ПЛЕРОМА

 

— Ну и как, — спросил Бахур, открывая глаза и распрямляясь, — впечатляет?

Мужчина, которого он только что напугал, продолжал с опаской таращиться на неподвижный стакан. Окончательно придя в себя, он деловито сложил свою газету, убрал ее в дипломат и с мрачным видом направился к выходу. Бахур негромко рассмеялся.

— Я мог бы продемонстрировать ему что-нибудь еще, помимо этого дурацкого фокуса, но думаю, результат оказался бы тот же. Удивление…

Бахур разинул рот и захлопал глазами:

— Легкий испуг, затем несложное умозаключение и такой же несложный вывод: «Приглючи-лось! Свят! Свят! Свят!!!»

Он перекрестился, вперив в своего собеседника торжествующий взгляд.

— Да, фокус действительно дурацкий, — ответил Лайт после короткой паузы. — Я бы, по крайней мере, придумал что-нибудь пооригинальнее.

— Допустим. И что бы от этого изменилось?

— Может, и ничего, а может… Впрочем, не важно.

— Вот именно! Как ни крути, обезьяна остается обезьяной, даже если ее научат носить очки и курить табак.

Лайт ограничился презрительным: «Пф-ф!..»

В маленьком ресторанчике, где они сидели, сильно воняло жжеными ароматическими палочками. Кто и для чего портил в помещении воздух, было неясно. Однако, даже несмотря на это досадное неудобство, находиться здесь, в прохладном полумраке, когда на улице продолжала стоять изматывающая жара, было приятно. Кондиционеры работали вовсю. Негромко играла музыка. Всё это действовало умиротворяюще.

Пару минут Бахур молча поигрывал ложечкой в чашке с кофе. То, как отреагировал на его выходку этот мужик, не было для него ни неожиданностью, ни чем-то особенно интересным. Всё произошло именно так, как он предполагал. Обыватели, они вообще народ предсказуемый. В какой-то мере ему даже было немного стыдно за то, что он использовал в споре такой заведомо беспроигрышный аргумент. Впрочем, Лайт это должен понимать ничуть не хуже него, а значит, всё в порядке. Просто давно надо было подвести черту под этим затянувшимся, никуда не ведущим диспутом.

— Люди тупы и безмозглы, — твердо произнес он.

— Мы с тобой тоже люди.

— Хорошо — в основной своей массе люди тупы и безмозглы. Их жизнь ничем не отличается от… жизни насекомых. Социум, в котором они обитают, поглощает всю их индивидуальность без остатка.

Бахур не договорил. К их столику подошел грязный заросший мужчина и принялся клянчить мелочь. Лайт полез было в карман, но в этот момент появилась уборщица, которая привычными движениями стала выталкивать оборванца обратно на улицу. Некоторое время продолжалась возня, потом, словно из-под прилавка, выскочил заспанный охранник и назойливого посетителя вытолкали-таки вон. Довольная одержанной победой, уборщица гордо удалилась в темноту подсобных помещений. Охранник, на всякий случай, остался у входа.

— Бомж, наверное… — рассеянно констатировал Бахур.

Лайт отрицательно покачал головой, но в подробности вдаваться не стал.

— Ладно, на чем мы остановились? Ах, да! На том, как они живут.

Бахур живо представил выражение лица того мужика с газетой, когда стоявший перед ним стакан дешевой мадеры медленно поднялся в воздух и описал вокруг его головы несколько замысловатых петель.

— Ты думаешь, он попытался понять, что с ним произошло? Думаешь, это экстраординарное событие хоть немного разрушило скорлупку его жалкого мировосприятия? Да ничего подобного! Он уже давно забыл об этом. Выкинул досадное происшествие из головы и думает сейчас о жене, любовнице или событиях на Ближнем Востоке, про которые прочитал в своей паршивой газетенке. А если и вспомнит когда-нибудь, в компании пьяных сослуживцев, то только с тем, чтобы рассказать, какой у него был однажды «отвязный глюк». Всё! На большее они не способны.

Народу в зале было немного. В дальнем углу сидела молодая мамаша с двумя малолетними чадами. Мамаша вот уже десять минут сосредоточенно рылась в сумочке, а чада посасывали молочный коктейль, дико таращась на снующую между столами официантку. Возле окна расположился старичок. С виду вполне безобидный, но вызывавший у Бахура какое-то странное неприязненное чувство. За столиком напротив уныло торчала девушка, как и все остальные, ничем особым не выделявшаяся.

В этот момент в зал вошли двое парней. Лет двадцати семи — тридцати, прилично одетых, но с какими-то шальными физиономиями. («С пожара, что ли?..» — возникла у Бахура ассоциация.) Перекинувшись с охранником, продолжавшим торчать у дверей, коротким приветствием, парни уселись за столик возле ящика с пальмой и заказали бутылку коньяку.

При их появлении Лайт заметно оживился. Морщинки на его лице разгладились, глаза излучали радостный блеск. Всё это показалось Бахуру довольно странным, так как на него самого парни произвели скорее отрицательное впечатление. Ну, не отрицательное, а как бы это сказать… Настораживающее, что ли?..

— Этих двоих видишь? — поинтересовался Лайт.

— Не слепой. И что с того?

— Мужичонку с газетой ты выбрал сам. И выбрал не случайно. На такого олуха не только твои фокусы, сам Иисус Христос не смог бы произвести впечатления. Верно?

Вздохнув, Бахур отвел взгляд в сторону.

— А теперь попробуй сотворить что-нибудь подобное вот с этими, — улыбнулся Лайт.

На некоторое время Бахур растерялся. То, как повел себя Лайт, и то, чем казались ему самому эти парни, как-то не совсем состыковывалось. «Так-так-так… — подумал он, пытаясь проанализировать ситуацию. — И что же он такого особенного в них узрел? Ничего не понимаю…»

— Почему именно с этими? — осторожно поинтересовался Бахур.

— А разве тебе не всё равно? — удивился Лайт. — Ты же говорил, что все люди без исключения…

— Ладно, — отмахнулся Бахур, — можешь не распространяться. Эти так эти. Какая, в самом деле, разница?!

Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза. Лицо его сделалось серьезным, затем слегка побледнело и разгладилось. Не переставая тихонько посмеиваться, Лайт перевел взгляд на соседний столик. Казалось, он уже заранее знал, чем всё это закончится…

 

1

Город спал, окутанный зыбкими майскими сумерками. Целую неделю стояла небывалая для этого времени года жара, и только ночь приносила с собой какое-то облегчение. Окна домов были распахнуты настежь. Измученные за день люди пытались хотя бы во сне насладиться желанной прохладой.

Поджидая Тюку, Ныш докуривал уже третью сигарету. Они договорились встретиться здесь, на детской площадке, ровно в три, но Тюка, как обычно, задерживался. Подсунув рюкзак с инструментом под голову, задрав ноги на ржавую перекладину качелей, Ныш лежал на спине и таращился в темное небо. Время от времени он перекатывался на бок, чтобы сплюнуть в траву или взглянуть на часы, но тут же снова принимал прежнюю позу. Изредка по небу проносился метеор, и тогда Ныш поспешно загадывал одно и то же желание: «Чтоб нам сегодня повезло!». На то, чтобы сформулировать, как именно должно повезти, не хватало времени. Метеор расчерчивал небо только одну-две секунды и снова выскакивал в холодный космос, отраженный плотным покрывалом земной атмосферы.

Шаркающие Тюкины шаги он услышал еще издали. Характерное «ш-ших, ш-ших» эхом отражалось от стен пятиэтажек, намного опережая того, кто это «ш-ших» производил. Выпустив в небо тонкую струйку дыма, Ныш набрал в легкие побольше воздуха и пронзительно свистнул. Ему свистнули в ответ, а через пару минут в проеме между домами показался и сам Тюка. За спиной у него болтался грязный рюкзак, а на голове красовалась бейсбольная кепочка.

— Привет, — он хлопнул Ныша по протянутой ему ладони. — Давно ждешь?

— Давно, — ответил тот, не меняя позы.

— Ну, тогда пошли. Чего разлегся?

Ныш кряхтя поднялся на ноги, закинул рюкзак на плечо, и они направились к ближайшей пятиэтажке.

Дверь подвала оказалась незапертой. Теперь это было в порядке вещей. О терактах, гремевших по всей стране, как-то позабылось, и ЖЭКи смотрели на сорванные замки и вывороченные подвальные решетки сквозь пальцы. Тем более что средств для того, чтобы поддерживать всё это в соответствующем порядке, по-преж-нему не было, а замки и решетки срывались малолетними гопниками или бомжами с настойчивостью, вызывавшей невольное уважение.

Первым в затхлую зловонную темноту начал спускаться Тюка. Свет он не зажигал, так как экономил батарейки. Зато Ныш врубил свой фонарик сразу же. Во-первых, фонарь был на аккумуляторах, а во-вторых, запасной комплект этих самых аккумуляторов лежал у него в кармане. Так что экономить было особенно нечего. Неровный желтый круг метался из стороны в сторону, выхватывая из темноты то грязную бетонную стену, испещренную разного рода надписями и похабными рисунками, то бугристую землю под ногами, заваленную застарелым мусором, а местами покрытую скользкой вонючей жижей или тонкими бледными стебелечками (естественной подвальной флорой). Вид этих жутких растительных недоносков вызывал порою тоску, а порой будил в сознании ассоциации с кадрами из фильмов ужасов. Изредка попадались полуразложившиеся кошачьи трупы, и Ныш брезгливо обходил их стороной.

Идея заняться «железом» пришла Тюке в прошлом году, когда он наткнулся в одной из газет на объявление о покупке фланцев, вентилей и прочей сантехники. Ресурсы цветмета, которым они занимались до этого, к тому времени сильно поистощились. Пункты приема цветных металлов возникали повсюду, словно мерзкая подвальная растительность. Теперь даже самый последний бомж знал, что такое латунь или нержавейка и где это богатство обменивают на рубли. Что до запорной арматуры, то здесь, напротив, намечалось обширнейшее поле деятельности.

— Вот она! — с восхищением прошептал Тюка.

Он стоял перед элеваторным узлом, высвечивая новенькую, поставленную сюда совсем недавно задвижку.

— Вот она, вот она… — пропел Ныш. — Слушай, а не отсюда ли мы прошлой осенью нарезали две восьмидесятки?

Тюка задумался.

— Отсюда! — сказал он, покатываясь со смеху.

— То-то я смотрю, они совершенно новые, — пытаясь оставаться серьезным, ответил Ныш. — Значит, всего одну зиму стояли. Что ж, неплохо, неплохо…

Он скинул рюкзак на землю, присел на корточки и, зажав фонарик в зубах, начал доставать инструмент. Не переставая хихикать, Тюка последовал его примеру.

Работали с энтузиазмом. Тюка орудовал гаечными ключами, Ныш светил. Гайки сворачивались как по маслу. Задвижки и в самом деле простояли здесь не больше одной зимы. Пока Тюка пыхтел, время от времени оттирая со лба пот, Ныш размышлял о том, как здорово всё в этом мире устроено, как разумно и правильно. Взять хотя бы всё те же задвижки. В прошлом году, пока не начался отопительный сезон, они свинтили вот с этого самого элеваторного узла две восьмидесятки и поимели на этом почти три сотни. Слесаря, проверявшие перед запуском отопительную систему, наверняка выписали со склада три, вместо двух украденных задвижек. А значит, тоже срубили не меньше ста — ста пятидесяти. Сколько имеют на этих задвижках перекупщики, он не знал, но догадывался, что раза в четыре, а то и в пять больше закупочной стоимости. Словом, куда ни плюнь, всем хорошо, все остаются в наваре…

— Дай на двадцать два, — потребовал Тюка тоном хирурга.

Передав ключ, Ныш взглянул на часы. Прошло всего двадцать минут, как они спустились в подвал. Очень скоро Тюка свинтил последний болт, взялся обеими руками за штурвал и осторожно потянул задвижку на себя. В трубах послышался характерный хрип. Зажурчала вода, задвижка скользнула вниз и, подхваченная Нышем, мягко опустилась на землю.

— Порядок, — прошептал Тюка, осторожно разжимая пальцы.

Он всегда переходил на шепот, когда остатки воды из системы с журчанием выливались наружу. В царившей вокруг тишине этот звук и в самом деле казался необыкновенно громким. Невольно появлялось ощущение, что жильцы нижних этажей вот-вот проснутся и вызовут аварийку (…а заодно и милицию…). На сей раз воды оказалось совсем немного. Журчало минуты две, но всё это время Тюка испуганно таращился в темноту.

Когда шум окончательно стих, они перешли ко второй восьмидесятке. Теперь фонариком светил Тюка.

— Прикинь, — сказал он с иронией, — а что если эти гады просекут, в чем тут прикол, и на лето будут оставлять систему заполненной?!.

— Не будут, — пробурчал Ныш. — Во-пер-вых, коррозия, а во-вторых, слесарям этого на хрен не надо.

— Почему? — искренне удивился Тюка.

Луч фонарика съехал в сторону.

— По кочану… — рявкнул Ныш. — Свети!

Световое пятно вернулось на место.

Когда с увесистыми рюкзаками на спинах они выползли на свежий воздух, край неба на востоке уже начинал светлеть. «Черт бы побрал эти летние ночи, — подумал Ныш, с опаской оглядываясь по сторонам и устремляясь через двор за скрюченным и перекособоченным под тяжестью ноши Тюкой. — Не успело стемнеть, уже светает. И это май! А что будет в июне?!. Ну никаких условий. Как тут работать?..» Завернув за угол продуктового магазина, они бросили рюкзаки на траву и тут же рухнули сами.

Закурили. С запада потянуло ветерком, однако, судя по совершенно безоблачному небу, день обещался быть таким же жарким, как предыдущий. В сторону стадиона мимо них прошмыгнули два парня. Судя по их стремительной походке, они были чем-то весьма озабочены. Один показался Нышу знакомым, впрочем, как следует рассмотреть его он не успел. Парни скрылись в ближайшей подворотне.

Выстрелив окурок в темноту, Тюка поднялся и, пыхтя, поволок свою задвижку к ближайшим кустам.

Вернувшись, он деловито вытряс из своего рюкзака мусор, закинул обратно гаечные ключи, плоскогубцы и длинный железный штырь с расплющенным концом. Надел на голову брошенную на траву бейсболку.

— Куда пойдем?

— В сорок третий, я думаю, — Тюка развернул бейсболку козырьком назад. — С позапрошлого года мы там еще ни разу не были. Может, чего новенького появилось?

— Пошли, — согласился Ныш.

Несмотря на всю свою грязь и мрачность, подземный мир многоэтажек был довольно разнообразен. Помимо дворницких, дощатых хибарок со старым хламом и лежбищ докатившихся до последней черты наркоманов, несколько раз они натыкались на жилища бомжей. Эти последние производили на Тюку какое-то особое впечатление. «Словно первые христиане в катакомбах», — выразился он однажды. Сделанные из подручных средств лежанки и столы с расставленной на них посудой; кастрюли, кипятильники, тазики; развешанное на трубах с горячей водой тряпье; старые батарейки, баночки, пузыречки, коробки, расставленные аккуратными рядами вдоль стен; запитанная неизвестно откуда лампочка, спускавшаяся с потолка… Всё это поистине потрясало. Обычно такие жилища были пусты, так как по ночам их обитатели уходили на промысел.

Сегодня они наткнулись на нечто новенькое, с чем никогда раньше еще не сталкивались. Спустившись вниз, сразу налево от входа, Тюка обнаружил небольшую комнату. Разломанный стол, несколько изрезанных и до безобразия загаженных стульев. В центре — сорванная с петель и приспособленная под стол подъездная дверь. Исписанные стены, потолок… Ну и всё такое прочее. Словом, ничего особенного. Обычный притон, устроенный подрастающими идиотами. Он уже развернулся, чтобы уйти, когда внимание его привлекла валявшаяся у входа белая тряпка.

Повинуясь какому-то непонятному любопытству (…да что я, в самом деле, тряпок не видел?!.), он шагнул вперед и осторожно, двумя пальцами поднял тряпку с земли. Несколько секунд глупо таращился на нее, пока не понял, что это было такое. Тряпка оказалась шелковой женской сорочкой. Не сказать, чтобы совершенно новой, но брошенной, по всей видимости, совсем недавно. Тюка удивленно присвистнул.

— Пошли, — окрикнул его появившийся в дверном проеме Ныш. — Хватит дурью маяться.

— Погоди-ка минутку…

Тюка светанул фонариком и осмотрел комнату более внимательно. В противоположном углу он заметил еще один светлый предмет. Осторожно приблизился, поворошил носком ботинка. Сомнений быть не могло — перед ним валялась блузка. Тоже довольно чистая, брошенная не позднее сегодняшнего вечера.

— Да что там у тебя такое? — рассерженный бесполезной тратой времени, Ныш шагнул в комнату.

Коротенькую юбчонку Тюка обнаружил под одним из стульев.

— До тебя не доходит, что всё это значит? — спросил он, демонстрируя Нышу свою находку.

Ныш посветил фонариком.

— Ну и что? — хмуро отозвался он.

Тюка посветил на каждый из найденных им предметов по очереди, затем пе­ревел луч на заблеванный, закапанный парафином и испещренный следами окурков стол. Медленно прошелся вдоль стены. Светанул фонариком по разло­манному столу, на котором валялись мятые женские трусики. Судя по размерам одежды, она принадлежала девочке-подростку.

— Я вот чего не понимаю, — задумчиво произнес Тюка, — она отсюда чего, совсем голая, что ли, ушла?

— Тьфу ты, мерзость! — досадливо сплюнув, Ныш направился к выходу. — Нам что, заняться больше нечем?!

— Погоди, — Тюка бросился следом, — чего ты так комплексуешь?

— Я не комплексую, — не оборачиваясь ответил Ныш. — У нас времени осталось от силы полтора часа, а мы занимаемся тут черт знает чем.

Снять задвижку в этом подвале им так и не удалось. На трубах возле элеваторного узла спал какой-то мужик. Тюка было принял его за бомжа и хотел приступить к работе, не обращая на него внимания, но мужик проснулся и с совершенно небомжиным рычанием начал шарить под трубами. Пришлось сматываться. Забрав из кустов припрятанные восьмидесятки, они отправились домой.

Улицы были безмолвны. Окончательно рассвело, но солнце еще не взошло. В кронах замерших деревьев вовсю заливались птицы. Дома встречали рассвет рядами темных, распахнутых настежь окон. Еще немного — и по радио заиграют государственный гимн, народ начнет просыпаться, зашумят автомобили, появятся прохожие… А пока город продолжал спать, наслаждаясь последними минутами перед пробуждением.

На берегу пруда они решили передохнуть. Лямки рюкзака ужасно натирали плечи, а твердый корпус задвижки до боли врезался в спину. Скинув тяжелые мешки на бетонные плиты набережной, они в изнеможении опустились рядом. Отдышались и сразу же закурили. Из-за темной полосы леса на противоположной стороне пруда поднимался дрожащий малиновый диск. По мере восхождения цвет его менялся от малиново-алого до ослепительно-золотого.

— Сколь великое… — пробормотал Тюка.

Откинувшись на теплую, не успевшую остыть за ночь плиту, он с блаженной улыбкой попыхивал сигаретой. Ныш задумчиво посмотрел на него, хмыкнул и процитировал:

 

…Холодный влажный сумрак.

Повеяло туманом, и над лесом,

Несущее основу бытия

И яд,

Как я, таким же смертным,

Встает дрожащее, неведомое ночи,

Не раз воспетое,

Сравнимое с богами,

Вкусившее немало жертв кровавых,

А ныне заурядное светило —

Обычный желтый карлик класса «G»…

 

— Во-во, — закивал Тюка, — это точно. Твой перл?

— Если бы, — Ныш почесал подбородок. — Ползал бы я тогда с тобой по подвалам.

— А чего бы тебе еще оставалось? Думаешь, стишками можно заработать на жизнь? Нет, брат, поэты — самая нищая категория людей. Беднее учителей (…гаже котов…), несчастнее нас с тобою.

— С чего ты решил, что мы несчастны?

— А разве по нам не видно? — Тюка изобразил на лице крайнюю степень страдания.

— Как думаешь, — спросил Ныш, задумчиво глядя на воду, — что там произошло?

— Где там? — не понял Тюка.

— Ну там, в подвале. Это же жуть какая-то!

Несколько секунд Тюка соображал, о чем идет речь, потом саркастически хмыкнул.

— А что там могло произойти, — стараясь казаться равнодушным, произнес он. — Напоили малолетку, затащили в подвал да изнасиловали. Вот и всё.

— Как это так — «затащили»? Она что, совсем дура, что ли? Не соображает, с кем пьет и чем всё это может закончиться?

— Почему не соображает, — с той же циничной улыбкой ответил Тюка, — всё они прекрасно соображают.

— Как же тогда?..

— Не, ты будто только вчера на свет появился. Ты что, в центре на «пятаке» ни разу не был? Да там такую двенадцатилетнюю соплюху за бутылку пива снять можно. Эх ты, валенок.

По набережной мимо них проехал велосипедист. Взглянув на часы, Ныш удивленно присвистнул.

— Седьмой час, — коротко констатировал он, взваливая мешок на спину. — Сидим тут, лясы точим… Ментов нам только не хватало.

— Всё ты, — проворчал Тюка, продевая руки в лямки лежавшего на земле рюкзака. — Помог бы лучше.

Под тяжестью рюкзака Тюка сделался вдвое меньше своего нормального роста. По лицу у него струился пот.

— Надо тележку, что ли, придумать какую, — ответил он, размазывая грязь рукавом по лицу, — сил моих больше нету. Как ишаки, честное слово.

— Это всё оттого, — назидательно начал Ныш, — что ты слишком концентрируешься на своих ощущениях. Забудь, что тащишь задвижку, подумай о чем-нибудь отвлеченном, абстрактном…

— Я вот щас тебе как в лоб залеплю! — зло перебил Тюка, — повыеживаешься у меня тогда.

Его лицо, и без того искаженное гримасой страдания, передернула судорога ненависти.

— Я-то здесь при чем? — искренне удивился Ныш.

— Знаю, что не при чем. Потому и залеплю.

— Может, остановимся передохнуть? — предложил Ныш, хотя сам особой усталости не испытывал.

— Давай-давай-давай!.. — простонал Тюка. — Немного уже осталось. Дойдем до подъезда, тогда и передохнем.

Свет долго не зажигался. Тюка побрел проверять рубильник, а Ныш остался перед дверью кладовки, бесцельно высвечивая фонариком темные углы подвала. Чтобы правильно зарядить аккумуляторы на следующую ночь, он всегда выжигал остатки неизрасходованной энергии. Был ли в этом хоть какой-нибудь смысл или не было, он не знал, но каждый раз неукоснительно соблюдал сей нехитрый ритуал. Так ему казалось надежнее. «Из одних подвалов свинчиваем, в другой подвал стаскиваем, — блуждала его мысль. — Из одних подвалов чугун улетучивается, в другом скапливается…» Бредовость подобных рассуждений ясно указывала на то, что давно пора спать.

Коротко моргнув, ярко вспыхнула лампочка под потолком. «Пошло электричество», — подумал Ныш, убирая зажженный фонарик в карман. Через несколько минут появился Тюка. Ни слова не говоря, открыл замок и, широко распахнув дверь кладовки, волоком втащил рюкзак со всем его содержимым внутрь. Вынул задвижку, повесил рюкзак с инструментом на стену. Свою задвижку Ныш перенес на руках. Бережно, словно хрустальную. Присев на корточки, оба принялись с интересом исследовать добытое за ночь.

— Новехонькие, — радовался Тюка. — Слегка почистить, и всё. Даже ревизировать не придется.

Настроение у него заметно улучшилось.

— Ну вот, а ты разорялся, — Ныш шутливо хлопнул его по уху.

Обе задвижки проследовали к противоположной стене, где в прохладном полумраке чернело около полутора десятков им подобных.

— Сегодня у нас какое? — осведомился Тюка, с любовью оглядывая свое богатство.

— Восемнадцатое, кажется.

— Прекрасно! Через пару дней весь этот хлам уйдет.

Он хлопнул в ладоши и энергично потер их одна о другую.

— Вряд ли, — засомневался Ныш. — По выходным он не приезжает. Скорее всего придется ждать до понедельника.

— Ничего, — невозмутимо ответил Тюка, — подождем. Чего нам еще остается-то, а?

Ныш неопределенно пожал плечами.

Все собранные и приведенные в порядок задвижки примерно раз в две недели забирал некто по имени Сергей Липутин. Поздно вечером или рано утром он подъезжал к подъезду на переделанном под джип «уазике», и Ныш с Тюкой перетаскивали свой товар в его машину. Расчет осуществлялся наличными, что полностью устраивало и ту и другую сторону. Обычно выходило около двух тысяч зараз. Пару раз в месяц, итого — четыре штуки. По две на брата. Вполне приемлемая зарплата за не слишком пыльную работенку. Жалко только, что работенка эта была, как говорится, сезонной. С конца сентября и до начала мая задвижки кончались, и приходилось переключаться на что-нибудь другое.

— Ну что, может, поднимемся ко мне, — предложил Тюка, — приколемся по чайку? А по-том потопаешь до хаты.

— Можно, — мрачно согласился Ныш.

Тюкина комната располагалась в самом конце коридора. Кроме него, в квартире существовали еще две семьи: нормальная — первая дверь справа, и не совсем нормальная — дверь слева.

— Как дядя Вова? — поинтересовался Ныш, с опаской взглянув на левую дверь.

— Синий-то? — усмехнулся Тюка. — Да вроде ничего. По крайней мере, вчера с вечера был.

— Слава те господи! — Ныш облегченно вздохнул, разулся и, не переставая коситься на дверь «неспокойной» комнаты, засеменил следом за Тюкой.

— Как только вы с ним уживаетесь? — недоумевал он. — Я бы на твоем месте уже давно слинял отсюдова на хрен.

Однажды Ныш столкнулся с Синим на кухне, когда тот находился в одном из своих специфических состояний, и по неопытности, в ответ на какую-то его реплику, начал буровить. Шрам, оставшийся у него на запястье, лишний раз подтверждал истину о том, что «кроткий ответ отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость».

— Нормально уживаемся, — не без гордости ответил Тюка, открывая дверь комнаты и пропуская рвущегося внутрь Ныша. — Ты пока посиди, а я пойду чайник поставлю.

— Только скорее там, — высказался Ныш. — Я в этом гадюшнике долго засиживаться не намерен.

Тюка понимающе кивнул, дверь за ним закрылась.

Тюка вернулся. В руках у него был прямоугольный поднос, накрытый салфеткой, лицо выражало высшую степень сосредоточенности. Ногою прикрыв за собой дверь, он поставил поднос на стол, а сам повалился на кровать.

— Угощайся, — сказал он, принимая сидячее положение.

Загадочно улыбнулся и широким жестом сдернул с подноса салфетку. Взору Ныша предстали две порядком оббитые эмалированные кружки, коробка рафинада и блюдце картофельных чипсов.

— Как говорится, чем богаты… — прокомментировал Тюка.

Он не договорил. В прихожей раздался звонок, и Тюка бросился открывать дверь. Некоторое время в коридоре стоял приглушенный гомон, потом поднялся топот. Дверь распахнулась, и в комнату ввалились Барт с Лёхой.

— Привет диггерам! — мрачно пробормотал Барт.

— Здорoво, Ныш, — прохрипел Лёха, дико вращая глазами.

В руках у него был серый пластиковый дипломат, который он прижимал к груди как-то уж слишком бережно.

— Чего мы вам сейчас, парни, покажем, — зашипел он, поворачиваясь к входящему следом за ним Тюке. — У вас глаза на лоб вылезут, слово даю!

— Тихо, тихо, — Тюка аккуратно закрыл дверь, повесил цепочку. — Давайте без шума, хорошо?

Он подошел к окну, сдвинул поднос с кружками в сторону и, усевшись на стол, принял выжидательную позу. Барт забегал было по комнате, но поскольку места для беготни практически не оставалось, благоразумно поспешил занять свободное кресло. Лёха продолжал топтаться у двери.

— Да ты садись, садись, — кивнул ему Тюка. — Чего как не свой!

Не отрывая дипломат от груди, Лёха присел на краешек кровати.

— Вот… — срывающимся голосом произнес он.

Медленно положил дипломат себе на колени, щелкнул замочками и откинул крышку. Руки у него заметно дрожали.

— Что скажете? — откуда-то издалека прозвучал голос Барта.

Сначала Ныш не заметил ничего особенного. Какие-то трубочки, какие-то пакетики, железячки… Однако по мере того, как до сознания начинал доходить смысл увиденного, сердце у него сначала замерло, а затем подскочило к самому горлу и, не закрой он вовремя рта, наверняка выпрыгнуло бы на пол. Несколько секунд он таращился на раскрытый чемодан, ощущая в голове космический вакуум. То, что покоилось на дне дипломата, и то, что этот дипломат лежал на гуляющих из стороны в сторону Лёхиных коленях, воспринималось вопиющим противоречием. Такого не только не могло быть, такого не могло быть в принципе! И несмотря ни на что…

Проглотив подступивший к горлу ком (…серд-це…), Ныш медленно перевел взгляд на Тюку. Тюка по-прежнему сидел на столе, но теперь вид у него был такой, словно в задницу ему воткнули длинный металлический штырь. Руки впились в крышку стола с такой силой, что побелели костяшки пальцев, а тело наклонилось вперед под углом в сорок пять градусов. Казалось, если бы не штырь, он неминуемо свалился бы на пол. В глазах Тюки Ныш прочитал отражение собственной потерянности.

— Ну, как? — шепотом поинтересовался Лёха.

Никто ему не ответил.

— Соображайте быстрее, — не скрывая раздражения, проскрипел Барт. — Надо же что-то делать. Мы и так уже носимся с этим по городу всё утро. Как нас до сих пор еще никто не запалил, ума не приложу.

— Ну, как? — с прежней интонацией повторил Лёха.

По всей видимости, остальные слова он напрочь забыл.

— Хватит какать! — рявкнул на него Барт. — Закрой ящик, все уже и так всё поняли.

— Откуда это у вас? — медленно приходя в себя, спросил Ныш.

Ему почему-то снова вспомнился подвал с разбросанной по полу одеждой. Только теперь это воспоминание не вызвало в нем абсолютно никаких эмоций. Он словно созерцал картинку или фрагмент фильма, наблюдая отстраненно и безучастно.

— Откуда, откуда… — проворчал Барт. — Это вот деятель у какого-то лоха увел. Религиовед, мать твою!

Он злобно сверкнул глазами в направлении Лёхи.

— В подъезде, — подтвердил тот. — Я зашел поссать, а там на площадке валяется мужик. Рядом этот вот кейс. Я смотрю, мужик вроде как готов. Ну и…

Втянув голову в плечи, он изобразил ладонью движение рыбки, удирающей от более крупного собрата.

— Мужик! — передразнил его Барт.

— Зашел за угол, открыл и чуть не наделал прямо в штаны. Ну, я, понятно, сразу к нему, — он кивнул на Барта, — а от него сюда. Круто, да?!.

По всей видимости, он до сих пор так и не осознал, что именно находится у него в дипломате.

— Ты хоть посмотрел, может, этот твой мужик в луже крови валялся? — продолжал бесноваться Барт. — Может, у него в башке была вот такая дырища?

Он изобразил какая.

— Да всё у него было нормально с башкой, — не понимая причин обрушившегося на него гнева, оправдывался Лёха.

— У него-то, может, и всё, а вот у тебя…

— Я что, совсем отморозок?

— Как он хоть был одет, ты запомнил?

— Нормально одет, вполне прилично. В брюках, в плаще…

— В плаще?! — взвился Барт. — В такую жарищу в плаще?

— Ну, знаешь… Вот если бы он был в сарафане, я бы действительно удивился. А так…

Повисло молчание.

— А вы понимаете, сколько это стоит? — подал голос молчавший доселе Тюка.

Все разом повернулись к нему.

— Сколько стоит! Тебя только одно интересует, — накинулся на него Барт. — Ты лучше подумай, кому это может принадлежать и что они сейчас делают.

— Так ведь никто не видел, что это я взял, — убежденно заверил Лёха.

На какое-то время Барт замолчал, не зная, что возразить.

Не спрашивая Тюкиного разрешения, Ныш достал сигарету и закурил. Сделал несколько затяжек, украдкой стряхнул пепел на пол и только тут поймал себя на том, что происшествие с чемоданом его совершенно не интересует. Нет, поначалу он, конечно, удивился. Даже больше, пришел в изумление. Однако сейчас…

Закрыв глаза, Ныш откинулся на спинку кресла. «Как было бы хорошо встать сейчас и тихонько уйти домой, — думал он. — Сполоснуться, хлобыстнуть грамм сто и в постель… Нет ведь, придется тащиться черт знает куда, заниматься черт знает чем, а в конце концов, может, еще пристрелят или зарежут. Э-эх, ну почему всегда всё вот так? Почему всё всегда… через жопу?!.»

— А ты чё молчишь? — заорал Тюка, хлопая его по макушке. — Тебя что, это не касается, да?!

— Я как все, — смиренно ответил Ныш.

И снова с огромным трудом удержался от смеха.

— Значит, так, — подвел итог Тюка, — я сейчас бегу к тете Паше, звоню куда надо, и через десять минут снимаемся.

— Всё! — он стукнул кулаком по столу. — Других вариантов у нас нет. Через пятнадцать минут едем в Клуб.

И, не нуждаясь более ни в чьих согласиях, выскочил в коридор.

 

2

Странные вещи…

Странные события…

Странные поступки…

Странные ощущения…

Отвернувшись от окна, он неслышно, но от этого не менее решительно, спустился на один пролет и снова принялся терзать кнопку звонка. Если в квартире действительно никого не было, это не имело никакого значения. Все известные ему точки он уже обошел. Везде было пусто. А следовательно, отправится ли он сейчас домой или же будет стоять в темном вонючем подъезде и трезвонить до шести утра, не имело никакого значения. Как любил говаривать классик: «Перед лицом вечности всё едино!». Думаю, перед ейной задницей тоже. Да-а, вечность — это не пустой звук. Вечность — это когда вот так вот стоишь, весь на затраве, податься тебе больше некуда, а… А податься один хрен некуда!

Оставив кнопку в покое, Юрий Алексеевич опустился на корточки и, опершись спиной о сте-ну, прислушался. В квартире явно кто-то присутствовал. Тихонечко развернувшись к двери лицом, а ко всему остальному миру задом, он припал правым глазом к замочной скважине. Ничего не высмотрел, но как будто чего-то услышал. Не меняя позы, три раза отрывисто стукнул.

— Макс, — зашипел он, облизывая грязный замок. — Макс, открывай. Это я…

Никаких признаков жизни.

«Ну и хрен с ним, — подумал он с ненавистью. — Не хочет открывать, не надо. Всё равно я отсюда никуда не уйду».

Сию же минуту за дверью послышался явственный шорох, и хорошо знакомый голос негромко осведомился:

— Кто «я»?

(…Я-а?!.)

— Я, я! Плотник!! — Юрий Алексеевич молниеносным движением распрямился, всем телом налегая на дверь. — Плотник, говорю. Плотник! Открывай скорее, не томи душу.

Некоторое время в квартире еще колебались, затем щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Не дожидаясь приглашения, Юрий Алексеевич ввалился внутрь.

— Чего тебе? — неприязненно спросил Макс.

— Свежей баранины, — огрызнулся Плотник. — Ты чего сразу не открыл? Целый час в подъезде мурыжил …

— Нету ничего, — Макс развел руками. — Голяк на базе.

— Когда привезут?

— Не знаю, может, утром. А может, ближе к обеду.

— Нет-нет-нет, — горячо запротестовал Юрий Алексеевич, — так дело не пойдет. Надо сейчас. Срочно!

— Да говорят тебе — нету, — Макс начинал выходить из себя. — Откуда я возьму, если нету?!

— Может, знаешь кого? Давай сбегаем по-быстрому.

— Не могу, — довольно жестко отрезал Макс. — Занят.

— Пару соток мне, сотку тебе, — сразу же раскрыл карты Плотник. — Собирайся скорее.

Препираться у него не было ни сил, ни времени.

— Ну-у…

— Ладно, не ломайся, — перебил он. — Быстрее сбегаем, быстрее обратно вернешься. Видишь, кумарит.

— Н-ну, ладно, — при таком раскладе ломаться Макс и не собирался. — Здесь погоди, я сейчас.

Юрий Алексеевич взглянул на часы. Двенадцать минут третьего. Ну вот, куда сейчас? Ксюха банчит до часу. После часа не откроет, хоть ты тресни. Та еще стервь… К дяде Мише после двух тоже не сунешься. Мигом рога пообшибает. У Надюхи… Тут он осознал, что перебирает в уме те точки, по которым сегодня совершил уже не один рейд. Везде было пусто. Раздавив окурок о стенку, Плотник вздохнул. Волна раздражения как будто отхлынула. Мир снова приобретал присущую ему упорядоченность.

— Пошли, — на пороге стоял Макс. — Дозвониться я ни до кого не дозвонился, попробуем так. Только сразу предупреждаю, гарантировать я ничего не гарантирую. Сейчас не день.

— Пошли! — вскочил Плотник.

Повторять ему дважды не было необходимости.

После душного вонючего подъезда улица показалась именно тем местом, куда души праведников попадают после смерти. На некоторое время Юрий Алексеевич даже забыл о том, что ему нужно куда-то бежать. (Сраженное свежестью ночи, об этом, похоже, забыло и его «затрав-ленное» тело.) Пока Макс размышлял, в какую сторону им будет лучше всего двинуть, Плотник стоял на широких ступенях подъезда, с остервенением втягивая в себя дурманящий весенний воздух, и то таращился в усыпанное звездами небо, то переводил взгляд на шелестящие листвой гигантские тополя.

— Айда, заглянем сначала к Сивухе.

Воспарившая было душа Юрия Алексеевича, вернулась обратно в тело, подобно молнии, рассекающей толстый древесный ствол до самого основания.

— У Сивухи если и нет ничего, — продолжал рассуждать Макс, — он, по крайней мере, подскажет, к кому можно обратиться.

Юрий Алексеевич поморщился.

— Бабок у тебя сколько?

— Не боись, на три сотки хватит, — ответил Плотник.

Он посмотрел на Макса с сожалением и жалостью.

— Далеко до этой твоей Сивухи?

— До этого, — поправил Макс.

— Ну, до этого. Далеко?

— Нет, — Макс решительно шагнул в темноту. Решение принято, цель обозначена. Теперь главное двигаться.

Было и впрямь недалеко. Они остановились.

— Ладно, — рассмеялся Макс, — пришли. Давай бабки и жди здесь. Поднимусь до Сивухи, и, если у него ничего нет, двинем дальше.

Юрий Алексеевич передал деньги, и Макс нырнул в подъезд. Железная дверь захлопнулась за ним с отвратительным металлическим лязгом. Оставшись один, Плотник присел на стоявшую у подъезда скамеечку, закурил сигаретку и пригорюнился. Как-то не так у него всё сегодня получалось.

С Даосом опять чуть не разругались. Вмазываться Юрий Алексеевич поначалу вообще не хотел, зачем-то поплелся по точкам, а как обломался пару раз, так и подсел на затраву. Это как обычно: если чего-то не можешь достать, появляется дикое желание раздобыть нужную вещь во что бы то ни стало. Тело, оно ведь тупое. Сгусток органики, что с него взять, кроме анализов? И те плохие. Возжелало ширнуться, вот и носись теперь по всему городу, как угорелый. Он вздохнул, стряхнул с сигареты пепел и посмотрел на часы. Без двадцати четыре, однако. Вон уже и светает.

Из подвального окошка соседнего дома выползли две тени. Постояли, прижавшись к стенке, осмотрелись и пошуршали куда-то через дорогу. Когда они проходили мимо, то попали в световое пятно, отбрасываемое уличным фонарем, и Юрий Алексеевич заметил, что на скрюченных спинах у них лежало что-то тяжелое. «Интересно-интересно, — подумал он, — чего это ребятишки такое тащат? Сперли, наверное, чего-нибудь. Но почему вылезли из подвала? Что в вонючем подвале можно спереть?..»

Прошмыгнув, ночные воришки растворились во тьме. Юрий Алексеевич вздохнул. «А может, и не сперли, — он поплевал на окурок и бросил его под лавку, — почему я должен думать о людях плохо?… Макс прав, это натуральное свинство. Или даже не свинство, а отражение собственной ничтожности…»

Как всегда, стоило о нем только подумать, и Макс появлялся тут как тут. Клацнул дверной замок, раздраженно взвизгнули петли, и дверь подъезда отошла в сторону. Макс стоял перед Юрием Алексеевичем, возникнув, словно чертенок из табакерки. Выражение лица у него было довольно кислое.

— Ну, как? — спросил Плотник, отлично понимая, что «никак».

— Никак, — ответил Макс. — И с героином облом, и с наводкой. Валяется, сволочь, удолбанный в дрыбадан. Ни бе ни ме.

— Что будем делать? — поинтересовался Юрий Алексеевич, с удивлением отмечая, что ему абсолютно до лампочки, есть у Макса какие-либо соображения или нету.

— Что делать, что делать, — проворчал Макс, почесывая подбородок. — Пошли дальше. Что еще нам остается делать?

— А может… — Юрий Алексеевич замялся. — Нет, раз уж начали дело, надо его закончить. Пошли!

На Базисной их снова ждало разочарование. Две из трех точек были пустыми, а третья и того хуже — закрылась. Банчившую там вот уже почти три месяца тетю Нину взяли-таки наконец за жабры.

— А у нее бы точно что-нибудь было, — сокрушался Макс. — Не героин, так хоть «винтом» подмогла бы.

— Да на хрен мне твой «винт», — обозлился Плотник, — даром этой параши не надо!

Когда совсем рассвело, они вернулись к дому Макса, сделав по городу довольно значительный крюк. Героина так и не достали. Похоже, в городе начинался мертвый сезон. Случается такое время от времени.

«Впрочем, — подумал Юрий Алексеевич, — может быть, наш сегодняшний облом ничего такого еще и не значит. Ну не достали, ну обломались, что с того? Ночью достать вообще дело сложное. Вот если и завтра (вернее уже сегодня) нигде ничего не будет, тогда да. Тогда, как говорится, тушите свет…»

Тело отреагировало на подобный прогноз весьма болезненно. По спине снова пробежал холодок, а на лбу выступили капельки пота. Во рту пересохло, и на душе от всего этого стало так тоскливо, что… Ну, словом, тоскливее некуда.

— Что, — участливо поинтересовался Макс, — мандражит?

Они сидели на бетонных ступенях максовского подъезда. Юрий Алексеевич повернулся к нему, чтобы ответить на издевательскую реплику, но с удивлением обнаружил, что Макс и не думает издеваться. Глаза его излучали неподдельное сочувствие.

— Мандражит — не то слово, — отозвался Плотник. — Что-то совсем я в последнее время расклеился. Никогда такого раньше не было.

— Всё когда-то происходит впервые.

— Да пошел ты! — вспыхнул было Плотник, но сделал над собой усилие и спокойно добавил: — Ладно, давай прощаться.

— Постой, — сказал Макс, не обращая внимания на протянутую ему руку, — присядь еще на пару минут. Всё равно тебе теперь спешить некуда.

Юрий Алексеевич равнодушно опустился на место.

— Что еще? — пробормотал он, позевывая.

— У тебя машина с собой?

— Машина? — подскочил Плотник. — С собой, а что?

Озноб и апатия слетели с него, как железная крышечка с бутылки кока-колы. Тело, почувствовавшее, куда дует ветер, но еще окончательно не поверившее в такую удачу, затрепетало в припадке вожделенного ожидания.

— А что, есть? Только давай скорее.

 

 

3

— Поехали! — Юрий Алексеевич захлопнул дверцу машины и повернулся к Даосу, изображая на лице кислую улыбку. — Извини, что заставил ждать. Проспал.

Он виновато развел руками.

Даос молча завел мотор. Набирая скорость, машина вырулила со стоянки.

— Чего такой хмурый?

— Нормальный, — не поворачивая головы, ответил Даос. — А ты, как я вижу, снова не в меру веселый. Был у Макса?

— Ой, перестань, — скривился Юрий Алексеевич, — сколько можно об од­ном и том же. Ну был, и что с того? Мне твои нравоучения уже вот где сидят!

Он выразительно чиркнул ладонью себе по горлу.

— Дурень ты, что я еще могу сказать, — с грустью в голосе произнес Даос.

Вести воспитательную работу он и не думал. Что я ему, нянька, что ли? Взрос­лый мужик, сам знает, чем всё это обычно заканчивается. Ну покурил травы, ну нажрался бы, это еще туда-сюда. Иногда даже полезно. Нет ведь, тя­нет его на какие-то идиотские эксперименты. Вот Гында узнает, он ему врежет. Вылетит как пробка, будет тогда опять с копейки на копейку перебиваться по своим газетенкам.

— Куда хоть едем? — поинтересовался Юрий Алексеевич.

— Работать едем.

— Ясно, что не на прогулку. А конкретнее?

— В Клуб. Только что завалили Питона. А потом неожиданно позвонил Тюка, назначил встречу на десять часов.

— Это насчет твоих железяк? — скосомордился Юрий Алексеевич.

— Нет, — спокойно ответил Даос, — это насчет пропажи. Не знаю, каким обра­зом, но дипломатик всплыл у них. Гында велел разобраться. По возможно­сти тихо.

— Слушай, — Юрий Алексеевич достал сигарету, закурил, — а когда нашего бугая завалили? Я что-то по телефону со сна не разобрал.

— Пару часов назад. А около восьми был звонок от Тюки. Дипломат у него, но как он к нему попал… — Даос пожал плечами. — В общем, пацаны даже не догадываются, чей он и чем они рискуют, объявив себя. Требуют пару кусков зелеными, дурачьё…

— Ну, дела! А что Гында?

— Ничего. Велел разобраться.

Несколько минут ехали молча.

— Что будем делать? — осторожно поинтересовался Юрий Алексеевич.

— Ничего не будем. Заберем дипломат и отвезем его Гынде.

— Ясно. А… пацаны?

— А пацанам скажем, чтобы валили из города и забыли о том, что видели. Думаю, не дураки, сами всё сообразят, когда узнают, во что вляпались.

— Ясно…

Докурив сигарету, Юрий Алексеевич выкинул окурок в окошко.

«Ничего тебе не ясно, — раздраженно подумал Даос, — отчитываться перед Гындой ты, что ли, будешь? Он ведь так просто не успокоится. Он ведь захочет знать, кто Питона шлепнул и почему этот кто-то до сих пор преспокойненько себе разгуливает. Ладно, если эти малолетние отморозки на самом деле ни в чем не виноваты, а если нет. Впрочем, это ерунда. Вот только отмазать их будет со­всем не просто».

Сладко потянувшись, Юрий Алексеевич откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

— Сейчас бы вздремнуть пару часиков, — пробормотал он. — Всю ночь с Максом по городу бегали. Под утро только прилег, тут ты со своим дипломатом.

— Не со своим, — напомнил Даос, — а с Ггындиным. Я, что ли, виноват, что Питона ухлопали? И вообще, не нравится работа, можешь валить обратно в редакцию. Там тебе, кстати, самое место.

Притормозив возле старого парка, Даос свернул на обочину и припарковался у здания инфекционной больницы.

— Пошли, — он пихнул Плотника в бок, — надо еще разыскать этот чертов Клуб. Я понятия не имею, где он тут у них находится.

Они пересекли больничный дворик и проникли в парк через пролом в чугунной решетке. Поначалу Юрий Алексеевич слегка нервничал, а Даос, напротив, оставался спокойным и невозмутимым. Он ишачил на Гынду четвертый год, а за такое время можно привыкнуть к чему угодно. Да и сама встреча не казалась чем-то особенным. Подумаешь, пацаны. Проблема заключалась не в том, чтобы их развести, а в том, как доходчивее объяснить им, в какое дерьмо они вляпались.

Даос шел вперед уверенно, озадаченный Юрий Алексеевич семенил следом. Несколько раз он пытался завести разговор, но Даос упорно не желал вступать в диалог. Обогнув чашу пересохшего фонтана, они нырнули в кусты. Долго пробирались через густые заросли, наконец выбрались за пределы парка и оказались в придорожной канаве. Приложив палец к губам, Даос осторожно высунулся и посмотрел в сторону большого пятиэтажного здания, стоявшего через дорогу.

У подъезда пятиэтажки стояло несколько иномарок. Людей видно не было, но откуда-то из-под земли грохотала музыка. По всей видимости, Клуб, о котором шла речь, располагался в полуподвале. Все окна здания, с первого по пятый этаж, выглядели пустыми и мертвыми. Если бы не музыка и припаркованные у входа машины, можно было бы подумать, что дом абсолютно необитаем.

— Это что, и есть Клуб? — спросил Плотник.

Даос молча кивнул.

— Какого ж тогда черта мы перлись через весь парк?

Не произнося ни слова, Даос пожал плечами.

Хлопнула дверь, из здания вывалились несколько парней в спортивных костюмах. Постояли, о чем-то негромко переговариваясь, затем подошли к одной из машин. Постояли еще немного. Закурили. Наконец залезли в тачку и, задним ходом вырулив на дорогу, уехали.

— Ну что, — поинтересовался Юрий Алексеевич, — так и будем ждать?

— Смотри туда, — Даос указал на белый фургон без окон, стоявший на обочине, метрах в пятидесяти от Клуба.

— И что?

— Теперь туда, — ткнул пальцем в направлении стоянки.

В одном из автомобилей Плотник заметил человека. Он сидел неподвижно, откинувшись на спинку сиденья и слегка приспустившись вниз, так, что при беглом взгляде его силуэт полностью сливался с внутренностью машины.

— Хм, — Юрий Алексеевич почесал подбородок, — что будем делать?

«Дошло наконец, — подумал Даос. — А обложили крепко. Интересно, это менты или ФСБ?»

Что делать, он еще и сам не решил. По здравому разумению, самым правильным сейчас было бы взять ноги в руки и незаметно слинять отсюда тем же путем, каким они пришли. Черт с ним, с дипломатом. Здесь Плотник прав, Гынде надо, пускай у него голова и болит. Другой вопрос — пацаны. Если их сейчас так оставить, то не сегодня-завтра всем им посвинчивают головы. Это уж как пить дать. Ерунда, конечно. Кто они мне, чтобы так из-за них запариваться? Никто!.. А все-таки жалко…

— Надо идти, — сказал он не совсем уверенно.

— Думаешь?

Закусив нижнюю губу, Плотник сосредоточенно посапывал.

— Надо, — повторил Даос. — Бог даст, пронесет. Главное не расхолаживаться.

— А если не пронесет?

— Ну, а если не пронесет, значит, такая уж наша судьба.

Он улыбнулся.

— Ну что, идем?

— Идем, — вздохнул Плотник. — Семи смертям не бывать, а одной… Может, и вправду пронесет…

Выбравшись из канавы, они отряхнулись и не спеша направились к зловещей пятиэтажке. Юрий Алексеевич изо всех сил пытался казаться беззаботным, но чем сильнее он пыжился, тем отчетливее проступала на его лице звериная сосредоточенность.

Возле железной двери, ведущей в Клуб, они ненадолго задержались. На двери висел бумажный плакат с изображением скелетика ископаемой птицы.

«20 мая, суббота, 19:00. Ю-dance club, — прочитал Даос, — памяти Легендарной Птицы Археоптерикс посвящается выставка концептуальной графики — Archaeopteryx lithograph. В экспозиции:

монументальный эстамп;

минималистическая монотипия;

“Сады Адама”;

Лифты».

— Лифты… — эхом отозвался Плотник, пялившийся на тот же плакат. — Какие еще лифты?

— Грузовые, наверное, — усмехнулся Даос, — не пассажирские же.

Он нажал кнопку звонка.

Долгое время ничего не происходило. Минуты через три послышался лязг отодвигаемого засова, дверь приоткрылась, и на пороге возник бритый парень в темном балахоне с капюшоном.

— Чё надо? — вызывающе спросил он.

Без лишних разговоров Даос затолкнул его внутрь и вошел сам. Прошмыгнув следом, Плотник проворно закрыл дверь на щеколду.

— Где Тюка? — поинтересовался Даос, ухватив растерявшегося парня за грудки.

Парень неопределенно мотнул головой. Отпихнув его в сторону, Даос устремился вперед по темному коридору.

В мини-баре, куда они завернули, Тюки не оказалось. За одним из столиков сидела шумная компания подростков. Опрокинув у стойки по рюмке ледяной «Столичной», Даос с Плотником двинулись дальше.

Метров через десять коридор неожиданно закончился тупиком. Потоптавшись на месте, они уже было решили вернуться обратно, когда Плотник заметил пробивающуюся снизу полоску света.

— Смотри! — он вцепился Даосу в руку. — Ты видишь, да?..

— Вижу, — Даос напрягся, — не слепой.

В полу находился люк. Откинув крышку, они осторожно спустились вниз. Здесь оказался еще один коридор, гораздо уже первого, но освещенный вмонтированными в стену лампочками под стеклянными колпаками. Юрий Алексеевич удивленно присвистнул.

— Ё-моё, да это прямо лабиринт какой-то.

От центрального хода в обе стороны вело множество боковых ответвлений. Грубые каменные стены, сводчатые потолки и бетонный пол вызывали ощущение подавленности и дискомфорта. Трудно было поверить, что под обычным городским зданием может располагаться нечто подобное.

— Здесь бы уместнее смотрелись факела, а не лампы, — в полной растерянности пробормотал Плотник. — Что будем делать?

— Не знаю, — чистосердечно признался Даос. — Приходить в замешательство, что еще остается делать…

Однако прийти в замешательство им не дали. Откуда-то сбоку вынырнул парнишка в синей джинсовке и деловито подойдя к Даосу, пожал ему руку.

— Что-то вы, Сергей Николаевич, запоздали, — произнес он. — Мы уж подумали, что вы совсем не появитесь.

— Привет, Ныш, — Даос улыбнулся в ответ, — как тут не опоздать, если вы так запрятались. Тюка где?

— Там, — парень махнул рукой, — все там. И Тюка, и Лёха с Бартом. Пойдемте, я вас провожу.

Выключив в коридоре свет, он зажег фонарик.

— Это еще зачем? — удивился Даос.

— Положено так. Свет я только для вас врубал, чтобы вам легче было отыскать вход.

— Что за кадр? — зашипел Плотник, наклоняясь Даосу к уху.

— Тюкин приятель, — ответил тот. — Они вместе занимаются задвижками. Кстати, нормальный парень.

— А-а… Понятно.

Вся процессия медленно двинулась по коридору.

Остановившись перед ржавой железной дверью, он несколько раз в нее стукнул. Спустя пару минут раздался ответный стук, и дверь заскрипела, отходя в сторону. Вся компания ввалилась внутрь.

Комната, в которой они оказались, была совсем маленькой. Метра три на четыре, не больше. В центре ее стоял стол, покрытый цветастой клеенкой, набор разнокалиберных стульев и длинная лавка. Вдоль стен располагалось что-то вроде стеллажей, заставленных разным хламом. В дальнем углу — две канистры и огромная деревянная бочка. Освещением служили несколько керосиновых ламп, развешанных под потолком. Было душно и воняло керосином.

При их появлении сидевшие за столом парни привстали, однако по знаку Тюки, открывшему дверь, тут же уселись на место. Всех присутствующих Даос хорошо знал. Тюка и Ныш поставляли ему задвижки с вентилями (которые он с неплохой для себя выгодой перепродавал ЖЭКам и различным ремонтно-строительным организациям). Парни за столом были студентами. Один, Барт, — компьютерщик, а второй, кажется Лёха, — религиовед. Пару раз он встречался с ними, когда забирал у Тюки очередную партию «железа», и еще раньше — в Реабилитационном центре у Гынды. Словом, все здесь были свои.

— Здорoво, диггеры, — поприветствовав Тюку, Даос подошел к столу и по очереди пожал руки парням.

— Значит, так, — порывшись в карманах, Даос достал несколько мятых бумажек, пересчитал, — здесь пятьсот баксов. Это вам лично от меня. Где дипломат?

Не произнося ни слова, Барт нырнул вниз, клеенка зашевелилась, и через секунду дипломат лег на стол. Откинув крышку, Барт сел на место.

— Прекрасно, — Даос всучил деньги Тюке, стоявшему столбом посреди комнаты, — будем считать эту проблему решенной. Теперь осталось дело за малым. Как эта штука к вам попала?

Снова молчание. Пробормотав что-то невнятное, Тюка уставился в пол.

— Это… это я нашел, — дрожащим голосом признался Лёха. — Но, честное слово, я понятия не имел, чье оно… А тот мужик… Я подумал, он пьяный!

— Вы кому-нибудь показывали дипломат, с кем-нибудь говорили об этом?

— Нет! — хором ответили Тюка и Ныш.

— Нет, — эхом отозвался Барт. — Лёха сразу примчался ко мне, а от меня мы прямым ходом двинули к Тюке.

— Точно?

— Точно! — все закивали головами.

Даос задумчиво почесал подбородок. В том, что парни говорят правду, он не сомневался. Слишком они были напуганы, чтобы врать. Да и в любом случае сдавать их Гынде не было ни смысла, ни необходимости. Самое главное, что подробностей этой истории никто не знает.

— Итак, дело обстоит следующим образом, — заговорил он, продолжая хмуриться. — Мужик, которого ухлопали сегодня утром, работал на одного очень серьезного человека. И этому человеку ужасно не понравилось то, что произошло. Я подчеркиваю — ужасно! А шутить этот человек не любит, потому как он на самом деле очень серьезный. Улавливаете, о чем речь?

Дружное кивание головами.

— Я, конечно, вам верю, но беда в том, что от меня в данной ситуации почти ничего не зависит. Максимум, что я могу для вас сделать, это вообразить, будто нашей сегодняшней встречи никогда не было. Вы оставили дипломат в условленном месте, а сами на встречу не явились.

Он выдержал многозначительную паузу.

— Если после нашего разговора вас увидит в городе хотя бы одна собака… — Даос саркастически усмехнулся. — Имейте в виду, что мы далеко не единственные, кто вас сейчас разыскивает.

— Но мы же ничего не делали! — с отчаянием в голосе воскликнул Тюка.

— Сожалею, но это уже никого не интересует.

Даос подошел к столу. Несколько секунд он разглядывал содержимое дипломата, затем захлопнул крышку и передал его Плотнику.

— Раньше надо было соображать, — ядовито отозвался тот.

— Сергей Николаевич, — раздался голос из дальнего угла.

Говорил Ныш. С некоторым удивлением Даос отметил, что он оставался совершенно спокойным, тогда как на остальных парнях лица не было.

— Вы действительно так о нас переживаете?

Даос недоуменно поднял брови.

— Просто я не совсем понимаю, откуда ваш «очень серьезный человек» мог узнать о нашем существовании и почему нас сейчас кто-то разыскивает. Ведь, если я правильно понимаю, по телефону Тюка разговаривал с вами, а значит, никто кроме вас…

— Всё верно, — перебил его Даос, — но неужели вы думаете, что я мог поехать на эту встречу, не получив благословения того, на кого работаю?

— На сколько мы должны исчезнуть из города? — всё так же бесстрастно осведомился Ныш.

Даос усмехнулся. Реакция паренька ему очень понравилась.

— Чем дольше вас здесь не будет, — с улыбкой произнес он, — тем лучше. И чем меньше вы станете болтать, тем опять-таки будет лучше.

— Понятно, — кивнул Ныш, — спасибо за проявленное великодушие.

— Ну, раз всем всё понятно, — невозмутимо подытожил Даос, — гасите лампы и на выход. Мне ваше подземелье уже порядком осточертело.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он шагнул к двери.

Обратный путь оказался намного короче. Путать следы теперь не было необходимости. Во-первых, Даос с Плотником и так уже были сбиты с толку, а во-вторых, в свете происшедших событий, их положение коренным образом изменилось. Из прощелыг, преследующих собственную выгоду, они превратились в благодетелей и защитников. Первым по коридору шел Тюка. За ним Лёха с Бартом, Даос и Плотник посередине, а Ныш замыкал шествие. У всех (кроме, разумеется, Даоса и Юрия Алексеевича) оказались небольшие карманные фонарики, которыми и освещали дорогу.

— Тихо! Всем тихо! — раздался голос Тюки.

Фонарики разом потухли, всё окружающее провалилось во тьму. Пошарив руками, Даос наткнулся на Плотника. Прижимая дипломат к груди, Юрий Алексеевич напряженно сопел.

— Что случилось, — спросил Даос, обращаясь сразу ко всем.

Каким-то внутренним чутьем он понял, что они находятся возле того самого люка, через который спускались из Клуба в подземелье. Постепенно, когда глаза привыкли к темноте, он начал различать едва заметную полоску света слева и сверху. Оттуда доносился приглушенный шум. Не музыка, а что-то совершенно иное. Какие-то крики, гвалт, словно наверху завязалась нешуточная свара.

— Что происходит? — повторил он свой вопрос, догадываясь, что подтвердились его худшие предчувствия.

— Не знаю, — засипел в ответ Тюка, — похоже на облаву.

В голосе его не было ни страха, ни растерянности. Скорее досада и раздражение.

— Какая еще, на хрен, облава? — подал голос Плотник. — Вы это… дурочку не валяйте.

Опустив крышку люка, в которую он упирался головой, Тюка зажег фонарик и присел на ступеньку.

— Объясняю популярно. Наверх сейчас нельзя, так как наверху орудуют люди в масках.

— Какие еще люди? — заверещал Плотник. — Что ты тут нам впариваешь?!

— ОМОН или ФСБ, не знаю, — невозмутимо ответил Тюка.

Его недавняя неуверенность улетучилась, в голосе звучали командные нотки. Он снова почувствовал себя лидером.

— Насколько я понимаю, — вмешался Даос, — отсюда есть и другой выход.

— Есть, — согласился Тюка.

«Еще бы его не оказалось, — усмехнулся про себя Даос, — судя по тому, какой ты спокойный, иначе и быть не могло».

— Ну так пошли скорее, — сердито буркнул Юрий Алексеевич, — пока эти уроды сюда не вломились.

— Не вломятся, — заверил его Тюка, — уж сюда-то точно не вломятся. В принципе, мы можем никуда не ходить. До обеда перекантуемся здесь, а когда всё уляжется, выберемся нормальным ходом, как белые люди.

— Вот что, белый человек, — осадил его Даос, — времени перекантовываться нету ни у вас, ни у нас. Вас, кстати, это касается в гораздо большей степени. Так что хватит умничать. Давайте, вперед и с (…басней…) песней.

Заметно помрачнев, Тюка поднялся и с видом явного недовольства побрел обратно в катакомбы. Вся процессия устремилась следом.

 

4

— Иди-иди, урод! Будешь выступать, вообще голову оторву.

— Да не выступаю я, — (плаксиво), — все ведь побежали! Может, думаю, случилось чего…

Звук увесистой оплеухи.

— Я сказал, не оборачиваться! — (грозно). — Из-за них, можно сказать, шкурой рисковали, а они такое кидалово учиняют.

— Я-то здесь при чем?

— Иди, сволочь, не дрыгайся!.. — Ухватив за шиворот, Плотник развернул Лёху лицом к себе и треснул фонариком по лбу. — Как бегать, так смелый, а как попался, сразу нюни распустил. Козявка!

— Еле поймал паразита, — пожаловался Плотник, ударяя Лёху фонариком по затылку.

Лёха только мигнул глазами.

— Дай сигарету, — попросил Плотника Даос.

Он спрятал пистолет под пиджак. Прикурил, несколько раз глубоко затянулся. Смерзшиеся в ледяной комок чувства, начали понемногу оттаивать. Ощущение жуткого неотвратимого конца уступило место радости внезапного воскрешения.

— А где остальные?

— Вот бы знать! — сердито буркнул Юрий Алексеевич. — И этого бы не догнал, если б он в яму не провалился.

Он замахнулся фонариком, но удержался. Наверное, сообразил, что, если будет продолжать в том же роде, очень скоро доконает фонарь, и они останутся без света. Не Лёхину же башку ему было жалеть.

— Тюка где? — голос Даоса был спокоен и тих.

Вытаращив глаза и втянув голову в плечи, Лёха замотал головой.

— Понятно, — Даос выплюнул окурок. — Как выбраться отсюда, знаешь?

Снова неистовое мотание головой, но теперь в утвердительном смысле.

— Тогда вперед.

— Щас же! Вперед… — буркнул Юрий Алексеевич. — Рядом со мной пойдет, сволочь. Только почувствую что-то неладное, сразу ухлопаю. Понял?

Он достал пистолет и сунул его Лёхе под нос.

— Понял, понял, — плаксиво ответил тот, отшатываясь в сторону.

— Топай, раз понял.

Все трое двинулись по коридору. Лёха с Плотником шли чуть впереди, Даос следом за ними. Взгляд его теперь неотрывно следил за очертаниями Плотниковой головы, сознание оставалось кристально чистым. Любую возникшую в нем мысль он тут же отбрасывал прочь.

Очень скоро стены туннеля расширились. Хлюпанье под ногами исчезло, пол сделался сухим и твердым. Вместо бесчисленных поворотов вправо-влево, движение приобрело более прямолинейный характер.

— Уже почти вышли, — вякнул Лёха.

Упершись в сухую бетонную стену с выведенным на ней черной краской «25/G», они свернули в сторону и начали карабкаться вверх по ржавой металлической лестнице. Фонарик почти совсем погас. Заскрипела крышка откидываемого люка.

Когда глаза понемногу адаптировались к свету, Даос сообразил, что они находятся в западной части парка. Колодец, из которого они вылезли, был обнесен поросшей мхом коробкой из красного кирпича. Со стороны проходившей метрах в пятидесяти аллеи она была практически незаметна из-за буйно разросшегося кустарника.

— Слава тебе, господи! — испустив вздох облегчения, Плотник повалился на траву. — А я уж думал, никогда не выберемся.

Лёха виновато топтался около кирпичной будочки.

— Ну что, паразит, — Юрий Алексеевич с наигранной свирепостью навел на него пистолет, — сам всё расскажешь или прострелить тебе коленку?

Только тут Даос заметил, что дипломата, из-за которого разыгрался весь сыр-бор, у Плотника не было.

— Так, а где?.. — он сбился и замолчал.

— Я знаю! Знаю! — Лёха замахал руками. — Это Тюка. Больше некому. Честное слово, я здесь не причем.

Он начал всхлипывать.

— Ладно, — Юрий Алексеевич опустил пушку, — не ной. Скажешь (…умри как мужчина…) правду, ничего тебе не будет. Где дипломат?

— У Тюки, — с готовностью заговорил Лёха, — больше ему быть негде. Барт с самого начала думал вернуть его, Ныш тоже не хотел ввязываться во всё это дело. Это Тюка. Это была его идея потребовать деньги.

— Ну и где теперь твой Тюка? — злобно сверкнул глазами Юрий Алексеевич.

Лёха заколебался.

— Точно не знаю, — выдавил он из себя, — но думаю, что…

— Говори, зар-раза!

— Домой он вернуться не мог…

— Ну? Не тяни резину!

— Недалеко от Глахова есть пещера. Скорее всего Тюка поехал туда.

— А почему такая торжественность в голосе? — поинтересовался Даос.

— Это… это не совсем обычная пещера, — Лёха непроизвольно понизил голос: — Это… как бы сказать?

Наморщив лоб, он защелкал пальцами.

— Ну?! — рявкнул Плотник. — Не испытывай мое терпение!

— Это Лабиринт!

— Опять лабиринт?! — откинувшись на спину, Юрий Алексеевич закатил глаза. — Да вы что, совсем из-под земли не вылезаете, диггеры недоделанные!

— Лабиринт не в том смысле, как это, — Лёха кивнул в сторону люка. — Там… там совсем другое.

— Какое другое?! — заорал Юрий Алексеевич, вскакивая на ноги и с угрожающим видом надвигаясь на перепуганного паренька. — Хватит нам мозги канифолить. Будешь, гад, говорить правду или не будешь?

— Тихо, тихо, — остановил его Даос, — пусть закончит.

— Эта пещера ведет в никуда. Это выход… в другой мир. Я понимаю, что вы мне не верите. Я сам не верил, пока не спустился в нее и не увидел собственными глазами. А Тюка, он ходил туда чаще всех остальных. Если где он и может спрятаться, то только там. В городе ему податься тоже не к кому. Ныш с Бартом уже наверняка свалили куда-нибудь. Остается только…

 

5

После городской духоты окунуться в тенис-тую прохладу соснового бора было довольно приятно. Своими кронами гигантские деревья полностью закрывали солнце, создавая мистический полумрак. Отойдя метров на триста в глубину леса, они попали в совершенно иной мир. Несмотря на близость дачного поселка, здесь не было заметно никаких следов пребывания человека. Даже тропинка, по которой они начинали свой путь, и та растворилась, плавно перейдя в ровный ковер из старой хвои и сухих веток.

Где-то вверху, прямо над их головами, застучал дятел. Короткая дробь, пауза, снова дробь. Даос улыбнулся. Последний раз он выбирался на природу лет пять назад, не меньше. Да и не на природу даже, а так… Во всяком случае, в такой глухомани, как эта, он оказался впервые. От запаха сосен и прелой хвои с непривычки начинала кружиться голова. Затянутые мхом толстые стволы деревьев будили в сознании причудливые сказочные образы. «Для полного колорита, — подумал он с иронией, — не хватает только избушки на курьих ножках или чего-нибудь в этом роде».

Юрий Алексеевич шел негромко чертыхаясь, буквально вцепившись в шагающего рядом с ним Лёху. Пару раз он уже залетал ногой в муравейник, и теперь ему казалось, что вся нога под штаниной у него кишит насекомыми. На ходу сломив какую-то ветку, он с остервенением лупил ею себе по спине, лицу и шее, отгоняя таким образом атаковавших его комаров. Однако наибольший дискомфорт вызывала у него мысль о клещах, которых здесь должно было водиться в изобилии и которые все поголовно (если, конечно, к паукообразным применимо такое слово) являлись переносчиками энцефалита.

— Долго еще? — то и дело спрашивал он, шпыняя Лёху в бок. — Скоро этот поганый лес кончится?

— Скоро, скоро, — отнекивался тот, тщетно пытаясь высвободиться.

— Смотри у меня, Сусанин. Голову оторву, если что не так.

Эта часть леса оказалась еще мрачнее и фантастичнее. Ни один луч света не пробивался сюда. Очень часто дорогу преграждали полусгнившие стволы поваленных то ли ветром, то ли временем сосен, а иногда и целые завалы. Даоса такая перемена заставила насторожиться. По мере продвижения вперед он всё отчетливее начинал ощущать присутствие в этом лесу чего-то (…или кого-то?..) необычного, древнего и невероятно сильного. Зато Юрий Алексеевич продолжал веселиться как ни в чем не бывало. О клещах, комарах и прочей нечисти он уже не вспоминал.

— Я знаю, что сделаю, когда поймаю этого вашего Тюку, — рокотал он на весь лес. — Я засуну ему в задницу свою пушку и, если это угробище не скажет, куда оно девало мой дипломат, выпущу в его тощую жопу всю обойму. Честное слово!

Лёха испуганно вздрагивал.

— Или нет, — импровизировал Плотник, — пистолет для такого мерзавца — это слишком гуманно. Да и не отмоешь его потом. Надо вернуться за той жердью на поляне. За вешкой!

Около четырех часов пополудни лес неожиданно расступился, и они очутились у подножья горы. (…Мoрия!..) Градусов на сорок к востоку от того места, где они стояли, на поросшем кустарником и чахлыми елочками склоне, возвышалась громадная каменная глыба, формой и очертаниями напоминающая перевернутый тетраэдр. «Да, — ухмыльнулся Даос, вспоминая Лёхину реплику о том, что они сразу всё поймут, когда доберутся, — не найти входа в пещеру и в самом деле трудновато». Камень выглядел настолько странно и нео-бычно и так явно выделялся на фоне окружающе-го пейзажа, что пройти мимо было просто нельзя.

— Ну что, — сказал он, хлопая Лёху по плечу, — кажись, добрались. А?!.

— Да уж, — проскрипел вместо Лёхи Плотник, — кажись…

Лёха не проронил ни слова.

Крутой, почти отвесный спуск плавно переходил в пологий туннель. Очень скоро, спустившись еще на несколько метров, они обнаружили, что находятся в самой настоящей, выполненной по всем правилам архитектурного искусства галерее. Высокий сводчатый потолок, украшенный замысловатым орнаментом, строгие колонны из красного гранита, совершенно ровный, выложенный неизвестным черным камнем пол. Всё это было видно вполне отчетливо. Поначалу Даос подумал, что свет проникает в туннель сверху, однако вскоре выяснилось, что это не так. Свет струился из глубины пещеры.

Метров через десять туннель круто сворачивал в сторону, а затем резко уходил вниз. Сойдя по широким каменным ступеням, они оказались в огромном зале. В центре зала стоял массивный кожаный диван, рядом с ним — пара кресел и низкий стеклянный столик. Никакой другой мебели здесь не было. На стенах, отделанных под черное дерево, висели картины, преимущественно импрессионистского толка (от Моне и Писсаро до Либермана и Уистлера). Все они были выполнены с потрясающим мастерством. Кроме картин, на стенах также имелись громоздкие светильники, а с потолка спускалось несколько громадных люстр. От ступеней к центру зала вела ковровая дорожка.

— Чтоб я сдох!.. — пробормотал вконец ошарашенный Плотник. — Это я сплю или меня глючит?

— В таком случае, — ответил Даос, — глючит нас обоих. Пошли на хрен отсюда! — неожиданно решил он.

Ухватив вяло отбивавшегося Плотника за шиворот, он поволок его к выходу. В этот момент позади послышался легкий шорох. Холодея от ужаса, Даос выпустил Юрия Алексеевича и, выхватив пистолет, резко развернулся, готовый встретить любую опасность.

В дальнем углу зала стоял человек. Высокий и тощий, облаченный в грязную мохнатую шубу. В руках у него было что-то вроде старого потрепанного свитка. Только сейчас Даос заметил расположенную там дверь.

— Юрий Алексеевич Шилов? — осведомился незнакомец, заглядывая в пергамент.

При этих словах Плотник как будто пришел в себя. Взгляд его стал осмысленным, лицо прояснилось.

— Это я, — он провел ладонью по волосам, оправил ворот рубахи, — я Шилов.

— Пройдите сюда.

И прежде чем Даос успел что-либо предпринять, Юрий Алексеевич исчез за дверью. Опомнившись, Даос кинулся следом.

— Нельзя! — остановил его человек в шубе, преграждая дорогу. — Подождите здесь, вас вызовут.

Не обращая внимания на пистолет, он проследовал за Плотником. Дверь закрылась, Даос остался один. Некоторое время он стоял, растерянно хлопая глазами, затем убрал оружие и вернулся в центр комнаты на диван.

— Сюда, — сказал Плотнику сухощавый человек в грязной мохнатой шубе, когда дверь за ними закрылась, — следуйте прямо по коридору.

Вконец озадаченный, Плотник повернулся к провожатому, но вместо него увидел Даоса. Выскочив словно из-под земли, тот дико вращал глазами. Волосы на его голове торчали дыбом.

— Чего встал?! — заорал он, хватая Юрия Алексеевича за плечо. — Пошли отсюдова на хрен, пока не поздно!

— Куда пошли? — пискнул ничего не понимающий Плотник.

— В задницу! Из пещеры, разумеется, мать т-твою!!.

 

6

Забравшись в машину, они долго сидели молча, не глядя друг на друга, полностью погруженные внутрь себя. В салоне стояла жуткая духота, донимали комары, но ни тот ни другой не обращали на эти мелкие неудобства никакого внимания. С внутренней стороны по лобовому стеклу прополз клещ. Плотник равнодушно проследил за ним взглядом, даже не попытавшись раздавить опасное насекомое или выбросить его на улицу.

Достав из бардачка сигарету, Даос приоткрыл дверцу машины и закурил.

— Что скажем Гынде? — поинтересовался он, наблюдая за тем, как плавающие в воздухе голубоватые волокна дыма вытягиваются на улицу, приобретая на самом выходе из машины заметное ускорение.

— Не знаю, — скрипучим голосом отозвался Плотник. — Может, пошлем его подальше, да и всё?

— Послать — это он нас может. А нам как раз требуется придумать байку, чтобы этого не случилось.

— Знаешь, лично мне начихать, пошлет он меня или не пошлет. Плевать я на него хотел!

— Смотри, не проплеваться бы…

Помолчали.

— Ну и денек сегодня, — вздохнул Плотник, откидываясь на спинку сиденья. — Голова кругом идет.

— Да уж…

Не докурив сигарету и до половины, Даос выбросил ее. Плюнул, пытаясь погасить тлеющий в пыли огонек, но промазал.

— Значит, так, — сказал он, решительно захлопывая дверцу. — Гынде ни о каких пещерах ни слова! Мы были в Клубе, но пацанов там не застали. Пообщались с местной тусовкой, из чего выяснили, что все четверо еще утром свалили из города. Куда — никто не знает. Где дипломат — неизвестно. Остаток дня мотались по окрестным станциям и автовокзалам…

Заверещал телефон.

— Да! — раздраженно ответил Даос. — Мы не в городе. Нет. Нет, не нашли. Неизвестно. Хорошо… Хорошо, я всё понял.

Дав отбой, он засунул трубку в карман пиджака. Бросил косой взгляд на Плотника.

— Гында? — усмехнулся тот.

Даос кивнул.

— Спрашивает, куда мы провалились и где его дипломат. Сообщил, что мы безмозглые уроды.

— Он бы чего поинтереснее сообщил, — иронично заметил Юрий Алексеевич. — Что еще?

— Завтра к обеду велел подъехать к нему в контору.

— Отчитываться?

— Отчитываться, отчитываться. А ты думал?

— А я думал за премиальными. Значит, фитилей вставлять будет.

— И нехилых, судя по тону.

Даос воткнул ключ в замок зажигания.

— Кстати, — встрепенулся Юрий Алексеевич, — а куда это наш провожатый подевался?

— А я откуда знаю. Ты ж его всю дорогу пас, с тебя и спрашивать надо.

— М-м да… — Плотник почесал за ухом. — Предупреждал ведь, что нельзя доверять этим малолетним негодяям. Всё ты со своим (…лифтом не хлопай, дверь не вызывай…) либерализмом!

— Так ты ничего и не понял, дубина стоеросовая, — Даос повернул ключ, машина чихнула и завелась. — Одно слово — Плотник!

Он сдал назад, едва не свалив хлипкий заборчик, затем вывернул руль и нажал на газ. Поднимая клубы пыли, машина рванулась с места.

— И что же это, интересно, я был должен понять? — заорал Плотник, цепляясь за ручку на дверце.

— Ремень пристегни, пока нос о стекло не расплющил.

— Нет, чего я не понял? — Юрий Алексеевич всем корпусом развернулся к Даосу. — Ты сам-то хоть что-нибудь из всего этого понял? А?!. Тоже мне, умник хренов.

Из густых зарослей на дорогу выскочил человек. Совершенно неожиданно он буквально бросился под колеса несущегося с бешеной скоростью автомобиля. Всё произошло за какие-то мгновения. Даос вывернул руль влево. Завизжали тормоза, но было уже поздно. Раздался глухой удар. Машина пошла юзом, вылетела на обочину и остановилась.

Придя в себя, Даос обнаружил, что всё еще сжимает баранку, с остервенением давя на тормоз. Он убрал ногу с педали, медленно повернулся и посмотрел на распластанное в нескольких метрах от машины тело. Открыл дверцу, осторожно вылез наружу. Несмотря на пульсирующую бешеными толчками кровь, сознание оставалось кристально чистым. Переведя дыхание, он сделал несколько шагов по направлению к пострадавшему. Остановился.

Мрачной тенью за спиной у него вырос Плотник.

— Насмерть? — голос его был необычайно тих.

— Не знаю, — ответил Даос. — Надо подойти, проверить.

Парень лежал лицом вниз. Руки его были вытянуты вперед, ноги переплелись в какой-то хитроумный узел. Приблизившись, Даос наклонился и, ухватив за плечо, перевернул его на спину. Несколько секунд он тупо всматривался в лицо лежащего перед ним человека, отказываясь верить собственным глазам. Тот, кого они сбили, оказался Лёхой.

— В рот компот!.. — простонал над самым ухом голос Плотника.

Он громко пукнул.

Невероятно, но этот кощунственный звук оказал на Даоса отрезвляющее действие. Нагнувшись, он приложил ухо к груди неподвижного тела. Сердце еще билось, но судя по всему биться ему оставалось недолго. То, что представлял собой Лёха, больше всего походило на большущий кусок перемолотого мяса.

— Живой? — снова подал голос Плотник.

Поднявшись с колен, Даос убедился, что дорога в обе стороны пуста, достал пистолет и выстрелил Лёхе в голову.

— Уже нет.

Не глядя на Плотника, он быстрым шагом подошел к машине, откинул задок и вернулся обратно. Юрий Алексеевич продолжал торчать посреди дороги, таращась на размозженную голову трупа.

— Берись, — приказал Даос, ухватив Лёху за ноги.

Плотник повиновался без лишних вопросов. Вдвоем они погрузили тело в машину. Затем Даос достал лопату, зачерпнул с обочины пыли, присыпал кровавую лужу на асфальте. Обернулся и, увидев, что Плотник всё еще стоит, как баран, тупо пялясь внутрь машины, сердито его окликнул:

— Эй! Может, еще разок пернешь?

Юрий Алексеевич вздрогнул.

— Так, чтобы в себя прийти, — пояснил Даос. — Давай, не стесняйся.

Положив лопату рядом с Лёхой, он закрыл задний бортик. Еще раз окинул взглядом шоссе. Обошел машину и внимательно осмотрел бампер. Как и следовало ожидать, никаких следов от столкновения на бампере не было. Таким бампером можно было слонов валить, водись эти животных в здешних широтах. Капитальная вещь, спецзаказ.

— Садись, — крикнул он, залезая за руль, — быстро!

Сорвавшись с места, Юрий Алексеевич проворно забрался в кабину. Вырулив с обочины, Даос повел машину в сторону Глахова. Стрелка спидометра застыла на сорока километрах в час. Он отметил это механически, хмыкнул и покачал головой. «Отличное средство для исправления любителей превышать скорость, — возникла мысль. — Сшиб парочку пешеходов — и готово. Теперь ты самый дисциплинированный водитель в мире…» На мгновение ему показалось, что он всё еще находится там, в Городе. Хотя, возможно, теперь ему будет всегда так казаться. Устойчивые представления о том, каким должен быть мир, что в нем возможно, а что невозможно, что реально, а что сюрреалистично, были разрушены навсегда.

«Эх, Лёха, Лёха… А ведь ты был первым, кого я ухлопал, — подумал Даос. — Первым и единственным». Осознание этого простого факта поразило его до глубины души своей внезапностью. Находясь у Гынды на службе, где смерть, как естественная, так и насильственная, являлась самым заурядным событием, Даос настолько привык к этому, что напрочь забыл о том, что он-то (лично он!) имел к подобным вещам самое отдаленное отношение. При нем убивали, и довольно часто, но сам он до сих пор как-то умудрялся обходиться без этого. Что ж, сколько веревочке ни виться…

— Тело мы похороним.

— Как похороним?

— Каком кверху! — Даос повернулся и постучал пальцем ему по лбу. — Он же рассказывал, сколько существует способов погребения.

— Ну?..

— Баранки гну! Я думаю, лучше всего будет предать тело воде. Чем Глаховский пруд плохая могила? Тем более что возиться с рытьем ямы у нас просто нет времени.

Благополучно разминувшись с милицейским постом, машина свернула в лес. До старой водокачки, куда они ехали, было километра полтора. Даос не случайно выбрал именно это место. Расположенная вдали от пионерских лагерей, пляжей и прочих мест массового скопления народа, водокачка лучше всего подходила для осуществления им задуманного. Лет шесть, как ею перестали пользоваться, и пройдет еще столько же, прежде чем ее решат демонтировать. Глубина там тоже подходящая. Метров пять, если не больше. Да и опускать тело в воду будет проще. Словом, удобно во всех отношениях.

Выехав на крутой берег, Даос развернул машину задом к воде. Заглушил мотор, посидел, прислушиваясь к собственным ощущениям. Затем вылез и, подойдя к краю обрыва, посмотрел вниз. Единственное, чего он еще опасался, это застать здесь каких-нибудь рыбаков. Место для рыбалки тут было не самое лучшее, однако всякое могло случиться. К счастью, опасения его оказались напрасны. Ржавый остов водокачки, наполовину погруженный в воду, был пуст.

Вздохнув с облегчением, он вернулся к машине. Плотник, уже выбравшийся из кабины, поливал заднее колесо, стоя к нему спиной. Даос с трудом удержался от того, чтобы отвесить ему хорошего пинка.

— Сколько можно повторять, не ссы на колеса, — ограничился он коротким замечанием. — Деревьев, что ли, мало?

— Я не собака, — огрызнулся Юрий Алексеевич.

— Правильно, ты осел, — Даос открыл задний бортик. — Иди сюда. Да скорее давай, скорее.

Застегивая на ходу ширинку, Плотник подошел. Покопавшись, Даос выволок чугунную задвижку на восемьдесят, швырнул ее в траву.

— Бери эту дуру и волоки вниз, к водокачке.

— Зачем? — не понял Юрий Алексеевич.

— Затем! — заорал Даос, выходя из себя. — Как отнесешь, бегом сюда, ясно?

— А-а… Понял.

Кряхтя подняв задвижку на руки, Плотник заковылял вниз по тропинке. Оставшись один, Даос некоторое время собирался с духом, затем решительно сдернул чехол и, ухватившись за край Лёхиной куртки, потянул его на себя. Мертвое тело плавно перевернулось на бок, на мгновение задержалось, балансируя на самом краю, затем перевалилось и грузно шлепнулось вниз. Отскочив в сторону, Даос метнулся к ближайшим кустам. Его вырвало. Он отдышался и, утерев губы, быстро завернул труп в чехол, косомордясь и краем глаза наблюдая за тем, не возвращается ли Плотник.

Как и следовало ожидать, задвижки, на которых покоился Лёха, а также весь пол под ними оказались запачканы кровью. Темной и липкой, распространяющей специфический запах. Даос с трудом удержал подступивший к горлу новый спазм. Придется весь этот металлолом сваливать прямо в воду, а пол хорошенько отдраить. Впрочем, это не самое главное. Куда важнее избавиться от тела, и как можно скорее. Пошарив под сиденьями, он нашел моток медной проволоки. Бросил его на землю рядом с телом. Еще раз внимательно всё осмотрел.

Прибежал запыхавшийся Плотник.

— Ну что?

Согнувшись пополам, он жадно ловил воздух ртом.

— Помоги мне закинуть его на плечо, — Даос кивнул на спеленутый куль. — Только аккуратнее…

Взвалив труп, он направился к водокачке. На мгновение остановился и, не поворачивая головы, добавил:

— Да проволоку не забудь.

Внизу они снова распеленали тело. Перемазанный кровью автомобильный чехол Даос скомкал и отложил в сторону. Собственноручно примотал задвижку проволокой Лёхе к ногам, после чего злополучный труп был наконец отправлен в воду.

— Ну, вот и всё, — с облегчением констатировал он, наблюдая за тем, как затягивается образовавшаяся воронка, а вместе с ней исчезает оставленное на воде бурое пятно.

Оторвав взгляд от воды, он рассеянно посмотрел вдаль. В самом центре пруда чернело несколько рыбацких лодок. Сгорбленные человеческие фигурки в них застыли неподвижно, полностью погруженные в процесс рыбной ловли. Для них сейчас не существовало ничего, кроме их снастей, темной воды и напряженного ожидания. Даос отчетливо (…увидел…) представил острые пики удилищ, покачивающиеся на волнах крохотные поплавки… Скелетами механических чудовищ торчали вышки высоковольтной линии, перебрасывающие провода с одного берега пруда на другой. Их было ровно пять. Со стороны Восточного мыса прошел прогулочный катер, на верхней палубе которого толпился народ. Ветер донес едва различимые на таком расстоянии звуки музыки. Рыбацкие лодочки закачались на поднятых катером волнах, сонные птицы, черными точками усеивавшие провода высоковольтки, поднялись в воздух…

Они вернулись к машине. Отъехали на несколько сотен метров, остановились.

— Это еще зачем? — поинтересовался Плотник.

— Задвижки топить.

— А там нельзя было?

— Когда найдут тело, — терпеливо объяснил Даос, — начнут обшаривать дно вокруг водокачки. Наткнутся на гору железа. А так как труп был привязан к задвижке, сразу встанет вопрос: а не причастны ли к убийству те, кто занят в сфере бизнеса с запорной арматурой? Мне совсем не хочется, чтобы в один прекрасный день ко мне нагрянули люди в форме и с ордером на мой арест. Ясно? Тогда за дело.

Пока Плотник таскал и топил в пруду сваленные в траву задвижки, Даос протирал в машине пол. Затем всё тряпье, вместе с пропитанным кровью чехлом, было свалено в кучу, полито бензином и предано огню. В город они возвращались налегке. Юрий Алексеевич смолил одну сигарету за другой, продолжая разглагольствовать о смысле жизни, Боге и прочих возвышенных вещах. Даос слушал его трепотню, время от времени вставляя язвительные реплики.

 

7

При въезде в город с ними приключилась еще одна история. Под колеса метнулась перебегавшая дорогу собачонка. К счастью, дворняга не пострадала.

— Т-твою мать! — выругался Даос, сплевывая в открытое окно. — Да что ж они все так и норовят залезть ко мне под колеса, будто им там медом намазано.

Даос свернул на одну из боковых улочек. В двух шагах отсюда находился неплохой ресторанчик. Маленький, но уютный. И народа там обычно не слишком много толчется.

У входа их встретил охранник. Высокий, коротко остриженный детина в камуфляжной форме и с физиономией деревенского пастуха. Даос его хорошо знал, так как бывал здесь довольно часто. Однако то, что парень торчал на своем посту, а не заигрывал на кухне с официантками, было не совсем обычно.

— Привет, Рыжий, — Даос поздоровался с парнем за руку. — Ты чего это тут маячишь? На тебя не похоже.

— Здравствуйте, Сергей Николаевич, — охранник осклабился, демонстрируя желтые неровные зубы. — Да вот, шастают тут всякие. Бомж какой-то вломился, прикидываете? Ладно, Петровна его перехватила. Юлия Исааковна, если б увидела, она мне шею-то намылила бы.

— Да, нехорошо, — Даос покачал головой, пару раз при этом цыкнув. — Ты вот что, Рыжий. Мы за дверью пока последим, а ты сбегай, скажи девчонкам, чтоб принесли нам бутылку коньяка.

— И пожрать, — ввернул Плотник.

— Да, и пожрать. Хорошо?

— Ладно, чё. Мне трудно, что ли?..

Парень поплелся на кухню, а Даос с Плотником прошествовали к столику возле развесистой пальмы в деревянном ящике. После жары, стоявшей на улице, помещение показалось необыкновенно прохладным. Негромко играла музыка, пахло жженым сандалом.

— Что за вонь? — осведомился Плотник, подозрительно пошмыгав носом.

— Татьяна своими куреньями воздух облагораживает, — улыбнулся Даос.

— Татьяна?

— Старшая в этом заведении, после Юлии Исааковны.

По ставшей почти бессознательной привычке Даос окинул помещение внимательным взглядом. Народу было немного. В дальнем углу сидела молодая женщина с двумя пацанятами. За столиком у окна сгорбился омерзительной наружности старикашка. Еще была девица лет восемнадцати да пара каких-то чудиков в самом центре зала. Как будто ничего подозрительного.

— Времени сколько? — поинтересовался Плотник.

— Без двадцати одиннадцать.

Принесли коньяк. Откупорив бутылку, Даос наполнил рюмки.

— Ну, давай, — Юрий Алексеевич хитро подмигнул, — за Алёшку.

Выпили. Налили по второй.

— Хорошее местечко, — налегая на принесенное ему блюдо с горой риса и сочными отбивными, признался Плотник. — Давно разнюхал?

— Давно, давно…

— А чего не показывал? Хорошими местами делиться надо.

— Ну вот, подвернулся случай, поделился. Ты жри давай, жри. Пока не остыло.

Разговаривая с Плотником, Даос невольно косился в сторону тех двоих, сидящих в центре зала, начиная испытывать от их присутствия легкое беспокойство. С виду в них не было ничего противозаконного. Молодой человек лет тридцати, одетый в белую рубашку, пил кофе, мирно беседуя с пожилым мужчиной. Этому последнему было, по всей видимости, за шестьдесят, хотя для своих лет он выглядел еще довольно крепким и бодрым. Дело, как всегда, было не во внешней, видимой стороне вещей, а в чем-то совершенно ином, для обычных органов чувств неуловимом.

Почти как тогда в парке, на подступах к «Клубу», Даоса сначала кольнуло легкое предчувствие, а затем появился нарастающий с каждой минутой дискомфорт. И хотя между ощущением в парке и тем, что испытывал он сейчас, была заметная разница, сущность и того, и другого, без сомнения, заключалась в одном и том же.

— Если б дело было во мне…

Даос замолк на полуслове, с удивлением уставившись на стоявшую перед Плотником тарелку. В первое мгновение он просто растерялся. Затем в сознании промелькнула мысль о галлюцинации. То, что он увидел, было настолько невообразимым и диким, что никакой другой мысли в голове просто не могло родиться. И хотя события этого дня, казалось бы, полностью подготовили его к восприятию самых невероятных вещей, это не укладывалось ни в какие рамки, настолько оно было лишено какой бы то ни было логики и настолько выпадало из того круга явлений, которые он привык наблюдать (пусть даже в самых фантастических сочетаниях).

Проследив за его взглядом, Плотник выронил вилку и приоткрыл рот. Разваренные, пропитанные жиром рисовые зерна в его тарелке пришли в движение. Сначала это было похоже на горку копошащихся белых червячков. Потом, одно за другим, зерна начали вываливаться на стол, выстроились в цепочку и, подобно строю крохотных солдатиков или муравьев, обходя попадавшиеся на их пути препятствия, устремились к краю столешницы.

Юрий Алексеевич издал невнятное: «ы-ы…».

Не отрывая глаз от необычного зрелища, Даос (в какой-то мере уже смирившийся с тем, что он видит) отчетливо ощутил рядом с собой чье-то присутствие. Рассудочное осознание того, что рядом никого нет, и не менее сильное чувство совершенно противоположного заставили расколоться его восприятие надвое. Послышался сухой треск, как будто разрывали материю, и в следующее мгновение он уже стоял на ногах возле развесистой комнатной пальмы, наблюдая за тем, как незаметно подкравшийся к их столу молодой человек в белой рубашке, ехидно улыбаясь, раскачивается из стороны в сторону. Схватив со стола вилку, Даос с размаху воткнул ее незнакомцу в плечо.

Уже через секунду он снова сидел за столом напротив Плотника. По телу пробежал электрический разряд, руки и ноги свело судорогой. Медленно приходя в себя, Даос обернулся. Парень в белой рубашке, как и прежде, находился на своем месте. Правда, видок теперь у него был еще тот. Согнувшись, он учащенно дышал, жадно хватая ртом воздух. По лицу его струился пот. Пожилой, поспешно вскочив со своего места, подошел к нему и, насильно откинув на спинку кресла, принялся растирать парню виски. Все присутствующие смотрели на них с удивлением. Подбежала официантка.

— Что случилось? Ему плохо? — спросила она испуганно. — Может быть, вызвать скорую?

— Нет-нет, — пожилой вежливо улыбнулся. — Всё в порядке. Не беспокойтесь, сейчас ему станет лучше.

— Вы уверены? — девушка с сомнением покачала головой.

— Абсолютно! — не переставая улыбаться, ответил пожилой. — У моего друга случаются легкие припадки, но это не страшно. Я в состоянии помочь ему сам. Это из-за жары.

— Да, жарко… — продолжая коситься, официантка вернулась за стойку.

Через пару минут парню в белой рубашке на самом деле сделалось лучше. Он сел нормально, достал носовой платок и вытер с лица пот. Пожилой с не покидающей его лица странной улыбкой уселся на свое место.

Из оцепенения Даоса вывел голос Плотника.

— Что это за ерунда?!.

Не отвечая, Даос повернулся и посмотрел на рассыпанный по столу рис. Сознание постепенно возвращалось к своему нормальному состоянию. Он осторожно размял затекшие конечности, закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.

— Я не понимаю, — снова заговорил Плотник, — это… Что это за хрень такая? Может, ты мне ответишь?..

— Доедать будешь? — Даос открыл глаза. — Нет? Тогда бери бутылку и рюмки. Мы перебираемся вон за тот столик.

Поднявшись, он направился в сторону стран-ной парочки.

Не дожидаясь разрешения, Даос уселся в свободное кресло.

— А в чем, собственно говоря, дело? — злобно отреагировал молодой.

— Да-да, конечно! — пожилой улыбнулся. — Присаживайтесь, пожалуйста. С вами всё в порядке?

— Не всё…

Подошел Плотник. Молча поставил бутылку на стол, пододвинул еще одно кресло и хмуро в него опустился.

— Меня зовут Лайт, — представился пожилой. — Это — Бахур…