ПУТЕШЕСТВИЕ В ЭТНОФУТУРИЗМ

(О творчестве В.Л.Шибанова)

Известный филолог В.Н.Турбин сказал как-то, что задача литературной критики состоит в том числе и в попытке предугадать направление развития искусства. И не только предугадать, но и по возможности переосмыслить его в новых исторических условиях. Это утверждение имеет прямое отношение к тому, что происходит сейчас вокруг нового (во всяком случае, в удмуртской литературе) течения — имею в виду живое творчество и теорию этнофутуризма. Можно ли говорить о поступательном движении этого течения?
Если касаться творчества Виктора Леонидовича Шибанова, то мы должны ответить — да. Речь ведем не только о поэзии В.Л.Шибанова, но и о нем как о теоретике, лидере этнофутуризма в финно-угорской художественной словесности.
Значимым фактором изучения творчества поэта послужит его биография, выявление истоков, воззрений на жизнь и литературу. Принято считать, что всё начинается с детства, когда живой опорой является семья — мать и отец. А у Виктора Леонидовича еще и бабушка. Родившись в конце XIX века, она застала годы и предреволюционные, и советские. Мир бабушки — мир быличек, сказок, песен, воспоминаний — первичный для ребенка художественный мир. Мать и отец с утра до ночи заняты на колхозной работе, а бабушка дома творила свой образ мира, если угодно, мифа. Именно тогда, в раннем детстве у будущего поэта глубоко в подсознании рождались ритмы, рифмы, музыка слова, неповторимые картины сна, как у Владимира Соколова, его будущего учителя:

Художник может быть раскрепощен,
Когда мальчонка ритмы отмеряет
Своей ручонкой — явь и сон.
Но он тогда от счастья умирает.

Воспитываясь в многодетной семье, будущий поэт приучен был к деревенскому труду, выполнял любую работу добросовестно, стараясь не отстать от старших. В дальнейшем это стало и его жизненным кредо, кредо в творчестве: делать всё исправно, докапываясь до сути вещей. Достаточно вспомнить его литературоведческую и филологическую работу (в соавторстве с С.Ф.Васильевым) «Под тенью зэрпала» (1997), где соединились и осмысливались все виды словесного профессионального и народно-поэтического творчества, а также живопись, архитектура, музыка — сложный мир удмуртского народа, до сих пор творящего свою «сказку», мифологию, легенду, то есть свой мир прошлого, настоящего и будущего.
Одаренный человек проявляет способности в разных жанрах; у Виктора рано возникла тяга к рисованию (это свойственно многим удмуртским поэтам — Кедра Митрею, Кузебаю Герду, Флору Васильеву, Анатолию Леонтьеву и др.). Однажды в школу, где он учился, приехал корреспондент детской газеты «Дась лу!», известный поэт Владимир Романов. Он обратил внимание на рисунки ученика четвертого класса Вити Шибанова, и через некоторое время в газете появился один из них. Примерно через год В.Романов прочитал и стихи школьника, показал их Ф.Васильеву, от которого вскоре пришло ободряющее письмо, а когда Виктор учился в 6 классе, его, двенадцатилетнего, пригласили на республиканский семинар молодых.
С этого времени и до окончания школы Виктор Шибанов ежегодно участвовал в работе республиканских творческих семинаров. Еще школьником он выписывал лучший тогда в стране теоретический журнал «Литературная учеба», который помог ему освоить основы теории литературы, уверенно сдать этот предмет в университете, а позднее сдать кандидатские экзамены в аспирантуру. Учеба в университете давала не только возможность овладеть широким кругом знаний, но и приобщила к исследовательской работе. В этот период он много писал и печатал стихи в газетах и журналах. После второго курса пробовал поступить в Литинститут. Не приняли потому, что не было трудового стажа и службы в армии за плечами. Хотя к тому времени у автора была готова книга стихов, которая вышла в свет в 1982 году. Ему было тогда только 20 лет, явление достаточно редкое. Перед молодым словесником открывались дороги в большую литературу.
В 1984 году Шибанов закончил учебу в УдГУ, затем стажировался в Ленинградском государственном университете, сдал кандидатские экзамены и был принят в аспирантуру ЛГУ. И тут же угодил в армию, в стройбат, полтора года лопатой рыл глину под Уфой, а вечерами в казарме размышлял о поэзии, будущей работе, о диссертации. За время службы Шибанов не только сумел дослужиться до сержанта, но подготовил сборник стихов «Сюлэмам шунды» («В душе моей солнце», 1988). Вернувшись к научной работе, В.Шибанов в качестве темы для диссертации избрал творчество Владимира Соколова, одного из ярких представителей «тихой» лирики. Не остался молодой исследователь равнодушным и к лирике А.Прасолова, Н.Рубцова, А.Жигулина, близких ему по эмоциональному складу и художественно-изобразительным приемам. «Но если я стал этнофутуристом, — говорит Виктор Леонидович, — то в этом в известной мере повинен Юрий Поликарпович Кузнецов, автор замечательной книги “Русский узел”. В его поэзии огромное место занимает мифология народов мира, и его миф — не сказочно-красивый, а трагичный в своей основе. Ю.Кузнецов убежден, что в поэзии идет интеграция жанров — мифа, сказки, легенды».
Но вернемся к Владимиру Соколову. Он, пришедший в поэзию в послевоенное время, не был в чести у критики. Негромкий, но самобытный голос вызывал настороженность и разноречивые оценки. Его лирика интеллектуальна, в ней преобладает мысль, она отличается отточенностью слога, словесно изысканна. И если искать истоки поэзии В.Л.Шибанова, его теории этнофутуризма, в известной мере они как в классическом футуризме, так и в поэзии Владимира Соколова. Вот одно из ранних, но, на наш взгляд, программных его стихотворений (1948):

Как я хочу, чтоб строчки эти
Забыли, что они слова,
А стали: небо, крыши, ветер,
Сырых бульваров дерева.
Чтоб из распахнутой страницы,
Как из раскрытого окна,
Раздался свет, запели птицы,
Дохнула жизни глубина.

У В.Соколова мир не хаос, а сообщество разновеликих предметов и явлений и вместе с тем нечто похожее на то, о чем писал В.Л.Шибанов: «В этнофутуристическом тексте, как в реальной жизни, хаос предстает как норма, хотя остается вера в идеальный миропорядок. Герой осознает, что свобода страшна. Текст напоминает собой “мусорную корзину”, куда собирается (вернее: отбирается) буквально всё, что попадается на глаза…»
Позже вокруг этнофутуризма, его основных положений развернется полемика (А.Ермолаев, Ф.Ермаков, В.Ванюшев). Мне ближе всего точка зрения Н.В.Витрука, который, по словам В.Л.Шибанова, «выдвинул примирительный термин — реалистический этнофутуризм». Действительно, в нагромождении и кажущемся хаосе предметов окружающей действительности у этнофутуристов выступает вещный, реальный мир, связанный прежде всего с городским бытом.
В.Соколов, как и другие талантливые поэты и этнофутуристы, нередко обращается к мифу, но миф во многих стихах «зашифрован», он — во внутреннем подтексте; у В.Шибанова миф на «поверхности», являясь сюжетообразующим началом. Овладевая искусством использования разнообразных поэтических тропов, Шибанов мастерски пользуется сравнениями, смелыми параллелями, широко, свободно, раскованно (подчас рискованно) пользуется метафорой, гиперболой; здесь он ближе к классическим футуристам:

Мир и измерения меняются.
Лужа превращается в море,
Кустик брусники теперь не ниже сосны-великана,
На ее красной ягоде еще сияет скрывшееся солнце.
На меня накреняется сухая хвоинка — огромная
Жердь. А вон еще, еще и еще.
Я один…
(Подстрочный пер. автора)

Аналогичное ощущение возникает и тогда, когда читаешь стихи о черемухе, тень которой связывает всё живое на земле, Землю и Космос. Сама же черемуха наделена целебной силой «лечить усталую дорогу, усталую траву лечить». Эти метафоры, разные по заложенному в них философскому смыслу, близки по способу художественного выражения.
В.Емельянов в предисловии к сборнику С.Матвеева «Фиолет» (2003) назвал его автора зачинателем «серебряного века» в современной поэзии Удмуртии. Думается, что и В.Ар-Серги, и П.Захарова, и В.Шибанова можно причислить к поэтам, возрождающим художественные традиции модернистских тенденций конца ХIХ — начала ХХ века. Они не просто «совершают путешествие» в классическую историю русской и европейской поэзии. А как бы «отрываются» от своего времени.
В.Л.Шибанов-теоретик пытается поднять самые трудные вопросы теории литературы: что такое талант поэта и его отношение к явлениям современной действительности, в какой мере он использует устно-поэтические традиции, художественный опыт предшественников, древних мастеров искусства эпохи язычества. Он пишет, что поэты, художники, принадлежащие к этнофутуризму, теория которого разрабатывается также финским профессором Кари Салламаа, в отличие от футуристов 20-х годов ХХ века, видят будущее не в приоритетах развития индустрии, а в развитии традиционного, народного искусства. Виктор Леонидович как-то высказал мысль о своем отношении к жанру, эксперименту над ним: «Если сравнивать стихи Ф.Васильева, С.Матвеева и мои, то у первого наблюдается трепетное отношение к жанру, для С.Матвеева характерен эксперимент, я нахожусь где-то посередине, и это сознательная моя позиция».
В одном из лучших стихотворений В.Шибанова «Тень черемухи», в заключительных его строках говорится о том, как тень дерева уходит за горизонт и на нее «выходят и садятся тысячи звезд», оставляя след на почерневших ягодах. Черемуха — живое существо, способное мыслить, помнить. В удмуртской поэзии такого сюжета еще не было. Отталкиваясь от зримого образа природы, поэт уходит в область фантасмагории и силой своего художественного убеждения заставляет поверить в неразгаданную тайну земного бытия, его неразрывной связи с космосом. Это выражено мощной гиперболой, в основе которой реалии, переходящие в фантазию: «До горизонта и за горизонт / Стремится тень черемухи, как тайна <...> Сонм звезд, как рой пчелиный, к ней летит, / Как будто мед вселенский собирает» (пер. В.Емельянова).
На обсуждении творчества В.Шибанова в редакции журнала «Инвожо» Сергей Матвеев, дав высокую оценку его поэзии, сказал от имени П.Захарова, Ар-Серги и от себя: «Этнофутуризм — это рабочий термин, а мы пишем о том, что ощущаем, что видим, слышим». Речь идет о новом художественном мироощущении, новом мышлении, рожденном новым временем, масштабными переменами в стране и в мире. А поэт, редактор журнала «Инвожо» П.Захаров добавил: «Поэзия, ее рождение — необъяснимое состояние, когда прозаические детали превращаются в поэтические образы неведомой красоты или уродства. В.Шибанов — яркий представитель нового направления развития удмуртской поэзии».
Что же касается музыкальности стихов этнофутуристов, как одного из требований к поэзии вообще, то она, как и ритм, и рифмы, в их творческой практике не на первом месте (за исключением работ С.Матвеева). Чаще они обращаются к свободному стиху. Краски, цвета в их поэзии и прозе приглушены.
Если подходить к этнофутуристам с точки зрения метафизики, материалистической или идеалистической философии, то их мировоззрение, мироощущение ближе к диалектике Гегеля, который, преклоняясь перед идеей мирового духа, утверждал, что мировой дух должен сбросить с себя материю. У Гегеля дух — это идея, мысль мыслей. Если у Маркса диалектика — движение, развитие материального мира, у Гегеля диалектика — движение и развитие абсолютной идеи.
Представителей этнофутуризма относить к чистым идеалистам или марксистам нельзя, хотя в их поэзии, живописи и присутствует броский, огрубленный, приземленный «вещизм», поклонение предметам, которые подчас в асимметричной форме выражают символы природы, образ человека. На мой взгляд, этнофутуризм образуется в пограничной зоне между идеалистическим и материалистическим миром.
Возникает вопрос: есть ли у этнофутуристов будущее? Развивающаяся ли это система? Есть ли у нее метод, определяющий принципы художественного видения мира или всё, что ими создано, сиюминутно?
Обратимся к истории литературы. Казалось бы, футуризм, на основе которого возник и развивается этнофутуризм, ушел в прошлое. Минул почти век со времени его возникновения, и вот рождается «рецидив», возникает и развивается течение, близкое футуризму, у которого технический прогресс был «идолом» и проклятием, его представители славили машинный прогресс и в то же время обличали его язвы, а этнофутуристы подняли знамя борьбы против глобализации, теоретики которой делают акцент на бурном развитии науки, на постепенном «стирании», изживании не только индивидуального, но и национального начала в духовном состоянии мира.
Но у этнофутуристов (и этого нельзя отрицать) крепкая основа — традиционная народная художественная культура и непременная экологическая направленность, вплоть до искусственного создания природной среды.
Как же трактуется этнофутуризм удмуртской критикой? Ф.К.Ермаков в журнале «Вордскем кыл» в статье «Что такое этнофутуризм?» назвал его тем национальным фундаментом, на котором держится истинная удмуртская литература с эпохи «шовинистического царизма до последних лет советского тоталитаризма». По словам ученого, черты этнофутуризма можно найти в творчестве Г.Верещагина, И.Михеева, Кузебая Герда, Г.Медведева и др. Но в современной литературе, по Ермакову, он теряет свою нравственную и художественную значимость. Критике подвергнута проза О.Четкарева и В.Ар-Серги. Ф.К.Ермаков не верит в будущее современного этнофутуризма, называя его игрой. Отвечая на это, В.Шибанов писал, что обращение к фольклору — черта литературы всех времен, важно то, как фольклорно-мифологическое начало трансформируется в условиях постмодернизма и создает в национальной культуре новый тип ценностей. Комментариев не требуется.
Концепцию этнофутуризма не принимает и известный критик А.А.Ермолаев. По его убеждению, в этнофутуризме «всё строится только по стандарту Америки и Европы», а что не строится по этим стандартам, то это уже нечто иное. По мнению ученого и поэта В.Ванюшева, необходимо переосмыслить термин «этнофутуризм», «вдохнуть» в него иное содержание и отлучить этнофутуризм от постмодернизма.
Этнофутуристам, естественно, ближе сельский быт, природное пространство, а город, как у молодого В.Брюсова, несет разрушение, гибель, убивает духовное начало в человеке. Об этом стихотворение В.Шибанова «Урты» («Злые духи»). Герой в полупустом автобусе возвращается из деревни в Ижкар. «За окном нефтяные горят огни…» И вдруг он ощущает: рядом сидят невидимые «страшные духи». Они тоже едут в город, а «город втягивает в себя если не тело, то душу». В городе гибнут души, а на освобождающиеся места в сумеречные времена приходят и селятся «урты». Акцент делается не только на констатации негативного, что несет с собой прогресс, но и на неприятии преобразований. В этом мире всё сдвинуто с привычных мест: человек чувствует себя деревом, растущим вниз головой:

Я — дуб, растущий книзу кроной.
Мне измениться не дано.
Вздымаю корни выше крыши,
Ветвями землю я грызу.
Люблю — как будто ненавижу…
(Пер. В.Емельянова)

В.Шибанов вступил в литературу в начале 80-х, когда в стране начались общественно-политические сдвиги, а в 90-е годы всё перевернулось: интенсивно стали изменяться нравственные, эстетические, общественные ценности, а главное — ценность человека и самое трагическое — самоценность личности. В бушующем мире масштабных перемен человек — песчинка, он одинок, а жизнь лишает его самого главного — любви, и, наверно, поэтому героини В.Шибанова в чем-то ирреальны: «Ты на диване скорчена. / Халат блестит, как уголь. / Так только письма комкают, / Когда бросают в угол» (пер. В.Емельянова).
В этом стихотворном этюде, который напоминает графический рисунок, всё драматично. Атмосферу бытования подразумеваемых действующих лиц углубляет черный цвет (черный халат), образ женщины, «скомканной» на диване, сравнивается с сожженным письмом, с чем-то милым, интимным, но к которому страшно прикоснуться. Всё на грани небытия, в пограничной зоне между жизнью и пустотой. Под стать героине этюда и образ бабочки (стихотворение «Июнь»), которая сравнивается с запутавшейся, скомканной маленькой радугой, с красотой, спрессованной в комок. Сравнение рождает трагические мысли: в мире всё относительно — и величие человека, и пространство, в котором мы живем. Многое в стихах В.Шибанова предстает в перевернутом виде, как бы наоборот (стихотворение «Дверь»). Дверь, именуемая заслонкой Вселенной, вырастает до гиперболизированного образа: намек и на любовь, которая затерялась за дверью, но если в мире часы движутся назад, реки текут к истоку, то как же достичь желаемого, в частности, в любви? Дверь, за которой она «живет», открыть невозможно.
Умение поэта возводить «низкие» предметы быта в поэтические образы, несущие нравственное обобщение, — свидетельство художественного и живописного мастерства. Есть у В.Шибанова стихотворение-реквием «Сквозь мох», посвященное талантливому бесермянскому поэту Михаилу Федотову, безвременно ушедшему из жизни, в основе которого подтекст, внутренняя речь. Поэт говорит о безвременной кончине друга, когда «мир и измерения изменились». Речь идет об измерении глубины восприятия жизни, высоты как величия личности. С героем-повествователем происходят метаморфозы, он превращается в тотемного муравья, чтобы преодолеть преграды, проникнуть в святая святых живого и неживого мира природы и, может, там найти разгадку тайн.
А стихотворение «Леса на севере Удмуртии» не столько о красоте леса как богатстве родного края, сколько о том, как трудно лесу сохранить свою силу, первозданную гармонию, ибо внутри него — «такие там трясины, такие впадины, словно страшные раны эти рвы и овраги». И несмотря на это в лесах «…поспевает там / черемуха и малина, / все невзгоды и раны / мои они лечат» (подстрочный пер. автора).
Поэт идет не от возвеличивания или нарочитого приземления образа леса — он завершает стихотворение здравицей в честь «зеленого золота», живущего особой, подчас таинственной жизнью, как и в стихотворении «Декабрь», населенном героями из народных поверий. Лирический герой убежден, что рядом с людьми живут домовые, черти, злые духи. Это отголоски язычества, когда в понимании человека предметы окружающего мира оживали, наполнялись смысловым содержанием, вступали в загадочные отношения с людьми. Об этом и «Дверь», и «Старая газета», когда «месяц готов прыгнуть к нам в круг». Тут сливаются воедино явь и фантазия, возникает своеобразная мелодия, музыка жизни. Многое в стихах В.Шибанова от впечатлений детства, от сказок бабушки. Старая газета летит, но куда — может быть, в будущее, обнаруживая связь времен.
После долгих раздумий приходишь к выводу: обращение к этнофутуризму удмуртских поэтов и прозаиков не следствие и подражание западной моде, непосредственное и опосредованное отношение к тому, что происходит в мире далеком и близком, а нечто большее — озабоченность судьбой «малых наций», протест против того, о чем сказано в материалах научно-практической конференции и круглого стола «Этнос—личность—толерантность» (Ижевск, 1998): человечество ищет «баланс между потоками общей универсализации и решением проблем этнического выживания. Хотя такое стремление имело место на протяжении всей истории развития человечества, но только в наше время этот процесс происходит на фоне критически изменившихся отношений “человек и природа”, “человек и общество”, “человек и человек”. Самим ходом истории брошен вызов этническим меньшинствам. Необходимо найти адекватный вызову ответ касательно национально-этнической идеи».
Этнофутуристы средствами искусства сознательно, а подчас и интуитивно, подсознательно, стремятся сохранить свою независимость, свободу мышления, свободу создания новых духовных ценностей, опираясь на опыт веками выработанных традиций. На созданные народом эстетические и философские ценности.
Не отношу себя к прямым поклонникам этнофутуризма, но в их программе привлекает то, что они отрицают модернизм как генеральное течение, что этнофутуризм находится в оппозиции к постмодернизму. В определенной степени этнофутуризм — реакция на всё возрастающую роль массовой культуры. По словам В.Шибанова, известный искусствовед Н.Розенберг в монографии «Прорубить окно в Азию» открыла новую страницу в изучении генезиса и теории этнофутуризма: «С точки зрения логики исследования Н.Розенберг, современный этнофутуризм не ошибка, не отклонение от “правильного” направления, а необходимое, закономерное раскрытие той энергии, которая заложена в национальных культурах и которая должна была раскрыться именно за последние столетия».
Если учесть исторические обстоятельства, молодые национальные культуры за исторический «миг» своего существования (удмуртской литературе чуть больше ста лет) не прошли все стадии своего развития. Начинали они с наивного, фиксирующего реализма (раннее творчество Г.Верещагина, Кедра Митрея), затем пережили скачок к социалистическому реализму, не накопив в должной мере художественно-изобразительного арсенала (речь не идет о К.Герде, М.Петрове, Г.Красильникове, Ф.Васильеве), а также исторического, социального опыта, как это было свойственно русской классической, советской, европейской литературе. Возвращение к первоистокам (философская и религиозная основа этнофутуризма, на наш взгляд, — язычество) закономерно. Вот почему В.Шибанов в статье «Некоторые трактовки этнофутуризма» изложил основные положения своего доклада «Этнофутуризм как могильщик постмодернизма» (формулировка Андреса Хейнапуу). «…Я исходил, — пишет В.Шибанов, — из идеи Игоря Смирнова о том, что развитие мирового искусства под определенным углом зрения напоминает развитие психики младенца. А если это так, то следующей фазой развития искусства после постмодернизма должен быть так называемый “первосон”, который я попытался связать с этнофутуризмом. Если точнее, этнофутуризм — это переходный этап от постмодернизма в культуру “первосна”».
Это интересное и в чем-то не бесспорное утверждение требует практического подхода, литературоведческого анализа поэзии и прозы этнофутуристов прежде всего Удмуртии, а список их, по убеждению В.Шибанова, немал: С.Матвеев, В.Ар-Серги, П.Захаров, Л.Нянькина, О.Четкарев, частично Г.Перевощиков, А.Перевозчиков, Л.Тихонова и др.
Завершая разговор о творчестве В.Шибанова, теоретике и лидере современного этнофутуризма, стоит сказать о нем как о личности. Более десяти лет Виктор Леонидович работает в Удмуртском государственном университете, занимает разные должности: зам. декана по науке, зам. заведующего кафедрой, и. о. заведующего кафедрой, члена комиссии по приему госэкзаменов, зам. председателя ГАК (в Глазовском пединституте) и др. Он — член Союза писателей России с 1993 г., член правления Союза писателей Удмуртии, член правления Ассоциации финно-угорских писателей. Творчески активен, много пишет для периодической печати республики. Особо отмечу его активную помощь в издании книг памяти К.Герда, М.Петрова, Кедра Митрея, Ф.Васильева и др., в организации и проведении научных конференций.
В.Шибанов сотрудничает с иностранными учеными. Знание языков — финского, немецкого, английского — помогает ему укреплять научные связи с учеными разных стран. Его статьи, в основном теоретические, печатались в Финляндии, США, Эстонии. Поэт, ученый, интеллектуал, он воспитывает литературную смену, будущих филологов. В настоящее время В.Шибанов успешно работает над докторской диссертацией, но поэзия по-прежнему остается делом его жизни.