Авторы/Демьянов Анатолий/Юбилей
ЖИВИ СВОЕЙ СУДЬБОЮ
К 75-летию поэта
На столе лежит маленький сборник стихов, похожий на ладошку – такой же одинокий и теперь уже уставший от времени. Он появился на свет почти пятьдесят лет назад и стал первой независимой высотой Анатолия Демьянова. «Череда» – так называется эта книжица, цена 16 копеек. До неё были лишь многочисленные шальные отметины в республиканских и российских газетах и журналах. А самые первые публикации появились у журналиста Демьянова ещё в 1962 году – 55 лет!
Те кто, так или иначе, помнят и представляют эти «55» никак не удивятся таким строчкам совсем молодого поэта:
Я завидую, так завидую
Всем, слыхавшим «Авроры» залп,
Всем, кто Ленина в Смольном видели,
Еле втиснувшись в гулкий зал.
Это из «Череды».
И это тоже:
Нет в природе кончины,
Как нету конца у России,
Как большой доброте
Увяданья и гибели нет.
Я не вечен, уйду –
Но в восторженной, радостной силе
Чередою другие
Пойдут по земле, по стране.
Сколько же было в творческой жизни журналиста, поэта, переводчика Демьянова таких «других»? И других, и разных, и незнакомых, ставших своими, родными, понятными и, в конце концов, благодарными Анатолию Илларионовичу. Благодарными за его постоянную привычную готовность помочь, выручить, подшутить, по дружески потрепаться, казалось бы, ни о чем. А может быть в этом самом «ни о чем» все и дело и главная удача в жизни? Было бы с кем.
Здоровья, творчества, встреч!
* * *
Он в горниле войны пропал…
Я однажды к земле припал
И услышал:
– Ни зги… Ни зги…
Ты не жди меня. Ты не жди…
Я лежу под глухой сосной
В золотой тишине лесной.
Надо мной олень-тропа.
Я без вести, сынок, пропал…
Передвижка
Продирался в хляби «газик»,
Битый ржавый драндулет,
И орал шофёр-чумазик:
– Кто сказал, что Бога нет?
Нет ли, есть ли, вышел весь ли –
Абы нам бы в клуб войти!
К простыне-экрану лезли
Стар и млад: валяй, крути…
Аппарат стрекочет длинно,
Повестит сквозь гул в движке
Про падение Берлина,
Про закройщика в Торжке.
В этом рокоте и гуде
Самосадный дым плывёт.
Стрёкот смолк…
– Кина не будет,
Потому што ленту рвёт!
– Ат, сапожник… Взялситожа!
– Мужаки, дакчёино –
Кто горазд, айда поможем… –
И опять идёт кино.
Ах, идёт и душу тянет,
Тянет, мучась и лучась,
Через годы, через память –
До сегодня, до сейчас.
Где порой нерадость мутит…
Не впервой, на том стою!
…Передвижка снова крутит
жизнь прожитую мою.
Всё по-истинному судит,
Всех в свидетели зовёт…
Всё пройдёт.
Кина не будет –
Потому что ленту рвёт!
* * *
По низинам, тающим вдали,
Молодой туман идёт на убыль,
И встают под утро журавли,
И трубят в серебряные трубы.
Боже правый – как они зовут
Свет и благодать на всю округу,
Словно вправду все, кто тут живут,
Бесконечно преданы друг другу.
Словно зов предутренний спасёт
От тоски, накопленной ночами,
И уже никто не нанесёт
Никому обиды и печали.
Словно эта песня чистоты
Донесётся в каменные склепы,
Где людские распри суеты
От веку бескрылы и нелепы.
И когда подъемлют и несут
Радость возрождения зарницы –
Мне они вещают правый суд,
Эти удивительные птицы.
И сужу себя прямей и злей,
Снова становясь из принца нищим…
Всякий день, как слышу журавлей,
Мне живётся истинней и чище…
* * *
Всё перемелется,всё перемесится –
Только б манила тропа под ногой
К чуточной прорези юного месяца
В старице, подле осоки тугой.
Путник и вестник вовек не обманется,
Вняв потаённой тиши и глуши:
Всё протомитсяи всё зарумянится,
Всё пропечётся в духовке души.
Лист погибает,звезда нарождается,
Тайная птица грустит ни о ком…
Славно насытить того, кто нуждается
В хлебе познанья –хотя б ломотком!
* * *
Опалённая, палевая,
Опадает листва…
Как легко мы выпаливали
Молодые слова!
Были к дальним пределам они
Посланцы и гонцы…
Как легко мы приделывали
К нашим сказкам концы…
Сберегли, опрометчивые,
Только свет без тепла –
Тот, которым посвечивает
Накострищах зола.
В память троп не пропалывая,
Ты, наверно, права…
Опалённая, палевая,
Опадает листва.
* * *
Соловьи поют до Петрова…
Только-только в силу вступит лето
И косы отведает трава –
Почитай, соловушек и нету.
Мне бы тоже время замолчать,
Мой июнь далёко за плечами.
Мне б не петь – совой ночной кричать
Долгими бессонными ночами.
Не молчится, нет на это сил,
Вот оно и тешусь песней шалой,
Хоть оно и время упустил,
Хоть оно и совестно, пожалуй.
Эти звуки, мучась и лучась,
Всё равно души твоей коснутся…
Лучше петь, чем в предвечерний час
От неспетой песни задохнуться…
* * *
Живи своей судьбою. Мир не тесен,
И не стеснит его ещё судьба.
Не торопясь, плывет млад ясен месяц,
Спокойно зреют русые хлеба.
Безропотно земля питает жито,
И так же просто нас питает хлеб…
За всё, что понапрасну пережито,
Вини меня – я был влюблён и слеп.
Мы так любовь не поровну питали
Терпением в лихие времена,
Мы так её казнили и пытали,
Что не взошла, не выросла она.
Я понял. Я испуганно и жадно
Искал ростки средь старого жилья,
А ты спокойно поджидала жатву
(И в этом виноватый тоже я!).
Но всё открылось с долгим чувством боли,
Которая теперь уже не ждёт…
А кто с тобой сейчас в далеком поле
Испуганно и жадно хлеба ждёт?
И кто с тобой по городам и весям
Скитается, не веря в рубежи?
А вдалеке плывет млад ясен месяц
Над спелым полем, русым полем ржи…
* * *
Пятнало солнце середину марта
Веснушками проталин по углам.
Коты стонали томно:
– Мавра… Маврра… –
И слушали ответное:
– Варрламм…
Студенческой складчиною, собором
С иголочки одет, щеголеват,
Я уходил тогда в полночный город
Хорошую девчонку целовать.
Чужие, напрокат, штиблеты жали,
Ей тоже были туфельки тесны,
Но что с того – ведь нам принадлежали
Несметные сокровища весны.
Ушли года. Зато пришли достатки,
Но вот за них, не нами повелось –
Соединясь, нам всё-таки расстаться
С ночным весенним городом пришлось.
Он вновь кружит, ворожит, обещает,
Полночными тенями удлинён –
Лишь тем, кто ни годами, ни вещами
Ещё покуда не обременен…
РАДЕТЕЛИ
Их пращуры плодились в дряхлой пропади
И речи шепотливые вели
О том, что мужики Расею пропили,
И что Расею – бабы … ;
Что лишь батог для смерда благодетелен…
Не всё потом, видать, пошло на слом:
Кадят своим родителям радетели,
Заметно поубавившись числом.
Они ухваткой сделались примерными,
Но шёпотной натурой – кержаки:
Мол, пусть кряхтят под ношами безмерными
Всё те же бабы, те же мужики.
А сколь пусты затеи эти пряные,
На это у радетелей – потьма:
Мы нашивали ноши, мы – упрямые
И тоже не без рук, не без ума.
Нам нет нужды забавиться баклушами,
Уменья жить сухими под дождём –
В досужий час и водочки откушаем,
И мимо сеновала не пройдем…
А что уж там смикитят благодетели
В их доблестно высокой пустоте –
Пущай!
На то и есть они – радетели,
Заботники о русской простоте!
* * *
Наплутавшись вдосыть средь урманов,
Я на берег выйду всё равно,
Всё равно в туманах-растуманах
Хоть одно появится окно.
И присяду я на хвое волглой
Под могучей смоляной сосной,
Чтоб запомнить надолго-надолго
Щебетанье братии лесной.
Много я на свете перемерял
Шляхов на виду и тайных троп,
Много, приходя на гулкий берег,
Запалил и погасил костров.
Светляки холодные кресая,
Меркла вечерами синева,
И костры шептали, угасая,
Горькие, пахучие слова.
Я из них сложил одну из песен
И оставил там, в безлюдье: тлей! –
Для других не шибко интересен
Шелест погибающих углей.
Долго ль ей с обрыва оступиться,
Или перевьёт её трава –
Вот и нету песни… Разве птицы
Переймут случайно слово-два.
