И ПОЗНАЕШЬ ЛЮБОВЬ

Катя сидела перед раскрытой книгой своего любимого писателя Чейза и никак не могла уловить нить сюжета. Мысли постоянно уносили ее в события сегодняшнего утра. Она пыталась проанализировать свой поступок, мучалась, искала себе оправдания, но все они были ничтожны перед правдой.

А правда заключалась в том, что она, Катя, перешла дорогу своей лучшей подруге. И сейчас она вспоминала цепь событий — минуту за минутой.

Утром в ее кабинете раздался звонок телефона. Она подняла трубку и услышала приятный мужской голос. К телефону попросили подругу Валю, которая как раз сегодня взяла отгул.

— Простите, но Валентины Николаевны нет, что ей передать? — спросила Катя.

— Передайте ей, пожалуйста, что ее вопрос решен положительно и сегодня до обеда ей необходимо подойти в офис.

Приятный мужской голос сообщил адрес и попрощался.

Что же делать? Как сообщить Валюшке? Дома ее наверняка не было — она собиралась съездить в другой город по делам.

Вот тогда-то Катя и приняла это роковое решение.

Она решила идти в офис сама, а вечером сходить к подруге и передать ей радостную весть о том, что в фирме ОРИОН (Отделение реабилитации и оздоровления населения) освободилось место. Катя знала, что Валентина ждала этого почти год: ходила на платные курсы переквалификации, занималась с консультантом. Эта фирма преуспевала. Умные головы знали, как можно сделать деньги на отчаянии и безысходности людей в этот переходный период от перестройки к глубокому кризису в стране.

Катя спешила. На часах было уже без четверти двенадцать, когда она сообщила секретарше о своем приходе. Та тут же по селектору связалась с шефом. И Катя снова услышала приятный мужской голос, который пригласил ее войти в кабинет.

Она сразу хотела объяснить свой визит, но получилось совсем не так, как предполагала.

Перед ней сидел голубоглазый брюнет с проседью в волосах, хотя на вид ему можно было дать лет тридцать пять — тридцать семь. Он что-то дописывал, потом поднял голову и молча с минуту смотрел на Катю. Она смешалась под его взглядом и опустила глаза.

Андрей Васильевич с улыбкой спросил:

— Вы не будете против, если ваш вопрос мы обсудим в кафе? Заодно и пообедаем.

Катя не была против, и, если говорить откровенно, все эти утренние волнения вызвали у нее страшный аппетит.

Гаас Андрей Васильевич был сегодня в ударе. Он давно не чувствовал себя так свободно и спокойно, как сейчас, сидя за одним столиком с этой милой женщиной. Он шутил, рассказывал какие-то забавные истории, и Катя уже почти забыла, что на ее месте должна была быть Валя. Невольно в ее глазах появилось какое-то беспокойство. Андрей Васильевич сразу уловил настроение Кати и приписал это к ее новому назначению.

— Ну что ж, Валентина Николаевна… — начал было Гаас, но Катя его перебила:

— Простите, Андрей Васильевич, но я не Валентина Николаевна. К сожалению, она сегодня не смогла прийти, а вернее, я не смогла ее предупредить…

И Катя смешалась под пристальным взглядом Андрея Васильевича, в котором были и удивление, и вопрос. Но тут же, взяв себя в руки, она представилась:

— Мищенко Екатерина Михайловна, завуч школы, филолог. А к вам должна была прийти моя коллега — Ушакова Валентина Николаевна. Утром по телефону вы со мной говорили. Понимаете, она моя близкая подруга, и я решила… В общем, вот так обстоят дела.

Андрей Васильевич молчал, и пауза явно затянулась. Катя видела, что поставила этого человека в тупиковое положение, но никак не могла понять, что же он тянет. Назначил бы другое время, и делу конец.

Катя ругала себя последними словами.

Но тут он улыбнулся и произнес:

— Екатерина Михайловна, у меня есть предложение. Если вы не против, пойдемте ко мне в кабинет и разберемся в этой пикантной ситуации.

Проходя мимо секретарши, уже немолодой, но достаточно миловидной женщины, Андрей Васильевич на минуту задержался.

— Ада Петровна, вызовите ко мне Сухарева с данными по кадрам.

Ада Петровна взглянула в свой блокнот, нашла там какую-то запись и произнесла:

— Сухарев с утра в министерстве, должен приехать после четырнадцати.

— Итак, — сказал Андрей Васильевич, глядя на электронное табло в приемной, — полчаса у нас есть. — Открыв дверь, он жестом пригласил Катю войти в кабинет и плотно закрыл за собой дверь.

Гаас положил перед собой бланк какой-то анкеты.

— Ну что ж, начнем. Фамилия, имя, отчество? — спросил директор и сам же вслух ответил, одновременно записывая данные в анкете: — Мищенко Екатерина Михайловна. Ваш год рождения?

— Шестьдесят четвертый, — отозвалась Катя, не отдавая себе отчета в том, что делает.

— Семейное положение?

— Разведена.

— Дети? Сколько лет?

— Дочь,14 лет.

— Екатерина Михайловна, скажите, если не секрет, какой оклад имеет завуч средней школы, учитель русского языка и литературы?

— 450 рублей. Простите, я не понимаю, зачем вам мои данные? Может быть, я не смогла объяснить, но это не я поступаю к вам на работу, а Ушакова Валентина Николаевна,1963 года рождения, замужем, имеет сына, кстати, ее оклад 420 рублей.

— Екатерина Михайловна, я всё понял и могу сказать однозначно, что нашей фирме нужны именно вы.

— Да вы что? — возмутилась Катя. — Я не собираюсь менять работу. Она меня пока устраивает.

— Именно «пока». У вас есть опыт работы с людьми, и оклад ваш будет в два раза больше. Кстати, где учится ваша дочь?

— В школе, в девятом классе.

— Вот видите, а наша фирма обучает детей своих сотрудников в медицинском колледже с последующим поступлением в самые престижные вузы страны. Далее стажировка в США, Англии, Японии, Китае, Таиланде, в зависимости от специальности.

Катя была в шоке.

— Да с чего вы взяли, что я смогу у вас работать?

— Сможете, я неплохо разбираюсь в психологии. Вы умеете слушать и слышать. А это именно те качества, которые необходимы для работы консультанта.

— А как же Валя, то есть Валентина Николаевна? Ведь она ждала этого места почти год.

— Одну минуточку. — Гаас нажал кнопку селектора и спросил: — Ада Петровна, Сухарев подошел?

И, получив утвердительный ответ, пригласил его войти.

— Здравствуйте, Антон Наумович. У нас должно было освободиться место старшего консультанта.

Сухарев раскрыл папку, достал из нее дискету и подошел к компьютеру, стоящему в углу кабинета.

— Да, Андрей Васильевич, Селькова работает сегодня последний день. Ее мужа перевели на другое место службы.

— Вот и прекрасно, Екатерина Михайловна. У вас паспорт с собой?

— Да.

— Антон Наумович, оформите Екатерину Михайловну старшим консультантом с окладом в 950 рублей с завтрашнего дня.

Андрей Васильевич улыбнулся Кате и тоном, не терпящим возражения, сказал:

— Идите оформляйтесь и познакомьтесь с новым местом работы, а об увольнении из школы не беспокойтесь, я всё сделаю сам. До свидания.

Катя поняла, что говорить что-либо еще бесполезно. И только мысль о том, что же она теперь скажет Вале, сидела у нее в мозгу черной занозой.

Андрей Васильевич остался в кабинете один. Он ничего не мог делать, в голову лезли воспоминания, а на душе была такая неизбывная тоска, что он, взрослый человек, директор солидного учреждения, готов был разрыдаться как мальчишка.

А что, собственно, произошло, что случилось такого, от чего он потерял способность рассуждать четко и логично?

Андрей Васильевич, невероятным усилием воли стараясь сконцентрироваться на деле, набрал номер телефона директора школы, в которой работала Катя.

Рассчитать ее с работы оказалось намного сложнее, чем он предполагал. Директор, сам ценивший хорошие кадры, никак не соглашался на условия Гааса. Очень непросто заменить учителя, а тем более завуча, среди учебного года: нужно передать кому-то классы, изменить расписание уроков всей школы, и еще масса разных мелочей. Андрей Васильевич уладил это дело только к вечеру, подключив к нему несколько влиятельных друзей. Особенно рьяно взялся всё устроить его самый близкий друг, коммерческий директор и правая рука — Сережа Березин. Он был искренне рад тому, что Андрей наконец-то влюбился. А то, что это настоящее, Сережа увидел в глазах друга, который в двух словах рассказал о Кате. И поклялся во что бы то ни стало помочь Андрею. В то же время его настораживало, что Гаас очертя голову бросился в эту пучину: он очень боялся, что, если из этого романа не получится что-то очень большое и прочное… Но думать о плохом не хотелось.

Гаас удовлетворенно откинулся в кресле, закрыл глаза и улыбнулся. Зайдя в кабинет к Андрею, Березин и застал его таким мечтательно улыбающимся. «Что с мужиками любовь делает», — подумал Сергей. А вслух сказал:

— Вижу, что всё в порядке! Поздравляю!

Гаас всегда доводил начатое дело до конца, был пунктуален и точен во всем. Сказывалась немецкая кровь, которая хоть и была наполовину разбавлена славянской, но служила «хозяину» верой и правдой.

Андрей Васильевич жил с мамой и сыном Вадимом. После трагической смерти жены он привез к себе мать, чтобы та присматривала за пятнадцатилетним внуком.

Вот уже пять лет он был вдовцом. О своей Сашеньке старался не думать, а если и вспоминал, то это были самые теплые, нежные и страстные воспоминания.

Он любил свою жену без памяти, боготворил ее, а когда она родила ему сына, принес в роддом огромную корзину белых роз. Его Сашенька любила только белые розы. Она говорила ему, что белые лепестки похожи на лебединый пух.

Однажды в зоопарке она долго наблюдала за парой лебедей. Ее тогда поразило, с какой любовью лебедь укладывает перышки на шее и на крыльях своей избранницы. Что общего между лебедями и розами, она объяснить не могла, но эта детская ассоциация так и осталась на всю жизнь, где белые розы были символом любви и верности.

Вечером, уже дома, Андрей Васильевич поужинал, поцеловал мать и, сославшись на работу, закрылся в кабинете.

Он не мог думать ни о чем. Только о ней, о Кате. Небесной лазури глаза с огромными черными колдовскими зрачками стояли перед ним как наваждение. После нелепой смерти жены у него ни разу не возникал интерес к женщинам.

Друзья пытались познакомить его с достойными девушками, особенно старался Березин, но сердце Андрея было холодно и неприступно.

И когда однажды мать неуклюже попыталась дать совет о женитьбе, он обнял ее и на ушко прошептал: «Мам, я однолюб — не судьба». После этого разговора она уже никогда не говорила с ним на эту тему, а только по-матерински, молча жалела сына.

С Сашей он познакомился на вечеринке у друга. Они учились в одном мединституте, только на разных курсах.

Он был старше ее на два года. Но, удивительное дело, они понимали друг друга с полувзгляда. Им обоим было плохо, если они были не вместе. В тот роковой день ничего не предвещало беды, но она, как известно, приходит, когда ее не ждешь.

В этот день Саша после дежурства в больнице стояла в очереди за апельсинами. Пьяный водитель не справился с управлением и на скорости врезался в овощной ларек, покалечив пять человек, в том числе и его жену. Диагноз Саши был зловещ: перелом позвоночника. Они оба понимали, что это полная неподвижность.

За месяц Андрей Васильевич похудел, посерел, остались одни глаза. Он самоотверженно ухаживал за женой, стараясь доставить ей хоть какую-то радость.

Она не захотела быть ему обузой и в предсмертной записке едва понятным почерком написала:

«Я благодарна судьбе за каждое мгновение, проведенное с тобой. Сохрани нашу любовь в сыне. Прости, так будет лучше для всех.

Целую тебя. Всегда твоя Саша.

P. S. Я буду помогать тебе во всем».

Ему передали записку в палате. Прочитав ее, он поседел на глазах у всех.

Именно тогда он решил создать свой центр реабилитации больных.

Андрею Васильевичу приснилась его Сашенька. Она часто снилась ему и как будто вела по жизни, помогала советом. Андрей не верил в мистику, он был врачом, то есть материалистом. Но это был особый случай. Гаас всегда делал так, как советовала ему его покойная жена во сне. И какими бы нелепыми ни были ее советы, он всегда их выполнял. И, как ни странно, всё получалось. Он верил ей.

Сегодня под утро она снова пришла к нему во сне. Он отчетливо видел ее лицо, ее любящие огромные глаза, она с доброй улыбкой говорила ему: «Подари ей счастье и познаешь любовь, будь терпим и терпелив, и она наградит тебя своей любовью».

Андрей Васильевич резко проснулся. Что это было? Который час? Он судорожно посмотрел на часы — не проспал. Но и вставать еще рано. Заснуть он уже не мог. Мысли и чувства заполнили всё его существо. А перед ним опять стояли Катины глаза.

Он как молитву прошептал: «Подари ей счастье и познаешь любовь, будь терпим и терпелив, и она наградит тебя своей любовью».

Андрей Васильевич закрыл лицо руками и простонал:

— Сашенька!..

Екатерина Михайловна готовила завтрак, но делала это машинально, не задумываясь. Мыслями она была не здесь, на кухне, а в кабинете Андрея Васильевича.

Катя была в смятении. Она опять, уже в который раз ругала себя. Что делать? Куда ей сегодня выходить на работу? Гаас показался ей человеком слова. Он обещал ей уладить все формальности с расчетом из школы. Но в то же время она прекрасно знала своего директора, который действительно ценил Катю как компетентного работника и даже думал оставить ее вместо себя, чтобы через год уйти на пенсию. Вчера ему однозначно дали понять, что он должен отпустить ее по собственному желанию. Но ничего этого Катя не знала, поэтому нервы ее были напряжены, тяготила неизвестность.

Наконец она твердо решила для себя, что пойдет в школу. Да и с какой стати она должна верить этому Гаасу? Катя видела его первый раз в жизни и с чего-то взяла, что он должен для нее что-то сделать.

Она накормила дочь и отправила ее в школу. И тут раздался телефонный звонок. Катя вздрогнула. «Это Валюшка», — подумала она. С тяжелым сердцем подошла к телефону и никак не могла решиться поднять трубку. Но телефон требовательно звонил и звонил. Катя сняла пудовую, как ей показалось, трубку.

— Да, слушаю вас, — сказала она хриплым голосом, в горле у нее пересохло.

— Екатерина Михайловна, доброе утро, — услышала она голос Гааса. — А я уже было заволновался, думал, что вы ушли на работу.

— Здравствуйте, Андрей Васильевич.

— Я подъеду к вашему подъезду минут через тридцать. Выходите, буду ждать, — сообщил Гаас.

— Хорошо, Андрей Васильевич, — Катя положила трубку на рычаг.

Ноги ее не держали, она опустилась в кресло, мысли путались. Сколько она так просидела, Катя не помнила, затем вскинулась и заметалась по комнате.

Надев пальто, Екатерина Михайловна подошла к зеркалу, висевшему в прихожей. Последний раз окинув себя пристальным взглядом, осталась довольна. Катя не считала себя красавицей, но ей часто делали комплименты, которые она принимала как нечто не очень искреннее — просто потому, что она женщина-администратор. Катя верила только подруге, так как дружба, проверенная годами, давала право Вале не лицемерить и высказывать любые свои суждения.

Возле подъезда стояла белая «Волга». Увидев Катю, Андрей Васильевич вышел из машины и, поздоровавшись, открыл перед ней дверцу.

— Екатерина Михайловна, с вашим расчетом я всё уладил, откровенно скажу, с большим трудом. Не хотели отпускать такого ценного работника.

Гаас вел машину свободно, почти не глядя на дорогу. Он смотрел на Катю, ловил каждый поворот ее головы, ее голос волновал его всё больше. Екатерина Михайловна была в некотором смятении. Она начинала бояться его страстного взгляда, который столь красноречиво говорил о его чувствах.

За разговором они оба не заметили, как быстро пролетело время в пути.

Андрей Васильевич помог Кате выйти из машины и жестом пригласил ее пройти вперед. Потом вызвался проводить до рабочего места.

Катя была искренне благодарна этому человеку за ненавязчивую поддержку.

Андрей Васильевич взял на себя решение почти всех ее проблем, а она, уставшая принимать решения и брать ответственность на себя, позволила ему покровительствовать ей. Кате было уютно в его заботе и внимании. Она была словно во сне.

Валя пришла на работу — и первая же новость поразила ее как гром среди ясного неба: Катя рассчиталась и с сегодняшнего дня работает в фирме ОРИОН. Злые языки уже прошлись по женской дружбе, но Валя просто не хотела верить в предательство подруги. Она придумывала массу оправданий для Кати, но все они казались такими нелепыми, что она решила ничего себе не накручивать до встречи с Катей.

Сама не желая того, Валя поставила временную границу: до вчерашнего дня и после вчерашнего дня.

А до вчерашнего дня было почти шестнадцать лет общих слез и радостей, начиная со вступительных экзаменов в педагогический институт. Валя вспомнила, как они с Катюшей делились впечатлениями после свиданий с молодыми людьми, как ездили в стройотряды, сдавали сессии и госэкзамены.

Она не забудет бурного романа своей подруги, который закончился разводом. А начиналось всё так красиво.

Девчонки в общежитии готовились к встрече Нового года. На носу была первая зимняя сессия, но думать о ней не хотелось. И вот когда до Нового года оставалась пара часов и приготовление студенческих салатов было в самом разгаре, а бутылка «Советского шампанского» стояла между створками окна для охлаждения, в дверь постучали. Кто-то пошутил:

— Вот и Дедушка Мороз, счастья он для нас принес.

Катя пошла открывать. На пороге стоял высокий молодой человек. На его длинных густых ресницах, бровях и шапке еще не растаял иней. Он увидел Катю и утонул в ее василькового цвета глазах. Она же не могла отвести взгляда от него. В комнате все замерли, все смотрели на эту немую сцену. А парень, не отрывая глаз от Кати, сказал:

— Вот я и нашел тебя, моя Снегурочка!

Позднее выяснилось, что Никита шел в гости к своим друзьям, но ошибся этажом.

Вале Никита не понравился сразу. Она не переносила мужчин, которые требуют к себе повышенного внимания. Но Катя не замечала его недостатков — любовь, словно шоры на глазах, закрывала все его гнусные поступки по отношению к ней. Катя, до этого живая и общительная, стала в компании друзей замкнутой, неуверенной, словно боялась сказать или сделать что-то лишнее. Валя догадывалась о причине такой перемены подруги, но сама ни о чем пока не спрашивала, ждала: придет время — сама расскажет. И это время пришло с весенней капелью, с пробуждением природы, в один из солнечных апрельских дней.

Валя сидела в читальном зале, готовилась к семинару по психологии, когда открылась дверь и в читалку вошла Катя. Она явно искала кого-то глазами. Валя помахала рукой, чтоб подруга ее увидела.

Катя подошла к Вале и негромко, чтоб не привлекать внимания окружающих, сказала:

— Валюша, помоги! Мне нужно с тобой поговорить.

Валя, хорошо зная свою подругу, видела ее отчаяние. Они прошли в парк и там, на заветной скамейке, Катя расплакалась. Она долго не могла успокоиться, а Валя ждала и ничего не спрашивала, а только легонько гладила ее, приобняв за плечо.

Катя ждала ребенка. Никита, узнав об этом, вот уже долгое время не появлялся, хотя в их последнюю встречу он поддержал ее, успокаивал, был ласков и предупредителен.

— Валюш, я сегодня ходила в больницу: уже поздно что-либо делать. — Катя сидела с отрешенным видом и, как кино прокручивая про себя события, сбивчиво рассказывала о своей страстной любви.

— Ты помнишь, когда он пришел к нам на Новый год, я просто как с ума сошла. Я же не видела и не слышала ничего и никого, кроме него. Он так смотрел на меня! А когда мы пошли танцевать, он утащил меня в темный коридор и там поцеловал. Боже мой, Валюша, что это был за поцелуй! Так меня не целовал еще никто!

Валя слушала, а Катя рассказывала и рассказывала. Ей нужно было выплеснуть из своей души все сомнения, обиды и разочарования.

Когда Никита уверенной, сильной рукой притянул к себе Катю, она не сопротивлялась. У нее не было сил и желания подчиняться своему женскому началу, которое кричало ей: «Нет!».

Она вся подалась к нему и, когда его нежные, страстные губы коснулись ее трепетных губ, вся отдалась желанию. Никита страстно целовал ее шею, дрожащими от возбуждения пальцами расстегивал пуговицы на блузке, и уже не было сил сопротивляться его возбуждающим губам, которые ласкали ее грудь. Соски ее предательски напряглись, и вся ее невинная девичья плоть желала лишь одного — горячей мужской любви.

Но Никита вдруг, как будто спохватившись, легонько отстранил от себя Катю и, словно ничего между ними сейчас не происходило, спокойно произнес:

— Застегнись, нас, наверно, уже потеряли. И поправь волосы.

Кате было стыдно. Как же так? Как она могла потерять над собой контроль? Никита — мужчина, но ведь смог же он взять себя в руки, а она? Боже, как стыдно!

Катя виновато смотрела на него, торопливо, путаясь в петлях, застегивала пуговицы и поправляла волосы.

Он снисходительно улыбнулся ей и сказал:

— Ну вот, ты в полном порядке, иди, а я еще покурю.

Внутри у Кати всё дрожало. Она тихонько вошла в комнату. Танцы были в самом разгаре. Ее никто не заметил, кроме Вали. Катя села за стол и залпом выпила бокал шампанского.

Валя танцевала с Николаем с соседнего факультета. Они дружили недавно, но ей казалось, что она знает его сто лет. Ей не нужно было ни о чем его просить — неизвестно каким путем он угадывал все ее желания. Валя не могла заниматься в комнате, где кроме нее и Кати жили еще три студентки. Лишний шум ее отвлекал, и тусклая лампочка над потолком совершенно не способствовала работе. Но у нее был свой маленький кабинетик — фотолаборатория. Валя занималась фотографией и постоянно просила ключ у коменданта, пока тому это изрядно не надоело. Тогда комендант, убедившись в сохранности аппаратуры и оценив порядок в фотолаборатории, отдал Вале ключ до конца учебного года.

Коля помогал Вале проявлять пленку и печатать фотографии.

Стоило ей слегка поежиться от холода, он тут же включал электрочайник и, пока тот нагревался, приносил откуда-то плед и укрывал ее плечи. Если она просила его открыть форточку из-за жары, то, открыв ее, Коля исчезал на пять минут и возвращался со сливочным пломбиром в шоколаде, который Валя очень любила.

Она привыкла к нему, как к волшебной палочке, которая исполняет все ее желания.

Коля действительно был легок на подъем, и ему ничего не стоило сбегать за билетами в кино, если его об этом просили девушки. Он с удовольствием выполнял их поручения.

Вот тогда у Вали взыграла ревность собственника.

Однажды, гуляя по парку, они разговаривали о жизни, о себе, о любви.

— Валюша, я всё для тебя сделаю, если смогу, — говорил Николай.

— Всё-всё?

— Ты же знаешь!

— Нет, не знаю, вот сейчас и проверю.

Злой чертик нашептывал ей на ухо одно задание сложнее другого, и она выбрала:

— Встань передо мной на колени и громко крикни, что ты любишь меня, чтоб все об этом слышали.

Коля побледнел, лицо его закаменело.

— Я не буду этого делать, — тихо сказал он.

И тогда Валя произнесла слова, за которые ей было стыдно всю ее жизнь.

— Мне нравятся достойные парни, а не половые тряпки, о которых ноги вытирают! Что же ты не стал выполнять моего желания? Ведь ты всегда говорил, что для тебя желание женщины — закон! Для девчонок ты готов в лепешку разбиться, а мою маленькую прихоть исполнить не смог.

Коля стоял белый как полотно. Он молчал, глядя ей прямо в глаза, а потом тихо, не отводя взгляда, произнес:

— Ты права, я не достоин тебя. Мы не можем быть вместе.

Повернулся и пошел твердым шагом, ни разу не оглянувшись.

У Вали же как будто пелена с глаз спала. Что же она сделала! Другой бы на его месте сказал всё, что о ней думает. А Коля и тут доказал благородство своей души.

Валя ненавидела себя, но вернуть его обратно, после всего, что она наговорила, было уже невозможно.

При встрече они просто здоровались как старые знакомые, никогда не заговаривая друг с другом.

В конце учебы в институте судьба свела их в последний раз.

Валя сидела на лекции, и вдруг какая-то неведомая сила потянула ее в коридор. Извинившись перед преподавателем, она вышла.

Коридор был пуст, а возле аудитории стоял Николай.

— Привет, — сказала Валя.

— Привет, как дела?

— Нормально, как всегда, — улыбнулась она.

Николай подошел вплотную и произнес:

— Валя, я женюсь.

Валя изо всех сил старалась удержать на лице улыбку.

— Ну что ж, Коленька, совет да любовь!

— А больше ты мне ничего не хочешь сказать? — он твердо взял ее за плечи. — Валюша, решай: как ты сейчас скажешь, так и будет.

В его глазах была такая тоска и мольба, что Валя невольно подалась вперед. Секунды казались им вечностью.

Валя легонько повела плечами, он опустил руки.

— А как же невеста, ведь она ждет и верит тебе. Не нужно ничего, Коля, забудь всё, что было, и я забуду.

— А я, к сожалению, не забуду.

Валя чувствовала, что если не уйдет немедленно, то не уйдет от него уже никогда. Она резко повернулась и зашла в аудиторию.

В полдень Андрей Васильевич зашел к Кате в отдел, чтоб пригласить в кафе, которое находилось здесь же, в офисе, на первом этаже.

У него был свой столик, который стоял под листьями огромной пальмы, отчего этот уголок, казалось, был уединен от всего зала.

Андрей Васильевич спрашивал о работе, давал советы, как быстрее освоить новую специальность. И хотя это был совершенно не ее профиль, Кате нравилось то, чем она сейчас занималась.

Обед уже подходил к концу, когда Екатерина Михайловна решилась задать Гаасу вопрос, который мучил ее со вчерашнего вечера:

— Андрей Васильевич, я невольно попала в неприятное положение перед своей подругой. Поймите меня правильно, мы дружим более пятнадцати лет, сами понимаете, что для дружбы это большой срок, который сам за себя говорит.

— Не продолжайте дальше, Екатерина Михайловна. Этот вопрос я уже решил и послал Валентине Николаевне официальное уведомление о приеме на работу в нашу фирму. Так что ей остается только рассчитаться и прийти к нам работать консультантом.

Катя была счастлива. Тяжелый камень вины упал с ее души.

Андрей Васильевич проводил Катю до дверей ее кабинета и спросил, не будет ли занят ее сегодняшний вечер и не хочет ли она отдохнуть в его обществе.

— Спасибо, Андрей Васильевич, за поддержку, но столько всего произошло, я хотела бы побыть одна, нужно многое осмыслить. Как-нибудь в другой раз, — улыбнулась Катя.

— Жаль, — искренне огорчился Гаас, — но мое предложение остается в силе.

Директор фирмы ОРИОН Гаас Андрей Васильевич сидел за рабочим столом у себя дома и читал письмо, которое пришло сегодняшней почтой. Письмо пришло из немецкого консульства в Москве. Полномочный представитель посольства сообщал, что он, Гаас Андрей Васильевич, является одним из наследников состояния, которое находится в Германии. В письме говорилось, что его дед, барон Генрих фон Гаас, просит собраться всех своих родственников в его замке. Также в письме сообщалась дата встречи.

В семье Андрея Васильевича было установлено негласное табу на всё, что касалось происхождения и родственников. Годы репрессии сказались и на их семье. Отец Андрея Васильевича, бывший военнопленный солдат рейха, чудом остался жив после лагерей Колымы. Вальтер Гаас был прекрасным инженером-механиком, хорошо образованным человеком. В лагере, где он отбывал срок, ему повезло. Однажды ему пришлось ремонтировать трофейный «опель» начальника лагеря. С этого всё и началось. Полковник знал толк в людях и всеми правдами и неправдами всегда оставлял при себе этого немца, к которому относился с симпатией. У Вальтера были золотые руки и умная голова, к тому же за годы плена он хорошо, почти без акцента стал говорить по-русски. Полковник называл его Василием, и постепенно все забыли его настоящее имя. Для всех он стал Вася-механик.

Освободился Вальтер в 1957-м. При прощании полковник пожал ему руку и сказал:

— Не спеши на родину, снова здесь окажешься. Таких не выпускают.

И тогда бывший зэк Василий Гаас поехал осваивать Сибирь. Жил и работал в поселке с чудным названием Большие кедры.

Там он и познакомился с молодой учительницей, приехавшей в Сибирь по распределению. Влюбился в нее сразу. Его сердце, уже закаменевшее от всех превратностей жизни, оттаяло. Василий с первой их встречи в местном магазине решил, что Верочка станет его женой.

Вера Максимовна тоже обратила внимание на Гааса. Она его как-то сразу выделила за предупредительность, хорошие манеры. Но ее всегда поражали его глаза. Как бы он ни был весел, о чем бы ни говорил, в его глазах всегда стояла такая глубокая тоска.

Верочка была сиротой. Всю ее семью в сорок втором расстреляли фашисты. Воспитывалась она в детском доме, и поэтому отношение к немцам у нее было однозначное.

Верочка рассказывала о себе, а Гаас курил папиросу за папиросой. Руки его подрагивали, он молчал. Сегодня он собирался сделать ей предложение. Но после всего, что услышал, уже не мог сказать ей ничего.

Когда они прощались, он взял ее за плечи и долго молча смотрел на нее. Потом резко притянул к себе, крепко обнял и прошептал:

— Прости.

Она тогда ничего не поняла, а он изменился, посерел. Всё было как прежде, но она чувствовала, что его что-то мучает. Вера уже не могла жить без него, и поэтому душевное состояние Василия пугало девушку.

Однажды он сидел за столом, она села напротив, взяла его руки в свои и, глядя прямо в глаза, спросила:

— Что с тобой происходит? Откройся мне, я тебе помогу, я не в силах смотреть, как ты мучаешься, ведь я люблю тебя.

Василий резко встал, взял Веру за плечи и, не отводя взгляда, твердо, но негромко ответил:

— Верочка, я бывший солдат Вермахта.

Вера словно окаменела. Она не могла понять и принять смысла его слов. Не хотела верить в то, что услышала. Ее любимый человек оказался врагом. Одним из тех, кто расстрелял всю ее семью, от чьей руки, быть может, погиб отец на фронте.

Она стояла, опустив руки, и глаза ее, полные слез, словно говорили: «Не может быть, это неправда!»

— Да, Верочка, это правда, и теперь тебе решать, как нам дальше жить.

Вера повернулась и молча ушла. Василий в эту ночь не спал, беспрерывно курил, ходил по комнате, как маятник, и был уверен, что Веру он потерял навсегда. Но солгать ей он не мог.

Утром он уже собирался уходить на работу, как в дверь постучали. На пороге стояла Вера с чемоданом в руке. Она как ни в чем не бывало прошла в дом, поставила чемодан у кровати и произнесла:

— Ой, а накурил-то, накурил, хоть топор вешай!

Открыла настежь окно, и свежий воздух заполнил всю комнату.

— Вася, я пришла к тебе жить, — сказала Вера, глядя ему прямо в глаза.

Василий, сумасшедший от счастья, кинулся к ней, обнял и долго-долго не отпускал, шепча ей на ухо:

— Верочка, жизнь моя, я тебя обожаю, любимая моя девочка!

А через год семья Гаасов переехала в Омск.

С работы Катя летела как на крыльях. Ей не терпелось поделиться с Валей всеми новостями последних дней. По пути она забежала в гастроном, купила любимый Валин торт.

Дверь открыла сама Валя. По счастливым, сияющим глазам подруги она сразу поняла, что всё между ними осталось как прежде, и это недоразумение с фирмой сейчас и разрешится.

Они уже второй час сидели на кухне и делились событиями этих сумасшедших дней. Валин муж был в курсе всех передряг.

Володя сам переживал за жену, но не мешал их разговору. Он знал, что сейчас женщинам нужно побыть одним и разрешить все вопросы.

Валя слушала подругу и удивлялась всему случившемуся. Камень сомнения упал с ее души, и она искренне была рада этому. Но что за человек стал ее шефом, она не определилась. Уж очень это походило на сказку. В жизни такого не бывает. А может, бывает? Может быть, это и есть Его Величество Случай, который поворачивает уже устоявшуюся жизнь на 180 градусов?

Валя была рада, что они с Катей снова будут работать вместе.

Мелкий осенний дождик монотонно стучал в стекло, но казалось, и он радуется вместе с подругами.

— Кать, а что за человек этот Гаас? — спросила Валя.

— Стра-а-ашный человек, — сделала круглые глаза Катя и прыснула от смеха. — Валь, он всё может, представляешь, абсолютно всё.

— А его случайно не Иисусом зовут?

И подруги рассмеялись.

Время для них остановилось. Часов в одиннадцать вечера раздался телефонный звонок. Звонила Наташа — Катина дочка.

— Господи, обещала дома быть в десять, а уже… Всё, я побежала. Туська сейчас опять выговаривать будет.

Катя быстро оделась, лицо ее сияло.

— Ну всё, пока, ребята!

На улице по-прежнему моросило, но сегодня это был добрый дождь. Катя шла и улыбалась дождинкам, светящимся окнам, за которыми скрывалось чье-то счастье, огромным лужам на дороге, в которых отражались яркие фонари, что освещали ее собственный путь в сказочное будущее.

Дома на рабочем столе Андрея Васильевича лежало множество буклетов и каталогов на русском и немецком языках. Перед поездкой он решил основательно, насколько это было возможно, изучить страну его предков.

В Германию он поедет только через три месяца, а пока…

Пока он здесь и счастлив лишь тем, что каждый день может видеть Катю. Завтра утром он снова заедет за ней по дороге на работу, и они будут вместе всё это время.

А Катя верила и не верила своему счастью. Утром, открыв глаза, она судорожно вспоминала, сон это или явь. Не приснилось ли ей всё, что с ней происходит.

Катя ждала звонка Андрея. И он позвонил даже несколько раньше, чем она предполагала.

— Екатерина Михайловна, доброе утро! Не разбудил?

— Нет, что вы, я уже давно на ногах.

— Екатерина Михайловна, если вы еще не позавтракали, я хотел бы пригласить вас в одно очень уютное кафе — позавтракаем вместе.

— Ну что же вы — приглашайте! — игриво сказала Катя.

— С удовольствием приглашаю, — так же, подыгрывая ее тону, отозвался Андрей Васильевич.

— Буду через полчаса.

Они заехали в какое-то небольшое кафе недалеко от офиса.

Гаас заказал кофе и легкий завтрак. Они говорили о разных пустяках и не могли наговориться. Глаза Андрея Васильевича выдавали его состояние. Так жадно, не отрываясь, забывая обо всем, что их окружает, может смотреть только страстно влюбленный человек. Да и сама Катя словно попадала под гипнотическое очарование его влекущих глаз.

Она посмотрела на часы:

— Нам пора. До начала рабочего дня осталось пятнадцать минут.

— Да, сейчас поедем. Но сегодня-то я могу рассчитывать на вечер? Мне хочется вам много чего рассказать.

— Вы приглашаете меня на свидание? Это что — служебный роман?

— Называйте как хотите, но я действительно приглашаю вас на свидание и обещаю, что вы не будете скучать.

Вечером, перед окончанием работы, Гаас позвонил в кабинет Кати. Услышав его голос, она невольно улыбнулась.

— Екатерина Михайловна, в котором часу вы освободитесь?

— Минут через сорок — час. Мне еще нужно кое-что дописать.

— Я зайду за вами, если вы не против.

— Конечно, Андрей Васильевич, я буду рада.

Катя положила трубку, а перед глазами стоял Андрей, его улыбка, глаза… Глаза, в которых, казалось, можно читать о всех его чувствах.

Они сидели в отдельном кабинете китайского ресторанчика. Стены были обиты светлым шелком с рисунком на тему китайской деревни, висели небольшие картины в белых рамках, изображающие какие-то странные разводы и пятна. На столе стоял светильник с абажуром в виде китайской шляпы. Катя обвела взглядом кабинет — начало было довольно романтичным. Усадив Катю, Гаас сел напротив. В приглушенном свете лампы Катя незаметно разглядывала Андрея Васильевича. Он был одет в хорошего кроя темный костюм, который в сочетании с рубашкой и галстуком говорил о безупречном вкусе ее шефа.

В кабинет вошел официант, поклонился и, положив на стол меню, бесшумно вышел.

Катя рассмеялась.

— Чему вы смеетесь? — с улыбкой спросил ее Андрей Васильевич.

— Я почему-то думала, что и официант тоже должен быть китаец, а тут…

— Хозяин этого ресторана — китаец Хао Чин, мой старый знакомый. Я вас с ним потом познакомлю. А пока… — он открыл перед ней меню — …выбирайте.

Катя взглянула в меню.

— Андрей Васильевич, не буду лукавить, я совсем не знаю этой экзотики и полностью доверяюсь вам.

— Вы знаете, Екатерина Михайловна, мне импонирует, что вы не стали рисоваться и заказывать заведомо незнакомые блюда, — сказал, улыбаясь, Гаас.

— Почему ж вы сразу не стали заказывать сами? — Катя тоже улыбалась.

— Ну, Екатерина Михайловна, что же я буду за кавалер, если лишу даму выбора, — и они рассмеялись.

Лицо вошедшего в этот момент официанта тоже расплылось в улыбке. Андрей Васильевич сделал заказ, и тот снова тихо удалился.

Взгляд Кати упал на картину над головой Андрея Васильевича.

— Какие странные рисунки, — сказала она, переводя взгляд с одной картины на другую. — Что-то в них есть непостижимо притягательное.

Гаас начал рассказывать о том, что это, кажется, картины самого Шри Чинмоя, и о том, как они попали в ресторанчик его друга Хао Чина, а Катя в это время неотрывно смотрела на картину, которая висела справа от нее, где в сочетании зеленых, желтых и голубых мазков ей вдруг ясно представилась только что скошенная сочная трава. И неожиданно для себя она начала читать стихи.

Произнеся последнюю фразу, Катя смутилась:

— Ой, что это я?

— Катенька, вы великолепны!

В глазах Гааса было искреннее восхищение.

— Можно, я вас буду звать по имени, а я для вас — просто Андрей — здесь мы не на работе.

Гаас ее не обманул — вечер они действительно провели великолепно, с каждой минутой по-новому узнавая и восхищаясь друг другом.

После спецподготовки и стажировки Катя вела прием как консультант. В кабинет зашла женщина средних лет и представилась Мариной Панкратовной.

— Вы знаете, — начала она, — который день хожу, не знаю, что мне делать с мужем.

И женщина рассказала такую историю.

Ее сын Антон вот уже полгода работает в милиции. А муж не прочь выпить. И вот, когда в очередной раз, делая уборку в квартире, она нашла пустые винные бутылки, ее терпению пришел конец. И она решила пойти на хитрость.

— Ты что же это, паразит такой, заряженную водку у Антошки выпил?

— Как заряженную?

— Ему на работе выдали бутылку водки, заряженную радионуклидами. Он должен был дать ее своему осведомителю, чтобы тот напоил ею какого-то преступника, а ты ее выпил!

— Как это так?

— А я почем знаю, как! Вот Антон придет, ты у него сам всё и спросишь.

«Смотрю, — продолжала женщина, — мужик у меня заходил, занервничал, а потом вдруг тихий такой сделался. Сидит, молчит, о чем- то думает.

Ночью, в три часа, сын с дежурства вернулся, я ему всё и рассказала. А он только посмеялся:

— Ничего, — говорит, — мать, я тебе подыграю.

И спать ушел. А утром чуть свет отец уже возле него ходит, но разбудить рано так и не решился. Снова сел в кресло, грустный такой. И только сын глаза открыл, отец ему:

— Слушай, Антон, что это у тебя за водка такая в шкафчике стояла?

— А что, водка как водка, и почему стояла? Неужели выпил?

Отец, как напроказивший ребенок, головой мотает.

— Угу, вот и заболел я с нее, всё внутри горит.

— Да не может быть! Мне в лаборатории сказали, что никаких побочных явлений не вызывает.

— А что не вызывает-то, что?

— Да ее, эту водку, в специальной установке заряжают радионуклидами. Кто выпьет, тот светиться начинает.

Отец аж застонал:

— Как это, светиться?

— Да как включенный телевизор.

Смотрю, Антошка тоже вошел в азарт — соловьем поет-заливается, говорит:

— А мы потом этого “светлячка” вылавливаем с помощью радиопередатчика. Настраиваем на определенную волну и знаем, где он и что делает.

— Так они сейчас за мной, что ли, наблюдают?

— Ага, — сказал Антон, повернувшись на другой бок и снова заснул.

А мужик-то у меня вот уже третий день не ест, не пьет и сидит дома, весь взъерошенный. И жалко его, дурака, и сказать не могу, что разыграли мы его, — не простит! Что делать, ума не приложу».

Катя с трудом сдерживала улыбку. Она отвернулась к сейфу с лекарством, достала таблетку антидепрессанта и, взяв ее пинцетом при посетительнице, положила в пакетик.

— Скажете вашему мужу, что эта таблетка выводит все, как вы это назвали, радионуклиды… Вот он и успокоится, что светиться перестанет. Таблетка очень эффективная, запивать нужно молоком. И больше так не шутите, раз он у вас такой впечатлительный!

Женщина с радостью взяла таблетку и искренне поблагодарила Катю за помощь.

День летел за днем. Валя узнавала и не узнавала свою подругу. Она давно не видела этого особого блеска в глазах Кати, когда глаза, казалось, жили сами по себе и излучали такой поток счастья, что его хватило бы на всех.

Фирма ОРИОН преуспевала. Гаас открыл в соседних городах филиалы. Забот и проблем было много, но Андрей Васильевич всё чаще и чаще думал о своей поездке в Германию. И чем чаще он об этом думал, тем больше склонялся к мысли взять с собой Катю. Но как сказать ей об этом? Какие аргументы он мог предложить, чтоб у этой милой женщины не осталось и тени сомнений в его искренности. Андрей ловил себя на том, что он придумывает массу уловок и причин, только чтоб не расставаться с Катей ни на день. Он боялся разлуки, боялся потерять ее. И вовсе не потому, что мог к ней охладеть, а потому, что с глаз долой — из сердца вон. В своих чувствах он был уверен, но вот Катя… Ведь по сути он ее так мало знает. Он не мог ее потерять. Он ее выстрадал!

«…Будь терпим и терпелив, и она наградит тебя своей любовью», — мысленно повторял Андрей вот уже который день, и эти слова, как наваждение, преследовали его и днем и ночью.

Сегодня вечером Катя пригласила его к себе домой на ужин. И именно сегодня он должен сказать Кате всё и пригласить ее с собой на родину предков.

Катя с дочерью жили в доме старой постройки, в большой двухкомнатной квартире с высокими потолками. Андрей с трепетом в душе позвонил в дверь. Чуть замешкавшись с замком, дверь открыла симпатичная девушка.

— Познакомься, Наталья, это Андрей Васильевич.

— Очень приятно, — улыбаясь, сказала Наташа.

— Можешь звать меня просто дядя Андрей, — он протянул руку и пожал ладонь девушки. — Вот и познакомились.

Пройдя в комнату, Гаас отметил про себя, что из мебели здесь не было ничего лишнего. Всё было скромно, но со вкусом. Катя пошла на кухню готовить ужин, Андрей вызвался ей помочь, и Наталья с радостью улизнула к себе в комнату делать уроки.

В доме явно не хватало мужской руки: замок в дверях заедал, торшер, стоявший между креслами, не горел (и, как сказала Катя, дело не в лампочке), ножи тупые, и масса мелочей, с которыми, по-видимому, здесь уже смирились.

Ужинали все вместе. Наташа рассказывала, что происходило сегодня в школе, и было видно, что Катя в курсе всех имен и событий. Андрей и не заметил, как мать с дочерью ненавязчиво вовлекли его в свой междусобойчик.

— Представляете, наш Мишка Шишкин на информатике составил программу по таблицам Зака, а Джойстик подумал, что Мишка сидит в «крестики-нолики» играет, и влепил ему двойку в журнал.

— А что это за таблицы Зака? — спросил Андрей, посылая в рот кусочек мяса «по-французски».

— А это квадраты три на три клеточки. Восемь клеточек заполнены различными фигурками в определенном порядке — нужно найти, что должно быть в девятой клеточке. В общем, на развитие логического мышления.

— Жалко Мишку, — вздохнула Катя. — Могли бы и заступиться за товарища.

— А мы что? Мы и заступились! Усадили Джойстика за монитор…

— Туся, ну что за «Джойстик»? У него же имя есть.

— Мам, ну что ты как маленькая. Во-первых, Джойстик короче, чем Константин Станиславович, а во-вторых, сразу понятно, какой предмет ведет. — Наташа взглянула на Андрея, как бы ища у него поддержки.

— Устами младенца глаголет истина, — изрек Гаас. — И что же дальше? Как там у вашего Джойстика с мышлением?

— С мышлением всё в порядке. Да и с двойкой тоже — исправил на «пять» и извинился.

— Уважаю людей, которые могут признать свою ошибку, — сказала Катя, убирая со стола пустые тарелки.

После чая с бисквитом Наташа ушла к подружке и сказала, что придет поздно. А Андрей всё никак не мог начать разговора с Катей, которая сидела в соседнем кресле. Андрей подергал выключатель на торшере и попросил отвертку. Поломка была пустяковая, но всё же опасная, так как оторвавшийся проводок чудом не задел металлический корпус стойки светильника.

— Спасибо, Андрюша, — с улыбкой сказала Катя, убирая отвертку в ящик. — Что бы я без тебя делала?

«Ну, пора», — подумал Андрей Васильевич и вслух произнес:

— Так же, как и я без тебя.

Он взял ее холодную руку в свою ладонь, поднес к губам и поцеловал. А затем, глядя в ее прекрасные глаза, проговорил:

— Катя, я люблю тебя.

Сказал и не узнал своего голоса. Связки предательски дрогнули, и голос прозвучал с тугой хрипотцой. Он не увидел, а скорее почувствовал, как она вся напряглась.

Андрей обнял ее и поцеловал, но ни взаимности, ни сопротивления его объятиям не было. Она словно окаменела.

— Прости меня, если можешь, — прохрипел Андрей и слегка отстранился от нее.

На него смотрели глаза, полные слез, тоски и неверия. Андрей ужаснулся, схватил ее за плечи:

— Что с тобой, Катя? Прости меня! Господи! Да что с тобой?

— Я не верю тебе, — произнесла Катя.

Спазмы сдавили ее горло. Еще секунда, и она разрыдалась в голос. И с этими слезами вырвались боль, обида, страх унижения — всё то, что она столько лет носила в себе, прятала так далеко, что, казалось, сама смерть не откроет эту потаенную дверь ее души.

Андрей всё понял и удивился, как достало сил у этой слабой женщины жить с такими муками в душе. Он крепко обнял ее и взял на руки, как беспомощного, любимого, больного ребенка.

Катя уткнулась ему в плечо и обняла за шею. Он, нежно покачивая, держал ее на руках.

— Катюша, милая, я никому теперь тебя не отдам. Я клянусь тебе, ты забудешь все обиды. Всё плохое осталось позади. Впереди — только любовь и счастье, только ты и я.

— И наши дети, — прошептала Катя.

— И наши дети, — эхом отозвался Андрей и понес ее на постель.

Она не сопротивлялась. У нее просто не было на это сил. Андрей раздевал ее, покрывая всю ее поцелуями.

Исстрадавшееся без мужской ласки тело само отзывалось на каждое прикосновение. Катя помогала ему расстегнуть рубашку. Он скинул ее, не отрывая жадных губ от трепетного тела. Пальцы не слушались Катю, она никак не могла расстегнуть ремень на его брюках. Еще секунда — и Андрей быстрыми движениями освободился от всего, что мешало им наслаждаться друг другом.

Казалось, что всё то время, которое они оба провели без любви, растянутое на долгие годы одиночества, как отпущенная пружина, устремилось в одну точку. Точку отсчета нового для них времени — в ту самую секунду, когда они слились вместе, а вокруг ничего — вакуум, и только биение двух сердец, страсть и нега.

Катя лежала у него на плече. Они молчали. Но это молчание не тяготило их, они общались на языке чувств и прикосновений. Она смотрела на тонкую стрелку пульсирующей артерии на шее Андрея, и ей казалось, что ее собственное сердце стучит в унисон.

Андрей осторожным движением перевернулся и навис над Катей, опираясь на локоть. Глаза их встретились. И уже не требовалось никаких слов — только поцелуй, жаркий, сладкий, когда задыхаешься от собственной любви.

— Андрюша, милый, мне так хорошо с тобой, спокойно.

— Я очень люблю тебя, Катенька. И даже не знаю, с чем сравнить это чувство — оно словно в шаре из тончайшего хрусталя, перекатывается и переливается всеми цветами радуги. И я боюсь сделать неосторожное движение, чтоб не разбить его.

— Любовь… Что такое любовь? — сказала Катя и, задумавшись, замолчала. Потом, как будто откуда-то из глубины себя, произнесла: — Щемление в груди, ощущение, что это чувство собрано в комок, в некую субстанцию, которая наполняет и давит грудь. Дыхание становится тяжелым, словно эта невидимая сила старается расширить грудь, чтобы чувство это росло и росло, пока не задохнешься в страстном поцелуе или не разрыдаешься в голос так, будто сама душа рвется наружу. Я думала, что любовь неразделенная тяжела. Наверно, это не так. Вдвойне тяжела взаимная любовь, которая переходит в страсть.

Андрей замер. А Катя продолжала:

— Когда думаешь о любимом постоянно, и днем и ночью, когда встреча взглядов — словно разряд молнии… И снова щемление, снова страсть, снова услада, словно сливаешься во что-то единое, сильное, непостижимое — во Вселенную, где нет мыслей, нет сознания, а только мощная страсть и услада, возрастающая до бесконечности. И нет ничего вокруг, а только единое целое — мы.

Андрей заговорил не сразу.

— А почему взаимная тяжелей?

— Потому что расставаться будет невыносимо, — сказала Катя уже как-то спокойно и просто и посмотрела на часы. — Боже, сейчас Туська придет!

Они вскочили и засуетились по комнате, заметая следы любви и счастья. А у Андрея в висках стучал вопрос: «Почему она заговорила о расставании?»

Одевшись, они снова уселись в креслах.

— Катя, — осторожно спросил Гаас, — почему ты сказала о разлуке?

Катя улыбнулась:

— Потому что счастье, как жемчуг, имеет свойство разрушаться.

— Знаешь, Катя, мне пришло приглашение из немецкого посольства.

И он рассказал ей всё, что знал.

— Катенька, поехали со мной! Я не могу без тебя.

— Нет, Андрей Васильевич, — устало улыбнувшись, проговорила она. — В качестве кого ты будешь меня представлять?

— Я предлагаю тебе не только руку и сердце, я предлагаю тебе всего себя. Выходи за меня замуж.

— Ты мне делаешь предложение?

— Да. Букет цветов и шампанское за мной. Я не тороплю тебя — подумай, но не очень долго — не заставляй меня страдать.

В прихожей раздался звонок, и Катя пошла открывать. Это вернулась Наташа.

— Ну, мне пора, — проговорил Гаас. — Утром я заеду за тобой.

— Я буду ждать.

— И я буду ждать. Ждать и надеяться.

Она поцеловала его.

— До завтра.

Сегодня суббота. Катя потянулась под одеялом. Вставать не хотелось, думать о чем-либо — тоже. Она смотрела на огромный букет роз, который ей вчера подарил Гаас. В букет была вложена открытка в виде бабочки, словно эта огромная бабочка питалась нектаром цветов. А в открытке было написано такое, чего Катя ну никак не ожидала от этого строгого и, как ей казалось, далекого от лирики человека.

Она вспомнила слова послания и улыбнулась, но ее приятные воспоминания прервал звонок телефона. Звонила Валя.

— Привет, Катерина, чем занимаешься?

— Не поверишь — всё еще лежу в постели.

— Скорее вставай и иди к нам.

— А что у вас?

— А у нас Вовчик щук наловил, сейчас тесто на пирог поставлю.

— Ой, погоди, не ставь. Вы лучше с рыбкой ко мне приходите, я сама испеку. Сейчас тесто заведу.

— Погоди, у Володи спрошу. — И через минуту: — Идем, он обеими руками «за», ставь тесто и жди.

Когда Ушаковы пришли, у Кати всё уже было готово.

Проходя на кухню, Валя увидела в комнате огромный букет и встала в изумлении. Володя поймал ее взгляд и произнес:

— Ну что ты, Валя, онемела. То — для души, а то — для тела, — он показал на пакет с рыбой. И все рассмеялись.

Пирог делали за разговорами о работе, об Андрее, о детях и обо всем том, что связывает давно знающих друг друга людей. Володя, как обычно, разряжал разговор шутками, и от этого казалось, что они были единым целым, и была уверенность, что тебя поймут и примут таким, какой ты есть, со всеми достоинствами и недостатками. Наверное, это и есть настоящая дружба, когда не обязательны частые встречи, а поддержка и помощь придут сразу, несмотря на время суток.

— Поезжай, Катюха, — басил Володя, — а Туську твою мы временно удочерим. Всегда хотел иметь дочь, да вот на дочку-то мы с Валюшкой как-то не сподобились.

— Какие ваши годы. Чарли Чаплин в восемьдесят лет родил.

— Ну, Чарли — он во всем гений, — смеялся Володя.

— Поезжай, Катюша, может быть, это твоя судьба.

— Нет, Валь, как-то всё это очень быстро и неправдоподобно, сказка какая-то, а в жизни так не бывает.

— Мы родились, чтобы сказку сделать былью, — пророкотал Володя. — Поезжай, может, в твоей сказке и для меня ларчик найдется.

— Это ты о чем? — со смехом спросила Валя. — Уж не за границу ли собрался за счет Катюшки?

— Фу, как примитивно, — поморщился Володя. — Может, ей фея спиннинг для меня передаст, маленький такой, как зонтик складной — «Инстант фишермен». Мечта-а! — положив руки за голову, потянулся Валин муж.

Из духовки шел умопомрачительный запах рыбного пирога.

— Всё, девчонки, доставайте этот пирог, а то умру позорной смертью — слюна течет, как у собаки Павлова.

В прихожей раздался звонок. Пришел Андрей.

— Ну-у, добрый человек — всегда к столу, — с улыбкой сказала Валя.

Мужчины пожали друг другу руки, познакомились.

Андрей достал бутылку шампанского.

— Не угадал я как-то с вином, не ожидал, что пирог будет.

— Рыба посуху не ходит. Пусть женщины шампанским извращаются, а мы с тобой наливочки моей выпьем, — подмигнул Володя Андрею.

— О-о, это их фирменная наливочка, «Ушаковка» называется, — засмеялась Катя.

Так за разговорами, шутками и смехом они просидели до вечера.

Гаас и его друг, коммерческий директор Сергей Петрович Березин, сидели в кабинете Андрея.

— Слушай, Серега, что я сделал не так, чем ее обидел, почему она мне отказала?

— Во-первых, она тебе не отказала, а дала отсрочку, а во-вторых, я ее за это даже больше зауважал.

— Но ведь меня же не будет целую неделю, может, больше!

— Ну и что? Что изменится? Чувства проверяются временем и расстоянием, ты это и без меня прекрасно знаешь. Вон моя Маринка не выдержала этого испытания, пока я по командировкам ездил. Ушла к своему директору. Но я ее за это не осуждаю — зато честно.

И на секунду задумался: «Теперь не осуждаю».

— Ну ты что, Серега, специально, что ли, меня изводишь?

— Да не переживай ты! Я же буду рядом — я и присмотрю в случае чего.

— Хорошо, буду звонить при первой же возможности.

Через неделю Катя с Сережей провожали его в Берлин.

До регистрации оставалось еще двадцать минут. Березин попрощался с Андреем:

— Я посижу в машине, вам, наверно, есть что сказать друг другу. Катя, я тебя жду.

Друзья обнялись, и Сережа ушел.

Катя с Андреем молча смотрели друг на друга. Им нужно было сказать так много всего, но выбрать что-то самое главное ни он ни она не могли.

— Я люблю тебя, Катя.

— Я буду ждать, Андрюша.

Он обнял ее и поцеловал так страстно, что весь мир вокруг исчез для них обоих.

Сергей сквозь стекло смотрел на них и думал: «Неужели все-таки есть любовь на свете? И если она есть, то долговечна ли? Или как всплеск от брошенного в воду камня, а потом только круги на воде, чем дальше, тем незаметнее, пока совсем не исчезнут. Поживем — увидим».

Всю обратную дорогу Катя молчала, по щекам ее предательски текли слезы. В голове крутилась фраза, которую она где-то слышала: «Расставаясь на час, прощайтесь так, словно встреча будет через годы, а увидевшись через годы, встречайтесь так, словно только вышли в киоск за газетой».

Березину тоже было не по себе, он испытывал какое-то двойственное чувство: с одной стороны — был искренне рад за друга, а с другой — немножечко ему завидовал. Хотя завистью Сергей никогда не болел.

Самолет приземлился в аэропорту Шенефельд. У трапа Андрея встретил мужчина средних лет. Он представился на хорошем русском, почти без акцента:

— Вольфганг Виннакер. Меня попросили привезти вас в посольство для оформления некоторых документов.

Представитель посольства показал рукой на «фольксваген», стоявший неподалеку.

Через окно автомобиля Андрей с удовольствием рассматривал Берлин. Людей на улицах было немного. Они проехали через небольшую площадь, на которой стояла церковь с часами.

— Что это за церковь? — спросил Андрей.

— О! Это церковь Гедехнискирхе. Красивая, правда? Я люблю Берлин, — в голосе Виннакера он уловил и гордость, и любовь, и даже некоторую благодарность, что Андрей не равнодушен к этой красоте.

Всю оставшуюся дорогу Вольфганг показывал и рассказывал гостю весьма интересные эпизоды из истории того или иного архитектурного памятника. Ближе к вечеру формальности были соблюдены, все бумаги подписаны. Вольфганг проводил Андрея на железнодорожный вокзал, где он должен был сесть в поезд до Дрездена. В общении с этим симпатичным немцем Гаас многое открыл для себя. Вольфганг готов был отвечать на любые вопросы и делал это с большим удовольствием. На прощание они крепко пожали друг другу руки.

— Я очень рад нашему знакомству, Андрей. Если вдруг понадобится моя помощь, я в вашем распоряжении в любое время дня и ночи.

— Спасибо, Вольфганг, вы мне действительно очень помогли.

Поезд отстукивал последние километры до встречи с его родственниками: дедом, бабушкой, дядей, — с теми, кто знал его отца. Молодое поколение Гаасов тоже волновало Андрея, но это было другое волнение. А вот узнать об отце то, что в семье никогда не обсуждалось, — за это можно было отдать многое.

На вокзале в Дрездене он взял такси и назвал адрес.

— Это далековато. От города еще километров пять, — сказал водитель.

— Обратную дорогу я тоже оплачу.

— Тогда другое дело! — водитель быстро погрузил чемодан в багажник.

Такси остановилось возле чугунных ворот двухэтажного серого особняка. Возле ворот его уже ждал человек, который должен был провести Андрея в дом.

— Guten Tag! — произнес дворецкий и взял из багажника чемодан.

— Guten Abend!

Языкового барьера не было. Андрей хорошо знал немецкий язык. В памяти пронеслось детство, когда класс делили на изучающих английский язык и немецкий. Никто тогда не соглашался изучать немецкий. Ребята в классе устроили бунт. Все были пионерами и «фашистский» язык изучать ни за что не хотели. Учителя дали им на размышление два дня — поговорить с родителями, с ребятами, которые уже изучают немецкий. Андрей пришел в тот день из школы очень возбужденный, с уверенностью не отступать и изучать только английский.

Отец тогда молча выслушал его пылкую речь, а потом на чистом немецком прочел стихотворение Генриха Гейне «Lorelei» — о златокудрой девушке, которая, сидя на прибрежной скале Рейна, пела так прекрасно, что юноша, не замечая бури и даже не пытаясь бороться с волнами, погиб в пучине реки.

— Ты должен знать свой родной язык, Андрей. Ты немец, — сказал тогда отец, и было видно, как ему тяжело это говорить.

Андрей в недоумении и с надеждой посмотрел на мать. В глазах ее стояли слезы.

— Андрюша, ты носишь фамилию своего отца. Ты — немец.

Андрей тогда поймал молниеносный взгляд отца на маму. Там было столько всего: и благодарность, и любовь, и еще что-то, чего подросток понять пока не мог. А дальше, сколько бы Андрей ни спрашивал, — ему ничего не рассказывали. Сказали только, что его право выбирать национальность, когда будет получать паспорт, и еще «пока ты многого не поймешь» и «вырастешь — я тебе всё расскажу».

Всё это промелькнуло в голове Андрея, пока он шел по дорожке к дому, вдоль которой стояли фонари, сделанные под старину. В их свете были видны снежинки, которые, медленно кружась, падали к его ногам.

Первое, что он увидел, зайдя в комнату, — глаза пожилой женщины, которые с любовью смотрели на него. Она, словно вокруг не было ничего и никого, прошептала:

— Вальтер, сынок, — и протянула руки к Андрею.

Он подбежал к ней и успел поддержать. Силы оставили фрау Аниту. Кто-то успел подставить ей стул. Андрей, сам не ожидая от себя такого смятения чувств, встал на колено и поцеловал ее руки.

— Я — Андрей, но все говорят, что я очень похож на отца, — сказал Андрей по-немецки.

Подошел дед, крепко его обнял и поцеловал.

— Мы все очень рады. Это просто чудо! Познакомься, это твоя бабушка баронесса Анита фон Гаас, урожденная Энгельман, твой дядя Вилли и его жена Барбара. С остальными родственниками ты познакомишься завтра.

Дядя Вилли обнял Андрея, а его жена поцеловала племянника в щеку.

Тут же принесли шампанское. Андрей по-разному рисовал себе эту встречу, но такого искреннего, радушного приема не ожидал.

Все подняли наполненные бокалы и дед сказал:

— Андрей, ты очень похож на своего отца, и в первую минуту мы подумали, что это призрак Вальтера сошел с небес, чтоб скрасить наше многолетнее ожидание. Выпьем за него, — и дед бокалом указал на фотографию молодого человека в элегантном костюме, висящую на стене, — и за тебя, Андрей, за то, что род Гаасов не прервался с гибелью Вальтера.

Андрею отвели комнату наверху. Когда-то это была комната его отца. После падения берлинской стены семья Гаасов стала хлопотать о возврате их семейного особняка, в котором при режиме ГДР располагалась какая-то контора. Деньги и титул деда позволили очень быстро и без проволочек вернуть в пользование не только дом, но и прилегающую к нему землю — без малого сто пятьдесят гектаров полей, лесов и небольшое озеро. Дом отремонтировали года за два, восстановив здесь всё так, как было до войны. Вот только мебель была современной. Остался лишь большой письменный стол деда и, как ни странно, огромный дубовый посудный шкаф девятнадцатого века, который помнил еще прадеда Андрея.

В эту ночь Андрей уснул почти сразу. Ему снилась его Сашенька, а рядом с ней — он сам, но в форме оберлейтенанта германской армии. Саша говорит по-русски, а он отвечает ей по-немецки. Они идут по ромашковому полю, взявшись за руки, и смеются, смеются… Но вот они увидели впереди пять черных фигур. Они приближаются. Всё ближе и ближе. Это автоматчики, все в касках, с автоматами на плече. Среди них офицер. И почему-то Андрей угадывает в нем Сережу Березина. Офицер кричит по-немецки: «Убей ее, это враг, ты что не видишь — она русская, убей!»

Андрей пытается их остановить. Нет, это не Андрей, это отец, а Андрей стоит в стороне, он всё видит и слышит, но помочь ничем не может. Он кричит, но голоса не слышно, пытается бежать на помощь, но стоит на месте, барахтается в вязком, густом тумане, а фигуры всё дальше, дальше, они расплываются, и только Сашин возглас: «Андрей, не суди его, он должен был это сделать». И выстрел.

«Господи, да что же это? — Андрей лежал с открытыми глазами. — Что всё это значит? Саша, Сашенька!» Сердце его стучало, а в темноте ночи перед глазами стояла его жена в венке из ромашек и улыбалась ему. В мозгу Андрея, как заноза, стоял вопрос: «Кто выстрелил? Отец или офицер, похожий на Сергея?»

— Фу, что за наваждение! — Гаас мотнул головой, отгоняя назойливые мысли.

Он понял одно. Сегодня он узнает что-то такое, что будет для него открытием, а вот плохим или хорошим… Ну что ж, поживем — увидим.

В полдень к особняку Гаасов подъехало несколько машин. Приехал и адвокат, так как предполагалось составить завещание. После обеда все собрались в небольшой, но очень уютной гостиной. Андрей рассказывал о своей семье, о Саше, о Вадиме, показал фотографии; рассказал он и о своей фирме и чем они занимаются. Ему было очень легко, он чувствовал неподдельный интерес и сочувствие всех присутствующих. Андрей признался, что отец только перед смертью рассказал ему о своем происхождении, о плене, о знакомстве с его матерью, у которой фашисты расстреляли родных, а напоследок назвал адрес, по которому Гаасы жили в Дрездене.

Андрей тогда поразился, сколько же пришлось пережить его родителям, и понял, что только истинная любовь помогла им выжить и поддерживать друг друга всю жизнь.

От деда Андрей узнал подробности о своем отце.

Вальтер работал на одном из заводов инженером, у него была бронь. На войну он, собственно, и не рвался, но в конце 1944 года попал под всеобщую демобилизацию. Фюреру нужны были солдаты, и его отправили на восточный фронт. Генрих фон Гаас тоже воевал, но в Африке. Демобилизовавшись по ранению, барон перевез свою семью из Дрездена в Висбаден. Там он лечился на водах. Там же они пережили горе, узнав, что их старший сын Вальтер фон Гаас пропал без вести. А потом Генрих создал свою курортную империю с лечением природными и искусственно приготовленными минеральными водами.

Андрей задумался и вслух произнес:

— Удивительные совпадения. Я открыл свое отделение по реабилитации после смерти Саши, а вы после ранения, чтоб помогать восстанавливаться раненым.

Барон улыбнулся:

— Потому что в тебе тоже течет кровь Гаасов. В сущности, мы с тобой делаем одно дело. Андрей, тебя мне послал сам Бог. Дело в том, что я уже стар, мне нужно передать свое дело человеку, в которого бы я верил и видел в нем своего преемника. К моему большому сожалению, Вилли не пошел по моим стопам, у него свой бизнес — электроника и автоматика для производства. Справедливости ради нужно сказать, что он во многом преуспел. И дети его работают вместе с ним. И вот сейчас, в присутствии адвоката и всех заинтересованных лиц, Андрей, я предлагаю тебе взять мой бизнес в свои руки.

Гаас понял, что все уже были в курсе решения деда, все были согласны, но сам Андрей такого оборота не предполагал.

А дед продолжал:

— Когда ты нас разыскал, ты уж извини, но мы стали наводить о тебе справки. Сам понимаешь, каким огорчением было бы для нас, если бы мы ошиблись. Нам очень хотелось верить, но ведь за столько лет ни одной весточки от Вальтера не было. Я даже Аните не говорил ничего, чтоб лишний раз не терзать ее бедное сердце.

Кроме бизнеса с бальнеоклиматическим курортом, тебе после моей смерти отойдет треть моего состояния, которое я разделю еще между Анитой и Вилли.

Баронесса, видя замешательство внука, пришла ему на помощь:

— Андрей, не надо давать ответа прямо сейчас. Вы с Генрихом съездите в Висбаден, посмотрите и обсудите всё на месте. Потом ты привезешь сюда Верочку и правнука — я очень хочу их видеть. Я уверена, вместе вы решите этот вопрос положительно. А мы с Генрихом поедем путешествовать. Нам обязательно нужно съездить на могилу Вальтера, иначе я не смогу спокойно умереть.

Ее глаза увлажнились.

Разъезжались все уже за полночь. За целый день Андрей о Кате и не вспомнил — голова его шла кругом от той информации, которая на него обрушилась.

Вот уже четыре дня от Андрея не было звонка. Сергей только что пришел из кабинета Кати. Она всем своим видом старалась показать, что абсолютно ничего не происходит. Ни Березин, ни Катя даже словом не обмолвились об Андрее, только о работе.

Сергей последними словами ругал своего друга. «Всё могу понять, но не найти пяти минут для женщины, от которой буквально оторваться не мог! Ну что ж, будем спасать положение. Здесь нужны крутые меры, тем более что и местечко, куда мы с ней поедем, очень даже ничего».

Он нажал кнопку селектора.

— Ада Петровна, оформите командировку для Мищенко и для меня на три дня в Петербург.

— Сергей Петрович, что писать в графе «цель командировки»?

— Ну, напишите: «Заключение коммерческих договоров с новыми партнерами и обмен опытом». Да, и закажите билеты на самолет.

— Хорошо, Сергей Петрович, через полчаса всё будет готово.

— Занесите командировочное удостоверение Екатерине Михайловне и скажите, чтоб зашла ко мне. Всё.

«Итак, — думал Березин, — если Гаас не позвонит, Катя об этом три дня знать не будет, а если позвонит, то ему скажут телефон, куда ей можно будет перезвонить, если он этого захочет».

Катя несколько удивилась, когда Ада Петровна сообщила ей о командировке. Она шла в кабинет Березина с твердой уверенностью, что это недоразумение. Вся неделя у нее была расписана на приемы, и к тому же Туську оставить на три дня… Но самое главное — должен позвонить Андрей. О третьей причине она ему, конечно же, говорить не будет, и первые две достаточно веские.

Первое, что увидел Сергей, когда к нему зашла Катя, — ее решительность. И, чтоб не дать ей опомниться, он довольно твердо, даже жестко заговорил:

— Екатерина Михайловна, никаких ваших возражений я не приму. Во-первых, интересы фирмы требуют, чтобы вы как старший консультант присутствовали лично, а во-вторых, по-моему, у вас есть прекрасная подруга, за которую вы так хлопотали. Она может присмотреть за вашей дочерью, помочь ей, если это будет нужно. Вопросы есть? Нет! — не давая открыть рта Кате, констатировал Березин. — Передайте свои приемы Волковой и Сафиулину. Завтра в десять я за вами заеду. Адрес я знаю. Всё. Идите.

— Да, но…

— Никаких «но». — И потом чуть помягче добавил: — Собирайтесь, Екатерина Михайловна, так нужно.

Катя пошла в кабинет к Валюшке. На ее счастье, из кабинета только что вышел посетитель. Извинившись перед очередной посетительницей, Катя зашла к Вале.

— Я в командировку.

— Да, я знаю. Березин приходил, спрашивал, насколько у нас с тобой дружеские отношения, смогу ли я дня три-четыре за Туськой присмотреть… Ой, дуреха я! Вот жук этот Березин! Сначала всё выведал… Выходит, Кать, подвела я тебя — руки ему развязала.

— Да нет, всё правильно. Просто я звонка жду, — и накатившие предательские слезы выдали ее настроение.

— Значит, не смог. Не плачь, Катюша, может, и к лучшему, что уедешь.

— Угу, — вытирая слезы, чуть слышно выдавила из себя Катя. — Я тебе вечером позвоню, обо всем и договоримся.

Уже сидя в кресле самолета, Катя твердо сказала себе, что Сергей Петрович не увидит на ее лице ни тени печали, ни хоть какого-то намека на то, что она очень переживает за Андрея. Но ее женское самолюбие было задето. Один раз в жизни она уже горько ошиблась. И вот снова. Неужели права была комиссарша их стройотряда Светка Васькина, которая у себя в комнате повесила лозунг во всю стену: «Все мужики — сволочи! Счастье — в труде!»?

Катя усмехнулась своим воспоминаниям. Эта улыбка не ускользнула от Сергея.

Она поймала его вопросительный взгляд.

— Вспомнила стройотряд, — пояснила Катя и испытала истинное наслаждение, видя на лице Березина недоумение.

Вообще, Сергей был легким собеседником. Он очень тонко улавливал желание Кати говорить на ту или иную тему. О себе ей говорить не хотелось, о работе тоже. Сергей стал рассказывал о себе.

В школе он был «любимцем публики». Со всеми мог найти общий язык, будь то ребята, девчонки или учителя. Дома был любимым баловнем родителей. И всё ему удавалось как бы шутя. В университет поступил на спор — ни дня не готовился к экзаменам. Причем экономический факультет выбрал тоже случайно. В тот день он пришел с друзьями подавать документы и увидел ее — Марину, первую красавицу. Оба его друга поступали на физико-математический, и он собирался туда же, но Марина подала документы на экономический, и он пошел за ней. Какая разница, какой факультет, — всё равно не готовился. Но тут ему во что бы то ни стало нужно было поступить, и уже не для того, чтоб доказать друзьям, а чтоб она была рядом.

Поженились на пятом курсе, чтоб распределиться в один город. Учился он легко и хорошо, поэтому в списке на распределение стоял в первой десятке, а она в последней. За все годы учебы Марина ни одной работы не сделала сама. Березин учился и за нее и за себя, но ему это не было в тягость. Тем самым он привязал ее к себе. Она так привыкла к тому, что Сережа всё за нее делает и решает, что, если бы он мог родить ребенка, — она доверила бы ему и это серьезнейшее дело. А на себя такой груз ответственности Марина целых пять лет после свадьбы взять не могла. Они и ругались-то только из-за этого. Тогда он пошел на последний штурм. Увез ее в отпуск в глухую деревню, где не только клуба, аптеки-то не было. Что ему и нужно было. Он хотел подстраховаться от употребления женой противозачаточных таблеток. И там, в глуши, на природе, среди лугов, на берегу красивейшей речки, они провели умопомрачительный второй медовый месяц. Все местные бабульки как-то сразу полюбили Сергея и подкармливали их всем, чем только можно. Так, на натуральных продуктах и свежем воздухе они и дали жизнь Леночке, его любимице. Всю беременность Сергей оберегал Марину как мог, выполнял все ее прихоти, а когда пришел час рождения дочери, он был рядом с женой в родильном отделении. Потому что ему и в голову не могло прийти оставить на ней одной такое ответственное дело. Он должен был быть рядом.

Катя слушала его, не перебивая, а он вдруг произнес, усмехнувшись:

— А вы хорошо слушаете, Катя, профессионально. Не зря Гаас говорил, что вам хочется рассказать всё.

В гостинице им очень повезло. Буквально полчаса назад освободилось несколько номеров — уехали гости с какого-то симпозиума. Сережа заплатил за два одноместных номера. Портье, извинившись, попросил подождать минут пятнадцать, чтоб навести в номерах порядок.

— Пойдемте, Катя, пока пообедаем. Здесь неплохой ресторан.

Сергей Петрович сам заказал обед, не предоставив меню даме. Это Кате не понравилось, но она не подала вида.

Недалеко от особняка была оборудована небольшая взлетная площадка. У деда был свой легкий самолет, на котором он летал из Дрездена в Висбаден и обратно. Решено было лететь завтра утром.

Андрей вот уже второй вечер набирал Катин домашний телефон, но никто не отвечал. Он решил позвонить в офис.

Ада Петровна, услышав голос шефа, не удержалась и спросила, всё ли у него благополучно, а получив утвердительный ответ, сообщила, что Сергей Петрович и Екатерина Михайловна уехали в срочную командировку в Питер и назвала гостиницу и номера телефонов, по которым с ними можно связаться.

Положив трубку, Андрей несколько минут сидел задумавшись. Он пытался понять, что там у них произошло.

Так ничего и не придумав, он позвонил Березину в Петербург. Несмотря на поздний час, трубку в номере никто не брал. Андрей набрал номер телефона Кати — гудки. Гаас решил позвонить попозже, но и вторая его попытка была безуспешной. «Ну, что ж, — сказал себе Андрей, — позвоню завтра утром, пораньше, чтоб застать их до работы».

А в это время Катя, договорившись с Березиным, уехала в гости к своей сокурснице Насте Андреевой. И Настя, конечно же, оставила Катю ночевать. Да и куда идти в ночь, ведь за разговорами и воспоминаниями время пролетело как одна минута.

Березин развлекался чисто по-мужски. У него в каждом городе, куда он часто ездил в командировки, были любимые одинокие женщины. Встретиться с Катей они договорились утром в девять у дверей одного из научных институтов, который занимался проблемой психологической реабилитации пострадавших людей.

Дед Андрея был еще достаточно энергичным человеком, да и память у него была отменная. Он без записной книжки знал почти все телефоны, адреса, имена и фамилии нужных ему людей. И, пробыв с Генрихом фон Гаасом неделю в Висбадене, Андрей Васильевич убедился, что нет такой мелочи, о которой бы барон не знал, и нет такого вопроса, который бы он не решил сразу. И еще Андрей понял, что он с его «совковым» менталитетом многого не понимает и не принимает, хотя убедился, что жесткое ведение бизнеса, даже такого гуманного, как у деда, конечно же, оправданно. Система была отлажена и работала как часы. Андрей подумал, что если бы дед приехал в Висбаден через год, то и тогда всё было бы без проблем. Все служащие курорта были профессионалами в своем деле.

Каждый вечер барон принимал у себя гостей. Всем лично хотелось познакомиться с внуком Генриха фон Гааса, нашедшегося в России. А оставшись одни, дед и внук не могли наговориться. Казалось, им нужно было наверстать всё, что они упустили за многие годы разлуки. За эти две недели, что Андрей провел в Германии, они с дедом обговорили многие вопросы и решили многие проблемы. Но вот главный вопрос — наследство и владение курортным бизнесом — оставался нерешенным. И дело не в том, что барон не доверял Андрею, напротив, он с радостью принял некоторые его предложения (как опытный коммерсант он сразу понял, что такие предложения мог дать человек, который достаточно хорошо разбирается в делах), но что-то мешало самому Андрею принять предложение деда. Барон долго думал, что же это могло быть и, проанализировав все их разговоры, понял: это могла быть только женщина.

Сегодня гостей не будет. Барон отказал всем в визите, сославшись на нездоровье, хотя причина была в другом. До отъезда Андрея оставались считанные дни, а главный вопрос так и не был решен.

— Андрей, расскажи мне о ней — ради которой ты отказываешься от наследства, — спокойно произнес дед, помешивая сахар в чашке с чаем.

По быстрому взгляду, который бросил на него внук, он понял, что не ошибся.

— Но как ты догадался?

— Мальчик мой, — с улыбкой проговорил дед, — все те причины, которые ты придумывал, пустяк для тебя, потому что всё, о чем ты говорил, зависит от тебя и твоего решения. Но вот что ты сделать не в силах — пренебречь мнением женщины, которая по-настоящему тебе дорога, которую ты любишь.

— Ты прав. Я люблю ее.

— А она?

— Не знаю… Думал, что да.

— Что значит «думал»? А сейчас ты так уже не думаешь?

— Не знаю. Она уехала с моим другом в командировку, а там… В общем, их телефоны не отвечают, — выдохнул Андрей.

— А ты еще и ревнивец, — спокойно, потягивая чай из чашки, сказал дед.

— Я боюсь ее потерять! Все эти дни я думаю только о ней. Дед, мне стыдно в этом признаться, но ревность душит меня!.. И с кем? С моим другом.

— Она тебе что-то обещала?

— Нет!

— Андрей, послушай меня, старика, никогда не ревнуй женщину без явного на то основания. Каждому ее поступку есть свое оправдание, и, прежде чем принять решение, поставь себя на ее место и всё взвесь. Поверь мне, сынок, иначе тебе будет очень стыдно, но обратно уже ничего не вернешь.

Андрей молчал. Дед допил свой чай и, поставив чашку на столик, сказал:

— Завтра приедут Вера с Вадимом.

— ???

— Я несколько раз разговаривал с ними по телефону. Вадим очень неплохо говорит по-немецки.

— Да, он учится в спецшколе и знает не только немецкий, но и английский.

— Я звонил господину Григорьеву…

— Кому?

— Григорьеву, директору спецшколы, — спокойно продолжал дед. — Он дал согласие на то, чтобы Вадим досрочно написал контрольные работы за полугодие и приехал сюда на каникулы.

— Ну ты, дед, даешь! А чего же молчал-то?

— Во-первых, у меня было безвыходное положение. Ты же отказался от моего дела. Слава Богу, есть правнук, вот ему и передам. А во-вторых, хотел сделать сюрприз Аните — собрать всех вас вместе. Завтра с утра мы с тобой вылетаем в Дрезден, в аэропорт — нужно их встретить.

— Господин барон, не устаю вам удивляться, — засмеялся Андрей.

Дед довольно заулыбался:

— Пошли спать, барон Эндрю фон Гаас, завтра великий день.

Березин стоял на парадном крыльце института. До назначенного времени было еще больше часа. Вчера он прокололся — назвал Таню, свою питерскую пассию, Катей, чего та ему, конечно же, не простила, и весь вечер пошел насмарку. В результате Таня постелила ему отдельно. Но это обстоятельство не смутило Сергея, напротив, он был только рад, правда, для видимости сделал обиженное лицо.

Всю ночь он думал о Кате и Андрее. И чем больше думал, тем чаще ставил на место Андрея себя. Поначалу он гнал эти мысли, но потом его мужское самолюбие эгоистически шепнуло ему: а почему бы и нет?

За всё время, что они провели вместе, Катя не заговорила об Андрее ни разу. Ведь не дала же она Гаасу согласие выйти за него замуж. Чем черт не шутит, пока Бог спит! Так за мыслями он не заметил, как подошла Катя.

— Пойдем, я тебе всё покажу и со всеми познакомлю.

— Спасибо, Сережа, я сама. У тебя же масса своих дел.

— Ну хорошо, я буду ждать тебя в гостинице, — он улыбнулся ей и быстро пошел к остановке такси.

Вечером, после ужина в ресторане, расходиться по комнатам обоим не хотелось. Сергей предложил погулять по вечернему зимнему Питеру. Катя с удовольствием согласилась. Она знала, что Березин ей скучать не даст, а значит, и мысли об Андрее не будут ее донимать.

Они не спеша шли по улице. Пушистые снежинки медленно падали на землю. Через дорогу, на другой стороне улицы, Сергей увидел витрину цветочного магазина.

— Подожди здесь минутку — я быстро! — и он побежал за цветами.

Людей в магазине почти не было, и Катя сквозь светящуюся витрину видела, как Березин покупает ей большой букет ярко-красных роз.

Он выбежал из магазина и поспешил к Кате. Но в следующий момент был сбит несущимся по дороге автомобилем. Удар был столь силен, что Сергей отлетел на несколько метров вперед. Резко затормозивший автомобиль развернуло и боком пронесло по инерции вперед. Но до Сергея он не доехал. Розы, как кровавые пятна, разметало по дороге. Катя бросилась к Березину. Он увидел ее, улыбнулся и прошептал: «Значит, Бог не спит». И потерял сознание. Катя ничего не поняла, а к ним уже бежали люди.

«Скорая» приехала очень быстро. Катя поехала в больницу вместе с Сергеем. Она не могла оставить его. Пока шла операция, сидела в коридоре, ждала, что скажет хирург. Доктор вышел через два часа.

— Вашему мужу очень повезло, в рубашке родился — жить будет. Но он очень плох. Не волнуйтесь, поезжайте домой, сейчас он будет спать. Приходите завтра.

Катя разрыдалась. Врач распорядился дать ей успокоительное.

Утром, забежав в институт и объяснив ситуацию, она снова пришла в больницу. Подойдя к медсестре, спросила о состоянии здоровья Березина.

Медсестра, молоденькая еще девчушка, ответила вопросом на вопрос:

— Простите, вы — Катя?

— Да. А в чем дело?

— Он пока без сознания, но постоянно повторяет ваше имя, — нескрываемое любопытство светилось в ее больших, еще ребячьих глазах.

— К нему можно пройти?

— Можно, только ненадолго.

В реанимационной палате Сергей лежал один. Лицо его было неузнаваемо. Левая рука и нога — в гипсе. Катя села на стул рядом с кроватью. Рука сама потянулась погладить его щеку. Голова его была перевязана, всё лицо в ссадинах и кровоподтеках.

«Что же теперь будет?» — думала Катя. Почему-то вспомнились его рассказы. Мысли прервал тихий сдавленный стон:

— Катя…

Она быстро склонилась над ним и негромко проговорила:

— Я здесь, Сережа. Я здесь!

Она приложила свою подрагивавшую ладонь к его щеке. Его веки дрогнули, и он чуть приоткрыл глаза. Катя метнулась к дверям:

— Сестра, он очнулся, позовите скорее врача, — крикнула она в коридор и снова кинулась к нему.

— Сережа, всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо, вот увидишь — она гладила его правую руку. Слезы радости выступили на ее глазах.

Он попытался повернуть голову в ее сторону, но тут же застонал от боли.

В палату вбежали врач и медсестра и попросили ее выйти.

Катя ждала в коридоре. Через несколько минут вышел врач.

— Вам лучше идти домой. Сейчас ему поставят укол и он уснет. А то, что он пришел в себя, — это просто замечательно. Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Ваш муж сильный человек.

— Он не мой муж, — тихо сказала Катя и, повернувшись, медленно пошла по коридору.

Прилетев в Дрезден, Андрей с дедом позвонили баронессе. Барон предупредил жену, что они приедут не одни, а с гостями, и это будет для всех приятным сюрпризом.

По дороге в аэропорт дед купил букет роз. Они были так изысканно подобраны, что Андрей невольно восхитился их красотой.

— Я всегда покупаю цветы в этом цветочном салоне. Ты знаешь, там работает фрау Мильц, мы знакомы с ней вот уже много лет, и ее букеты всегда вызывают восхищение дам. Она составляет их для каждой дамы индивидуально.

— Прости, не понял.

— Этот букет предназначался женщине «бальзаковского возраста», милой, спокойной и несуетливой. С чувством собственного достоинства и вместе с тем человеку мягкому и сердечному, то есть Верочке, моей дочери.

— Ты знаешь, дед, ты представляешь маму такой, какая она есть!

Объявили посадку самолета из Москвы.

Андрей заметил, что у внешне совершенно спокойного деда чуть подрагивают руки, в которых он держал букет для жены своего сына.

Андрей увидел их издалека и показал деду.

— Да, я так и думал, что это они, я сразу обратил на них внимание, — сказал барон, уже заметно волнуясь.

Первым к Вере Максимовне подошел Генрих фон Гаас. Он снял шляпу, протянул ей букет и на ломаном русском произнес: «Здравствуй, Вера». И поцеловал ей руки. У Веры Максимовны в глазах стояли слезы. Она обняла этого пожилого человека и представила барону внука. Вадим с огромным интересом наблюдал за происходящим. Его глаза блестели. Он с восторгом смотрел на прадеда и искренне был счастлив. Барон обнял правнука, и Андрей заметил, что глаза деда увлажнились:

— Анита будет рада!

Трехдневная командировка в Питер обернулась для Кати недельной и трагической. Она никому не сообщила о своем приезде, ее никто не встречал — она никого не хотела видеть.

Вину за то, что Сергей находится сейчас в тяжелом состоянии в чужом городе, где у него не было ни близких, ни друзей, она полностью взяла на себя. На душе было тяжело, так тяжело, что, казалось, она не выдержит.

Было уже далеко за полночь, она лежала в своей постели, и мысли путались и цеплялись одна за другую, не давая ей оправдания перед собой. Нет, так можно сойти с ума, спать, спать, спать. Но какой, к черту, спать, если сна ни в одном глазу!

Катя встала. В шкафу стояла бутылка мартини, которую принес Андрей. Она налила себе большой бокал до краев, выпила, почти не чувствуя вкуса.

Катя сидела в кресле, держа в руках пустой бокал. Она вспомнила тот вечер, когда Андрей починил торшер и когда… Слезы покатились из ее глаз. И вместе с ними из души выливалась та вина, которую она на себя взвалила. И вдруг Катя прямо физически ощутила, что ей нужно смыть с себя эту грязь. Она почти бегом метнулась к ванной, на ходу срывая с себя ночную рубашку.

Горячий душ и мартини сделали свое дело. Она рыдала в голос, подставляя лицо упругим струям воды. «Гадина, какая же я гадина», — сквозь рыдания повторяла Катя, и ее трясло, как в лихорадке.

В эту ночь она так и не уснула. Забравшись после душа в постель, она до утра пролежала с открытыми глазами, но душа ее была пуста, и в голове не было никаких мыслей — осталась одна оболочка.

До начала рабочего дня оставалось несколько минут. Катя зашла в кабинет Вали.

— Привет, Валюша, — стараясь говорить спокойно, сказала Катя.

— Привет, подруга. Ты когда приехала?

— Вчера самолетом. В восемь уже дома была, чай пила.

— Ну, предположим, что в восемь ты была дома, а вот насчет чая я сильно сомневаюсь. Иначе бы ты позвонила нам с Туськой. Кать, ты последний раз когда в зеркало смотрела?

— А что, что-то не так? — Катя привычным движением стала поправлять волосы.

— Осунулась, одни глазищи остались. В общем так: вечером пойдем ко мне, а в обед я к тебе заскочу, вместе поедим.

— К сожалению, не получится — в обед я пойду в бухгалтерию финансовый отчет сдавать.

— Ну, тогда до вечера.

— Валь? — в глазах Кати стоял немой вопрос.

— Нет, Катюша, еще не приехал, ему о Березине-то только вчера сообщили. Связаться не могли, а тут он сам позвонил.

При упоминании о Сергее Катя как-то сразу напряглась, и это не ускользнуло от Валиного взгляда.

Вечером подруги сидели на кухне и пили чай с душицей. Они всегда разговаривали на кухне — это их мирок, их крепость.

Катя рассказывала все подробности каждого дня. Ей нужно было выговориться. Да и раскладывая события «по полочкам», проще было разобраться самой во всем, что произошло.

Валя слушала не перебивая.

К концу рассказа щеки Кати были бледны, а глаза светились каким-то нездоровым блеском . Ее опять начинало лихорадить.

Валя села рядом и, обняв подругу за плечо, прижала ее к себе.

— Господи, что я наделала?! Это я во всем виновата.

— А ты-то при чем? — искренне удивилась Валя. — Что-то я твоей вины здесь не вижу.

— Когда Сережу сбила эта машина, я подбежала к нему. И знаешь, что он мне сказал? Что Бог не спит, он всё видит.

— Что, так и сказал?

— Угу! — мотнула головой Катя. — Представляешь, из-за меня чуть не погиб хороший человек.

Ей вдруг стало так себя жалко, что из глаз горохом покатились слезы.

— Мне и на этом свете жизни нет, — тихо прошептала Катя, — и на том тоже не будет!

— Успокойся, Катюша, Бог рассудит, — в тон Кате сказала Валя.

— А откуда Он знает за всех? — так же шепотом продолжала Катя.

— Ну, не зря же говорят, что это Всемирный Разум.

— Не-ет, это не Разум — это Совесть.

Катя ушла уже куда-то в себя и размышляла вслух:

— Ведь и у животных есть разум, но у них нет своего Бога. А совестью болеет только человек. И если человек мучается от своих поступков, значит, на его весы капает эта мука. Насколько совесть мучает — столько и накапает.

— Кать, если рассуждать по-твоему, то получается, что всем бессовестным рай уготован. У них-то ведь ничего не накапает. Давай-ка допивай свой чай и никуда ты сегодня не поедешь. У нас заночуешь. Вон вместе с Туськой на диване поспите.

Катя долгим взглядом посмотрела на подругу и, улыбнувшись, сказала:

— Ты что, Валюшка, думаешь, я с ума спрыгнула?

— Ну, до этого тебе еще далеко, а вот отдохнуть тебе не мешает. Возьми-ка недельку за свой счет, посиди дома, выспись.

— Да ты что! Вот тогда я точно свихнусь. Я уж на людях, чтоб мысли разные в голову не лезли.

В коридоре раздался телефонный звонок. Трубку взял Володя.

В фамильном особняке царили радость и возбуждение.

В первую минуту, когда барон фон Гаас представил баронессе жену Вальтера и его внука, была немая сцена. Казалось, Анита не понимает, что происходит. Но уже в следующее мгновение суматоха, восклицания, слезы — всё перемешалось в общем потоке радости.

Вадим не отходил от бабушки — он был ее переводчиком. Вера Максимовна еще в самолете попросила его об этом. Ей было страшно и удивительно, радостно и печально, и весь этот калейдоскоп чувств переполнял ее сердце, а перед глазами стоял ее Василий с теплой и нежной улыбкой на губах.

Когда волнения немного улеглись, Анита подошла к Андрею и сообщила ему, что звонили с работы и просили связаться как можно скорее. Андрей поднялся к себе в комнату, чтобы позвонить, и почувствовал какое-то внутреннее напряжение. Он положил руку на трубку, но плохие предчувствия всё больше переполняли его.

Гаас набрал номер. То, что он услышал, как гром среди ясного неба обрушилось на него.

— А Мищенко приехала из Петербурга? — спросил Андрей, хотя сам знал ответ на этот вопрос.

И когда услышал в трубке: «Нет», как подтверждение своих предчувствий, сказал коротко и четко:

— Вылетаю первым рейсом, — и бросил трубку на рычаг.

Спустившись вниз, он сразу сообщил, что дела на работе требуют его немедленного присутствия. Сборы были недолгими.

Через два часа он уже мчался на такси в аэропорт.

Андрей взял билет до Петербурга. И в то время, когда он летел туда, Катя летела домой.

В северную столицу Андрей прилетел уже вечером. Он назвал таксисту гостиницу, где остановились Катя и Березин.

Подойдя к администратору, Гаас спросил, в каком номере проживает Мищенко Екатерина Михайловна.

— Она выехала несколько часов назад, — сообщила молодая улыбчивая женщина.

— А этот номер уже занят?

— Нет, я вас могу туда поселить.

— Буду вам очень благодарен. И еще скажите, далеко ли находится больница, куда обычно доставляют пострадавших после аварии.

— Ближайшая — на метро три остановки. В общем-то, не так уж и далеко.

Андрей зашел в номер. Здесь еще еле уловимо витал запах Катиных духов. Он опустился в кресло и закрыл глаза.

Уехала. Значит, не осталось у постели больного Березина. А зачем ей оставаться, если трехдневный срок командировки, как сказала Ада Петровна, давно истек? Почему тогда сразу не уехала? Стоп! Ревнивый дурак! Ведь там же Серега в тяжелом состоянии. Чего же я сижу?

Андрей добрался до больницы поздно, уже после отбоя. Его не хотели пускать, но он показал авиабилет, доказывающий, что он прилетел из Германии, и ему дали на свидание целых десять минут. Сергей лежал в общей палате, где кроме него было еще три человека.

К счастью, Сергей еще не спал. Гаас зашел в палату и сразу увидел Березина — его кровать стояла ближе к двери. Их глаза встретились. И сразу стало понятно, что между ними — стена. Андрей улыбнулся, но взгляд его был холоден.

— Как ты себя чувствуешь?

— Сейчас уже значительно лучше. А ты где остановился?

— В той же гостинице, что и вы, в Катином номере.

— Как в Катином? Она же говорила, что уедет. Обманула. Значит, она тебя ждала.

— Серега, о чем ты?

Но оба уже прекрасно поняли друг друга.

— Катя уехала, я ее не видел. Мы разминулись на пару часов.

В дверь заглянула медсестра и попросила Андрея поторопиться. Андрей встал со стула, стоявшего рядом с кроватью, и сказал:

— Я к тебе завтра приду. Вижу, нам есть о чем поговорить. Спокойной ночи.

И, не дождавшись ответа, вышел из палаты.

За окном гостиницы медленно падал снег. Скоро Новый год.

Андрей отошел от окна, расправил постель, разделся и выключил свет.

Сквозь раздвинутые шторы были видны медленно падающие снежинки.

Гаас сел на кровать и погладил подушку. Он так ярко представил спящую на ней Катю, что просто физически ощутил желание быть с ней рядом, обнять ее и не отпускать никогда.

— Ничего, завтра всё встанет на свои места.

Во сне он снова видел Сашеньку. Она улыбалась и говорила ему: «Подари ей счастье и познаешь любовь, будь терпим и терпелив, и она наградит тебя своей любовью, а я оставляю тебя. Ей я верю».

Сергей же, напротив, долго не мог уснуть и забылся только под утро. Но уже в семь утра пришла медсестра ставить укол и разбудила его.

Гаас был ранним посетителем. Он зашел в палату и застал там одного Сергея.

— А где все?

— На лечение да на процедуры ушли. А я лежачий пока. Ну что, бить пришел? Так лежачего не бьют, — пытался пошутить Сергей.

Но под тяжелым взглядом Андрея осекся.

— Рассказывай всё. Хочу сначала получить твою версию.

— А потом Катю будешь допрашивать? — завелся Березин. — Ишь ты, прокурор какой выискался! А когда от тебя ни слуху ни духу несколько дней не было, а она ходила как тень, каждую минуту ждала, что позвонишь. Ты уехал и забыл. Может, дела были поважнее или, может, ты в лесу был, а там ни телефона, ни телеграфа? Что молчишь? Сказать нечего! А теперь виноватых решил искать?

— А ты что, за собой вину чувствуешь? — спросил Андрей, глядя прямо в глаза Березину.

Сергей не выдержал этого взгляда и отвел глаза.

— Нет, не чувствую. Если хочешь знать, она ни разу тебя не вспомнила. Ей и со мной было о чем поговорить.

— И о чем же?

— Ну уж, конечно, не о тебе!

— О тебе?

— И обо мне тоже. И вообще, мы с ней о многом говорили, спорили, и у нас много общего.

— Знаешь, Серега, я многое тебе прощал по дружбе и смотрел на некоторые твои выкрутасы сквозь пальцы — ценил тебя как прекрасного специалиста. Но на этот раз ты перешел все границы, дозволенные дружбой. Поэтому ты уволен.

— Что, испугался конкуренции? Насильно мил не будешь, — Сергей попытался натянуть на лицо наглую ухмылку, но получилась только жалкая гримаса.

— Выздоравливай, во всех смыслах этого слова, — сказал Андрей и улыбнулся.

Он понял, что выиграл этот бой, и, зная Сергея, был уверен, что тот больше не будет ему помехой.

— Я открываю новый филиал, пойдешь туда директором? — спросил Андрей.

Березин пристально посмотрел на Гааса и произнес:

— Нет, Андрюша. И ты свои замашки брось — с барского плеча жаловать. Гордые мы.

— А я ведь и на самом деле барон — Эндрю фон Гаас. Дед там у меня живет и бабушка. Наследство хотели мне оставить и дело свое, но я отказался. Пусть Вадим берет этот бизнес в свои руки.

— Ну везет же тебе, Андрюха! Пардон, барон фон Гаас.

— Жаловаться не приходится. Ну ладно, до свидания.

— Прощай, Андрей.

Они пожали друг другу руки, и Андрей вышел.

Гаас вот уже несколько часов сидел в аэропорту Петербурга. Он нервничал. Уже третий раз отложили вылет его самолета.

Он вышел на улицу, посмотрел на небо — погода прояснялась. «Через несколько часов я увижу Катю», — думал Андрей Васильевич, уже в который раз представляя эту встречу.

Еще никогда четырехчасовой полет не казался Андрею таким долгим. Из аэропорта он сразу же хотел ехать к Кате, но решил сначала позвонить ей, чтоб по голосу определить, рада она ему или нет.

Но дома Кати не было. А может быть, она просто отключила телефон? Но зачем? В таком случае где она может быть? Ну конечно же, у подруги. Гаас достал записную книжку и набрал номер телефона Ушаковых.

Трубку взял Володя.

— Володя, добрый вечер, это Андрей Гаас.

— Вот это сюрприз! Ты откуда звонишь?

— Из аэропорта, я только что прилетел. А Катя у вас?

— У нас, у нас. Сидят на кухне, слезы льют. Я уж туда не лезу, в их женские дела. Приедешь, сам разберешься, что к чему.

— Сейчас машину найду — буду через полчаса. До встречи.

Володя положил трубку и пошел на кухню к женщинам.

— Кто это был? — спросила Валя.

— Андрей.

— Кто? — хором переспросили Валя с Катей.

— Да тихо вы, детей разбудите! Андрей Васильевич Гаас обещали прибыть через полчаса пред ваши ясны очи.

Катя охнула и молча медленно осела на табурет. Валя с Володей переглянулись и рассмеялись.

— Собирайся, Катюша, сейчас жених приедет, — проворковала Валя.

Андрей приехал раньше, но его уже ждали. Дверь ему открыла сама Катя. Андрей вошел и утонул в ее светящихся от счастья глазах.

— Катюша, я за тобой.

— А я готова.

Они смотрели друг на друга, и никого больше не существовало рядом с ними. Гаас обернулся на чету Ушаковых, улыбнулся и сказал:

— Спасибо, ребята, что вы есть, но я увезу Катюшу к себе. И теперь уже навсегда.

— А мы и не возражаем, правда, Валюша? — басом прожурчал Володя. — Совет да любовь!