С ВЕРОЙ В СОБСТВЕННЫЕ СИЛЫ
Каждый поэт обязан изобрести свой велосипед и не единожды наступить на грабли. Усилия, связанные с открытием давно открытого и набиванием шишек на ровном месте, начинающему автору просто необходимы, они неизбежны, иначе он не обретет собственного поэтического голоса. Влияние большого поэта не грех, надо только вовремя высвободиться из-под чужого диктата. Молодые пишут зачастую неряшливо, шероховато и угловато, торопясь выплеснуть на бумагу свои переживания и чувства. В естественном стремлении поведать сокровенное городу и миру они порой пренебрегают рифмами и ритмом, порядком стоп и строф и прочими премудростями элементарной поэтики.
Время сейчас прагматическое, жесткое, к стихосложению совсем не расположенное, но поток поэтической почты в журнал не скудеет, скорее даже растет (почему и появилась отдельная рубрика). Возможно, такова реакция на реалии действительности. Собранные в данной подборке стихи в какой-то мере отражают состояние нынешней молодой поэзии, ее тематику, настроения, образность. Привлекают они внимание своей открытостью, искренностью, верой в собственные силы и, думается, будут интересны читателям журнала.
Василий МЕРЗЛЯКОВ
г. Ижевск
* * *
Осыпались сны.
Провожала их полет
Речная ива.
К ОСЕНИ
Бьёт время в барабан: удар за ударом, удар и удар.
Раз — день, два — ночь.
Раз — снег, два — вьюга прочь.
Удар — расцвет, удар — отцвет. Мечется эхо природы…
Лето ушло — осень вновь вернулась обратно
чрез год несвободы.
Древо на лоне бетонных плит — гербарий осенний
в пустой коробке;
Жёлтый саван опавшей листвы устилается по тротуарам
легкой ветра походкой.
А ветер трепещет, и в трепете этом глаголет огарок
пылающей осени!
Пламя осени бьется, ветер осени вьется.
И ткется, и ткется златотканная осень.
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Шел пятый год молчанья;
На земле
Недвижны были наши впечатленья,
А мы их и не ждали.
При луне,
При солнце дня не танцевали.
Шел пятый год молчанья на земле…
Повисли облака,
Без шороха тянулась вдаль река,
Черемухи не осыпали цвет.
Всегда весна.
Застыла изо дня в года.
Застыла, может,
Навсегда.
Мы ничего не ждали…
* * *
А я помню, вчера:
Радиаторное тепло,
Близость чего-то чуткого
И жетон на метро.
А я вижу: здесь,
Здесь живу.
Горюшко мое в чашку соберу.
Поутру сбегу, по ножам сойду.
Расплескаю мое горюшко
Тучам на беду.
НОЧЬ
Гладь колышется безмолвно в полуночной тишине,
Омывая месяц алый в звездно-черной глубине.
Лунный свет струится, ластится бледной розой на волне,
Ночь дрожит, переливается каплей туши на вине.
Отраженья блекнут медленно на трепещущих ветвях,
Убаюканы в объятиях, в медно-лиственных руках.
Опрокинулись бокалы, рассыпаясь на камнях,
Загасив в своих осколках луч последний при свечах.
* * *
Длинных дней
Череда —
Вечер снова,
Как всегда.
Поздним часом
У рябины
Желты ягоды.
Свеча
Проложила
Ясной ночью
Парафин свой
От крыльца.
Летний сон.
Стрекочет
Хор,
У цикад
Звенит душа.
В блеклом
Воздухе,
В саду,
Осторожно
Пробрела.
Огляделась,
Улыбнулась:
Яблоня
Не в срок
Цвела.
Michel LECOEUR
г. Ижевск
* * *
Я слышал вселенские муки,
Я видел рождение сна,
Я жил на мотив «Разлуки»
В преддверии Судного дня.
Я шел наугад на пламя
Невидимой всеми свечи,
Отринув кровавое знамя
И все, что несли вожди.
Душа возрождалась из пепла,
Луна разрывалась в ночи,
И только порывы ветра
Мне говорили «Не мсти…
Насильем нельзя построить,
Храмы, что на крови,
Возводят и будут строить
Из чистой, святой любви.
Те, кто всходил на Голгофу
За свой удивительный сад…»
Я принял тяжкую ношу,
Как тысячу лет назад.
* * *
Вышел из возраста нежного,
Вышел из возраста хрупкого…
Вот мне уже три десяточка
С троечкой наперевес.
А позади много всякого,
А впереди тьма изящного,
Словно струйка шампанского
Со знойным ликером шартрез….
* * *
Еще дышу, еще надеюсь…
Я до сих пор в строю живых.
В лучах фортуны редко греюсь,
А если греюсь — за двоих…
Не думаю о том, что будет,
Живу сегодня и сейчас.
А то, что было, — Бог рассудит,
На время позабывший нас.
Что приключилось — не случайно,
Но как-то из виду ушло.
Минувшее покрыла тайна,
И снова выпало «зеро».
Евгений ЮХНИЦА
г. Киев
* * *
Кормить прибрежных лебедей
В евпаторийских зимних волнах —
Леченье для опустошенных,
Досугом дышащих людей.
А чайки не могли понять:
Не им летят кусочки хлеба,
Здесь кормят избранных обедом —
И хлеб пытались отобрать…
* * *
Высоко поднялась средь жестокого леса
Вековая стволисто-стальная сосна.
Корневищем-насосом, сродни Геркулесу,
Ею схвачена ширь, сеть ручьев, глубина.
Сколько ссохлось, увяло, еще сгинет без вести
Добрых елочек, грабов, кустов бузины,
Что имели несчастье родиться в окрестности
Раскрасавицы, мощной хозяйской сосны?
Сергей КРОХИНОВ
г. Ижевск
* * *
А.Макаревичу
Шел зимою по дороге краем незнакомым.
Я совсем замерз, устал и искал приют.
Вдруг увидев в стороне три высоких дома,
Я свернул, пошел туда — может, отопрут.
Первый дом — в нем Счастье жило — окна все горели.
Я рванул бегом к дверям и давай стучать!
Тишина. Не открывают. Лишь записка в щели:
«Я приду, когда-нибудь, нужно только ждать».
Я побрел к другому дому. Путь завален снегом.
В доме том жила Любовь — думал, пригожусь.
Дверь забита накрест-крест, только надпись мелом:
«Я ушла. Меня не жди. Больше не вернусь».
Третий дом — гостеприимный — двери нараспашку.
Я вошел — и сразу спать: силы нет терпеть.
Не заметил на столе белую бумажку:
«Отдыхай. Приду под утро». Дата. Подпись:
«Смерть».
* * *
T-c-с!.. Не шумите. Здесь спит моя совесть.
Она так устала за все эти годы.
(Оно и понятно: дурная работа
Меня угрызать — я всегда под наркозом.)
В укромном местечке души моей доброй
Лежит, как котенок, свернувшись клубочком.
Тихонько сопит и вздыхает так сладко…
Так сладко, так славно… Прошу, не будите.
* * *
Черемухи и соловьи
Воняют и свистят.
С тобой гуляем мы одни,
И я безумно рад!
Туда-сюда. Сюда-туда.
В колхознейшем саду…
И если ты не скажешь «Да»,
Я в армию уйду!
* * *
Чтоб с собою сотворить?
Снова мысли бесятся.
Может, просто покурить?
Может быть, повеситься?
Улыбается мне Он
Ленноном с иконы.
Я бы вышел на балкон,
Только нет балкона.
На крыло встает душа —
Мир ей опостылел.
За душою — ни шиша,
Лишь слова пустые.
Эх, святая Пустота!
Как с тобою слиться?
Надоела маета,
Зеркала и лица.
Эх, святая Пустота,
Я же так надеялся!..
А у постера Христа
Уголок отклеился.
* * *
То в сознаньи, то в бреду
Я под куполом иду.
Очень тонок волосок.
Сверху — Рай, внизу — песок.
Новый шаг — и новый слог.
Выше слова — только Бог,
А выше Бога — только…
Ох…
Покачнулся — устоял.
Поскользнулся — устоял.
Промолчал —
упал.
Макс КОРЕПАНОВ
п. Игра
В ОСЕТИИ ОСЕНЬ…
Ангелы — это, наверное, дети…
А они их из автоматов
А они их из автоматов
…Дети — они, наверное, ангелы.
* * *
…А потом бросил
глупую книгу
о вчерашней войне.
Уродливо заковылял на отрезанных ногах
Вдаль по коридору.
ОСЕНЬ
В холодном воздухе
Прокуренного тамбура,
В поезде,
Спешащем в унылую осень,
Кружит кленовый лист.
На нем — три строки из Басё.
* * *
Ненужные,
Забытые наши лица
На второстепенных стенах
Обугленного дождя.
Я на перроне разлук
Слабой рукой
Чернилами слез вывожу: «Прощай».
Ты — сквозь окна заката —
Мне отвечаешь: «Люблю».
Завтра начнется зима…
УСТАЛОСТЬ
Там,
В том месте,
В той промежности,
В узких лабиринтах стерильных кишок,
В наволочках и оболочках,
В хрипло загаженном,
Истошно задушенном,
Бесцветно прощенном, —
Там,
В том месте,
Где неспокойно плескалась моча
На усталом сквозняке,
Где синим цветом металла
Пахнет
Искомое оправдание.
Там,
На тополиной веточке
Висишь ты,
Покачиваешься,
Смеешься.
* * *
Посвящается Гере
Суетилось время среди неба,
Время суетилось среди стона
Облаками, невозможностью, изменой,
Журавлями над микрорайоном.
Именами пахло на ладонях,
Заповедной радостью и страхом.
И хотелось вымолить у Бога
Разрешенья водку пить и плакать,
И молчать кровавою отрыжкой,
И в истерике метаться по кроватям,
Затыкая окна, уши, вены
Суицидом, паранойей, желтой ватой,
Навсегда не помнить, что где было,
Запрещенно вспоминая боль и нежность,
Провожая суету в обрывки неба,
Время отпуская в бесконечность…
* * *
Он — окровавленный и остывший,
Избитый, помятый, растоптанный,
Вежливый и интеллигентный,
Беззащитный,
Синий,
Вчерашний —
Плачет, дурак,
Всё удивляется:
«За что?»