ПОКА ВЕРЕЩАТ ЦИНИЧНЫЕ ХОЛОДИЛЬНИКИ

г. Ижевск

 

 Старушечий март

 

Господи, счастья-то сколько!!! Господи, сколько счастья.

Думала ли гадала, дура какая, а тут — бац — и счастье.

Или там — бац — и жизнь началась, хотя должна бы загробная.

А я тут старуха старухой стою, даже как-то и неудобно.

 

А вокруг переглядываются, смеются — старая и маразменная.

Бабушка на остановке стояла возле экрана плазменного.

Дура, смеются, рекламы не видела, а у самой, поди, дома кот

Голодный, поди, цветы не политы, — стоит тут, разинув рот.

 

А она стоит тут, и думает, вот.

Дожила до такого чуда…

Думает, вот, дожила до чуда….

Как же я дальше буду?

Точно, завтра пойду к окулисту, поставлю себе хрусталики.

Говорят, ветеранам бесплатно вставляют новенькие хрусталики.

Поднимусь к соседке, — сидит себе крот кротом — даже не знает, что март…

 

Поднялась к соседке,

Накормила кота,

Полила цветы.

А тут — бац — инсульт.

Или там — бац — инфаркт.

 

Каждый день — одна остановка. Думаешь, строишь планы.

Стоишь дурак дураком.

Ждешь счастья от плазменного экрана.

 

 

* * *

Тук-тук.

Тук-тук.

А ведь чей-то муж.

И, может быть, чей-то друг.

Так вот жил-поживал,

Дышал… А потом не дышал.

И вот — всё, что жизнью воздано, —

Бирка на ногу — «неопознанный».

 

А они такие красивые, такие белые.

А они такие милые, такие несмелые.

И на лицах всегда одинаково — недоумение.

Мол, совсем и не так представляли себе спасение.

Но они — такие красивые. Такие белые.

Так и хочется подойти — спросить, что они тут делают.

 

А хочешь, покатаю тебя по коридору, пока никого нет.

Вон — на лестнице свет. Прямо всё для тебя — и тоннель, и свет.

От горла и до паха весь рас/паханный, пере/паханный.

Зато теперь у тебя всего две заботы — лежи да пахни.

Говорят, все дороги ведут… Точно! Рим — это здесь.

А остальное… Отче наш, сущий… даждь нам днесь…

 

Он тоже был маленьким и таскал медведя за лапу.

Вниз головой, не боясь плюшевого покалечить.

Мама учила: ему же больно. А если тебя бы…

Он теперь санитар и хватается за ноги человечьи.

Со стороны вообще куклой перевернутой грезится,

С одной лишь разницей — человек тяжел и упруг,

Подбородком/затылком стуча по ступеням лестницы —

Тук-тук.

Тук-тук.

 

Всегда снится ему один и тот же сон.

Будто бы он — Харон.

Но каждую ночь Лета всё мельче и уже.

И вот уже можно вброд.

Все бегут обратно,

Кричат, что он им больше не нужен…

Он просыпается.

Плачет.

Кому-то же нужен он…

 

Пока верещат циничные холодильники.

Пока утро не устанет кричать голосом будильника.

Вставай — живи и пахни — чей-то сын, чей-то внук.

И тук-тук.

 

 

* * *

Улыбайся. Это тебе идет.

Не испортит прожитых лет балласт.

Я желаю только земных забот,

А других забот — и господь не даст.

 

Улыбайся. Сын — никакой герой.

И грубит всё чаще по мелочам.

Он же знает, плачешь тайком порой.

И украдкой молишься по ночам…

 

Никакой герой — обижаюсь, злюсь…

Иногда и я за тебя молюсь.

 

 

* * *

Сколько в моих костях накопилось соли…

Ну и спасибо — в землю пока не врос.

Вот и живу — как перекати-поле

В серых ногах карликовых берез.

 

Снова несет — в этом моя природа.

Ну же, природа, кости мои разбей…

 

Все двадцать три своих перекатных года

Я посвящаю тебе.

 

 

* * *

Дети, дети, не бейте кошку,

У нее же такие уши.

У нее же глаза такие,

Глубже ваших во много раз.

Понимаю, что понарошку,

Понимаю, что детство душит.

Знаю, что от природы — злые.

Это было с любым из нас.

 

Выбор дела по настроенью —

Для мальчишки — играть в войнушки,

Для девчонки — вскрывать матрешку.

Так бывало и будет впредь.

Только память нависнет тенью

Безнадежно-живой игрушки.

Ну же, дети. Убейте кошку,

Чтоб об этом потом жалеть.

 

 

* * *

Часы останавливаются, лампы взрываются — такое бывает.

Лежишь — считаешь символы на единицу пространства.

Вспоминаешь сюжеты снов. Зубы от чего выпадают?

От недостатка ума или чаще от бытового пьянства?

Открываешь окна, двери, шкафы, антресоли, ящики.

Вроде тебе уже крышка. Только где эта чертова крышка?

Да нет. Жить можно, особенно если кеторол за щеку.

Или чего эффективнее. Главное — гнать не слишком…

И гнить умеренно и желательно подальше от дома.

Где при желании как больную собаку тебя усыпят.

И меньше вероятности попасться на глаза знакомым…

 

Ни о чем не думай по вечерам. Никого не бойся, кроме себя.

Ни о чем не думай по вечерам. Никого не бойся, кроме себя.

Ни о чем не думай по вечерам. Никого не бойся, кроме себя.

 

Привет, я даже рад в какой-то мере,

Что ты взял трубку. Как твои дела?

Ну? Как и прежде крестишься на двери,

Как будто вера в дверь не умерла…

А жизнь идет. От мая и до мая?

С пустым ведром. На колкости щедра.

А жизнь идет. А жизнь… она хромает,

Хотя всегда пыталась от бедра.

Да ладно. Брось ты эти охи-ахи,

Возьми себя… И брось себя в кровать.

Что в перспективе? Снова альманахи,

Как будто кто-то будет их читать.

Что в перспективе? Кабинет в дурдоме:

«Лечу алкоголизм и энурез»?

Но что-то кроме… Нужно что-то кроме.

Ищи короткий путь в страну чудес,

Алису полоумную в невесты.

Кота и домик карточный на съём…

Да… Если сам чужое занял место —

Не жалуйся, что занято твое.

Убить-то сможешь? Ничего не сжалось?

За просто так. Случайным кирпичом…

А я убил. И что-то поменялось?

Всё тот же вечер…. Вечер… ни о чем

Не думай. Тоже — встретишь идиота,

Звонишь, а он молчит, как будто нет

Ни языка ни уваженья…

 

— кто ты?

— Ты! Через двадцать бесполезных лет.

 

Окончен день. Как это ни противно,

Хожу. Пишу. Читаю. Сплю и ем.

Я НАВСЕГДА останусь ПЕРСПЕКТИВНЫМ

Врачом… поэтом… и… черт знает кем.