СТРОЧКИ ИЗ СТАРЫХ ПИСЕМ
Ирина ДАНЦИГ
Осенью умерла моя мама, и только тогда я посмела вынуть из старого шкафа чемоданчик в сером холщовом чехле. На чехле висела бирка: «Москва. Хамовники. Плющиха. Виктор Анимович Данциг», а внутри лежали тщательно собранные по годам письма, телеграммы, дневники, газетные вырезки, стопки титульных листов из книг начала прошлого века – во время эвакуации 1941 года мама не смогла перевезти все книги, сохранив лишь титульные листы с дарственными надписями Данцига. Но больше всего здесь было писем. В них с первой записки после встречи в 1924 году и до последнего письма 1933 года я прочла историю любви. За эти неполных десять лет они написали друг другу более 600 писем.
Мама – Ольга Куперман (её девичья фамилия),родилась осенью четвёртого года в городе Николаеве. В двадцать первом семья перебралась в Берлин – мама устроилась делопроизводителем на кондитерскую фабрику Hamet.
Виктор Данциг родился летом второго года в небольшой белорусской деревне в семье врача. У его тетки (по материнской линии) было две дочери: Лиля, он звал ее Лилли, и Эльза, будущие Лиля Брик и Эльза Триоле. В одном из писем Лили Брик к своей сестре – из Москвы в Берлин – есть фраза: «Кланяйся Вите Шкловику, а Витю Данцига спроси, почему он ничего не шлёт Осе – Ося в полном недоумении». Значит, Виктор что-то публиковал через Осипа Брика, знал Виктора Шкловского, Владимира Маяковского, возможно, Василия Каменского, Романа Якобсона…
В Берлин Виктор приехал учиться, поступил в сельскохозяйственную академию по специальности обработка технических культур льна и конопли, жил у родственников. Он был сухопар, элегантен, курил, острил, был душой компании, много читал, хорошо и красиво писал… Неудивительно, что, познакомившись с ним весной 1924 года, мама влюбилась. В это время Виктор заканчивал академию. Осенью ему предложили работу в Советском Союзе – на Льнозаводе № 1, в Сычевке. Для специалиста, только окончившего курс, это было лестное предложение. Он согласился. Ещё через год его призвали на службу в армию, в 40-ю большую авиаэскадрилию в Липецке (мама сохранила его летные лычки). Ольга забрасывала Виктора письмами. Он отвечал редко, сознавая, что не может дать ни жилья, ни заработка. Обещал вызвать в Москву, как только наладится быт. Она пишет в дневнике: «Если я поеду в Москву, то хочу поехать в мае. Думаю, мне нужно будет отказаться от этой «жизни берлинской барышни». Пудриться, красить губы, шелковые чулки, короткие платья – всё чепуха. Конечно, без маленького комфорта, к которому привыкаешь с детства, невозможно, но его всегда и везде можно создать самому».
Виктор – Ольге 30/VII 26
«Родная моя Мошка! Если ты сама уже дошла до такого состояния, что пребывание в Германии кажется тебе гибелью личной, то ехать сюда нужно, если вполне учесть всю нашу обстановку и приблизительно то, с чем придется столкнуться. Ничего ни внешне, ни внутренне не похоже на Берлин; разве что в Москве движение на улицах сильнее. Нет необходимости заранее отказываться от многих удобств жизни: светлых комнат, собственных ванн, что хочу то и делаю, но нужно к этому быть готовыми, хотя мы такими шагами идём, что через два-три года и эти неудобства отойдут в область предания. В отношении работы прежде всего тебе придется здесь поработать над собой, выяснить своё место в общем коллективе СССР. Что можешь ты и что ты хочешь. При непросто честном, но сознательно приемлющем и разделяющем наши взгляды отношении к работе и всему тому, что у нас происходит. Без работы ты не будешь (если в этой работе вообще будет необходимость). Разные свои странности и «чрезмерныя» придётся оставить по ту сторону границы. Просто сделай это, как сделал я. Здесь мы будем вместе. Это решение будет подписано в злополучном загсе. Это учреждение тебе знакомо? Я буду свободен к ноябрю. Приказ о демобилизации уже есть. Надеюсь также, что сейчас же после демобилизации получу свою прежнюю службу. Она не исключает возможности жить в провинции год или два. Что такое провинция? Это очень удобно, очень сытно… и очень грязно. В данный момент, да и вообще до ноября, я большой ноль, нет у меня ни свободы, ни гроша за душой, ни даже возможности встретить тебя по приезде. Письмо вышло, быть может, слишком холодное, следующее будет иное».
Когда дело доходит до получения визы, Ольга просит походатайствовать Брика или Маяковского: «Это должен быть кто-то им [властям] известный. Надо, чтобы за меня похлопотали в Москве». И добавляет: «Спроси Лилю, можно ли остановиться в комнате Маяковского».
Виктор – Ольге 27/Х 26
«С комнатой Маяковского [в Гендриковом переулке] ничего не вышло, ибо в ней происходят сборища всей футуро-имажинистской братии и они отнюдь не намерены лишаться столь уютного места».
НоОльга не хотела ждать. Она добилась того, чтобы брат Шурик, живший в Ленинграде, прислал ей приглашение. В декабре 1926 года Ольга и Виктор встретились. Как оказалось, на три дня – его направили в очереднуюкомандировку. И снова их связывали только письма. Порой несколько месяцев в году они были рядом, но никогда так и не отдохнули вместе – только строили планы. Планы всегда разрушали командировки на льняные хозяйства, заводы по переработке льна, конференции по льноводству. Письма летели из Ярославля, Вологды, Вятки, Свердловска, Сарапула, Саарова, Бельгии, Германии, Ирландии…
Виктор – Ольге 4/XII 26 из Темкино
«Мошкин, мой любимый Мошкин! Ведь правда, эти три дня, что я провел с тобой, были самыми светлыми, самыми счастливыми за последние 2 года. Я не предполагал, что моя холодная, в сущности, натура способна так любить. Хочется говорить и думать только о тебе одной. Целую тебя моими неопытными, но искренними губами. Твой Витя».
Виктор – Ольге 26/I 27 Вязьма, по дороге в Темкино
«Детка, солнышко моё любимое, только недавно (ведь всего 10 часов прошло) расстался с тобой и уже тоска до полной потери сознания. Эти четыре дня в Москве пролетели как какой-то чудесный сон. Ведь счастье моё так велико, что всё собой заслонило. Если любишь меня, моя крошка, то в разлуке не забывай и пиши мне часто-часто. В день три раза. Хорошо? Целую тебя всю крепенько и помни, что наши дни в Москве – это самое светлое. Безумно хочется тебя обнять и прижаться к твоим губам. Твой Витя. Моя любимка ненаглядная, моя детка славная! Я всегда буду любить тебя и только тебя одну».
И всё же какое-то подобие семейного гнезда они смогли создать: сначала снимали угол, потом комнату на Садово-Земляной, потом две комнаты на улице Станкевича, 6. Топили дровами. Обзаводились небольшим бытом: заказали книжную полку и шкаф, кухонный шкафчик. В одном из писем Ольге (она отдыхала тогда в Крыму) Виктор пишет: «В связи с описанием комнаты мне пришло на ум удачное выражение Шкловского: «Что касается электричества, телефона и ванной, то уборная была в ста саженях». Знакомство его со Шкловским подтверждает письмо от 2 сентября 1927 года: «Был на даче в Пушкино. Лилли, к сожалению, не было. Но зато застал Виктора Шкловского. Мы с ним проболтали весь день. Завтра поеду к нему в гости».
Виктор – Ольге 1/III 27
«Работы под конец навалило чёрт знает сколько. Днем завод, а вечером вместо кровати (хоть и соломенной) беседы и лекции у крестьян и рабочих».
Виктор – Ольге 28/VIII 27
«Помню о 25-м и заранее целую и благодарю за то, что ты согласилась быть моей радостью. Цветочки около твоей карточки уже осыпались – завтра принесу новые».
Ольга – Виктору 5–6/IX 27 в Свердловск
«Была у Лилли, получила 100 р. и отдала Гликерам за комнату. Представь себе: Лилли отдала перепечатать Эльзину книгу. Если бы она знала, она бы мне дала. Эта работа на 21 р. Ты разве не говорил ей, что у меня машинка? С Кулешовым [советский режиссер] – любовь вовсю».
Виктор – Ольге 29/IX 27 Ибра, где-то не доезжая до Вятки
«Постарайся каждый день заниматься на машинке. Будешь, или выдержки не хватит? Думаю, ты у меня энергичная. Целую от ножек до головки. Твой Витя».
«Всем, что у меня есть, я обязана Вите», – говорила мама. Это он настоял, чтобы она училась печатать на машинке, это он добился, чтобы Главлёнком выделил им две комнаты на Плющихе. Она будет печатать ему статьи, переводить с немецкого на немецкий. Всю жизнь до 84 лет она будет стучать на машинке, получая по 10 копеек за лист. Она выучила заочно французский и английский и печатала на четырех языках для курсов иностранных языков Мосгороно на Молчановке, для издательства «Прогресс».
Ольга – Виктору
«Была у Лили в Спасо-Песковском переулке. Лиля сейчас толстая и имеет нового мужа [Валерий Примаков]. На сей раз военный с тремя орденами отличия. Ты знаешь, Витя, я думала секрет молодости и интересности Лили заключается в её умении любить. Я удивляюсь ей. Была Луэлла (дочь Краснощекова, любовника Лили, управляющего банком) с мужем. Луэлла прехорошенькая, а у мужа вид дегенеративного цыплёнка, а муж ее Варшавский Илья Исакович – писатель-фантаст. И уверяю тебя, они держались гораздо степеннее, чем Лиля [Лиле 39, Луэлле 20]. Объятия, нежные слова, будто молодая жена. Чем будет заниматься «новый» не знаю. Но да это будет видно из того, чем Лиля займётся в будущем».
Виктор – Ольге 2/Х 27 из деревни Филенки
«Ты себе отдалённо представить не можешь, что такое вятская деревня в грязь… Этого добра по колено и, кроме того, все топкие места выложены брёвнами и едешь на телеге, как по клавишам рояля. Внутренности окончательно смешались, а предстоит ещё четыре дня такого удовольствия. Ночуем где попало – в деревнях, в избах.
Опять в Курск, опять инспектирование льнозаводов».
Виктор – Ольге 11/Х 27 Сарапул
«Приехал вечером и вид города с Камой прямо великолепный (при том же луна). Гостиница какая-то трущоба с еврейскими хозяйствами и изрядным количеством тараканов. За время поездки привык к разному зверью: двухногому, четырёхногому и более ногому. Мой первый поход в Москве будет в баню. Знаешь, ты мне сейчас кажешься каким-то неземным существом, как магометанские «райские кущи». Всё, время. Целую, с листом. Па [это слово значило у них «поцелуй»] и милого медвежонка, плюшевого нашего сына (последнего?)».
До сих пор в мамином серванте в бокале сидит мохеровый, набитый опилками, рыжий медвежонок – его первый подарок. Ему сейчас 88 лет.
Наступил 1930-й год… Льняное дело было в основном ручным, импортные машины – на мелких заводиках, механизированно отжимали масло, а чёс, теребление, мочка – вручную. С созданием в 1929 году колхозов и совхозов была поставлена задача объединения льнозаводов и создания советских машин. А для этого таких специалистов как Виктор, да ещё со знанием немецкого и английского языков, отправляли в Европу на выставки для ознакомления с льняным производством.
Виктор – Ольге 2/VIII30 Берлин
«Моя дорогая, любимая девочка! Вот уже два дня в Берлине. Помню, оказывается, все места, все улицы и даже маршруты трамваев и автобусов. Что тебе сказать про Берлин? Он очень вырос и стал каким-то полным, светлым, чистым. Поражает порядок, освещение и масса авто… Но… большое горе Германии – кризис. Он чувствуется на каждом шагу. Магазины буквально ломятся от товаров, но в них… нет почти никого, кроме продавцов. Безработица умопомрачительная. Конечно, если ходить с закрытыми глазами и без критики, то внешняя показная сторона прекрасна. Много заслуживающего не только внимания, но и подражания. Ребята экипируются и уже без 5 минут «европейцы». Киска, когда расстаёшься надолго, то ещё больше ценишь своё солнышко. Мне хочется видеть и целовать тебя, мою жену, детку, мамку, киску, любу. Не знаю, можно ли больше, но я с каждым днём всё больше люблю тебя».
Виктор – Ольге 17/VIII Кенигсберг
«Вернулись из кино. Видели говорящую картину (американскую) с AlGonson«SonnyBoy». Это что-то из ряда вон выходящее по прелести и красивости. Усиленно советую посмотреть. Пение передаётся до чёртиков чисто и красиво, речь – хуже. Женские голоса слишком грубы. Ни на что виденное до сих пор не похоже (то видели, а то и слышали)».
Виктор – Ольге 17/VIII Наш павильон на выставке в Кенигсберге
«Видел много интересного: особенно скот. Это даже не скот, а какие-то чудовища. Свиньи, похожие на гиппопотамов. Корова-рекордсменка дает 14000 литров молока в год. Это фабрики в буквальном смысле слова».
Виктор – Ольге 26/VIII Бреслау
«Сейчас как следует знакомимся с хозяйством Силезии. Завтра в 5 утра уезжаем в имение Rahnsdort, где будем изучать первый завод первичной обработки льна. Хозяйство и особенно техника чрезвычайно интересны. Горе только, что на всём висит кризис, о величине которого невозможно и приблизительно судить, не видя. Внешне всё чисто и благородно, но как только начинаешь присматриваться – сразу вылезают белые нитки, которыми это благополучие шито. Все немцы, с которыми приходится сталкиваться, плачут в жилетки».
Виктор – Ольге 6/IX Берлин
«Мы неплохо ознакомились со всем льняным хозяйством Германии и кое-что приобрели в смысле знаний. Общее впечатление: через год-два учиться будут ездить к нам. Я тебя больше и больше люблю, обожаю, целую ннееввооззммоожжнноо!»
Виктор – Ольге 13/IX Гамбург
«В городе всё ходуном ходит, завтра выборы. Митинги, листовки, люди с повязками. Посмотрим, что день грядущий нам готовит. По-моему, ничего хорошего для Германии. Люди с нацистскими значками распоясались вовсю и некому надеть им хоть маленькую уздечку».
Виктор – Ольге 25/IXSoraw
«Кошка, ты только сейчас пришла к выводу, что меня видишь. Я это делаю уже 4 года, и, может быть, именно поэтому многие житейские тяготы кажутся мне пустяками. Ведь знаешь, если я когда-либо и создам себе непогрешимый кумир, то этим кумиром будешь ты. Без тебя и вне мысли о тебе для меня всё решительно теряет интерес и содержание.
Я вообще против слишком большой связанности, но ты – это даже не связанность, а какое-то неотделимое органическое создание, которое только неизбежная смерть может стереть. Вот эта вера в тебя и твоя близость давала и даёт мне силу во всех жизненных проявлениях. Я думаю, что даже моя работоспособность – это ты. Недаром работать ночью я могу только тогда, когда ты около меня. И ведь особенно удачно идёт всё, когда я чувствую и вижу мою крошку спящей сладко и спокойно около меня. Безумно и постоянно люблю моё солнышко. Крепко целую родные губки, всё тело. Твой Витя». Далее рисунок и надпись: «Моя улыбающаяся рожица».
Виктор – Ольге 26/IX Дрезден
«Едем в Мюнхен в горы, где будем смотреть озимый лён. В Sarow достигли таких результатов, как ни один из ездивших до сих пор. Посещением института, запретного для иностранцев, перевыполнили на 100% программу. Выставка сделана очень хорошо, особенно наш павильон. По сравнению со всеми остальными странами – это перл творения».
Виктор – Ольге 4/Х Берлин
«Сегодня утром узнал, что здесь проездом в Москву находится Эльза. Она едет с мужем коммунистом-французом – удивительно славный парень [Луи Арагон]. Я немедленно к ним полетел, чтобы передать тебе привет. Немедленно позвони Лилли (2-35-74) и узнай, где Эльза остановилась и телефон её. Она передаст личный привет от меня».
В октябре у мамы день рождения. Виктор через Эльзу передал ей подарок: часы и флакон французских духов Koti.
Виктор – Ольге 5/Х Бельгия
«Любушка, ты не представляешь себе, какое впечатление на меня – больного льном человека – произвела страна классического льноводства. Это какая-то очаровательная сказка… Всех наших льноводов надо посылать сюда хотя бы на день. В корне меняется взгляд на многие, казавшиеся нам неоспоримыми, вопросы. Самое комичное – это мой язык. Ребята здесь совсем молчат, а я говорю на невозможной смеси французского, немецкого, русского и фламандского языков. Все меня понимают и я всех».
Виктор – Ольге 9/X Бельгия
«Носились весь день с завода на завод, от машины к машине. По дороге изучил, что такое «На западном фронте без перемен» (Э.М. Ремарк о Первой мировой войне). Были в Ипре – когда-то до основания разрушенном (отсюда имя газа – иприт). Теперь он выстроен заново в своём прежнем виде. Благо, немцы платят».
Виктор – Ольге 23/Х Лондон
«Вот я и в Лондоне. Лондон производит совершенно потрясающее впечатление. Шум, гам, туман, тьма народу. Исключительные магазины (держись) – всё это смешалось в какой-то Вавилон».
Виктор – Ольге 27/Х Ирландия Белфаст
«Сегодня весь день провели на Ирландской государственной опытной ферме. Видели массу интересного. Ирландия – зелёная, ослепительная, но и туманная до умопомрачения – за 5 шагов ничего не видно».
Опыт командировки Виктор обобщил в статьях. В немецкой газете WirtschaltundTechnikпубликует статью «Льняная проблема в Союзе». Принимает участие в совещании Наркомзема СССР и 16-й партийной конференции, делает доклад наряду с Ежовым, Яковлевым, Богдановым. В это время он завсектором обработки льна в Льнотрактороцентре СССР – контора располагалась вОрликовом переулке.
1931-й год. Виктор разрабатывает новую машину для расчёсывания льна – декортикатор. Его командируют в Ленинград на Ижорский завод им. Карла Маркса.
Виктор – Ольге
«Итак, 18/VI 31. Приехали на МТС [Машинотракторная станция] в Детское село. Торчим в мастерской с 8 утра до 11–12 вечера. Ни капли не устаю. Белые ночи и можно (как это делаю сейчас) без электричества писать».
Чертежи оказались неверными. Необходимо было сделать поправки и уточнения. Одна неделя растянулась почти на полгода.
Виктор – Ольге 26/VII Ижорский завод им. Карла Маркса
«Пишу тебе с завода, откуда три дня не выхожу. Главный конструктор всё напутал. Машина – это мой экзамен на самостоятельность. Родинка, всегда и всюду знай, что у тебя есть любящий тебя безгранично человек, который тебя боготворит, целует всю-всю-всю и хочет быть у тебя на плечике и звать которого «Витя».
Виктор – Ольге 29/VIII Ижорский завод им. Карла Маркса
«Дорогушка моя, пишу тебе с поля сражения. Уже 2 ч. ночи и работа в полном разгаре. Люди злые, усталые и чёрные (я – в том числе, от моего костюма увы! чистыми остались только внутренности карманов). Кончаем машину, как и следовало ожидать, ни один чертеж не похож на действительность даже приближённо, и всё приходится подгонять и переделывать. О, хотя бы она, проклятая, любимая, уже закрутилась! Родная, до скорого свидания. Я знаю, что ты каждую минуту думаешь обо мне и желаешь удачи. Поэтому удача будет! Твой Витя».
Виктор – Ольге 3/Х
«Машина в общем и целом вышла на ЯТЬ, от облисполкома получил премированного ударника. Из этого названия слово «ударник» оставляю себе, а премию в виде необлагаемых налогом 100 рублей преподношу Вам, как разделяющей со мной все тяготы жизни. Чувствую, что мы молодожёны и к этому «молодожёнству» пришли через ряд очень и очень серьезных испытаний. Значит, теперь мы всегда будем молодожёнами. Как это хорошо, чудесно, вкусно. Люба, я ведь улыбаюсь, когда думаю о тебе».
Ольга – Виктору 23/VII
«Котик, знаешь, чем больше я вижу чужих людей, чем больше говорю с ними о жизни, тем более убеждаюсь, что так хорошо, как мы с тобой, никто не живёт. Может, я ужасная дрянь бываю иногда, но ты не сердись. Я тебя очень люблю. Твоя Оля».
«Твой», «твоя» – это же такое обязательство, такая ответственность, что именно твой и ничей другой. Детей у них не было, мечтали… Глядя на своих племяшек, Виктор писал: «Хочется, чтобы все эти хохмы проделывал не мой племянник, а мой сын, сын моей Олюшки, такой же нежный и мягкий, как она».
1932-й год. Виктор занимается наукой, а Ольга в качестве машинистки едет в командировку от Льноконоплестроя.
Ольга – Виктору 25/IV 32 Вязники. Ивановская область, гостиница
«Витя, родненький мой, знаешь, что случилось? Я хотела сперва дать телеграмму, что я покусана вшами, и спросить, является ли это основанием для преждевременного отъезда. Срочно. Но потом подумала, ты ничего не поймёшь, и решила написать письмо. Я на всё шла и со всем примирилась – и с грязью, и с клопами, и сугробами, и с холодом – но вошь не входила в мои планы».
Наступил 1933 год.
6 августа Виктор был в командировке на Кашинском заводе на испытании двухкудельных машин. Заискрил мотор, вспыхнул пожар… Требовалось найти виноватых и наказать их. И Виктора, который все эти годы самоотверженно вкладывал все свои силы в культуру обработки льна, который участвовал в создании новой отрасли промышленной обработки льна, обвинили в саботаже, поджоге и вредительстве, а 25 октября 1933 года арестовали по делу Льнотрактороцентра.
Как он переносил эти дни? Эти допросы? Невозможность ей сообщить, уберечь?
Как переносила его исчезновение она? Не имея продовольственных карточек, скрывалась у родственников, работала посудомойкой. Многие даже не понимали, что произошло.
Только после войны мама через суд наконец-то получила справку о том, что Виктор умер от болезни сердца. Она пережила его более чем на 50 лет, но так и не узнала когда, где и как он погиб. В 1987 году она получила постановление о реабилитации. От неё откупились двумя должностными окладами.
В 1988 году после смерти мамы я обратилась в КГБ и узнала, что Виктора Анимовича Данцига расстреляли у стен Ваганьковского кладбища 22 июня 1934 года. В списке мемориала памятной книги он значится под номером 137. Каждый год в июле я прихожу к стеле мемориала и кладу цветы от себя и от мамы.
Лиля Брик не вступилась за Виктора, хотя имела отношение к ГПУ. Такое было время, когда забывались друзья, родственники, знакомые. В переписке Лили и Эльзы, опубликованной в 2009 году, нет упоминания о Викторе. Сумела уничтожить, боялась обысков? Всё уничтожила? Не всё. У мамы остались письма Виктора и о Лиле, и об Эльзе, и о Маяковском, и о Шкловском.
Часть оставшихся от Виктора и мамы вещей я отдала в Музей В.В. Маяковского: фотографии с Лилей и Осипом Брик, Маяковским и Романом Якобсоном, карты, очки, пудретку, кузнецовский фарфоровый чайничек с цветами шиповника… Их можно увидеть в уголке «Про это». А сейчас я хотела бы издать все 600 писем мамы и Виктора и буду признательна тем, кто откликнется и поможет мне в этом.
Записала Елена ДЕВЯТОВА