УМЕР В ПОЛЁТЕ

 

Понимание необходимости выполнить свой долг

требует забвения собственных интересов.

Виктор Гюго

 

Весть о кончине Юрия Андреевича Чайникова потрясла многих: родных, друзей, тех, кто работал и вообще общался с ним. Уезжая весной 2000 года из Ижевска на Север к дочери и внукам, он был полон творческих планов, которые мечтал воплотить по возвращении, но внезапно был сражен сердечным недугом…

Юрий Андреевич мечтал увидеть на Центральной площади Ижевска памятник Кузебаю Герду, определил его место. Не раз шла речь и о строительстве нового здания Государственного национального театра, которому по праву должно быть присвоено имя К.Герда: после Г.Верещагина, Кедра Митрея, он один из первых обратился к национальной драматургии, создал театр одного актера, сам обладал богатыми артистическими способностями.

Теперь, после безвременной кончины Юрия Андреевича, отчетливо видишь, сколько им сделано для удмуртской культуры.

 

Наше знакомство произошло в начале 90-х годов, когда он приезжал навестить свою сестру Розу Андреевну Кувшинову. А было так: в Ижевске проходил фестиваль дра-матических коллективов республик Урала и Поволжья. В На-циональном театре шел спектакль по пьесе-легенде прозаика, поэта, драматурга и переводчика из Коми Геннадия Юшкова, с которым я много лет коротко знакома. После спектакля мы с Розой Андреевной решили пригласить Юшкова на чашку чая. Вместе с ним пришел и Юрий Андреевич. Я впервые близко его увидела, хотя в1978 г. он присутствовал на юбилейном вечере, посвященном 80-летию К.Герда, в клубе журналистов. Эти первые торжества, посвященные Герду, были организованы покойным Флором Ивановичем Васильевым, тогда председателем Союза писателей Удмуртии.

На чаепитии с горестью вспомнили ушедшего из жизни поэта и журналиста Марка Андреевича Чайникова (1924—1988, псевдоним — Анатолий Югов). Он ушел из жизни, не успев написать задуманную книгу о К.Герде.

Говорили в основном мы трое, Юрий Андреевич молчал, изредка вставляя скупые реплики, но и по ним можно было судить о его начитанности, культуре. Вообще, он производил впечатление человека много пережившего и уставшего от жизни. Позже это впечатление сгладилось. У него оказался живой характер, богатое воображение фантазера и романтика, природный юмор. Это был неповторимо интересный собеседник. Казалось, в нем соединились черты русского интеллигента, офицера, светского человека. Многое в его характере, манере поведения генетически перешло от семьи, от Герда. Он был обаятелен, внутренне красив, человек слова и дела.

Дружески сблизились мы с Юрием Андреевичем после безвременной кончины в 1995 году его сестры Розы Анд-реевны, много сделавшей для увековечения памяти К.Гер-да. Ее поездки вместе с братом на Соловки, в Петрозаводск, в Ленинград, Чебоксары дали бесценный материал для периодической печати и для книги памяти о Кузебае Герде «Как молния в ночи» (1998).

Когда не стало Розы Андреевны, подготовку к 100-летию К.Герда Юрий Андреевич взял на себя. Сделал очень много, но, очевидно, надорвался — слишком велик был масштаб работы. Он организовывал торжественные вечера в Удмуртии и в Москве, оформлял музей в Гурезь Пудге, часто ездил в Малиновку (родина К.Герда). Он хлопотал об установлении стелы на месте, где стоял дом семьи Чайниковых, мемориальной доски на здании бывшей совпартшколы, где работал последние годы перед арестом К.Герд. А сколько бесценных писем-свидетельств, документов он передал мне для книги о К.Герде — они составляют значительную часть ее содержания. Да разве перечислишь, сколько им сделано с 1993 по 2000 годы. А сколько он мог бы еще сде-лать! Юрий Андреевич планировал написать книгу о К.Гер-де, в которой главным должны были стать отношения К.Герда с великим мыслителем, философом, богословом П.А.Флоренским. Юрий Андреевич изучал творческое наследие этого ученого, товарища К.Герда по трагическим годам пребывания на Соловках, а чтобы книга была более достоверной — разыскивал материалы, относящиеся к ис-тории Соловецкого лагеря, строительства Беломорканала, пребывания репрессированных на Соловках в разные периоды существования лагеря.

Однажды мне позвонил сын Юрия Александровича — Олег Юрьевич и сказал: «После отца остался архив: письма, рукописи начатых и незавершенных статей, а также написанная отцом картина, посвященная вам. Что делать со всем этим?» Я попросила принести рукописи. И вот передо мною стопка листов, скрепленных в виде книги. На титульном листе значится: «Юрий Чайников. Соловки — Сандормах». Начало рукописи определяло жанр будущей книги — это документальное повествование. Собран богатый фактический материал, взятый из следственных дел, писем, книг, воспоминаний узников Соловков, их родственников, собственные впечатления от пребывания на Соловках и Сандормахе. Задача, которую поставил перед собой автор — создать сюжетную линию Павел Флоренский — Кузебай Герд, развенчать утверждения некоторых литераторов, что Герд якобы под влиянием П.А.Флоренского стал религиозен. Главное в их отношениях — духовная связь. Оба были Поэты в обобщающем значении этого слова.

В рукопись включены письма Флоренского родным, а также письма узника Соловков профессора Р.Н.Литвинова, человека высокоэрудированного, близкого по духу П.А.Фло-ренскому. Юрий Андреевич цитирует строки из письма Литвинова о Флоренском: «Очень милый человек и относится к людям первого разряда. Образован чрезвычайно: от ассирийской клинописи до физики-химии, от метрики и ритмики до сверхвысшей математики, крайне беспомощен в делах хозяйственных. До предела деликатен…».

В письмах П.А.Флоренского автор рукописи искал и находил следы взаимоотношений с Гердом. Письма относятся к началу 1937 года, когда вся страна отмечала столетие со дня гибели Пушкина. В письме Флоренского жене от 13 фев-раля читаем: «На Пушкине проявляется лишь мировой закон о побитии камнями пророков и постройке им гробниц, когда пророки побиты: удел величия — страдание — страдание от высшего мира и страдание внутреннее, от себя самого. Так было, так есть и так будет. Почему это так — вполне ясно: это отставание по фазе: общества от величия и самого от собственного величия, неровный, несоответствующий рост…» В размышлениях о Пушкине внутренним сюжетом просматривается собственная судьба Флоренского, его трагедия, трагедия Герда и всех великих ученых, поэтов, мыслителей мира и особенно тех, кто оказался жертвами политической несправедливости.

Один из аргументов Юрия Андреевича о духовной близости Герда и Флоренского явственно просматривается — они сошлись на Пушкине. Он весьма убедительно доказывает это, ссылаясь на доклад К.Герда, прочитанный им в 1927 году на семинаре по философии во время учебы в ас-пирантуре, в котором об А.П.Пушкине сказано: «Для русской литературы его произведения такая же вершинная точка классического стиха, как Моцарт в музыке и Рафаэль в живописи. Стихотворения и поэмы А.С.Пушкина являются идеальной организацией стихотворной речи…».

Несмотря на незавершенность обширного труда, рукопись Юрия Андреевича представляет ценность и в том виде, в каком она есть. Олег Юрьевич приложил к рукописи фотографию своего отца, сделанную в 1958 году. Молодой, красивый, элегантно одетый, с пышной черной шевелюрой, крупными выразительными чертами лица, он похож на своего дядю не только внешне, но и внутренним светом, присущим Герду.

 

Юрий Андреевич любил и ценил хорошие, редкие книги, у него была большая библиотека. Наряду с исторической литературой, достойное место в ней занимали книги по философии, психологии, искусству, многочисленные поэтические сборники. Его начитанность и широта знаний удивляла филологов: он превосходно знал классическую русскую и зарубежную литературу, и особенно — поэзию серебряного века, знал биографии поэтов, историков, советских писателей 20-х годов.

Юрий Андреевич зачитывался поэзией Флора Васильева. «Вы даже представить себе не можете, — рассказывал он мне как-то, — какую я испытал радость, увидев однажды в книжном магазине Нижневартовска сборник стихов Ф.Васильева “Светлая осень” и роман М.Петрова “Старый Мултан”, изданные в Москве. Конечно, я их купил. Они хранятся в моей библиотеке».

Большим праздником для Юрия Андреевича было приобретение хрестоматии для средней школы «Литература народов России» (СПб., 1995), где выделен раздел «Кузе-бай Герд» и приведены восемь его стихотворений. Обрадован был Юрий Андреевич и появлению учебного пособия для вузов, вышедшего в Москве, в котором тоже есть глава о Герде.

Мы много говорили о том, что в Венгрии, Финляндии, Эстонии в последние годы имя Герда стало привлекать внимание исследователей и переводчиков. Когда в 1996 го-ду я привезла из Эстонии книгу переводов финно-угорских поэтов, Юрий Андреевич долго всматривался в тексты двадцати двух стихотворений К.Герда, переведенных на эс-тонский язык. «Это же прекрасно, это же победа! — воскликнул он и тут же помрачнел лицом: — Как обидно! Сколько же надо было всем Чайниковым пережить невзгод, чтобы дожить до торжества справедливости!»

Особая страница в жизни Юрия Андреевича — это подготовка материалов о Кузебае Герде (писем, документов, воспоминаний) для книги «Как молния в ночи». Когда книга вышла в свет, я подробно рассказала ему, как с участием прекрасных писателей России: В.Сорокина, В.Распутина, В.Ганичева, В.Дементьева и др. — прошла в Союзе писателей России ее презентация. Доцент Чувашского университета Роза Николаевна Петрова, много лет занимавшаяся изучением и переводами с удмуртского на чувашский, написала мне, что этой книгой поставлен памятник не только Герду, но и всем, кто участвовал в ее создании.

Прочитав книгу о Герде, Юрий Андреевич перед отъездом оставил мне свои замечания, соображения, принес новые письма, рисунок кладбища в Сандормахе, где по документам1937 г. расстрелян Герд. Он мечтал участвовать в подготовке переиздания книги в 2003 году, сетовал на малый тираж (1000 экз.). Радовался, что в газете «Герд» ему удалось опубликовать рассказ «Раскладушка Кузебая, или Ташкент — город хлебный». Спасибо за это П.К.Чер-нову, тогдашнему редактору газеты «Герд» (ныне тоже покойному), доставившему истинную радость Юрию Андреевичу и всем его друзьям.

Особой гордостью наполнилось сердце Юрия Андреевича, когда нас с ним пригласили в гимназию им. К.Герда в Ижевске. Он радовался встрече с педагогами, воспитанниками, которые подготовили прекрасную музыкально-литера-турную композицию по произведениям К.Герда.

Большая заслуга Юрия Андреевича в том, что он написал серию портретов из окружения К.Герда, а также портреты отца и матери поэта — Павла Васильевича и Софьи Никифоровны, — которые будут входить во все издания, связанные с именем Герда.

Юрий Андреевич смущался, что в книгу о Герде вошли несколько его фотографий — ему казалось это нескромным, но искренне радовался, когда я решила включить в издание его работы — портрет Герда и уже упомянутые портреты родителей поэта, изображение церкви, где крестили К.Герда, копию портрета П.А.Флоренского.

 

Хотелось бы отметить присущие Юрию Андреевичу чуткость, умение прийти на помощь в трудную минуту жизни, бескорыстие. Вот, казалось бы, мелочь, но не могу не рассказать. У меня на письменном столе стояла баночка с клеем, и стоило Юрию Андреевичу заметить, что клей кончился, он позаботился и принес тюбик, зная, что мне не всегда удается забежать в магазин. А когда он с сыном Олегом Юрьевичем по моему приглашению приходил на чай, кроме сладостей, приносил всегда батон хлеба, зная, что у меня и с хлебом бывают перебои. И делал это непринужденно, с шуткой. А к моему юбилею (1998 г.) нарисовал и подарил этюд «Соловки». Как я благодарна за этот бесценный подарок!

А каким прекрасным семьянином был Юрий Андреевич, как заботился о своей жене, детях. Особой его гордостью были внуки. И как рвался он на встречу с ними в далекий Нижневартовск, где и постигла его негаданная кончина.

Несмотря на пережитые в детстве и юности мытарства, Юрий Андреевич чаще вспоминал светлые и счастливые страницы своей биографии: учебу в артиллерийском училище, службу на Курилах, где жилось нелегко, но весело. Вспоминал немало смешного из жизни в офицерском общежитии, когда отдаленность от всего света, бытовая неустроенность, скудное питание и длинные северные ночи сглаживались доброй шуткой, хорошей книгой, офицерской дружбой.

Тепло и сердечно вспоминают Юрия Андреевича его однокашники по УГПИ: А.А.Евсеева — известный театровед, М.В.Гаврилова-Решитько — популярная радиожурналистка. Он тоже с душевным волнением всегда говорил о студенческих годах.

Юрий Андреевич был, как говорят, учитель от Бога. Работал директором школы, преподавал историю и военное дело. Окончив в Свердловске институт искусств, преподавал рисование. Сколько имен учеников и учениц, способных и умных, слышала я от него. С некоторыми из них он сохранял живые связи, переписывался.

Вокруг Юрия Андреевича была особенная аура — аура доброты, высокой нравственности. Несмотря на пережитое, многочисленные утраты, он был патриотом, всегда говорил только высокие слова об истории Родины. Мышление Юрия Андреевича было государственным, масштабным. Он мечтал увидеть Россию, родную Удмуртию сильными, процветающими. Моя дочь, Лариса, впервые увидев его, сказала: «Юрий Андреевич, а вы очень похожи на Петра I». Он от души посмеялся. Однако в его облике действительно была императорская импозантность, величавость: львиная голова, крупные черты лица, большие умные глаза — всё производило впечатление. Немало было у него сходства и с его дядей. Все Чайниковы — красивые люди. Они обладали каким-то особым обаянием, умели привлечь внимание, вызвать к себе интерес. От общения с ними оставалось душевное тепло.

 

Когда пришла весть о неожиданной кончине Юрия Андреевича, первое ощущение было: из жизни ушло что-то очень большое, значительное. А когда мне поручили написать некролог, я растерялась — что и как сказать об этой замечательной личности, чтобы люди представили, что ушел человек, достойный глубокого уважения и признательности за всё сделанное им? К сожалению, с уходом из жизни Юрия Андреевича оборвалась последняя родственная, генетическая нить связи с Гердом.

На сороковой день после смерти Юрия Александровича собрались его жена, сын, дочь, родные, друзья. Душа его по христианскому поверью должна была покинуть земную обитель, но его имя, его человеческий образ, благородное дело, которому он служил как гражданин и патриот, навсегда с нами…