АЛГЕБРА ГАРМОНИИ

Культура в современном социуме

 

В настоящее время произошёл окончательный отрыв человека от природы. Портрет человека современной цивилизации – это портрет обитателя мегаполиса в урбанистическом антураже со всеми полагающимися атрибутами. Современное общество стало обществом рабов потребления и приобретения, человек в нём поражён вещизмом, – недугом, глубоко укоренившимся во всех сферах человеческой жизни. Ярким свидетельством этой социальной язвы является господство рекламы. Тоталитаризм рекламы более мягкий и вкрадчивый, чем тоталитаризм любой тирании, однако не менее опасный по степени подавляющего влияния на человеческую личность. Распространившись словно пандемия по всему свету, реклама проникает повсюду, обволакивая человека подобно туману, от которого некуда скрыться. Реклама подстерегает нас всюду: на улице, в транспорте, на работе и дома, бесцеремонно лишая человека возможности остаться наедине с собой, в состоянии безмятежности погрузиться в свой внутренний мир, разобраться в своих мыслях и чувствах и упорядочить их. Подобная изоляция от социума, напоминающая аскезу, – способность и потребность человека «внутреннего», занятого поиском ответов на поставленные вопросы. До предела ускоренный ритм современной жизни, а также поверхностное восприятие всего и вся, насаждаемого рекламой, способствуют отмиранию способности выносить собственные суждения и оценки и формированию «внешнего» человека, лишенного какой-либо глубины и самостоятельности.

Бесконечное количество лжи, лажи и пустоты, облаченной в притягательные обёртки, носятся в воздухе и обрушиваются на голову из всевозможных СМИ, служа эрзацем духовной и интеллектуальной пищи для разума «внешнего» человека, превращая его в жалкое существо, полностью поддающееся любому виду влияния. В такой ситуации перед человеком мыслящим самостоятельно задача стоит непростая, заключающаяся в том, чтобы правильно сориентировать свой дух и разум в окружающей враждебной среде, дабы остаться независимым от назойливого влияния извне. Препятствием на пути к достижению этой цели стоит естественное стремление человека к праздности и наслаждениям. Человеку хочется отдыхать и расслабляться, получая при этом максимальное удовольствие. Отдых, безусловно, – необходимая потребность организма для восстановления физических и моральных сил человека, однако в неограниченных количествах становится разлагающим фактором для личности. Только «внутренний» человек способен напряженным усилием воли, подобно барону Мюнхгаузену, вырвать себя, буквально за волосы, из объятий трясины праздности, вернувшись в лоно духовной и интеллектуальной деятельности, на которую, к слову сказать, расходуется масса энергии. А переизбыток в работе, особенно без определенного результата, чреват нервными срывами и состоянием депрессии. Такая ситуация напоминает абстрактные весы, на одной чаше которых находится «хочу», а на другой «должен». Эта система сдержек и противовесов, жестких запретов и компромиссов, усилий нравственного характера внутри отдельного человека и называется культурой, решающую роль в которой играет чувство меры, не позволяющее нарушить равновесие весов ни в ту, ни в другую сторону. «Чувство меры – это чувство, подсказывающее, между прочим, где надо остановиться, чтобы не нарушить прежнего статуса… Тривиальное нарушение чувства меры нарушает прежний статус, не давая нового, возводя хаос на место предшествовавшей гармонии». (О.Э.Мандельштам)

С момента рождения природа наделяет человека характером. Характер человека сравним, пожалуй, с неодушевленной болванкой в руках ремесленника. Культура же является в этом случае своеобразным инструментарием, при помощи которого умелец либо создаст полезное и практичное изделие, либо просто запорет заготовку, бестолково израсходовав ценнейший материал. Иными словами, культура – это то, что дает возможность обработать, подправить, скорректировать характер, привести его в соответствие с совестью и человеческим достоинством. Человек, не утруждающий себя произведением столь утомительных манипуляций по отношению к собственному характеру, «внешний человек», рано или поздно уподобится животному, чьё существование сводится к элементарным потребностям в пище, отдыхе, сне, размножении и тому подобное.

 

«Сведи к необходимостям всю жизнь,

и человек сравняется с животным».

                                                               (У. Шекспир)

 

Такой человек естественен в своем первобытном, полуживотном состоянии, не отягощен системой норм и ограничений, для него не существует дифференциации понятий добра и зла в окружающем мире.

Прискорбно, но приходится констатировать, что именно «внешний человек» занимает главенствующее положение в современном обществе. Понятие «культуры» ни коим образом не вписывается в иерархию ценностей социума, пораженного недугом потребления и накопительства. Потребление есть истинный дух нашего меркантильного времени, своеобразная «национальная идея», религия современного общества. Причём религия эта языческого типа с безжалостными человеческими жертвоприношениями на алтарь комфорта и материального благополучия, фетишей, на которые сегодня как никогда успешно и интенсивно работает научно-техническое развитие. Неоценимую услугу в этом оказывает уже упоминавшаяся здесь реклама, средство бесперебойной пропаганды, как потребления, так и наживы. Ибо нажива в современном мире: приобретение материальной собственности, движимого и недвижимого имущества, – атрибутов успешности, неукротимое стремление к тому, чтобы любой ценой, не считаясь с нормами морально-нравственного свойства, захапать как можно больше – приоритетное направление для самовыражения и самоутверждения «внешнего человека».

Что может противопоставить этому шабашу оголтелого материализма культура? Ничего, кроме, пожалуй, революции, «внутренней» революции, коренному перелому сознания внутри отдельного человека, осознавшего однажды, что «ни хлебом единым…». Что единственным путем спасения, единственным капиталом человека является «внутренняя» свобода: свобода совести, свобода мысли, свобода слова, свобода самовыражения. Ибо человек приходит в этот мир и уходит из него, совершенно освобожденным от любых пут материальной зависимости. В материальной обеспеченности нет ничего дурного, сама по себе она даже необходима для реализации духовного поиска, интеллектуальных замыслов, но нейтральна она до тех пор, пока не стает целью и смыслом существования человека, окончательно порабощая его. Другое дело – душа человеческая, безразмерный информационный накопитель и генератор жизненной энергии. И оттого, с каким багажом явиться она на ответственейшею аудиенцию к Всевышнему, чья сфера, как известно, духовные дерзания, будет зависеть дальнейшая её будущность.

 

 

Стиль как решающий фактор самовыражения автора

 

Полагаю, что проблема стиля является основополагающим, если не главным вопросом в стихосложении. Индивидуальный стиль должен быть присущ автору так же, как любому человеку присущи его уникальная, неповторимая внешность, черты характера, манера поведения, тембр голоса, жесты и тому подобное. Иными словами, стиль – это фирменный знак автора, личный идентификационный код, признак, по которому безошибочно определяется авторство произведения. Как гласит одна из максим Шопенгауэра: «Стиль – это лицо духа, ещё правдивее лица!»

Хорошо известно, что поэт посредством своих стихов стремится привлечь внимание к своей личности, хочется надеяться, незаурядной личности. А привлечь внимание возможно только при возникновении искреннего интереса у читателя к автору и его творчеству. Осуществлению этой непростой задачи и способствует выработка и культивирование собственного, неповторимого стиля.

К сожалению, практика показывает, что зачастую авторы пренебрегают понятием стиля, обрекая тем самым свои опусы на безликую серость, неузнаваемость и скуку. Но скука и тем более равнодушие неприемлемы при восприятии того или иного произведения. Настоящее, живое произведение обязательно должно пробуждать яркие, сильные эмоции у читателя, быть для читателя настоящим потрясением или откровением. Более образно силу воздействия подлинного произведения на читателя выразил Осип Мандельштам: «Стихи должны убивать или возрождать, сжигать, как огонь, или обжигать, как лёд! Быть бальзамом или плетью. А если они не то и не другое – значит, это манная каша, которая не нужна никому, кроме беззубых стариков. Манная каша останется манной кашкой, ни изюм, ни миндаль ей не помогут».

Так что же такое стиль?

Стиль – понятие комплексное. Это некий конгломерат, включающий в себя множество составляющих, к которым, прежде всего, относятся эстетические принципы автора, которые, кстати, с течением времени способны существенно меняться. Подобное непостоянство не следует рассматривать как отступничество, а скорее как свидетельство эволюции авторского мировоззрения. Не стоит отождествлять живого автора с «застывшим изваянием». В этом контексте уместно процитировать стихотворение Игоря Северянина «Гармония контрастов».

 

Летишь в экспрессе – жди крушенья!

Ткань доткана – что ж, в клочья рви!

Нет творчества без разрушенья –

Без ненависти нет любви.

 

Познал восторг – познай страданье.

Раз я меняюсь – я живу.

Застыть пристойно изваянью,

Но не живому существу.

 

К составляющим стиля также можно отнести образованность, начитанность, интеллект и культуру автора и даже политические взгляды. Огромную роль в формировании индивидуального стиля играет своеобразие речи автора, зависящее от эрудиции и лексического арсенала, используемых непосредственно при создании произведения. В этом отношении стиль позволяет автору создать модель себя в языке, свою уменьшенную копию, голографическое (объёмное) отображение своей индивидуальности, абсолютный клон, если угодно. Стиль – это лекарство от раздвоения личности автора, когда яркая индивидуальность, проявляющаяся в жизни, вследствие необъяснимой метаморфозы в творчестве вдруг превращается в серенькое, невзрачное существо, с трудом изъясняющееся шаблонными фразами. В результате мы наблюдаем творческого инвалида, собирающего ничтожные крохи с чужого стола, в то время как свой, сервированный всевозможными яствами, остаётся нетронутым.

Немалое значение имеет и навык умелого использования основных элементов стихосложения: употребление оригинальных рифм, излюбленных способов рифмовки, строфических построений, размеров, изобразительно-выразительных средств языка и т.п. Весь этот богатый инструментарий при умелом применении, безусловно, способствует самовыражению автора. Так, например, к характерным чертам стиля Бродского можно отнести использование таких строфических конструкций, как секстины (шестистишия) и октавы (восьмистишия), а также использование переносов. В некоторых стихах нобелевского лауреата переносы встречаются буквально в каждой строфе. Маяковский и уже упоминавшийся Северянин, представлявшие два различных ответвления футуристического стиля, обильно насыщали свои произведения неологизмами, которые сами и придумывали. Индивидуальный стиль каждого из этих поэтов невозможно спутать ни с чьим другим.

 

 

Пять поэтов

 

Иванов, кто во всеоружьи

И блеске стиля,- не поэт:

В его значительном ненужьи

Биенья сердца вовсе нет.

 

Андрея Белого лишь чую,

Андрея Белого боюсь…

С его стихами не кочую

И в их глубины не вдаюсь…

 

Пастэльно-мягок ясный Бунин,

отчетлив и приятно-свеж.

Он весь осолнечнен, олунен,

Но незнаком ему мятеж.

 

Кузмин изломан черезмерно,

Напыщен и отвратно прян.

Рокфорно, а не камамберно,

Жеманно-спецно обуян.

 

Нет живописней Гумилёва:

В лесу тропический костёр!

Благоговейно любит слово.

 Он повелительно-остер.

( И. Северянин) 

 

В приведенном стихотворении поэт с помощью неологизмов виртуозно дает оценку собратьям по перу, ни на йоту не отступая от собственного стиля.

Выработка индивидуального стиля тесно связана с разносторонним кругозором автора, его осведомлённостью и свободной ориентацией в литературном материале, как классическом, так и современном. На раннем этапе это ведёт к подражанию стилям маститых, состоявшихся авторов. В самом факте подражания, а иногда и откровенном плагиате нет ничего предосудительного. Подражание свидетельствует о том, что автор находится в стадии ученичества. Юный Лермонтов, например, подражал Байрону, попав под влияние последнего. И только в более зрелом возрасте сформировался как самобытный художник.

 

«Нет, я не Байрон, я другой,

Ещё неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

 

 Я раньше начал, кончу ране,

 Мой ум не много совершит.

 В душе моей, как в океане,

Надежд разбитых груз лежит».

 

В цитируемом отрывке поэт словно бы дистанцируется от предмета своего подражания, давая понять, что пора ученичества завершена, что он обрел собственный голос, собственный стиль.

Однако подражание не должно быть слепым. Автор должен чётко понимать и отдавать себе отчет, что и у кого он позаимствовал, то есть подвергать свои творения тщательной рефлексии и критическому переосмыслению. Подобное отношение к делу даёт в результате, по меткому определению того же Мандельштама, «органичного поэта: весь корабль сколочен из чужих досок, но у него своя стать». И только так, собирая по крупицам, заимствуя необходимые элементы из различных источников, перемалывая всё собранное жерновами своего интеллекта, а затем, создавая из хаоса гармоничное, стройное целое, можно обрести индивидуальный, неповторимый стиль.

В заключение уместно будет процитировать одного из современных поэтов (Вадима Жука), буквально призывающего находить в творчестве свой собственный путь.

 

 «А не кружи, художник, у подножья,

 не вейся, не ломайся, не ищи,

 не суйся в эти норы носорожьи.

 Оставь свои следы на бездорожье,

 Птенцом пищи, соловушкой свищи».

 

 

О природе вдохновения

(или везёт тому, кто везёт)

 

Состояние творческой экзальтации сравнимо, пожалуй, с состоянием эротического возбуждения, захватывающего нас поэтапно. Сначала вы смотрите на женщину, любуетесь ею, наслаждаетесь её привлекательностью, причем не только внешней, с упоением слушаете её голос, начинаете флиртовать с нею, в конце концов, ухаживание заканчивается близостью. Что-то подобное происходит в момент творческого вдохновения: вы что-то читаете или слушаете кого-то, вдруг мимолётная мысль или едва уловимая эмоция будоражит ваше воображение до такой степени, что повергает вас в состояние необъяснимого воодушевления, переходящего в безграничное ликование, которое овладевает вами полностью. Вы испытываете состояние берсерка, хлебнувшего грибного отвара, чей помутнённый рассудок представляет себя исполином, способным осушить море, сокрушить горные хребты или опрокинуть любого неприятеля. Внезапный прилив энергии стимулирует поток вашего сознания, провоцируя к творчеству. Всё, что казалось вам важным и значительным до этого момента, мгновенно забыто, отодвинуто в сторону как несущественная рутина, всё принесено в жертву сиюминутному творческому экстазу.

Иными словами, вдохновение – это непреднамеренный переход от замысла к воплощению, то есть к творческому процессу, сиречь сочинению (написанию) текста. Кстати, идею автор может вынашивать достаточно длительный период, но когда она реализуется на практике (в материале) знать не дано.

 

«Чтобы написать стихотворение,

 кроме авторучки и листа,

 требуется также вдохновение,

 без него не выйдет ни черта.

 

Вдохновенье – штука ненадёжная,

Есть оно – валяй себе строчи,

Не пришло, что вещь вполне возможная,-

И хана, хоть лбом о стол стучи…»

 (И. Иртеньев)

 

Но все-таки, откуда берётся вдохновение?

Обратим внимание на немаловажный аспект: ведь озарение, которое мы чаще называем вдохновеньем, не возникает само по себе, из вакуума, пустоты, как кролик из порожнего цилиндра или колода карт из рукава искусного престидижитатора. Подобные фокусы всего лишь иллюзия, обман неискушенной аудитории. Вдохновению необходимы предпосылки, оно заключено в привычке, в обыкновении работать. Автору необходимо вырабатывать привычку заниматься интеллектуальным трудом: читать, размышлять над прочитанным, анализировать, писать, вместо того, чтобы проводить время в праздном сибаритстве. Эта активная деятельность в купе с авторским мировоззрением и становится предпосылкой, плодородной почвой вдохновения, как удобрение для нарождающегося растения.

 

 «Вперёд, мечта, мой верный вол!

Неволей, если не охотой!

Я близ тебя, мой кнут тяжёл,

Я сам тружусь, и ты работай!

 

Нельзя нам мига отдохнуть,

Взрывай земли сухие глыбы!

Недолог день, но длинен путь,

Веди, веди свои изгибы!»

(В. Брюсов)

 

Но всякий труд, тем более такой упорный как версификация, подразумевает понятие ремесла. «Поэзия – ремесло, не хуже всякого другого», – отмечал всё тот же Брюсов, поэт, не стеснявшийся обременять свою музу тягловым ярмом, понукая при этом кнутом, как видим мы из приведенных выше строф. У поэта нет времени разводить куртуазные политесы с каменой, дарующей вдохновение по своей прихоти. Брюсов декларирует новый тип взаимоотношений с музой, подчиняя её собственной воле, однако и сам при этом не собираясь прозябать в праздности: «я сам тружусь, и ты работай». Такая формула кажется оптимальной и справедливой. Поэт готов изводиться над текстом в течение изнурительной многочасовой работы, как пианист над клавишами, чтобы только усвоить технику ремесла, которому присущи определённые правила и приемы. Как тут не вспомнить пушкинского Сальери из «Маленьких трагедий»:

 

«…Ремесло

Поставил я подножием искусству;

Я сделался ремесленник: перстам

Придал послушную, сухую беглость

И верность уху. Звуки умертвив,

Музыку я разъял, как труп… Поверил

Я алгеброй гармонию. Тогда

Уже дерзнул, в науке искушённый,

Предаться неге творческой мечты».

 

Художник в роли прозектора. Подобная натуралистичная аналогия выглядит не слишком привлекательной, особенно для неофитов. Однако вспомним как великий Леонардо да Винчи, которого никак не заподозришь в недостатке дарования, тайно препарировал трупы нищих бродяг под угрозой быть разоблачённым трибуналом Святой инквизиции. И всё только ради того, чтобы постигнуть до последних мелочей то, как устроен механизм человеческого тела, как функционирует его мускулатура и суставы, чтобы потом точнее отразить на полотне динамику движенья.

Но действительно, как минимум нелепая картина – представить, скажем, медика, который пытается исцелять своих пациентов, не обладая необходимыми знаниями и навыками в профессии. Это напоминает шарлатанство или абсурд. Чего стоит архитектор, не научившийся выполнять чертежи; или юрист, не знающий законов и т.п. Патологическое нежелание разбираться в чём-либо, докапываться до сути, до корней, взглянуть дальше своего не по заслугам задранного носа, раздвинуть границы собственного горизонта порождает некомпетентность – губительную для искусства. Для дилетанта творчество – игра, досуг без напряжения приятный, забавное времяпрепровожденье, он не способен познать творчество как трудную науку ремесла.

Другая крайность непрофессионализма – это декадентство с его вечной отговоркой о том, что овладение азами ремесла не является первостепенной задачей для поэта. Эта убежденность основана на том, что если от рожденья поцелован богом, то дактили и ямбы что вериги. А в результате пренебрежительное отношение к читателю, который не принимает или не понимает словесной казуистики декаданса, лишенной, как правило, художественности и смысла, причисление читателя к разряду ретроградов и невежд.

 

 «Ах, словесные, тонкие – звонкие фокусы-покусы!

 Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.

 Кто не понял – невежда. К нечистому! Накося выкуси.

 Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу …

 (Саша Чёрный)

 

Наверное, несложно упражняться в экспериментальной эквилибристике со словом, не утруждая себя подбором рифмы и соблюденьем размера, прикрывая фиговым листком надуманной оригинальности свою полную несостоятельность и неосведомлённость в технике ремесла. Но наготу не скроешь, когда не потрудился облачить тело содержания в наряды безупречной формы. И не искушенный в лицемерии, искренний голос обязательно выкрикнет из толпы: «А король-то голый. А халиф-то на час».

В конечном счете, дело не в терминах. Профессионализм – только слово, всего лишь ярлык, ненужная наклейка. Заманчивая вывеска может висеть и перед входом на кладбище, которое не станет от этого Диснейлендом. Настоящий профессионализм не снаружи, а внутри автора, и проявляется в отношении к делу: выполняешь работу умело и честно – значит профессионал, трудишься формально, для галочки – никакие корочки, звания и регалии не помогут. Так зарабатывается репутация, прежде всего в глазах читателя. Думается, что каждому автору хочется найти искренний отклик в душах читателей, сказав при этом:

 

 «Усильным, напряжённым постоянством

Я наконец в искусстве безграничном

Достигнул степени высокой. Слава

Мне улыбнулась; я в сердцах людей

Нашёл созвучия своим созданьям.

Я счастлив был…

 (А.С.Пушкин «Моцарт и Сальери»)