«ЖИЗНЬ РАСЦВЕТЁТ НЕВИННА И МУДРА…»

Всякий человек, великий и малый,

бывает поэтом, если видит за своими

поступками идеал.

Генрик Ибсен.

«Автографы» (Москва, 1921г.) двенадцати поэтов, которые мы представляем читателю, составили небольшой сборник стихотворений современников Кедра Митрея и Кузебая Герда; авторы их были весьма популярны в 20-е годы.

Кедра Митрей всю жизнь писал стихи. Последнее его стихотворение по документам относится к 1938 году, то есть, написано в заключении. В архивах сохранились десятки выписанных из разных изданий стихотворений поэтов всех времён и народов. В начале 20-х годов особенно популярны были имена А. Блока (1880-1921), Н. Гумилёва (1886-1921), В. Брюсова (1870-1924) – поэта, прозаика, переводчика, теоретика литературы, организатора и руководителя литературного института, который носил его имя. Студентами этого уникального вуза были Кузебай Герд и Иван Векшин (псевдоним Айво Иви, брат Ашальчи Оки). В этом институте преподавал поэт и теоретик поэзии Иван Рукавишников, которого Герд, наряду с Валерием Брюсовым и Георгием Шангели, назвал своим учителем.

Широко известными были и поэты из окружения С. Есенина – один из них – Рюрик Ивнев (Ковалёв Михаил Александрович, 1891-1981); имена поэтов и прозаиков – Фёдора Сологуба (1863-1927), Андрея Белого (1880-1934, друга А. Блока) тоже пользовались широкой известностью.

Профессиональный революционер, государственный деятель А. В. Луначарский (1875-1933) долгие годы занимал пост наркома просвещения СССР. Возможно, он был последним из руководителей страны, с кем встречался Кузебай Герд, когда оформлял визу на выезд в Германию на стажировку (усовершенствование в знании немецкого языка, фольклористики) перед тем, как его отозвали в Ижевск (1930). О том, что виза была подписана А. В. Луначарским, вспоминала жена Герда, Надежда Антоновна Ирисова (Герд). Думаю, поэзия Ильи Эренбурга и М. Цветаевой была известна Кедра Митрею, а Кузебаю Герду – несомненно.

Представляемый читателю сборник из тринадцати стихотворений – уникален тем, что он состоит из автографов, тексты которых написаны поэтами собственноручно.

Существует наука (каллиграфия), изучающая особенности почерка индивида для того, чтобы определить свойства его характера, психологию, даже настроение во время написания того или иного документа; мы уже не раз упоминали о красоте, чистоте почерков Кедра Митрея, Кузебая Герда, Михаила Петрова. Они оставили классические образцы почерка на русском и удмуртском языках. Не будем гадать, какими особенностями характера обладал каждый поэт «Автографа» – порадуемся тому, что можем увидеть строки, написанные рукой представителей поэзии «Серебряного» века, а они почти все начинали литературную деятельность на рубеже двух веков, принадлежали к разным литературным школам и направлениям.

Для многих будет открытием, что А. В. Луначарский писал стихи. Он более известен как критик, литературовед, искусствовед, переводчик, много лет был народным комиссаром просвещения. Известен как драматург, автор пьес «Королевский брадобрей» (1906), «Фауст и город» (1920), «Оливер Кромвель» (1927), «Фома Компанелла», «Народ». По мотивам новеллы П. Мериме «Логис» он написал драму «Медвежья свадьба»; снятый по её сюжету фильм в 30-е годы пользовался исключительной популярностью. В 1921г. Луначарский написал драму «Канцлер и слесарь», в 1930 – «Нашествие Наполеона». Его перу принадлежат и мелодрамы «Яд» (1926), «Бархат и лохмотья» (1927). Он всю жизнь отстаивал принципы реалистического искусства, но в то же время А. В. Луначарский был романтиком, фантазёром, мечтателем. Таковы и его драматические произведения. Пьесы А. В. Луначарского ставились в московских и провинциальных театрах. В годы учёбы Кузебая Герда в аспирантуре Московского литературного института он посещал театры, где с успехом шли спектакли по пьесам А. В. Луначарского.

Перу А. В. Луначарского принадлежат статьи, рецензии, эссе на творчество М. Горького, В. Маяковского, молодых советских романистов А. Фадеева, Д. Фурманова, Ф. Гладкова, Ю. Олеши, поэтов Э. Багрицкого, Б. Пастернака, И. Уткина. Луначарским написано около двух тысяч статей, докладов, речей. Человек широкой эрудиции, он писал работы по теории литературы, театра («Театр и революция»), статьи по проблемам развития национальной литературы,

вёл диспуты по религии, по проблемам нового советского искусства с Р. Ролланом, Б. Шоу.

Ябыла свидетелем того, как в январе 1958 года в Институт мировой литературы им. А. М. Горького пришёл известный историк литературы, собиратель художественных ценностей в нашей стране и за рубежом Илья Самойлович Зильберштейн (1905-?), известный исследователь первоисточников И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского. А. П. Чехова, собиратель наследия декабристов, один из редакторов редкого издания «Литературное наследие». Он много лет занимался проблемой: литература и живопись. Зильберштейн принёс в ИМЛИ материалы, добытые из сундука (в буквальном смысле) семьи Луначарских. В нём оказались неопубликованные рукописи статей, писем, стихотворений Анатолия Васильевича. А сундук с архивом Луначарского сохранила его супруга, известная актриса Наталья Розенель-Луначарская, автор мемуаров о нём «Память сердца» (1962). Оказывается, ещё в 1912 году на Капри, в гостях у Горького, заложен был «поэтический» архив Луначарского. Позже стихи вошли в его восьмитомное собрание сочинений (1967). Он писал лирику, философские, исторические стихи. Об их уровне можно судить по четверостишию, представленному в «Автографах».

Писал стихи и сын Луначарского, погибший, к сожалению, на Великой Отечественной войне. Слышала, что А. В. Луначарский в начале 30-х годов впал в немилость к В. И. Сталину и был отправлен в «почётную» ссылку послом в Испанию. Но по пути на новое место назначения скончался от болезни сердца во Франции, в Модене. Доживи Луначарский до 1937г., вполне возможно, что ему была бы уготована судьба сотен и тысяч государственных деятелей, военачальников, писателей, репрессированных и погибших в ГУЛАГе, как Кедра Митрей и Кузебай Герд.

Каждое имя в автографе заслуживает того, чтобы о нём написать хотя бы несколько строк. С двумя авторами этого сборника мне довелось встретиться — с Рюриком Ивневым (1891-1981) и Ильёй Эренбургом (1891-1967).

Рюрик Ивнев (Ковалёв Михаил Алексеевич) – поэт, прозаик, мемуарист, переводчик. Родом из дворянской семьи, вошёл в историю литературы как ближайший друг С. Есенина. Сначала связан был с футуристами. Первая книга стихов «Пламя пышет» вышла в 1913г. После революции состоял в группе поэтов-имажинистов, руководимой С. Есениным. Мотив поэзии – «изнемогающий от бытия», преодоление не только тяжёлых обстоятельств жизни, но и собственного мятущегося «Я». На одном из писательских Съездов в Колонном Зале Дома Союзов В. А. Солоухин (1924-1997) подвёл меня к человеку среднего роста (стоял, прислонившись к колонне) с усталым, но красивым лицом, с седеющей шевелюрой и представил нас. Я смотрела на него как зачарованная: он же был «последний из могикан», близко знавший великого русского поэта С. А. Есенина. Всего лишь несколько незначительных слов, но в памяти остался образ рафинированного интеллигента – вокруг него, казалось, была какая-то особая аура. Ему было уже восемьдесят лет; умер он на девяностом году жизни.

Имя Пимена Ивановича Карпова (1887-1963) – поэта, прозаика мало известно современному читателю. Выходец из крестьянской семьи, он сам добывал себе хлеб насущный. Печатался в популярных журналах «Нива», «Русское слово». Первый сборник «Звёзды. Стихи» вышел в 1922г., в том же году – «Русский ковчег». В последующие годы писал автобиографическую прозу «Верхом на Солнце» (1933), «Из глубины» (1956). Лейтмотив поэзии – «я люблю мою сирую землю»; на наш взгляд, на его поэзии лежит печать влияния Н. Клюева: тяга к старославянизмам, метафоричности, да и мотивы бродяжничества, жертвенности ради «Руси святой» связывает этих разных и в чём-то близких поэтов.

Знаю, что обагрю своей кровью

Темноликую мою землю:

Но за что-то с лютой любовью

Я целую её и приемлю!

Широкому советскому читателю имя поэтессы Марины Ивановны Цветаевой (1892-1941), поэта, прозаика, эссеиста, переводчика стало известно в 1956г., когда вышел альманах «Москва» (№ 2) со статьёй И. Г. Эренбурга и стихами поэтессы.

М. И. Цветаева – эмигрантка, друг Максимилиана Волошина, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, близкого ей по духу – австрийского поэта Райнера Рильке (1875 – 1926) покончила жизнь самоубийством (в эвакуации, в Елабуге). Её дочь Ариадна Эфрон была репрессирована, а муж С. Я. Эфрон – расстрелян. Имя М. И. Цветаевой в 20-50-е гг. XX в. значилось лишь в истории русской дореволюционной поэзии. В эмиграции М. И. Цветаева оказалась в условиях исключительно тяжёлых (материальных и творческих). Россия, память о ней – было главным в её поэзии тех лет (1922-1939). «Русской ржи от меня поклон», – писала она в 1925г., а в 1934 г.:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И всё – равно, и всё – едино.

Но если по дороге – куст

Встаёт, особенно рябина…

Получив блестящее домашнее образование и воспитание (отец её – профессор-искусствовед, основатель Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве) и окончив гимназию, Цветаева слушала лекции в Сорбонне. Автор многочисленных сборников стихотворений и поэм (первый «Вечерний альбом» издан в 1913г.). М. В. Цветаева была поклонницей Блока (цикл «Стихи к Блоку»), Маяковского. Блестяще эрудированная, как и А. Ахматова, она оставила свой след в русской и европейской поэзии. У Цветаевой своя школа, у неё множество учениц и последователей. О ней как о личности написаны сотни мемуарных научных работ, ей посвящены десятки стихотворений, в том числе и удмуртских поэтесс М. Зиминой, А. Вериной (Ф. Бушмакиной). Влияние её поэзии испытали и Л. Кутянова, и Т. Чернова, и О. Денисова. Пожалуй, в России трудно найти молодую поэтессу, которая не прошла бы школу Цветаевой-Поэта, не подражала бы ей.

Ранний период творчества талантливой русской поэтессы из Удмуртии М. Г. Зиминой (60-70-е гг.) можно назвать цветаевским: стихи, посвящения, изучение биографии (поездка в Елабугу), циклы стихов – всё ей как Учителю и кумиру. В сборник «О несуетном поговорим…» (1993) Маргарита Георгиевна включила стихотворение «Дом Цветаевой в Елабуге», где есть такие строки:

… Это время виновно и только.

Это люди эпохе под стать,

В одиночку приходят и толпами,

Чтобы воздухом тем подышать.

Поэтесса А. Верина в сборнике «В измерении сердца» (1997) поместила три стихотворения от имени «М. Цветаевой, 1939» с попыткой раскрыть душевное смятение поэтессы в годы (1939-1940-1941) тяжёлых испытаний:

Отвержена покоем и судьбой,

Блуждаю в суетливом неуюте.

Устала я не быть самим собой,

И жить в молчащей и зловещей жути.

Марине Ивановне Цветаевой посвящены не только стихи – открыты музеи, изданы все её сочинения.

Илья Григорьевич Эренбург (1891-1967) – поэт, прозаик, публицист, автор многотомных мемуаров «Люди, годы, жизнь». Выходец из купеческой среды, он получил блестящее образование, долгие годы жил в Европе (в основном во Франции), где и вышел первый сборник его стихотворений «Стихи» в 1910, затем «Я живу» (СПб., 1911), «Будни» (Париж, 1914) и т.д.

В июне 1917 года он вернулся в Россию. В 20-е годы снова жил во Франции, Бельгии, Германии. С середины 30-ых годов – собственный корреспондент «Известий».

По существу, И. Г. Эренбург выполнял весьма важную миссию для нашей страны – он был её полпредом по культуре и политике за рубежом. Неслучайно, автор «Повести о настоящем человеке» Б. Н. Полевой в книге-репортаже «Нюрнбергский процесс» писал, что появление на этом процессе Эренбурга для него чуть не кончилось трагедией: сотни корреспондентов хотели пожать ему руку, взять у него автограф. «Он, – писал Б. Полевой, – чуть не стал жертвой собственной популярности».

Эренбург – блестящий, я бы сказала, непревзойдённый публицист. В годы Великой Отечественной войны каждая его статья в центральных газетах, выступление на радио – были событием для миллионов людей, жаждавших услышать правду о происходящем на фронте.

Статьи И. Эренбурга настолько пользовались популярностью (книга «Война»), что в партизанских отрядах был получен приказ: все газеты можно раскуривать, а газеты со статьями Эренбурга – нельзя.

Впервые я увидела и услышала Илью Григорьевича на II Съезде писателей СССР (1954). Это был нелёгкий для него Съезд. Подверглась суровой критике его повесть «Оттепель» (выступление М. А. Шолохова). Видела его и на последующих Съездах писателей. А один раз на улице – с большим его другом А. А. Игнатьевым (1877-1954), бывшим царским генералом, перешедшим на сторону советской власти (он принимал участие в налаживании дипломатических связей Франции и молодой Советской республики). Это был высокий, импозантный, красивый человек с великокняжеской осанкой, граф по рождению. С выходом его монументальных мемуаров «50 лет в строю» имя Игнатьева в литературных кулуарах стало весьма популярным. Многолетние узы дружбы связывали И. Г. Эренбурга с А. А. Игнатьевым и А. Н. Толстым.

10 января 1958 г. литературная общественность широко отметила 75-летие со дня рождения Алексея Николаевича Толстого. У меня сохранился пригласительный билет на вечер памяти писателя, который проходил в Большом Концертном зале им. Чайковского, в Москве. В президиуме были: Л. И. Толстая (жена писателя), Е. П. Пешкова (жена М. Горького), Н. А. Пешкова (жена сына М. Горького), К. А. Федин, И. Л. Андроников, К. Л. Зелинский, В. Г. Лидин, Л. С. Соболев, дочь Толстого Марьяна Алексеевна, внучка Мария, А. Л. Барто, И. Г. Эренбург. В концерте участвовали известные артисты, в том числе и Галина Уланова.

Особенно тепло было встречено выступление И. Г. Эренбурга: «Многие помнят Алексея Николаевича, – говорил он, – как известного писателя, отличавшегося внешней импозантностью, а когда я думаю о нём – он мне видится молодым, худощавым и …мечтательным. Познакомился я с Алексеем Николаевичем сорок пять лет назад в Париже…».

Почти все авторы «Автографа», как и классики удмуртской литературы Кузебай Герд и Кедра Митрей, – люди трудных судеб, в том числе и те, о ком мы ничего не сказали – это Матвей Райзман (погиб в годы Великой Отечественной войны), Семён Рубанович, Иван Новиков. Три этих имени даже не вошли в монументальную антологию «Русская поэзия» XX века (1999), вышедшую к 200-летию А. С. Пушкина, но своим присутствием в «Автографе» они оставили свои имена в истории российской поэзии.

«Разбито зеркало… И что ж? Стою, как прежде, воли полный: Я есмь…» – Этими жизнеутверждающими строками Ивана Новикова мы и завершим наше вступление к «Автографам», сохранившимся в архиве талантливого русского поэта, уроженца Удмуртии В. К. Семакина, которые любезно предоставлены нам его женой А. И. Семакиной.

30 июня 2001г.

Андрей БЕЛЫЙ

Танки

Светлы, легки лазури…

Они темны: без дна.

Там – мировые бури…

Там жизни тишина,

Она, как ночь, черна…

Над травой мотылек -

Самолетный цветок…

Так и я: в ветер – смерть –

Над собой, стебельком,

Пролечу мотыльком.

1921 год

Валерий БРЮСОВ

Зачем?

Зачем? Разве я знаю.

Не нами, давно решено –

Поля опалять мистралю,

Якорю падать на дно.

Гольфштрему, может быть, хочется

Медлить в огне Гаити,

Но должен Мальштремом корчиться

На холодном норвежском граните.

На чьи – то глаза обманные

Стигматы губ наложить –

Это играет ветер туманами,

Это травами ночь ворожит.

Если, двое, в невольной неге мы

Угадываем шопоты срока –

Это солнца Виктории Регии

Дрожат в синеве Ориноко.

Зачем? Кто нам ответит!

Словами любви не лги.

Сквозь эфир скользящей планете

Непонятны её круги.

1921г.

Рюрик ИВНЕВ

Пимену Карпову

На разлагающийся труп

Гляжу упорными глазами.

Так огнекрылый, шумный Врубель

Впивал безумия экзему.

Вбивают в гроб последнее железо

И не вернуться мертвому назад.

Я не душил, не убивал, не резал,

Но страшно мне взглянуть в Твои глаза.

1921

Пимен КАРПОВ

Приемлю.

Рюрику Ивневу

Буйнозвездную и грозовую

Я люблю мою сирую землю.

Все: и пытку её огневую.

И печальную радость приемлю.

Ей и песни, и благословенья,

И проклятья мои, и молитвы –

Отдаю я в слепом исступленье

За огонь её, бури и битвы!

Отдаю ей последние силы…

За сохою ей - пот мой кровавый.

Буду страстным певцом до могилы

Торжества ее, мудрости, славы.

Знаю, что обагрю своей кровью

Темноликую мою землю;

Но за это – то, с лютой любовью

Я целую её и приемлю!

19/II – 21 г.

Анатолий ЛУНАЧАРСКИЙ

***

Счастливая земля! На крови поколений

Жизнь расцветет невинна и мудра,

И будешь ты чиста, моя планета-гений,

Зеленая звезда с луной из серебра.

Иван НОВИКОВ

Зеркало

Глухою ночью зеркала

Лик человека отразили,

Глаза, глаза грез гладь, стекла

Живым сиянием пронзили.

Горят огни, волшебен строй

Предметов, линий, очертаний,

И только страсти лик пустой,

Лик в отражении мечтаний.

Но дрогнула рука, и звон

Разбитого стекла, унылый,

Как чей-то отдаленный стон

Над свежею в земле могилой.

Разбито бытие? О, нет!

Сияет свет из глаз живого.

Так смерти нет? Сияет свет

Над стоном бытия пустого.

Разбито – зеркало… И что ж?

Стою, как прежде, воли полный:

Я есмь, а отраженья ложь

Предвечные хоронят волны.

Не так ли в жданный час, когда

Косою длинной замахнется

Старушка-смерть, и кровь-вода

Для духа призрачно прольётся,

Не так ли ощутить, что страх

Конца истрочного явленья

Был ложный страх, что там лишь прах,

Прощенный судорогой тленья,-

А воля вечная , светла –

Найдет иные зеркала,

Сама себе не раз приснится

И будет, вновь творя, твориться.

9 января 1921, Москва

Матвей РОЙЗМАН

***

Если красными руками

Зори в окна зазвенят,

Кто поднимет чёрный камень

Кинуть яростно в меня?

Засмеется над порывом

Звезды в шапку перебрать,

Бросить людям, птицам, рыбам

Эти горсти серебра?

Кто по краю бездны старой

Побоится убежать,

Если бешено ударят

Душу зори мятежа?

14.10 1920 г.

Семен РУБАНОВИЧ

У окна.

Благодарение и ночи и безлюдью!

Безумству моему плащом надежным – мгла.

А! Сквозь гранит стены к тебе прижаться грудью.

Заплакать сладостно, целуя лед стекла.

Темно. Но ты не спишь. В необоримом хмеле

С девичьим ужасом ты слушаешь, дрожа,

Как мёд вчерашних ласк воскрес отравой в теле

Простёртом жертвенно и жаждущем ножа.

Да, ты не спишь. Тоской изломанные руки

(О, руки тонущей!) Зовут напрасно сон.

Глаза расширены. Ты – вопль застывший, мука,

Боль изваянная, окаменевший стон.

Я на безмолвный крик меня зовущей боли

Бежал – он лезвием медлительным проник

Мне в грудь, и из нее – бестрепетной давно ли?-

Забил и трепета и нежности родник.

То кровь моя, струясь, так по твоей томится,

Так страстью пенится – не мог я не придти,

И сердце голубем ручным в окно стучится.

Ты слышишь стук его? Впусти меня! Впусти!

1921

Иван РУКАВИШНИКОВ

Матвею Ройзману

Читать в грядущем что в былом?

Одна загадка – миг текущий,

Со светом тьма. Добро со злом?

Читать в грядущем что в былом?

И в толще времени излом?

Лишь ты поэт, свой миг поющий.

Читать в грядущем что в былом?

Одна загадка – миг поющий.

1921

Фёдор СОЛОГУБ

***

Всё выше поднимаюсь я,

И горный воздух чище, реже,

Но та же все судьба моя,

И настроения все те же.

В земном томительном бреду

Ни сожаленья, ни пощады,

Но и за гробом не найду

Ни утешенья, ни награды.

Мне горький хлеб для жизни дан,

Я мукой огненный испытан.

Одна из многих обезьян,

И я Творцом моим не считан.

Я брошен в бешенство стихий

Песчинкою в горсти песчинок,

И дразнит, вызывает Змий

На безнадежный поединок,

Чтоб демон, сжав, сухой рукой

Меня с другими в ком шипящий,

Швырнул с улыбкой ледяной

В котел блестящий и кипящий,

Да переплавлюсь я в огне

Жестоких и безумных пыток,

Да будет сладостен не мне,

Не нам готовимый напиток.

1921, Петербург

Марина ЦВЕТАЕВА

***

Ох грибок ты мой, грибочек, белый груздь!

То шатаясь причитает в поле – Русь.

Помогите – на ногах не тверда!

Затуманила меня кровь – руда!

И справа и слева

Кровавые зевы,

И каждая рана:

Мама!

Все рядком лежат,-

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой? – Где чужой?

Белый был – красным стал

Кровь обагрила.

Красный был – белым стал:

Смерть побелила.

Кто ты? Белый? Не пойму привстань!

Аль у красных пропадал? Ря-азань.

И справа и слева

И сзади и прямо

И красный и белый:

Мама!

Без воли – без гнева-

Протяжно – упрямо –

До самого неба:

Мама!

Илья ЭРЕНБУРГ

***

Проще возвести невиданные пирамиды,

Чем малую свободу взять на рамена.

Неотразимо искушение легчайшим том,

И золотая цепь нежна.

Кто крови счет ведёт пролитой?

Безликий мир – не я! Не я!

Твой поцелуй, Великий инквизитор,

Запечатлен на русских пустырях.

И снова мир, и снова Рим,

И снова горделивый зодчий,

Величьем камня одержим,

Былинку маленькую топчет.

Но верь – в пустых очах младенца

Огонь похищенный живет,

И смольный факел врытый в землю

Двойным горением встает.

Январь 1921, Москва