Вторая встреча

Рустем Галеев

 

 Почему человек приручает птиц?

 

Почему человек приручает птиц?

Это было бы выгодно нам и им,

Они, например, нам охрану границ,

А мы их достойно отблагодарим:

Питание, крыша над головой,

Детские ясли, знаки отличья

(что-нибудь вроде «небесный герой») —

Права, я скажу, далеко не птичьи.

А они могли бы прокладывать курс,

Указывать расположение рыбы,

Позировать для произведений искусств,

А что, не могли бы?! Конечно, могли бы!

Они могли бы следить за улицей,

Если что-то не так — бегом в милицию,

Но не приручаются. Разве что курицы.

Но курица, как известно, не птица.

Бесспорно, что я человек толковый,

Понимаю, коровы там, овцы — да!

Но соловьи, но щеглы, но совы.

Видно, мне рано соваться туда.

И разве можно принизить небо,

Приручить чайку, вообще чайку,

Разве эти крохи дешевого хлеба

Нам не милее казенной пайки?

 

Но опыты в этом направлении

Ведутся…

 

 

Почти по Бродскому

 

Растекался мыслью, как парша по чреслам,

Расставался с тобой и не мог расстаться,

Наступил на горло собственной песне,

Перешел на прозу.

Жизни. Замечательных людей. Теперь мне двадцать

Два. Что сказать мне о жизни?!

Разве только то, что она теперь,

Не успеешь стакан осушить на тризне

По отцу, как поймешь, что она по тебе.

Каждый вечер в постели, перед тем как уснуть,

Я успокаиваю себя лабиализованным «гу-гу-гу»,

Это ничего, так и должно быть, ну

Ты представь, что это слова,

которые я ни забыть, ни вымолвить не могу.

 

 

Монолог нормального человека

 

Я нормальный человек, у меня всё нормально,

Гармония — на массу духа тела масса,

Оно у меня, конечно, не сталь, но

Далеко не дряблое желеобразное мясо.

Видели бы меня без одежды — ни грамма жира,

Только мускулы играют — за шагом шаг,

за шагом шаг.

И мои извилины — это те же жилы,

Они привыкли постоянно соображать.

Какое бы там ни было у меня похмелье,

Как бы ни болела у меня голова,

Лопата ли, ручка ли, женщина, гантели —

Вперед, поехали, раз-два, раз-два.

Я смотрю вокруг — до чего всё толково,

Вот шахтеры спускаются в штольню шахты,

Значит, будут у нас молибден и олово,

Вольфрам, свинец и другие там шпаты.

Сажают ли липу — для меня ж сажают,

Убрали в подъезде — для меня ж опять,

И доброго слова для них не жаль мне,

Да что уж там, поэту приятно его сказать:

Вы шли ли с толпою, как рыба на нерест

Проходит, и, если не может пройти,

Она разбегается, прыгая через

Преграды, стоявшие уже на пути.

Кто бы ты ни был, подойди, взгляни,

Протяни свою руку грядущему завтра,

И, я убежден, не отринут они

Этого будущего малого автора.

 

 

Любовь Глотова

 

 Слон

 

Я купила слона. Он был славный, зеленого цвета.

Я потом продала его, правда, на том же базаре

По дешевке. А слон, он мне был благодарен за это,

Слон не любит, когда его дарят.

 

Говорил, что бывает хорошим подарком на дату

Небольшую. За это его привечают.

Говорил, что недавно еще продавался крылатый,

И в пакетике с чаем.

 

Он мне много чего объяснял, он болтливый до жути.

Он мне душу слоновью свою изливал, как паскуда.

И когда он сказал, что влюблен, я подумала: шутит.

Я сказала: не буду.

 

До свидания, слон, я запомню, что ты был крылатый.

Если чай заварю, ты пакетиком в мыслях растаешь.

Мне в лицо дует ветер из форточки, жгу киловатты.

Ты один понимаешь…

 

 

* * *

Гореглазый человек,

У тебя в кармане — снег.

У тебя на шапке — птица,

Больше негде притулиться.

 

Гореглазый человек,

Расскажи, зачем мне плохо?

Поворачиваю вверх —

И при каждом вдохе глохну…

 

А в твоем лице — глаза,

Два таких зеленых глаза!..

И в одном из них слеза.

И она, представь, заразна…

 

Каждый мной пройденный метр

Остается на земле.

Так и этот чуткий ветер,

Что полощется в белье —

В простынях и ползуночках,

Остается жить в домах.

 

Я сижу в ночной сорочке,

На себя гляжу сама —

Понимаю: что не дня —

Глаз твоих мне горьких надо.

Не забудешь — будешь гадом —

Снег в кармане… от меня.

 

 

Арсений Гончуков

 

* * *

Накорми ее комиссарским телом,

Всё равно тебе в ад, старое сердце.

Так уставшее, пробитое светом белым,

И забывшее то, от чего согреться,

И пропахшее юбками, снами порно,

Поцелуями, водкой, девичьим миртом.

Недолюбленное, но вылюбившее крепко,

Так прожившее, что трещит попкорном

Под ногами мимо идущих, пеплом.

Так, что ангел спросит с улыбкой хитрой:

Ну и что теперь нам с тобою делать?

 

* * *

У меня тут чашки не мыты третий год,

У меня тут вокзал самых прекрасных в мире душ,

И окно, как покойник, смотрит глаза в глаза,

И, как прежде, нет якоря у Арго…

 

Я всё тот же по адресу тела того же, рук,

И войска гражданскую ту же войну ведут,

Ты не помнишь, но жру всё тот же невиданный плод,

Ну и та же задача: найти не зная чего.

 

Я всё тот же, другим надеяться перестал,

Я, как прежде, считаю главным быть и смотреть,

Настоящим, в упор, задыхаясь от сигарет,

Но от этого только яснее и резче тоска…

 

* * *

В этом доме давно никто не счастлив,

Дом одинокого Нового года и уходящих женщин,

Волка и тишины. В темной горячей пасти

Плачут, и говорят, и шепчут вещи…

 

Как изнутри душа. Снаружи снег вкрадчив.

Воздух, набитый космосом, как одеялами, вязок.

Сколько ты промолчишь дней, пряча

Мертвое тело, пока дозвонятся или придут на запах…

 

 

Денис Домарев

 

* * *

И опасно, и преступно

Делать комплимент…

Боже, как ты недоступна,

Мой любимый абонент!

Телефон держу устало,

Не могу в себя прийти,

Как преградой чувствам стала

Зона действия сети.

 

* * *

Желтыми испитыми глазами

Посмотрю в разбитое окно.

Грязный двор, накрытый небесами,

Смятыми, как старое сукно.

 

Павильон с названьем кратким «пиво»,

В краткости сокрывшим суть вещей.

И лежащий рядом сиротливо

Пьяный бомж — приют глистов и вшей.

 

Дама с колченогою собачкой,

Дворник с перезревшею метлой.

Видимо, подобную задачку

Не решить похмельной головой.

 

Я реальность данную приемлю,

Никуда не деться от нее.

Ведь и я пришел на эту землю,

Чтоб скорей покинуть, ё-мое.

 

 

Алексей Евстратов

 

* * *

Корма кормящей матери

и кормчий матерящийся,

толпа детей посеяна

визжащая вокруг:

папаша на них рыкает,

мамаша вяжет лыко, и

без потерь, наверное,

до дома не дойдут.

 

Уроды пароходами,

походы за минводами:

гуляй, братва курортная!

мочи их всех, врачи!

вали их в ванны грязные,

рассказывай диагнозы:

пускай, от счастья потное,

сердечко застучит!

 

А в скверике, а в скверике

живут пенсионерики:

живут, а по субботам и

танцуют под оркестр,

жгут вальсы с менуэтами,

красивые при этом,

и на скамейках парковых

нет свободных мест.

 

А небо тает грозами

и оседает звездами

на платьицах бабулиных

и дедов пиджаках:

они косили косами

и умывались росами

кровавыми, дрожащими

в сороковых руках…

 

и, глядя на танцующих людей,

я понял, что и мамы умирают.

 

* * *

Удивительных созданий

в мире только два:

это кони и собаки,

вот и всё.

 

Кошки — недоразуменья,

люди — подлецы;

только кони и собаки

молодцы.

 

Дышат, любят, умирают,

попадают в рай…

но туда нас не пускают,

жаль.

 

Там поля охоты вечной,

степи-ковыли;

в теплом небе дней беспечных

корабли.

 

Но пусты небес качели,

кони ржут:

удивительные звери

ждут.

 

Псы от двери не отходят

ни на шаг:

только им ковер расстелен,

а душа

 

человеческая треплет о кусты,

дней и рек хвосты

и забредает под мосты.

 

 

Алёна Каримова

 

* * *

Думалось: тридцать лет — это край вселенной.

Звали меня Алёной и звали Леной.

И та — эти буквы в паспорте — А-л-и-я —

тоже вроде бы я…

Несомненно, я.

То-то мне кажется, будто вот в этом теле

женщины три, как минимум,

захотели

обосноваться.

И кто из них больше вправе —

выяснить как?

И как, если что, исправить?

Любят одна — одного, другая — другого.

Третья плечом поводит: «А что такого?..»

Вот говорят: судьбу назначает имя,

но выберешь путь один,

а что же будет с другими?..

Направо пойдешь, налево —

нигде не нравится.

И всякие лезут:

«Со мною пойдем, кр-р-расавица».

А я не такая,

другой, господа, культуры.

Сижу у воды вот,

грущу себе…

дура дурой.

 

* * *

Вот теперь холодам — хана!

Время масленичным блинам.

Между делом придет весна

и вотрется в доверье к нам.

 

Кто есть ласковее, скажи,

кто хитрее ее в миру?

Разобьется о витражи

зимний сумрак.

Начнем игру.

Эни, бэни… и водишь ты!

Детство кружит

…четыре, пять!

Ну, беги, покупай цветы —

выходи

меня

искать!

 

* * *

это не я ли в печали на почте бумажек ворох

счет за квартиру, за свет, за тепло и за разговоры

сапиенс бедный как есть подотчетен скромен

весь на ладони шуток дурацких кроме…

свет и тепло — я должна за них несомненно

а также за то что не буду бежать из плена

ох и еще мне предъявят потом в итоге

счет за любовь за то что любила многих

ну и фигня что мотив этот пережеван —

плакала зная нельзя приручать чужого

вот он чужой по утрам у меня в постели

да неужели чужой он и в самом деле

так не бывает твердила и вправду теперь свой угол

пятый как водится но мы довольны вполне друг другом

если ты встретишь меня в магазине в метро в аптеке

знай — мне вполне комфортно в условиях ипотеки