ЧТО РУССКИМ БЫЛ, ЛИШЬ ТЕМ И ОПРАВДАЮСЬ

В моем саду

 

Деревья спят. Стемнело, наконец.

Встаёт луна над крышею несмело.

Прости меня, всевидящий Творец,

Что я живу на свете неумело!

 

Вон у соседа – полон дом огней:

Растёт семья соседская на зависть.

А я сижу под яблоней своей,

Щекой листвы серебряной касаясь.

 

Струится с неба огненная жидь,

И над крапивой звёзды пламенеют.

Такою ночью трудно не любить,

В такую ночь о прошлом не жалеют.

 

Всё предалось таинственному сну.

Лишь на болоте квакают лягушки.

А я гляжу, как пьяный, на луну,

Глотаю чай из порыжевшей кружки.

 

Пусть я любви чужой не нахожу.

Пускай крыльцо избы моей просело:

Я у судьбы немногого прошу –

Я жить хочу всё так же неумело.

 

 

Сады

 

Как лампады, горят за рекой

На закате, мерцая, сады.

А у нас зарастает травой

Низкий берег у тёмной воды.

 

Чтобы ночью спалось веселей,

Нужно с вечера косу отбить.

Буду завтра высокий репей

Возле пристани ветхой косить.

 

За рекой берега высоки.

Тихо с вечностью шепчется плёс.

Осыпается в горсти реки

Серебро загоревшихся звёзд.

 

Всем нам плыть до закатной звезды,

Укрываться в небесном стогу…

Но зачем так призывно сады

Зацвели на моём берегу?

 

 

* * *

Синева надо мною без края

Разлилась во все стороны света.

На ветру пожелтевшая стая

Разлетелась до нового лета.

 

Снова день мною прожит нелепо.

Жизнь летит за овраг с журавлями.

И собаку бездомную хлебом

Я с ладони кормлю и стихами.

 

Я гляжу в неба омут бездонный,

Лью вино в опустевшую чашку.

За оврагом знакомые клёны

Золотыми ладонями машут.

 

Опустели леса. Облетели.

Нет ни хлеба уже, ни собаки…

Только старые чёрные ели

Пьют ручей говорливый в овраге.

 

 

* * *

Ю. Кузнецову

Я стою у тёмного креста.

Землю запушила непогода.

День рожденья намертво черта

Приковала к вечеру исхода.

 

Кто почил здесь? Господи, спаси!

Подступаю к памятнику ближе.

Вот те раз! На мраморе свои

Числа закольцованные вижу.

 

Кровь рябины алчная горит,

Ветер то залает, то засвищет.

Сердце не тоскует, не болит

И следов минувшего не ищет.

 

Что лукавить – страшно умирать.

Жить сначала – тягостнее доля:

Всё равно что пахарю вспахать

В сумерках засеянное поле.

 

 

Следы отца

 

За далью синей незнакомой

Остыли сполохи зари.

Я помню: выбежал из дома,

А мне всего-то – года три.

 

Тускнел на небе лунный грошик,

Вокруг искрился белый шёлк.

Чтоб первый снег не потревожить,

Я по следам отца пошёл.

 

Я, как зверёк, бежал по следу,

Беспечно радуясь всему.

Отец тогда ещё не ведал,

Как я доверился ему.

 

Был воздух чист и светозарен,

Тянуло холодом с полей…

По гроб отцу я благодарен –

Спешил он к матери своей.

 

Тонуло в свете заоконном

Её нехитрое жильё.

И лики были на иконах

Как будто списаны с неё.

 

Я помню: солнце уходило.

И тихо матушка с крыльца

В обратный путь благословила

Меня с молитвой и отца.

 

С тех пор в метели и разлуке

Со мною образ дальних дней –

Благословляющие руки

Светлейшей бабушки моей.

 

 

На ветру

 

Отчего любимая плачет,

Отчего так не сладок воздух?

Что пророчат и что назначат

Эти в снег бегущие звёзды…

 

- Что, родная, скажи, случилось?

Кто надежду мою угробил?

Ты не слышишь – остановилось

Моё сердце на вилах рёбер…

 

В полумгле от беды нависшей

И тревожно, и неуютно.

Ты меня на ветру не слышишь,

Ты не видишь меня как будто!

 

Это снег, на ресницах тая,

Может быть… А в ответ – ни звука.

Ледяное метнула пламя

Между нами до неба вьюга.

 

 

Не люблю

 

Я не знаю – с чего мне начать разговор.

Я дышу в телефон, словно пойманный вор.

Я давно эти силы по капле коплю,

Чтобы тихо сказать: «Я тебя не люблю…»

 

Слово «нет» – будто щёлкнул затвор на устах,

Слово «нет» – так похоже на всех языках…

«Я люблю тебя! Слышишь? Душой не кривлю…

Но вот так, чтобы жизнь повенчать – не люблю».

 

Приговор в телефонную трубку трубя,

Я как будто внутри убиваю себя.

Столько раз на любовь наступали мою,

А теперь вот и я говорю: «не люблю».

 

Я – палач, я стреляю… Душа замерла.

Ты сама к автомату меня позвала.

«Легче сто раз услышать, – я в трубку хриплю,

Чем однажды сказать: «Я тебя не люблю».

 

 

Раздерихинский овраг

 

На разбуженной брусчатке –

Перестук и перезвон.

В куполах старинной Вятки

Лик московский отражён.

 

На семи холмах зелёных

Вятка молится Христу.

Как в столице чахнут клёны

В Александровском саду.

 

Есть ещё примета края,

Где разросся кое-как,

Всю Россию разъедая,

Раздерихинский овраг.

 

Древний склон зарос крапивой,

Но жива о нём молва:

Здесь, над братскою могилой,

Шелестя, растёт трава.

 

Две столкнул однажды рати

Тёмной ночью грозный яр:

Устюжан здесь резал вятич,

Принимая за татар.

 

Но заря в лугах отавных

Заалела. И земля

Больше тыщи православных

Расторопно приняла.

 

Нас беда не вразумила –

Мы разрозненны и злы.

Сколько мы своих в могилу

По ошибке упекли!

 

А потом целуем камни

И печаль несём в кабак…

И все глубже окаянный

Раздерихинский овраг.