях, брате Иване и сестре Александре. Семья, разумеется, в виновность Лёшеньки не верит. Папенька даже, пользуясь служебным положением, шлёт телеграмму в Вятское губернское жандармское управление:

«ИЖЕВСКИМ ПРИСТАВОМ 17/3 АРЕСТОВАН 18/3 ОТПРАВЛЕН САРАПУЛЬСКУЮ ТЮРЬМУ БЕЗ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ МОЙ СЫН АЛЕКСЕЙ МУРОМЦЕВ ОБЫСКЕ КОТОРОГО НИЧЕГО НЕ ОКАЗАЛОСЬ, ПОЧТИТЕЛЬНО ЖДУ РАСПОРЯЖЕНИЯ ВАШЕГО ВЫСОКОРОДИЯ РАЗСЛЕДОВАНИИ ОСВОБОЖДЕНИИ НЕВИННО ЗАКЛЮЧЕННОГО НАЧАЛЬНИК ПОЧТОВО ТЕЛЕГРАФНОЙ КОНТОРЫ МУРОМЦЕВ».

Впрочем, полковник Милюков в ответной телеграмме весьма сух:

«Делу вашего сына обратитесь следователю Сарапульского Суда важнейшим делам».

Но вернёмся к нашему герою – рост его 1 метр 60 см, полнота средняя, телосложение мускулистое, светло-русые, густые и волнистые волосы. Глаза, нос, уши, губы, подбородок – вдоволь каждого задержанного измеряли в арестном отделении. Но не это меня поразило, а вот что: «выражение лица – наглое».

Немало развеселила регистрационная карточка Алексея Белкина – та ещё птица, впрочем, поскольку и арестовывался, и сбегал из-под стражи не раз. Этот 25-летний эсеровский боевик из сельских обывателей Ижевско-Заречной волости. Даром, что в инструкции по заполнению карточек на задержанных чётко указано: «Волосы на голове и бороде привести в обычный вид, не допуская умышленной растрёпанности» – Алексей Александрович будто шутить изволят, представ в самом растрёпанном виде. Этакая причёска, будто с сеновала только что свалился – ну, никакой авантажности «партейного» душегубца и бомбометателя. Такого и не заподозришь ни в чём «противузаконном». Надеются ребятки, что соскочат опять.

 

«И ВЫ ЕГО ОТДАЙТЕ МНЕ, РЕБЯТА!»

 

Но дела затеваются серьёзные, что ясно из очередного рапорта исправника:

«17-го сего Марта около 7 часов утра во дворе своего дома на Сарапульском тракте, в Ижевском заводе, между 9 и 10 улицами, ранен двумя выстрелами из револьвера в левый бок и правую ключицу плеча, неизвестным злоумышленником крестьянин Больше-Норьинской волости деревни Кулай-Норьи, Семён Елизаров Замятин, 32 лет, покушение совершено на партийной почве. Раненный помещён в земскую больницу и жизнь его по заключению врача в опасности».

Замятина эсеры подозревают в предательстве и выдаче типографии. Ну, насчёт «предательства» – это смешно, зря что ли впоследствии Семён Елизарович форму городового наденет! Но ведь эсерам не объяснишь, мол, братцы, я по службе вашу типографию уничтожил. Сначала Замятина сторонились, а затем на заседании Ижевского комитета партии социалистов-революционеров приговорили к смерти. Два дня охотились, да Семёна то дома не было, то ночью собака облаяла подосланных убийц, привлекши ненужное внимание. И всё-таки утром 17 марта Замятин словил пару пуль от убийцы, заявившегося к нему домой со «Смит-Вессоном» – спасибо, успел юркнуть в отпертый амбар. Ох, не зря Муромцев и другие крутились возле Замятина.

«…Муромцев, как председатель комитета, принимал самое деятельное участие в постановке тайной типографии, арестованной в ночь на 3-е Марта и участвовал в заседании комитета, постановившего убить бывшего секретного сотрудника, а потом городового Замятина…»

Тюрьма, каторга – полноте, горбатого могила исправит! Впрочем, иных из этих героев, учитывая принятый в то время в Сарапульском уезде особый режим охраны, запросто могли не только на каторгу упечь, но и вздёрнуть на виселицу.

Мне вообще мало кто симпатичен из них – ни эсер Муромцев с наглым взглядом, который, должно быть, несмотря на малый рост, нравился женщинам, ни хитрован-боевик Белкин, притворявшийся типичным «валенком», ни внедрённый в эсеровские ряды Замятин, и уж, тем более, ни взяточник-исправник Вернеев, исправно «стригший» сарапульских и ижевских купцов… Это герои не моего романа, о которых, тем не менее, запросто можно роман написать – простите за тавтологию, тем более, иные из них снова выйдут на политическую сцену уже во время восстания 1918 года. И сцена эта никогда не пустует.

 

 II. ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ

 

Как известно, у каждой Марфушки игрушки свои. Что и коллекционировать журналисту, как не периодические издания! Тем более, если старые газеты напрямую касаются избранной давным-давно специализации по истории.

 

ГАЗЕТНАЯ ЛЕТОПИСЬ

 

Говорят, что газета живёт один день, а потом годна лишь для заворачивания селёдки. Ничего подобного! Конечно, большинство номеров любого издания после прочтения, на худой конец просмотра, используются, мягко говоря, в утилитарных целях. И всё-таки газеты и журналы вечны! Даже вот этот самый номер, который вы сейчас держите в руках, не исключено, сохранится в архиве или библиотеке – и будущие исследователи, в том числе и по нему станут реконструировать нашу с вами эпоху.

Сядет седенький краевед или амбициозный юнец-историк за стол в архиве и начнёт листать какой-нибудь журнал «Луч» или газету «Автовитрина Ижевска»: ну-ка, что у нас читали в начале XXIвека, что носили, на чём ездили, чем торговали, по какому адресу находился тот или иной магазин или организация? Подивится читатель на непривычный дизайн, на старые фотографии города, на допотопные уже для него машины…

Газета, уж простите за очевидную банальность, несомненно, летопись эпохи. Не спорю, летопись порой проплаченная, хроника, порой помеченная значком «реклама». Так ведь вся мировая история такова! Возьмите хоть древнерусские летописи! Да и убеждения, социальный заказ, наконец, совсем не исключаются в газетной многотрудной жизни. Дотошный потомок легко разберётся, что и сколько стоит в наших писаниях и вряд ли упрекнёт в отличие от современников.

Официальная пресса в нашей дореволюционной истории – это, конечно, «Вятские губернские ведомости». Впрочем, почему же только официальная? Перемещения по службе и награждения, разумеется, тоже интересны любому исследователю, но особый интерес для краеведения представляет как раз неофициальная часть. Немало любопытных краеведческих, исторических и этнографических материалов печаталось и в «Памятных книжках Вятской губернии».

Вообще история вятской периодики богата и разнообразна и, конечно, ни одно издание не обходилось без информации из удмуртских уездов. В каких только удивительных местах не встречал я подшивки или разрозненные номера «Вятского края», «Вятской речи» или «Вятской жизни». Как-то, помнится, обнаружил подшивку издания губернского земства «Вятской газеты» за 1902 год даже в архиве Курганской области.

 

СОМНЕНИЯ

 

Сказал вот я, что потомок небось не осудит, а потом засомневался. Признаюсь, порой лично мне очень трудно удержаться от упрёка в адрес либеральной прессы, к примеру, столетней давности. Вечная интеллигентская «фига в кармане» так и выпирает со страниц губернской и уездной периодики начала ХХ века. Я совершенно далёк от идеализации Российской империи, но порой просто озадачивает ярость нападок на духовенство, полицию, любых представителей власти, смакование криминальных подробностей, расписывание социальных язв… Что-то это мне напоминает – то ли 90-е, то ли сегодняшний день. Однако стоит этой же власти лишь чуть приструнить редакцию, а воротилам подкинуть денежек, так сразу: «Чего изволите?»

Речь, понятно, не обо всех идёт – зря что ли редакторы сарапульских или елабужских газет то и дело состояли под судом и даже в ссылку отправлялись. Но – тенденция! Особенно грешила «двойными стандартами» партийная, например, кадетская пресса, которая тогда и начала формироваться – а как же, свобода-с! Однако не будем торопиться бросать камень в провинциальных газетчиков или корреспондентов с мест, судить их лишь с позиции начала XXI века. Люди того времени оказались на политическом перепутье, момент выбора всегда сопровождается нравственными колебаниями и неуверенностью. А что, простите, с тех пор что-то изменилось?

Как бы ни относиться к политическим и житейским воззрениям наших коллег столетней давности, именно сарапульские «Прикамская жизнь» и «Кама» оставили потомкам богатейший срез истории нашего уезда. И бесконечно можно смаковать рекламу «Сарапульского листка объявлений» за какой-нибудь 1897 год – будто живёшь ты не сейчас, а в конце 19-го столетия.

А сколько я искал дореволюционную периодику соседней Елабуги – ну, нет её ни в Казани, ни в Кирове! То-то радости было, когда обнаружил чудом сохранившуюся в Музее истории и культуры Среднего Прикамья города Сарапула подшивку «Елабужских вестей» за 1906 год – немало там встретилось материалов и по удмуртским сёлам.

 

ПЕРЕЛОМНОЕ ВРЕМЯ

 

Странные чувства вызывают те пожелтевшие от времени старые газеты. А ведь всё как всегда, признаемся честно, – идеологический или коммерческий заказ и его исполнение. Да и последующая послереволюционная эпоха мало способствовала чести и достоинству прессы.

Политический и нравственный разброд конца 1917 – начала 1918 годов проявляется в редких сохранившихся газетных экземплярах. К примеру, приходилось мне читать издание Российской социал-демократической партии «Елабужская рабочая газета» – не забудем, что именно к Елабужскому уезду относились ныне удмуртские сёла Алнаши, Можга, Грахово… Эта партия и в уездном Глазове имела свой орган под названием «Свободная трибуна». Памятны и эсеровские газеты с неизменным девизом: «В борьбе обретёшь ты право своё». В Сарапуле издавалась «Воля», в Глазове – «За землю и волю».

Это время не случайно становится точкой отсчёта истории многих советских изданий, впоследствии получивших монополию на читательские души. Именно тогда стали выходить газеты «Известия Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» и аналогичный сарапульский орган «Труженик».

Переломная эта эпоха богата и национальными изданиями. Ещё в германскую войну, в 1916 году, в Елабуге начала выходить газета на удмуртском языке «Войнаысьивор» («Вести с войны»), ставшая впоследствии изданием Вятского губернского земства «Удморт». Есть в моей коллекции и снимок газетного заголовка «Югытсюрес» («Светлый путь») – вятское издание губернской вотской секции 1919 года.

Но ведь не одна политика на уме в столь тревожное время, хотя куда от неё денешься! Вот, например, глазовское студенческое издание «Студиозус» 1917 года так и подаёт себя: «Газета не ежедневная, не экономическая, немного литературная, немного политическая, а более всего юмористическая. № 1-й и последний. Объявления не принимаются не из-за монополии Сов. Народн. Комиссаров, а за отсутствием таковых». Причём цена номера обозначена с юношеским максимализмом – от 50 копеек до бесконечности.

 

ЗА ГАЗЕТНЫМ ЗАНАВЕСОМ

 

Вот только очень скоро в Вятской губернии стало не до шуток – начиналась гражданская война. Настоящим открытием лично для меня стали хранящиеся в ЦГА УР газеты Ижевско-Воткинского восстания – «Ижевский защитник» и «Воткинская жизнь». Именно они приоткрыли занавес тайны над прикамскими грозными событиями лета-осени 1918 года.

Следы ижевцев и воткинцев в гражданской войне запечатлели практически все белогвардейские газеты Сибири. Наши архивы и библиотеки не очень богаты этими изданиями – практически всё вычистили бдительные органы. В том же Томском архиве колчаковской прессы практически не обнаружилось, а в тамошней областной библиотеке нашлось лишь два десятка номеров «Сибирских стрелков», из-за ветхости даже не выдававшихся в руки исследователей.

Почти ни на что не надеясь, решили мы с женой обратиться в научную библиотеку Томского университета. Едва заглянув в каталог, мы поняли, что чистящая рука чекистов до библиотеки Томского университета почему-то не добралась; видимо, «товарищи» рукой махнули, мол, студенты, профессора, наука – что с них взять!

Сотрудники же библиотеки, наоборот, оказались очень скрупулёзными людьми и при первой возможности старались собрать всё, что было можно. Тем самым они сумели спасти для будущих учёных массу газет и журналов очередного смутного времени, невзирая на свои политические пристрастия. На многих номерах до сих пор указаны адреса и фамилии получателей из той эпохи. Наверное, это подвиг – сохранить такие сокровища для будущих исследователей.

Каких там только не было изданий! Пермская газета «Сибирские стрелки» и челябинский «Сибирский стрелок», екатеринбургский «Голос сибиряка», тюменское «Свободное слово», омские «Наша заря» и «Сибирская речь», красноярские «Свободная Сибирь» и «Воля Сибири», томская «Сибирская жизнь», новониколаевские «Военные ведомости», читинский «Русский восток»… И практически всюду следы ижевцев и воткинцев. И особенно трепетно взял я в руки легендарную однодневную газету «Ижевско-Воткинская годовщина», вышедшую в 1919 году в Омске к первой годовщине восстания в Ижевске и Воткинске. Это только одно из больших, лично для меня, газетных открытий, причём лишь самое первое.

 

ЛЮБИМЫЕ НАЗВАНИЯ

 

Упаси Бог, я ничуть не сомневаюсь, что и газета 2-й Красной армии «Борьба» или появившаяся следом за ней «Ижевская правда» дают не менее богатый фактический материал, отнюдь! Просто эта точка зрения… гм, гм… более известна, что ли, для нас. Несмотря на политические изыски того времени, и советская периодика даёт зримое ощущение тогдашнего Ижевска, городские реалии и приметы, характеры людей. Материалы «Ижевской (а с 1937 года – Удмуртской) правды» мы неоднократно использовали в нашем проекте.

И всё-таки сложное и неоднозначное (наверное, других и не бывает!) время 1920-30-х годов, несмотря на энтузиазм первых пятилеток и великие свершения, полно и идеологической показухи, и языковых казусов в издательском деле. Особенно касается это названий провинциальных, а порой и столичных газет. Есть в моей коллекции и совсем уж вызывающие улыбку заголовки, например, «Голос «Белки» – орган ячеек ВКП (б) и ФЗК обеих фабрик «Белка» в городе Слободском.

Совсем другие чувства, нежели у читателей 1930-х годов, возникают при взгляде на газету города Лысково тогдашнего Горьковского края «Ударник в лесу». А как вам «Социалистический поход в лес» – однодневная газета Вятского окружкома ВЛКСМ? За высокий урожай, трудовые подвиги, политическую сознательность ратуют бесконечные названия газет «Шрапнель», «Тревога», «ФинФронт», «Солнце грядущего», «Социалистическая деревня в Мурашах», «За Всеобуч!», «За большевистский контроль рублём», «Вятский овчинник», «Вятский кустарь»… Зато очень порадовала газета «За качество дорог» – орган Дорожного штаба при Черновском райисполкоме Горьковского края.

Это время и нашу республику одарило трафаретными названиями районных и городских газет, например, всяческие местные «правды», «знамёна», «пути», «ударники», различные «Ленинцы» и «Сталинцы», что ни в коем случае не умаляет важнейшую роль этих изданий в судьбах живших тогда людей и сегодняшних исследователей той эпохи.

 

Использованы материалы ЦГА УР,

Национального музея УР и

Национальной библиотеки УР