СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ПРИШЛА

 

С.Г.

И я в тиши ночной садился:

не так же точно, но по той

же самой заново родился

причине; позже – по другой.

 

И обмирал на этом свете,

и сам себя не понимал

в сомненьи: я ль поступки эти –

и те, и эти – совершал?

 

Читал, завидовал и вякал,

запутываясь между строк.

Своё дыхание, однако,

берёг и, кажется, сберёг.

 

Уже и кьеркегор, и бубер

преобразились в вещество,

а я совсем ещё не умер…

Но кто мне скажет: для чего?

 

С какой, на самом деле, стати –

в чужой ли, собственной кровати –

я жив ещё…

Короче говоря, я озадачен.

 

 

* * *

Хочу быть очень маленьким,

хочу быть как лялька –

чтобы обижать меня

было очень жалко.

 

Чтоб меня не трогали

беды и заботы;

чтобы мама гладила

мне животик: Что ты,

 

мой сыночек маленький?

Спи, мой сладкий, тихо!..

Чтобы папа на руки

брал, и в небо лихо

 

высоко подбрасывал,

молодой и сильный…

Хочу в детстве умереть,

чтоб счастливым.

 

Чтоб лежать на мураве,

глаза голубые -

не такие, как сейчас,

живые…

 

 

* * *

Господь приходит ко мне

и говорит в меня

Господи, что мне делать,

ведь я пьян.

Горю на работе, читаю шнягу,

похмельный сплю.

Но Он говорит в меня,

и я говорю.

 

Господь, что Ты не видишь,

ведь я прохожий.

Мясо и дрянь под волосатою

кожей.

Молчи, Он говорит, не то

отлучу.

Молчу. И Он говорит.

И я говорю.

 

 

* * *

Вагон уснул. Ребёнок плачет тонко.

Так в тамбуре заледенели окна,

что кажется – и нету ничего.

Вдоль полок возвращаешься к титану

и, чаю не спросив, глядишь в окно.

Мелькает полустанок.

Нет, что-то есть!

Но что-то никого

не трогает в несущемся вагоне

промчавшаяся неземная стынь:

в сугробах будка,

и звоночек стонет,

шлагбаум над просёлочком пустым…

- Херак-херак! – мотается на стыках

мертвеющее жёлтое нутро.

Рукою нарисованные бирки

на пятках, выдающихся в проход,

мерещатся.

Точней, на пальцах.

… мчишься в пустоту

над рельсами в одном условном метре.

Дитя кричит, схватившись на посту

с иллюзией необоримой смерти.