ДЕМОНСТРАТИВНАЯ ЭПОХА

 

* * *
Четыре дня. За ними пятый.
Без изменений. Хорошо…
Идёшь ни разу не помятый
вдоль по квартире нагишом.

Не преисполненный отваги,
но будто бы навеселе.
Белее сна листы бумаги
лежат на кухонном столе.

Как за покойником помыты
полы, повсюду тишь да гладь,
и если пишешь слово мытарь,
то лишь бы рифме подыграть.

Перерабатываешь вроде
страстей вторичное сырьё –
почти приравнено к свободе
всё одиночество твоё.

Тебе ни голодно, ни тошно,
совсем расслабленный, пустой,
и никакого смысла в том, что
за пятым днём идёт шестой.

 

* * *
Куда бежать,
когда – тебе приснившись
вот этой ночью, этой вот зимой –
не ощущаю радости всевышней
и гордости не чувствую земной?

Каким галопом
вспенивать сугробы,
какие посетить монастыри,
шатаясь и расшатываясь, чтобы
хотя бы вера грела изнутри?

Пока ты спишь,
пока ещё настенных
светильников не вспыхнули бока,
пока ты спишь и видишь сон пока,
я по другую сторону вселенной
лежу в обычной позе неизменной,
разглядывая контур потолка.

 

* * *
В январе на море смотри, смотри
и не смей глаза от него отвесть.
Только всем, что есть у тебя внутри,
можно море съесть.

Горизонт повсюду, куда ни ткнись,
завалился набок небесный штырь,
и совсем не стыдно подняться ввысь,
растянуться вширь.

Ледяную крошку запьёшь вином.
К сорока годам как подросток тощ,
но какая сила в тебе одном
и какая мощь!

Будто кто тебя наделил движком,
в оборот пустил, отвалил щедрот –
в январе по морю ходить пешком,
разевая рот.

 

* * *
Наконец-то выспишься, корешок,
ни о чём не думать как можно дольше –
это всё к чему ты годами шёл,
до чего ты дожил.

Воду, пищу, воздух, слова глотал,
преуспел во многом, почти что сразу,
но предвечной полночи нагота
затенила разум.

Где роили мысли тревогу пчёл, –
сквозняки – другой одного сутулей,
и бежит медведь задевать плечом
опустевший улей.

 

* * *
Когда электричка меня переедет,
останусь безногим лежать на снегу
и летом кататься на велосипеде,
как раньше катался, уже не смогу.

Не будет по улицам поздних шатаний
и ранних не будет, мол, жизнь невпопад,
поскольку навряд ли врачи-шарлатаны
мне ноги сумеют приделать назад.

Печали, проблемы, заботы, привычки
тревожить не будут – вернётся покой.
Вослед уезжающей прочь электричке
махнуть не забуду рукой.

 

* * *
Какая скука в Петербурге…
Махнув от ста до пятисот,
идёшь выдавливать по букве
однообразие пустот –

писать, нисколько не вникая
в происходящее с тобой, –
ночь скоротается такая
похожая на день любой,

когда ни воздуха, ни дыма,
живётся только тем, что пьян –

внутри тебя непобедима
страна рабочих и крестьян,

демонстративная эпоха,
и, чтобы не было смешно,
тебе должно быть очень плохо,
а может быть, и не должно.

 

* * *
И где мой дом теперь,
куда вернусь под вечер…
Уставший от потерь
приду никем не встречен.

Войду, открыв ключом
заржавленные двери, —
не думать ни о чём
и ни во что не верить.

Тут пыль, как чернозём,
хоть разлинуй на грядки
и прошлое в своём
унылом беспорядке.

Но где-то есть мой дом,
на этот не похожий —
там чистота кругом
и свет горит в прихожей.

В окне отражена
хрустальная подкова,
и ждёт меня жена
хорошего такого.

 

* * *
Война, война…
А жизнь всё так же
невозмутимо хороша.
Я заложу последний гаджет,
куплю винтажный ПэПэШа.

И негде будет ставить пробы,
когда, испытывая страх,
начну расстреливать сугробы
на отдалённых пустырях.

И день, и ночь. Без остановки.
За поддержание войны
меня погладят по головке
все коммунальщики страны.

 

* * *
Ухожены
дворовые площадки
и музыка слышна по выходным.
Всё только начинается. Порядки
меняются мгновением одним.

Фасады зданий выбелены мелом,
открыт успешно свадебный сезон,
асфальт уложен, высажен газон,

и в общем хорошо тебе, и в целом,
но затевает, как бы между делом,
учения – военный гарнизон.

Высоток обесточенные льдины
по всем несущим трещины дают,
дворовые площадки нелюдимы
и музыки не слышно,
там и тут.

 

* * *

Не выходи на улицу в домашнем,
сам по себе собою восполним,
пугая окружающих всегдашним
хорошим настроением своим.

В погожий день и даже в непогожий
(зигзагом, прямиком, наискосок)
не совершай на улицу бросок,

забыв на перекладине в прихожей
пиджак из камуфлированной кожи,
перчатки, шлем, защитный поясок.

Среди людей, отчаявшейся мощи,
клубящейся на фоне бытия,
всегда найдётся кто-нибудь попроще
и, стало быть, опаснее тебя.