РАССКАЗЫ
ИРОНИЯ СУДЬБЫ
Степан Зимин ушёл добровольцем в сорок первом году. Прошёл чётким шагом на параде 7 ноября и прямо на передовую. И дошёл до Берлина. Получил звание старшины. Тем более, что служил не в тыловых частях, а на самой передовой. Много раз ходил за линию фронта, брал “языка” и был награждён многими боевыми наградами. И ни разу за всю войну не был ранен. Даже лёгкой контузии не имел. Свезло, одним словом, человеку. Редко такое бывало на войне. «Везучий», – ходила о нём солдатская молва. «Я – заговорённый», – отшучивался старшина.
И вот, после Победы, в часть, где служил старшина, приходит разнарядка на определённое количество человек для участия в параде. Пройти парадным маршем и бросить к подножью Мавзолея немецкие войсковые штандарты, знамёна и флаги.
А уж кого посылать как не старшину? Высок, подтянут, здоров, грудь в орденах, густые усы, как у бойца с плаката.
Вызвали старшину в штаб полка. Приказали готовиться к отправке. Специальное задание.
Зачем, почему – в армии спрашивать не принято.
- Есть,- ответил старшина Зимин.
Затем вызывают в политотдел дивизии. Та же история. Биография. Приказ: «Срочно. Вам оказано высокое доверие».
- Служу трудовому народу.
И дальше. Политотдел армии: «Где служил, как служил, за что ордена и медали?» Приказ: «Задание особой важности».
- Есть. Так точно.
Попрощался старшина с боевыми товарищами. Выпили они, конечно, по такому случаю, и с первым эшелоном поехал Зимин в Москву.
Вместе с ним ехали лётчики, танкисты, пехотинцы и другие.
Зачем собрали? Что дальше? Никто не знал. Поезд шёл почти без остановок. На маленьких разъездах выходить не разрешали. Только по приезду узнали, что прибыли в Москву и будут готовиться к параду. Старшина всего ожидал, вплоть до расстрела, только не этого!
По приезду всех прибывших приняли по списку, ещё раз проверили анкетные данные и повели в Сандуновские бани.
Для солдата баня – первое дело. Потом отвели в столовую. Тоже неплохо. Старшина много чего повидал на фронте, но такую кормёжку, в три “усиленных” блюда, не испытывал давненько.
И полетели дни.
Всем участникам парада в Москве срочно, всего за месяц, сшили по индивидуальному заказу парадную форму и обувь (лётчикам и морякам – ботинки, остальным – хромовые сапоги).
Строевая подготовка по 6-8 часов ежедневно. Жили в основном в палатках. Конечно, после боёв, фронта – воинам строевая давалась с огромным трудом. И особенно – морякам. Но питание было отличным, настроение – прекрасным! Ежедневно выдавали по пачке “Казбека”. Открываешь, а там золотом поздравление: “Привет победителям!” И так в каждой пачке. Откроешь утром – душа день поёт!
Да и к ужину сто наркомовских граммов добавляли сил и энергии.
А попал старшина Степан Зимин не просто в число участников парада, а в особый батальон, состоявший из двухсот воинов, которые в чёрных перчатках должны пронести склонённые знамёна гитлеровцев с личным штандартом фюрера и бросить их в бесславие на деревянный помост у Мавзолея.
Начался Парад в десять часов утра, почти всё это время лил дождь, временами переходящий в ливень.
Жуков и Рокоссовский выехали на Красную площадь на белом и вороном конях соответственно. Сталин стоял на трибуне Мавзолея слева, уступив середину фронтовым генералам-победителям. На трибуне также присутствовали Калинин, Молотов, Будённый, Ворошилов и другие руководители страны.
Жуков “принял” Парад у Рокоссовского, вместе с ним проскакал вдоль бойцов, выстроенных в шеренги и приветствовавших их троекратным “ура”.
По команде пошли колонны.
Главной задачей марширующих было не сбиться с шага и держать строй. Для этого рядом идущие сцеплялись друг с другом мизинцами, что позволяло идти более слаженно.
Маршируя по Красной площади, бойцы поворачивали голову к трибуне Мавзолея, приветствуя и отдавая честь тем, кто на ней стоял, а проходя мимо представителей союзников, так долго затягивавших с открытием второго фронта, как бы демонстративно (об этом отдельная установка) не делали этого, держа голову прямо.
И вот подошла эта торжественная минута для старшины. Шеренги двинулись к Мавзолею; он подошёл, швырнул свой флаг и тут почувствовал резкую боль в ноге. Ни один мускул не дрогнул на лице старшины. Ни одним жестом он не выдал происходящее. Развернувшись, прошагал на исходную. Встал в строй, выбрал момент, провёл рукой – кровь ручьём. Офицер, шедший за ним во второй шеренге, от волнения ткнул его на всём ходу острым, как пика, концом фашистского штандарта. Старшина зажал рукой рану и простоял до конца торжества. И бледнея от потери крови, прошагал со всеми.
Затем пришлось обратиться в медчасть. Рана оказалась так серьёзна, что ему было сделано несколько операций. И после длительного лечения, в конце концов, по выписке получил инвалидность.
Домой старшина вернулся инвалидом. Что, где, как – никто не спрашивал. Вернулся живой, и слава богу. Редко, кто с войны возвращался целым и невредимым.
Чем не ирония судьбы? Пройти всю войну под огнём, не иметь ни царапины и получить рану от вражеского штандарта после её окончания…
Ну что тут скажешь.
ДВА САПОГА – ПАРА
Что для пехотинца первая необходимость? Правильно, поесть и поспать. Но главная необходимость – это сапоги. Много ли навоюешь в ботинках или жёстких кирзачах?
Вот и шёл старшина по дорогам войны в шикарных сапогах, очень довольный этим обстоятельством. Такие сапоги не у каждого командира были. Генералы, бывало, в кирзе ходили.
Эти сапоги ему дядька перед самой войной сшил. По ноге мерку снял, кожу лучшую подобрал. Душу вложил в работу. Выдавая обувку, сказал: «Носить тебе, племяш, эти сапоги – не сносить. В них пол-Европы пройти можно». Накаркал.
И эти сапоги спасали не только ноги старшины от мозолей при длительных переходах, но и от самой смерти. А смерть на фронте в затылок дышит.
Послали однажды этого старшину в тыл врага. Сходил успешно, задание выполнил, перешёл линию фронта и расслабился. Решил немного отдохнуть. Только тело вытянул, вдруг: “Хенде хох!” Не веря в происходящее, старшина сел. Рядом два немца стоят. Решают, что с ним делать. Ну обидно просто так погибать на своей территории. И наши рядом, и помочь некому. Немцы обыскали старшину и, не найдя ничего ценного, решили расстрелять. Старшина зажмурился и начал читать молитву. А так как с молитвами у него было не очень, он просто просил помощи у всевышнего своими словами. Как мог. И тут немцы увидели, что у него сапоги хорошие. Не захотели немцы с мёртвого их снимать и знаками показывают: мол, скидывай… Делать нечего, он стянул один сапог и отдал. Пока снимал – вся жизнь перед глазами промелькнула. Попрощался старшина мысленно со всеми родственниками, прощения попросил. К смерти приготовился. И такая обида его взяла, что укажут в похоронке – пропал без вести, а не пал смертью храбрых. А пропавший без вести – это почти предатель или дезертир. И накатывает на старшину такая волна злости на этих фрицев, что только подвернись случай, зубами глотки перегрызёт.
И случай подвернулся. Пока второй сапог снимал, один фашист на землю сел и переобуваться начал. Не терпелось ему сапог примерить. Старшина подумал: “Была не была, всё одно – убьют”, а так, хоть одного фрица покалечу. И с размаху, собрав остатки сил, стоящему немцу вторым сапогом в лицо треснул. И бежать. Те с опозданием постреляли, но, скорее всего, для острастки. И старшина ушёл. Бежит босиком, второй сапог к груди прижимает. Так с одним сапогом в часть и вернулся.
А на следующий день была атака. По тем разведданным, что добыл старшина, командование узнало об уязвимых местах противника и решило нанести массированный удар. Фашисты бежали, и в наш тыл потянулась колонна пленных солдат. Проходя мимо неё, старшина вдруг увидел знакомого фрица, понуро шагающего в разных сапогах: своём и тем, что с него снял. Выдернул его из строя и «мягко» намекнул, что тот ходит наполовину не в своей обуви. Выплюнув два зуба, немец быстро согласился с доводами старшины, снял сапог, обтёр его шинелью и вернул законному владельцу.
Но на этом история с сапогами не закончилась.
Во время одной танковой атаки старшина сидел в одиночном окопчике. Основательно уложил гранаты и бутылки с зажигательной смесью, чтобы “Тигру” вдогон метнуть, когда тот над головой проедет. «Тигру» в лоб кинуть, что по слону дробью из охотничьего ружья пальнуть. А если повезёт, то бензобаки танка поджечь – такое случалось.
И вот прёт на старшину танк. А немец ему, гад этакий, учёный попался! Видно наслушался от своих обгоревших асов, что после “коктейлей Молотова”, брошенных в горючку, танк превращается в адскую жаровню. И этот танкист над окопчиком, где ужался старшина, пару раз развернулся и обрушил окопчик. На этом бой для старшины и закончился.
А после боя пошли санитары собирать тех, кто уцелел, и хоронить тех, кому – Вечная Память. Вот идут санитары и видят – сапог! И не просто сапог, а тот самый, который вся дивизия знает. Сапог – на ноге, нога – в земле… Значит, там, внизу, старшина! Откопали. Посмотрели – живой! Только без сознания. Быстро на носилки и в медсанбат.
Очнулся старшина в лазарете. Что? Как? Где? Чувствует, шею что-то давит. Посмотрел – верёвка какая-то, на ней – бумажка. На бумажке написано: «Береги, солдат, сапоги. Это они тебе жизнь сохранили». А на шее – те самые сапоги и есть!
В этих сапогах старшина действительно пол-Европы прошёл. Сбылся дядин наказ. Теперь эти сапоги хранятся в школьном музее, где учился старшина. Стоят на самом почётном месте. Как всегда начищенные до блеска.
ОРДЕН
Лейтенант Чаплыкин служил при штабе армии. В бой особо не лез, но и от пуль не прятался.
И вот получает штабное начальство приказ от командующего фронтом: взять город. А немцев в городе скопилось невероятное множество. Не сумели отступить. Партизаны все мосты взорвали и дороги заминировали.
Поэтому неприятель все свои силы сгруппировал и оборонял этот город, как последнюю цитадель. Всё равно деваться было некуда.
И вот, во время боя этого лейтенанта посылают в бригаду, которая брала город. Чтобы проверить, как идёт наступление, какую часть города заняли и сколько осталось живой силы и техники. И передать, чтобы не ждали подкрепления, а брали город своими силами. Потому как от наступающих не было никаких донесений, и в штабе армии ни черта не знали, что у них творится под боком и что докладывать командующему.
Взял лейтенант двух бойцов, и они короткими перебежками, под свист пуль и миномётных разрывов, добежали до командного пункта.
Добежать-то добежали, а говорить уже не с кем. Всё начальство погибло. Накрыло артиллерией. Прямое попадание. Только трупы дымятся.
А бой в городе в самом разгаре. Где-то пушки бьют, из автоматов стреляют. Огонь, чад. Непонятно: где наши, где немцы? Но раз бой идёт, значит, не все ещё полегли.
Поднял лейтенант телефонную трубку, а связь, на удивление, работает. Связался с командованием, докладывает обстановку: «Идёт бой, командование бригады полегло смертью храбрых, жду дальнейших указаний».
Из штаба армии приказ: «Принять командование на себя, оценить обстановку и взять город». На этом связь и оборвалась.
Делать нечего. Принял командование. А как командовать в таком аду, а, главное, кем? Пули свистят, мины рвутся. Из укрытия не высунуться. А в подчинении только два бойца.
И принимает этот лейтенант Чаплыкин следующее решение. Отправляет одного бойца наладить связь со штабом армии, другого – туда, где слышна усиленная канонада. Разведать расположение наших подразделений и доложить.
Отправив бойцов, нашёл подходящее укрытие и стал ждать. А что ещё остаётся делать? Сам бы в бой ринулся, так куда уж в такой неразберихе?
Или тебя немцы пристрелят, или свои.
Ждал, ждал да и заснул. Незаметно для себя. Шутка ли дело: двое суток на ногах. И под грохот канонады уснёшь.
Проснулся от тишины. Ни выстрелов, ни взрывов. Окончен бой. Неясно только, взяли город или отступили. Вышел из укрытия. Смотрит, командиры подразделений к штабу стали подтягиваться.
Как, что, кому докладывать?
Лейтенант представился и попросил доложить обстановку.
А бойцы только из боя – какая разница кому докладывать. Жрать и спать охота.
- Город взят, немцы выкинули белый флаг, сдали оружие, выходят сдаваться. Куда пленных девать?
А тут боец, посланный связь налаживать, возвращается, лейтенанту трубку суёт.
На том конце провода суровый голос начальника штаба: «Доложить обстановку».
Лейтенант твёрдым голосом, по уставу, докладывает: «Товарищ полковник, город взят, немцы выкинули белый флаг, наши потери уточняю».
В трубке немного помолчали: «Не ожидал, лейтенант. Поздравляю. Сейчас к тебе командующий фронтом подъедет. Доложишь ему подробности лично».
- Есть.
- Действуй.
- А…
- Насчёт поесть – не переживай. Кухня к тебе уже выехала. Накорми бойцов, как положено.
Лейтенант Чаплыкин приказал бойцам привести штаб в порядок, старшинам – при появлении кухни – накормить бойцов. А больше и приказывать было нечего.
Ничего, скоро командующий фронтом приедет, даст команду.
И командующий приехал. Сухо поздоровался, приказал доложить обстановку.
Чего тут докладывать? Приказ выполнен. Город взят. Каждый погибший достоин награды. Списки уточняем.
Командующий фронтом разбираться долго не стал. Подошёл к лейтенанту, по-отечески поцеловал: «Спасибо сынок. Важное дело сделал – и, обратившись к окружению: Налить лейтенанту по такому случаю».
Выпили. Помянули.
Командующий поинтересовался: «А почему до сих пор лейтенант? Какие награды имеешь?»
Чаплыкин немного смутился: «Пока не имею, всего три месяца на фронте».
Генерал помрачнел и просветлел одновременно.
- Коли такие лейтенанты пришли в нашу армию, которые города берут, значит, капут фрицам. Тут и к гадалке не ходи.
Подзывает адъютанта и приказывает присвоить лейтенанту очередное звание и орден боевого Красного Знамени.
Лейтенант закончил войну в звании полковника. Медали и ордена теснились на парадном кителе. Но надевал их только по особым случаям. А свой первый орден за взятие города от командующего фронтом носил постоянно. Как талисман. Ему он особенно дорог. Ведь мог прибыть чуть раньше в штаб бригады. И отправился бы на небеса вместе с ребятами из штаба.
Вечная им память.
ЧУДИК
И как он попал на фронт – одному богу известно. Бог его и оберегал.
Павел Чудик – студент-физик, в свои девятнадцать, со зрением плюс шесть, всеми правдами и неправдами, в тяжёлую годину для Родины, после второго курса пришёл добровольцем в военкомат. И через неделю оказался на фронте.
Если честно, какой из него вояка: очки снимет, руку вытянет – пальцы свои не видит. Ему даже винтовку не выдали, как бы своих не пострелял. К кухне приписали. Из-за фамилии быстро стал известен. Каждый боец хотел с ним поздороваться.
- Привет, Чудик. Что сегодня на обед?
И не обидно. Что же, раз такая фамилия?
А из-за слабого зрения Павел даже взвод свой прославил. Однажды послали его с донесением в штаб, так он, сбившись с пути, выскочил к вражеским окопам. Немцы оторопели: бежит к ним боец, без оружия, руками машет, падает, запинается.
Его даже и убивать не стали. Подумали чокнутый или контуженный. Только камнем в него кинули, чтобы ближе не приближался.
После этого случая о взводе весь полк говорил.
- Да, это тот взвод, в котором боец без винтовки на немца попёр.
- Да, наделал Чудик тогда шороху.
- Ага, немцы два дня от смеха в атаку не могли подняться.
Командир после этого случая к Павлу приставил бойца. Для пригляда. Хотел сначала в тыл отправить.
- Я ещё пригожусь. Не может быть такого, чтобы для меня места на фронте не было.
И Чудик остался.
Отступал, когда все отступали, наступал со всеми. А в свободные минуты затишья рыл окопы, строил землянки или помогал повару. Никого, правда, не убил, но и сам уцелел.
И пришёл его час.
В 43-м танковый батальон под прикрытием пехоты должен был форсировать реку. Крепко немцы держались на противоположном берегу. Наконец удалось наладить переправу и “ценой больших потерь” перекинуть пехоту и несколько танков. Но горючее вовремя поставить не успели. Переправу разбомбили, и танки вынуждены были отойти к самому берегу и окопаться.
Проложили полевой кабель по дну – связь есть. А больше – никакой помощи. Только приказ держаться зубами за землю.
А как держаться, когда из пищи только сухари да спирт “для сугреву и храбрости в атаке”?
Собралось командование в землянке, думают, чем помочь десанту.
Немцы в очередной раз не дали достроить ночью мост, обнаружив его осветительной ракетой. Если не подвезти горючку завтра, послезавтра раздавят и сбросят десант в реку. А значит, захлебнётся наступление. А это значит… любой фронтовик знает, что это значит. Полетят погоны, погибнут зря бойцы.
И заходит в землянку, в эту трудную минуту для комсостава, рядовой Чудик. Горячего принёс. Встал робко в углу и выжидает момент, чтобы доложить по форме. Что прибыл, что принёс ужин.
А его никто не видит. Склонилось над картой начальство.
- Ну, кто знает, как переправить горючее танкистам? – спросил полковник.
Повисла пауза.
И вдруг из угла: «Я знаю».
Все обернулись на голос. Кто-то из командиров узнал бойца.
- Рядовой Чудик, что вы здесь делаете?
- Принёс ужин. Ещё горячий.
- Поставьте и идите.
Чудик от волнения, при виде высокого начальства, поставил котелки прямо на земляной пол, повернулся и направился к выходу.
- Постой, боец, – окликнул его полковник. – Повтори, что ты сказал.
- Знаю, как переправить горючее.
- А ну, подойди сюда.
Полковнику деваться некуда. Он уже чувствует, как легчают погоны. Он уже представляет себя стоящим перед трибуналом. В эту минуту полковник готов был бы и от самого чёрта совет выслушать. Отдав ему свою душу.
- И как же предлагаешь?
В Чудике проснулся недоучившийся физик.
- Так это просто, товарищ полковник. Всего-то нужно натянуть трос по поверхности воды, рассчитать, насколько нужно заполнить бочку горючим, чтобы она не тянула на дно, но и не высовывалась из воды. Немцы и не заметят.
Полковник пристально посмотрел на бойца, переваривая услышанное.
- И… это… Ты сможешь рассчитать?
- Задача для шестого класса.
Полковник просветлел. Погоны снова потяжелели на плечах, а приговор трибунала стал меняться на приказ главнокомандующего о вручении ему Звезды Героя.
- Сколько времени понадобится?
- На решение задачи минут тридцать, на проверку правильности решения – ещё полчаса.
- Что ещё?
- Наварить на бочки крепления к тросу. Сам трос протянуть. И всё. Ещё бы поесть. Не ужинал я.
- После боя лично накормлю, – пообещал полковник. – И орден. И часы от себя лично. И расцелую перед строем.
Так и получилось. За ночь и трос натянули, бочки подготовили, и Чудик задачку решил.
Доложили на тот берег. И пошло дело. Десант только успевал бочки из воды вытаскивать. А утром и ударили во всю ивановскую. Как драпали немцы – отдельная история.
К полудню основные силы закрепились на противоположном берегу. Полковник выполнил своё обещание. Перед строем расцеловал Чудика и отдал свои часы. И накормил, и даже сам кружку поднёс.
С орденом заминка вышла. Наградные бумаги в тыл ушли. Но так и не получил его боец. И такое бывало.
Вот такие Чудики воевали на фронте. И без них не было бы Победы.
«ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ» – ПРИКАЗА НЕ БЫЛО
Задачей N-ской дивизии было выбить фашистов и установить контроль над несколькими населёнными пунктами. За три недели затяжных боёв приказ был почти выполнен, оставалась лишь одна деревня Мохово. Но на неё уже не было ни сил, ни ресурсов. Весь личный состав дивизии был потерян. Были убиты или тяжело ранены почти все офицеры. Из тех, кто мог бы принять командование операцией по освобождению деревни от оккупантов, оставались в строю только молодой лейтенант и майор-политрук. Причём, боевой опыт был только у летёхи, ему и поручили непосредственное руководство операцией. Политруку было приказано не вмешиваться.
Однако помимо нехватки офицеров не было и рядового состава. Собирали с миру по нитке. Подчистили все остатки. Лейтенанту выделили всех, кого удалось собрать. А именно: взвод новобранцев, не обстрелянных юнцов, два взвода дивизионных писарей, поваров и музыкантов – те ещё вояки. Три взвода из резерва, среди которых: один взвод уголовников-резервистов, придерживаемый для участия в боях на самых опасных участках, и два взвода литовских евреев, которые кочевали из одной дивизии в другую ввиду полной фронтовой непригодности. Вот этим контингентом предстояло командовать лейтенанту, учитывая, что в деревне Мохово окопалось, по оценкам разведки, два батальона немцев. Или пять.
Да ещё обоз с полевой кухней где-то потерялся. Сидят солдаты голодные целый день. Из штаба армии приказ о наступлении не приходит. Что-то там не срастается. Нет ничего хуже на войне, чем ожидание приказа о наступлении. Хуже только отсутствие солдатского пайка. У солдат урчание в желудках диспозицию выдаёт. Среди уголовников нездоровые настроения появились. Им вообще терять нечего. Не ровен час – рванут с передовой, а за ними и другие потянутся. Решили лейтенант с политруком послать кого-нибудь за кухней. А кого послать, если каждый боец на счету и приказ о наступлении может быть дан в любую минуту.
А среди новобранцев были два узбека из горных кишлаков – они ни стрелять, ни говорить, кроме как на своём диалекте, не могут. Тем более, понимать команды. Но на запах чутко реагировали. Первыми у полевой кухни оказывались. И вот лейтенант, проявив всю свою изворотливость, где жестами, где мимикой объяснил им – куда, зачем, как и в какую сторону идти. А политрук сухо добавил, что ждут их до вечера, иначе признают дезертирами. Дали узбекам два ведра, рюкзаки, ружья и послали с богом, матерью и угрозами.
Прошёл вечер, прошла ночь. Наступило утро. В дивизии никто глаз не сомкнул, ожидая посыльных. А от них ни слуху ни духу. Лейтенант в ужасе – послал на верную смерть новобранцев! Не дай бог в плен попали. Политрук рапорт строчит наверх о происшедшем, перекладывая всю ответственность на летёху.
Уже хотели отправить опытного разведчика за ними. Не успели. Явились пропавшие.
Руки связаны, рот заклеен, за спинами огромные фирменные рюкзаки, битком набитые импортными консервами. А на шее одного из них щиток с надписью: “Иван! Они для нас не язык, а для тебя не солдаты. Отправь их обратно в горы!”
Замполит, как их увидел, с лица спал. Позеленел, побледнел и пятнами пошёл одновременно. Плакат о колено разбил, а консервы приказал закопать в дальнем овраге.
На что лейтенант, со своей стороны, напомнил ему приказ начальства не вмешиваться, и что задача должна быть выполнена любой ценой. Даже той, которая не нравится политруку.
Лейтенант стал действовать жёстко. Первым делом он накормил уголовников и приказал поговорить с каждым новобранцем. Те, съев пайку, пошли разговаривать. Разговор был короток: пойдёшь в атаку. Отказ или сомнения жёстко карались болевыми приёмами, угрозами и оплеухами. Получив заверения от каждого о готовности пойти в бой, о чём и доложили командиру. После собеседования лейтенант построил личный состав и сообщил всем, что выставит при атаке заградительный отряд. Так что трусость и малодушие никому проявить не удастся. Остатки еды разделили по-братски. Дали и политруку, но тот сказал, что вражескую еду есть не будет. И пусть его расстреляют. Уголовники смекнули, куда он клонит, и теми же методами заставили политрука подкрепиться.
Приказ о наступлении пришёл под утро. Как всегда, немцы, воевавшие по распорядку, были не готовы к таким событиям. Солдаты спали, караул дремал.
Наши подобрались на максимально близкое расстояние. Потом по сигналу ракеты вдарили из всех стволов. После второй ракеты в ход пошли гранаты. После короткой штыковой и перестрелки деморализованные немцы оставили деревню. Это те, кто успел. Остальных или положили навечно, или взяли в плен.
И лишь в конце боя лейтенант понял свою ошибку. Он забыл отдать приказ: “Пленных не брать”. Учитывая, что в плен сдалось много солдат противника, большинство наших бойцов предпочло брать пленного на мушку и доблестно конвоировать его в тыл. Как же – всё по уставу. Может, награду за пленного дадут, а если свезёт, накормят от пуза и дадут отоспаться.
В итоге на захваченной позиции оказались только трое: лейтенант, политрук и один уголовник. Деревня наша, а впереди – противник численностью не менее батальона, который в любой момент мог перейти в контрнаступление, чтобы отвоевать позицию и оставленные вещи.
Чтобы этого не допустить, командир решил создать для врага видимость численного превосходства. Он приказал разложить по всей длине линии обороны пулемёты и миномёты. Благо, что немцы побросали их в изрядном количестве. И все трое, в темпе, перебегая от ствола к стволу, стреляли по противнику из разных точек. Целый день бегали. Всем богам молились. И Бог их услышал. Ударила артиллерия – бог войны.
ВОТ ЭТО ПО-НАШЕМУ!
А куда же на фронте без водки? Чего там, пили. Перед боем пили, после боя, конечно, тоже. Ну, а кому – и во время боя счастье выпадало. А если затишье на передовой, и жизнь проходит в ожидании смерти, тут уж для бойца не выпить – себя не уважить.
В канун Hового года в одной штрафной роте бойцам выдали, для “сугрева”, по 100 граммов водки. А то, минус тридцать и приказ: костры не разводить.
- Лучше бы не давали, – вздохнули бывшие уголовники и разжалованные. – Чего там сто грамм. До желудка не добежит. Только душу травить.
Эти граммы быстро разбежались по солдатским телам, приятно согрели душу, а та, окаянная, просила ещё. И грех не выпить: и живой, и бой ещё неизвестно когда, да ещё Новый год.
- А не послать ли нам гонца? – произнёс вслух командир, выпивший чуть больше остальных. И подмигнул своим отчаянным солдатам, у которых от предложения командира даже кадыки застыли в ожидании. Что штрафникам терять? Один чёрт: не сегодня-завтра убьют. Решили послать. Кого послать искать не надо. Любой готов за водкой сбегать. Да где же её, вожделенную, на фронте найти?
Стали думать, смекалку солдатскую проявлять. И придумали. И послали. Бывшего вора-рецидивиста – семь ходок, три побега. Тот умудрился незаметно для немцев, окопы которых были всего в сотне метров от позиций штрафников, по снегу добраться до фашистской траншеи и вбить в бруствер колышек с зарубкой для верёвки. Получилось что-то вроде блока. Примерно такие он в тюрьмах мастачил, чтобы малявы передавать. Когда гонец вернулся, к верёвке привязали валенок и дощечку с надписью: “Мы вам валенки – вы нам шнапс”. Чем-чем, а валенками к тому времени наши бойцы были обеспечены. Чего нельзя сказать о немцах.
Через колышек-блок с помощью верёвки отправили посылку и стали ждать. Вскоре с той стороны приехала бутылка. Штрафники душой помолодели и духом воспрянули. Ушёл к врагу без задержки и второй валенок…
В общем, немцам нужнее были валенки, а нашим – шнапс. Разулась вся штрафная рота. Ну и «нарезалась». До начальства далеко, из своих – никто не выдаст. Расслабились.
И тут, согласно утверждённому плану политработы, штрафников пришёл поздравлять с Hовым годом высокопоставленный генерал. И каким ветром занесло? Генерал! На передовой! В штрафном батальоне!
От увиденной картины он обомлел. Пьяные, румяные, словно младенцы, штрафники спали вповалку на дне окопов, растапливая снег телами. Кто в старых сапогах, кто в ботинках с обмотками. И это в тридцатиградусный мороз! Крепкий перегарный дух стоял над траншеей и выдавал штрафников со всеми потрохами.
Генерал десять минут стоял над лежащими бойцами осознавая происходящее. Первое, что пришло ему в голову, так это лично расстрелять всё подразделение за измену Родине, выраженную в сговоре с противником, или, чтобы самому не пачкаться, отдать всех под трибунал.
Но генерал на то и генерал, что вслед за дурной мыслью иногда приходит и здравая.
Штрафников трибуналом не испугать, а если всех расстрелять, кто же участок фронта прикрывать будет?
И подзывает к себе командира. Капитан подходит нетвёрдой походкой, мысленно сдёргивая с себя погоны и уже выбирая, кого взять себе вторым номером на пулемёт. И то, если ему очень повезёт и лишь разжалуют в рядовые. Конечно, ещё можно было попытаться объяснить сон бойцов на снегу неимоверной усталостью, а дружный запах перегара – на разрешённые сто граммов без закуски, но разбросанные по всей траншее пустые бутылки шнапса никаких шансов не оставляли.
- Строй роту! – приказал генерал.
- Построиться, – прохрипел капитан.
Через каких-то полчаса бойцы сбились в кучу. Трое так и остались лежать на дне окопа.
Речь генерала была короткой и эмоциональной, сотканной из патриотических лозунгов и отборного мата.
Солдаты открытыми ртами ловили снежинки – их давил сушняк.
Видя открытые рты и оценив происходящее по-своему, генерал чуть успокоился и сказал:
- Мне ещё поздравлять ваших соседей справа. Даю вам полчаса, чтобы вернуть валенки. И, чтоб без шума. Не хватало мне ещё боевых действий перед Новым годом. Хоть один выстрел услышу, тут же разверну артиллерию в вашу сторону.
С тем и уехал.
Время пошло.
И вот отчаянные бывшие бандиты вместе со своим командиром и с не выветрившимся хмелем в головах в бело-грязном нижнем белье для маскировки поползли на позиции фрицев. Незаметно подкрались. Только снег местами до земли подтаял.
Молча, без криков, без “ура”, без Сталина – пошли на немцев. Без единого выстрела, с ножами и сапёрными лопатками в руках заняли окопы врага, обезоружили, кому набили морду, а кого прирезали. Собрали валенки, забрали оружие и оставшийся шнапс, опохмелились и к прибытию генерала бодро стояли в строю.
Генерал оглядел бойцов:
- Здравствуйте, бойцы!
- Здрав… жла… товарищ генерал!!! – гаркнули бойцы, сбивая генерала с ног запахом перегара.
- Вот теперь вижу перед собой настоящих бойцов Красной Армии! – начал он свою поздравительную речь. – Вот это по-нашему! Поздравляю вас с наступающим Новым годом!
- Ура! Ура! Ура! – дружно ответили порозовевшие бойцы.
Громче всех кричал капитан. Он понял, что на этот раз пронесло, но на всякий случай часто косился на свои погоны.
Целую неделю потом репродуктор с немецкой стороны орал: “Рус швайн, отдай шнапс!”
Наши в свою очередь ставили пластинку Лидии Руслановой, и над заснеженным полем неслось разухабистое: «Валенки, валенки…»