В ЛАПАХ ЗВЕРЯ

В ноябре месяце две тысячи… (запамятовал уже, в каком году это случилось. Ну ладно, начну, а ежели припомню год, непременно скажу вам). Так вот, в ноябре месяце этого самого года объявился в окрестностях нашего Лесного зверь. И начал-то, паскуда, с маленьких пакостей, а посему не сразу его местные мужики приметили. Сначала думали, лисица повадилась кур душить в частном секторе. Много тогда охотников выискалось. Я, кричат они наперебой, отловлю эту лису, я избавлю жителей Лесного от такой напасти. И правда, через неделю в диаметре примерно километров на сто ни одной лисы в лесах не осталось. Однако зверь опять объявился и задрал пару коз, дав тем самым понять, что никакой он не «лисица». Мы, помню, с мужиками так и смекнули: волк. А кому ещё быть-то? Не медведь же, в самом деле, пойдёт в город, чтобы полакомиться козами. Хотя и на медведя в то время грешили: больно уж студёная зима была, больно уж голодно было. Мог ведь и косолапый проснуться раньше времени и пройтись до ближайшего к берлоге города.

Сосед мой дядька Антип тоже тогда ради смеха в охотники подрядился: взял у свата ружьё, нацепил на голову ушанку, обулся в валенки с резиновыми галошами и поплёлся в лес. Проплутал там с полдня и принёс мёртвую белку, которую потом долго выдавал за лису.

– Хвост есть? – еле сдерживая смех, спрашивал он у скептически настроенных мужиков. – Значит – лиса.

Те спорят, аж с пеной у рта.

– Вон, у собаки тоже хвост есть, – говорят они, – однако же собака – не лисица.

– А уши? А морда? – в шутку обижался он. – Да у неё же на морде написано: лиса.

Все это началось, как сейчас помню, накануне предвыборной кампании. Избирали тогда кандидатов в областную думу, или как там она называется… От нашего Лесного баллотировались два человека. Одного звали Белохвостиков (уж простите, что без инициалов), и работал он генеральным директором одного оборонного предприятия. Второй, Мазаев, был отставным полковником, а в данный (тот самый данный) момент руководил отделом ведомственной охраны. Оба наших кандидата вовсю использовали нечестные трюки. Белохвостиков, к примеру, начал выпуск жёлтой газетёнки, которая просуществовала ровно четыре месяца. На страницах газеты с изрядным мастерством (а в штате Белохвостикова работали профессиональные корреспонденты) «протягивался» отставник. Он-де бабник, каких свет не видывал: пять раз был женат, столько же раз уличался в незаконных связях и ещё куча всякой мерзости. В статьях, естественно, правдой и не пахло, но правда в чистом виде вряд ли в то время кого-то интересовала. Полковник тоже не сидел сложа руки. Как человек, приближённый к городской власти (следует уточнить: его пятая супруга являлась троюродной сестрой мэра Лесного, а родной дядька по материнской линии приходился тому же мэру шурином), он полностью оккупировал городское телевидение; и никто не мешал ему с голубых экранов, в меру своих способностей, выливать на головы телезрителей, в принципе, бесполезную информацию о том, какой Белохвостиков гад, как он отмывает на своём заводе денежки и как дурит своих рабочих.

Но вернемся все-таки к зверю. Конец декабря был ознаменован выходом зверя на тропу войны. В ночь с двадцать второго на двадцать третье эта бестия вошла в город с северо-запада, прошлась по улице имени Ленина, разбила витрину магазина готового платья и направилась в частный сектор. Там зверь залез в амбар, принадлежащий гражданину Гагарину Ю. Л. (чтобы вы знали: не родственник и даже не тёзка), пошарился в нём, потом вломился в стойло и загрыз насмерть быка. Утром Гагарин, рассказывая о происшедшем ночью, широко разводил руками – так он показывал размер клыков зверя, гримасничал, полагая, что верно передает уродливость звериной морды. Милиционеры составили акт и удалились, а Гагарин ещё долго пугал соседей рассказами о ночном визите. Правда, он умолчал об одном факте: за всю ночь он ни разу не вышел во двор, даже помочиться, не слышал шума в амбаре и стойле и узнал о нападении зверя лишь утром.

В начале января зверя начали замечать люди. В милиции замучились принимать заявления очевидцев. «Иду я значится иду в лес. на кой чёрт я в лес поперся? хрен с ним неважно, – игнорируя все мыслимые и немыслимые правила русского языка, писал в заявлении Семён Шкуркин, местный сапожник. – Так вот значит иду я и иду себе а он как выпрыгнет наперекос мне. Ну, то есть наперекрест в общем передо мной как прыгнет как зарычит».

Остальные сочинения на свободную тему мало чем отличались от писанины сапожника Семёна Шкуркина, в некоторых, правда, матюки преобладали над литературными выражениями. Начальник милиции майор Капитанов (видите, какие в жизни несостыковочки бывают: майор уже год, как перерос собственную фамилию, и это его очень смущало. Он даже подумывал сходить в паспортный стол и стать Подполковниковым или сразу уж Полковниковым, но решил подождать) поручил дело, как его прозвали в народе «дело Зверя», капитану Тюрьмину Владимиру Витальевичу. Капитан, как истинный офицер, перепоручил его своему заму, тот по цепочке передал дальше. В итоге «дело Зверя» попало в руки человека, который очень важен для нашей истории. Звали его Пашкой, прошу прощения, Павлом Воиновым, а звания он был лейтенантского, в общем, был он лейтенантом.

Павел Воинов собрал все имеющиеся в наличии заявления и принялся их систематизировать. Сидел он над ними три дня и три ночи, после чего высказал своё мнение, которое очень не понравилось начальству. Он заявил, что зверь, с недавних пор терроризирующий город Лесной, никто иной, как заяц. Помню, было это в пасмурный такой понедельник. После того, как часы пропикали окончание рабочей смены, в актовом зале отдела внутренних дел собралась вся милицейская верхушка, включая майора Капитанова и капитана Тюрьмина. Милиционеры расселись: одни делились с приятелями новыми анекдотами про ментов, другие, стараясь не шуметь, хрустели чипсами, третьи просто дремали. А лейтенант Воинов со сцены пытался всем объяснить, как он дошёл до своего умозаключения.

– Мне пришлось изрядно поломать голову, прежде чем я докопался до истины, – произнёс лейтенант срывающимся голосом, срывающимся не от волнения, а от выпитого: он перед выступлением по советам дружков принял для храбрости два стакана «Пшеничной», – у нас набралось более пятидесяти заявлений очевидцев встречи со зверем. И вот характеристики чудовища, наиболее часто встречающиеся в документах. «Умеет маскироваться под снег», «Мимикрон какой-то, ну, мимикрия у него была», «Небольшой, примерно со стол, вот с такими огромными ушами», «Хвост у него. Как это где? Естественно, на заднице».

Сержант перечислил характеристики зверя, после чего, обобщив их, выдвинул свою теорию: весь город больше двух месяцев панически боится зайца.

– Что-то слишком много этот лейтенант думает и разговаривает на скользкие темы. Эдак мы и сами окажемся в заднице, – прошептал во время его монолога начальник ОВД Тюрьмину. – Может, нам его убрать?

– Я думаю, стоит пожалеть парня. Но поставить на вид следует – чтобы другим повадно не было.

– Только скажи, пусть не кричит о своей догадке направо и налево. Иначе я даже не представляю, что может случиться.

Но газетчики каким-то образом пронюхали о гипотезе лейтенанта Воинова, и на следующий же день три газеты (в том числе и жёлтый листок Белохвостикова) опубликовали статьи, в которых милиция была выставлена, мягко выражаясь, в неприглядном свете.

Дальше замалчивать случившееся ввиду действий СМИ стало невозможным, и тогда майор Капитанов сделал самое разумное – с его точки зрения – в создавшейся ситуации. Он привлёк общественность к решению данного вопроса. В течение суток была организована независимая комиссия, которой надлежало в кратчайший срок довести «дело Зверя» до победной точки.

Для начала по новой вызвались все очевидцы, с их помощью на компьютере создали фоторобот чудовища. Компьютерщик, Ванька Дизайнов, сам не так давно освоивший умную машину, измучился с простым людом, поскольку никто нормально не мог ответить, какие у чуда-юда были глаза, какой длины уши и на сколько сантиметров хвост выступал над… сами понимаете, над чем. Создав первый фоторобот, Ванька решил повторить попытку, сославшись на то, что взгляд получился «нехарактерный». Термин «нехарактерный», взятый из головы, просто скрывал опасения компьютерщика за собственный разум. Но, как ни странно, всякий новый раз на мониторе вырисовывался заяц, конечно, несколько крупнее обычного, с жестоким взглядом, но всё же заяц. И Ванька понял: состояние его мозга здесь ни при чём, он не болен психически, просто в их лесах действительно появился ушастый переросток.

Тогда к работе были привлечены историки и биологи, археологи и антропологи. И сразу же появилось несчётное количество версий происхождения Зверя. Сначала каждая версия выдавалась за истину, профессора читали доклады, давали пресс-конференции. Профессор археологии Виктор Каменев утверждал, например, что местное чудовище есть представитель класса зайцев-скалозубов, вымерших примерно эдак пятнадцать-восемнадцать тысяч лет назад. Другое светило науки, профессор Кровопусков, сделал публичное заявление, в котором обозвал зверя проклятым мутантом.

– Первые мутанты появились в районе Чернобыля сразу после катастрофы, – объяснял Кровопусков собравшимся на пресс-конференции представителям прессы. – Мы с коллегами следили за их миграцией на юг и юго-восток. Но очень скоро популяция мигрировавших животных с поразительной скоростью начала исчезать. Звери умирали без какой бы то ни было видимой причины. Боюсь, здесь, в вашем Лесном, мы имеем одного из самых последних представителей так называемых чернобыльских зайцев.

Кроме того, выдвигались следующие гипотезы. Говорили, что Зверь – ни кто иной, как инопланетянин, его корабль, дескать, потерпел крушение в лесах севернее Лесного, а сам он пытается установить контакт с землянами; поговаривали, будто Заяц – жертва экспериментов буржуазных разведок, мол, в специальном бункере в штате Айова его облучали, воздействовали парапсихологически, запаивали в колбу, чтобы потом посмотреть – а что получится.

Чего только не говорили про Зверя.

А в конце января, числа эдак двадцать восьмого, в полдень, он безбоязненно (а чего или кого ему бояться-то?) вышел на проезжую часть и наткнулся на бабку Фёклу, старушку, возвращавшуюся домой с рынка. Дело было так. Бабка Фёкла закупилась на рынке под завязку и медленно, подобно черепахе, брела в сторону дома. На перекрестке К. Маркса она сошла с тротуара и без четверти двенадцать (а это подтверждено многочисленными свидетельскими показаниями) дорогу ей преградил Зверь. Старушка ойкнула, начала заваливаться на правый бок и в надежде защитить свое дряблое тельце от посягательств чудовища бросила сумку с продуктами в его голову. Однако сумка пролетела мимо цели, пролетела пять метров, пролетела семь метров, вот уже светофор остался позади (старушка, сама того не ожидая, установила новый мировой рекорд по метанию сумок), пролетела десять метров и угодила прямо в ветровое стекло автомобиля ВАЗ 2106. Сидевший за рулем автомобиля гражданин Смирнов (Васька Смирнов из восемнадцатой квартиры по Ленина, шесть, вы должны его знать, он заядлый рыбак и выпить не дурак) инстинктивно нажал на тормоз. Дальше произошло то, чего бабка Фёкла не могла предугадать. Смирновский «жигуль» развернуло и ударило в борт «уазика», «уазик», в свою очередь, врезался в «ниву». Короче говоря, такой свалки не было со времен хрущевской оттепели.

А про Зверя в суматохе забыли.

К началу февраля в предвыборном противостоянии двух наших кандидатов произошёл заметный даже невооруженному взгляду перелом. Скорее всего, по советам своих имиджмейкеров, они поменяли тактику ведения войны, перестали поливать друг друга помоями. Зато они начали восхвалять себя любимых.

«Какой же я хороший, даже зависть берёт, – кричали листовки одного из них (уж не помню, кого именно), – да я с самого детства был юным тимуровцем: пилил дрова, носил воду старушкам».

«На Колыме ты дрова пилил, – вносили ясность листовки второго типа, – зато я, я, я этих самых старушек за руку переводил через проезжую часть».

«После того, как они писали завещания… – туманно намекали на что-то первые и тут же добавляли, – хотя, это что. Я вот, будучи пионером, спас маленького щеночка от рук хулиганов».

«А потом мясца поел, – мечтательно замечали вторые. – Щенок – это тьфу по сравнению с моими подвигами…»

И заметьте, подобная лабуда сыпалась на доверчивый электорат не только с бумажных площадей листовок. Кандидаты атаковали своих будущих избирателей с экранов ТВ, они писали очерки и статьи в газеты, они выступали на радио.

Более того, Белохвостиков, например, обратился к одной из местных поэтических ячеек, которая носила гордое название «С пером по жизни». Он предложил им печататься в своих газетках.

– А сколько это будет стоить? – настороженным голосом спросили местные поэты. – Понимаете, господин хороший, мы, творцы слова, не очень-то обеспеченная часть населения. Если сравнивать нас с олигархами, то мы сильно проигрываем.

– Как это ужасно, когда творческая прослойка живёт совсем не так, как должна жить! – театрально заломив руки, восклицал Белохвостиков и тут же старался уточнить. – А кстати, она, эта самая прослойка, у вас большая? Если посчитать родных, друзей и поклонников из числа читателей.

Осознав величину прослойки, а соответственно потенциальных избирателей, Белохвостиков посчитал разумным печатать творения поэтов бесплатно. Только поставил одно условие:

– По возможности в каждом выпуске газеты должно быть произведение о лесном народе, о зайцах то есть. Вам, специалистам своего дела, я полагаю, не очень сложно сочинить стишки про зайцев. Придумайте что-либо, ну там это… Весна. Колхозник не копается – идет охотиться на зайца… Мода, понимаете ли.

Мазаев пошел дальше. Он сам возглавил литературное общество, которое звалось «Дети Пегаса». И началось противостояние двух литературных групп. С чем только зайца не рифмовали: и с пальцами, и с китайцами, и с яйцами. Сам Мазаев придумал такие рифмы: «заяц – палица», «заяц – колмогорец» и «заяц – никуда не денешься». Поэтом его, конечно же, не признали, однако с определенной долей осторожности посоветовали не бросать начатое дело на полпути. Он и не бросал. Выпустив в течение трёх месяцев восемь собственных поэтических сборников, он наглядно доказал, что даже при отсутствии таланта, но при наличии денег можно стать поэтом. Или хотя бы считаться им.

Где-то в середине февраля Белохвостиков пригласил в город известного исполнителя блатных песен, в которых ненормативная лексика преобладала над нормативной, Серёгу Кутузкина. Он самолично слетал в столицу, чтобы провести переговоры с певцом:

– Споёшь перед народом несколько песенок, – Белохвостиков сидел на загородной вилле последнего и отстёгивал приличную сумму в долларах (очевидцев сделки, правда, не было, однако мужики говорили, что толщина пачки денег была никак не меньше большого пальца ноги… И откуда мужики только всё узнают?) – Договорились? А после концерта расскажешь со сцены о нашей давней дружбе. Мы с тобой, мол, знаем друг друга со школьной скамьи, вместе на рыбалку ходили, вместе девок щупали. Хотя, про девок, может, и не надо.

В этом месте, по словам опять тех же самых мужиков, фигурировала пачка денег, по толщине не уступающая первой.

Полковник в данной ситуации не мог бездействовать – характер не позволял, да и положение обязывало. В спешке он собрал группу толковых ребят (эти ребята в своё время прошли все горячие точки, успели послужить наёмниками в армейских подразделениях других стран и вообще зарекомендовали себя только с положительной стороны), после чего группа на участке дороги между водокачкой и железнодорожным переездом похитила певца. Поп-идол отсутствовал ровно час, а потом появился и дал концерт.

Во время концерта глаза Серёги Кутузкина блестели, а ноги заплетались.

«Опоили чем-то», – заподозрил смышлёный люд.

А когда исполнитель начал рассказывать о многолетней дружбе с директором оборонного предприятия, то почему-то звал его Мазаевым, а также самолично присвоил тому звание полковника.

Народ понял: дело не чисто.

К концу февраля Зверь начал входить в моду: о нём писали в газетах, про него снимали сюжеты местные телекомпании, о нём даже начали разговаривать на улицах.

– Чего, старая, – кричала через всю улицу своей соседке бабка Сима, – слыхала, вчерась по телеку про зверюгу говорили?

– Слыхала, – отвечала соседка, бабка Груня, ставя на землю две тяжёлые сетки, – токмо это не про зверюгу, а про страуса. Потапычу ещё в прошлом году сын из Аустралии два яйца прислал. Так на прошлой неделе из них, стало быть, страусы и повылазили.

– Брешешь, старая, я же не слепая, там даже показывали чудо-юдо. Шея такая длинная, и ноги тоже длинные, и морда…

– Сама ты – морда! Это, стало быть, и есть страус.

– Выходит, я – слепая и глухая дура? Ты это хочешь сказать?

– Ты на меня не наезжай, не наезжай, грю!

Начиная с конца февраля, Зверь появлялся в городе ежедневно: то пару собак задерёт, то в чей-нибудь дом вломится. А бывало ещё: в сад заберётся и все деревья повалит – силища-то у него была неимоверная. И обратились тогда мужики к кандидатам:

– Уж коли вы такие хорошие да сильные, так избавьте нас от напасти.

– Да мне, – произнёс один из кандидатов с трибуны, – это дело – как два пальца обскакать.

– А мне, – крикнул из толпы второй (как оказалось, они оба ходили на митинги друг друга с саботажной целью, ну, то есть саботажи устраивали), – а мне «дело Зверя» – как один палец обскакать!

– А мне, – зашелся визгом первый, – как просто обскакать!

Примерно в это же время (конец февраля, начало марта) появился в нашей строительной организации новенький. Звали новичка Евгением или просто Женей. Сам он себя почему-то именовал Джеймсом – верно, насмотрелся парень заграничных боевиков со Шварцами да Ван Даммами. Кстати, и фамилия у него была странная – Бондин. Никак, еврей, – говорили про него мужики. Но даже не сама фамилия, и не сочетание ФИ насторожило наших мужиков, а непонятные трудолюбие и работоспособность парня. Ну вот кто, скажите пожалуйста, сразу после обеда станет работать или кого ближе к пяти, особенно после получки, найдёшь на объекте? Как кого, а Женя Бондин? Ему поручали самую грязную и тяжёлую работу, типа там, перелопатить кучу песка или вручную разгрузить «КАМАЗ» с кирпичом – он же не отказывался. Казалось, каждое задание он считал особо важным и относился к нему, как партизан в годы войны к подрывной деятельности. Вот не перетаскай он все доски к концу смены – и мир полетит в тартарары!

Бывало, сидим мы с мужиками, курим «приму», пивко потягиваем – жизнь представляется одним длинным днём мыльного сериала, а Женя кирпичи кидает. И так ловко у него это всё получается – просто загляденье. Да к тому же успевает, шельмец, с нами разговаривать, вопросы всякие там задаёт.

Поначалу мы его любознательности (читай: любопытству) особого значения не придавали: новичок на объекте – вот и начал интересоваться парень, но потом засомневались в нём. Уж больно его тема нашего Зверя волновала: и что за Заяц такой-растакой, и откуда пришёл, и чем промышляет. Интересовался, сколько кур и собак загрыз, не нападал ли на человека случаем? Подобных этим вопросов было в загашнике Жени Бондина немереное количество, мы же с мужиками со временем всё менее и менее охотно отвечали на них.

Спустя несколько недель Женя связался с сержантом Воиновым, и завязалась у них дружба, естественно, на почве Лесного Зверя. Они вдвоём что-то вынюхивали, строили гипотезы и следили за всем городом; город же в отместку следил за ними.

«Чувачок-то засланный, – сказал нам как-то бригадир, имея в виду Женю, – хлебнём мы с ним и хлебнём через край».

Следует ещё рассказать про случай с бабкой Фёклой, да не тот случай, когда она стала причиной крупного ДТП, а про исчезновение старушки. В первых числах марта пропала эта самая старушенция. Вечером, по показаниям соседей, была в квартире: шлялась по комнатам, включала телевизор, зачем-то стучала по батареям да посудой на кухне гремела, – а утром её и след простыл.

– Может, пошла погулять среди ночи и утонула где-нибудь в пруду, – высказали предположение милиционеры.

– Да вы что, она – и утонула! Да наша бабушка Фёкла – экс-чемпионка мира по плаванью.

– Ну тогда, заблудилась в лесу, – не сдавались сотрудники правоохранительных органов.

– Типун вам на язык! – возмущению соседей не было предела. – Да наша бабуля дважды – в сорок девятом и пятьдесят втором – занимала первые места в области по спортивному ориентированию.

– Тогда мы сдаёмся.

Приехавший с группой оперов Павел Воинов предположил, что старушка всё ещё жива. Он, видите ли, вспомнил свой сон, в котором бабка Фёкла бродила по лесу в обнажённом виде и пугала грибников.

И действительно, спустя ровно сутки бабка Фёкла нашлась. Совершенно голая старушка вышла из леса и прямиком направилась к ближайшему посту ГАИ.

Потом, сидя перед следователем, она, шамкая беззубыми дёснами, поведала о своих ночных скитаниях. Оказывается, ночью вследствие бессонницы она решилась на прогулку по улицам спящего Лесного. На перекрестке К. Маркса (тот самый, где произошло первое столкновение со Зверем) она увидела окутанного неровным сиянием мужчину. Тот жестом приказал ей следовать за собой.

– И я пошла за ним, – рассказывала следователю старушенция, – и он шёл впереди меня… Ну, я не знаю, в скольких метрах, я ведь вижу плохенько. Наверное, метрах в пяти… Как вон до того дома? Точно, даже немного подальше. Что ты говоришь, касатик? Неужто больше двадцати метров? Ну, сынок, полагаюсь на тебя, пусть будет больше двадцати метров.

Потом, по словам старушки, светящийся человек стал вроде бы поменьше ростом («Говорю тебе, олух несусветный, поменьше, а не побольше! Да чуть-чуть поменьше, на полголовы».), сбросил с себя одежду («Нет, не сбросил, а съел её что ли… Ну, одежда: рубашечка, штанишки, носочки – растворились как бы в воздухе, и остался он голый») и оброс шерстью («Понимаешь, как бы тебе всё это объяснить, была у него кожа гладенькая, как у тебя, а стала вся в волосиках, беленьких и мягоньких».)

Больше бабка Фёкла ничего сказать не могла. Вроде бы шли куда-то, вроде бы разговаривали, вроде бы даже сама раздевалась, но куда, о чём и зачем, – оставалось загадкой.

После случая с бабкой Фёклой популярность Зверя стала расти с поразительной скоростью. По телевизору вышло несколько телепрограмм, в которых приглашенные на передачу ученые и писатели, художники и музыканты, политики и простой люд спорили о происхождении лесного феномена. Молодёжь начала носить футболки с изображением ушастого чудовища на груди. В каждом маломальском бутике посетители могли купить пушистые брелки, игрушки и статуэтки-зайчишки, а к середине марта портреты Зайца, написанные маслом, – руки местного художника Майка Криворученько, достигли невероятной цены, тысячи пятисот баксов за экземпляр, что было почти на полштуки баксов больше, чем стоил портрет президента страны работы того же Майка. Кроме того, сам Лесной приобрёл популярность чумового места. Со всех концов страны, а впоследствии и из-за рубежа, начали стекаться к нам «богатенькие буратины» с единственным желанием – увидеть места, где Зверь вышел на дорогу, где он сидел под кустом, пережидая ментов, где он набросился на собаку с естественной целью… Предприимчивые горожане сразу же организовали несколько туристических маршрутов по памятным местам Зверя. Все автобусы ходили разными маршрутами, но гиды, бойкие парни из разряда бывших боксёров и культуристов, почему-то тарабанили один и тот же текст.

А незадолго до приезда первых туристов в городе начало действовать «движение в защиту зайцев», выросшее из церкви адвентистов седьмого дня. По всей видимости, активистам движения, вернее, его духовным лидерам, трём подозрительного вида мужичкам – в прошлом беглым каторжникам – делать было особо нечего. Точнее, они жили по собственному принципу: что бы ни делать – лишь бы не делать. Поэтому они с легкостью меняли религиозную принадлежность на политическую и обратно: становились буддистами, делали обрезание, создавали при музеях отделения «Гринпис» и пр. Начав с «адвентистов седьмого дня», они вскоре провели реорганизацию структуры, поменяли название на «белое братство», закупили учебной литературы на кругленькую сумму, но белый цвет был не в моде, и они решили стать правлением партии «Наш дом – не ваш дом». Спустя неделю партия приказала долго жить, а её главные идеологи нацепили на трико и футболки простыни и стали кришнаитами. В конечном своём варианте три подозрительных типа стали называться «движением в защиту зайцев» и занялись общественно-политической, а потому совершенно бесполезной, деятельностью.

Перво-наперво, защитники провели социологический опрос, в котором попытались выяснить отношение местных жителей к чудовищу. Что интересно, десять человек из ста вообще не поняли вопроса, пятнадцать – не знали такого человека по фамилии Заяц, двадцать – вообще не понимали, где находятся, тридцать – были с похмелья и, кроме нечленораздельных звуков, от них ничего добиться было невозможно. Один респондент попутал временные отрезки и заявил, что в его – восемнадцатом веке – зайцев прекрасно готовили на открытом огне. Короче говоря, из опроса получилась полная лажа, но это не остановило заячьих защитников. В одно пасмурное воскресенье они устроили пикет напротив здания городской администрации. Пятеро активистов (трое наших знакомых и двое алкашей, нанятых за литр спирта) с плакатами «Прочь грязные лапы от наших меньших пушистых братьев!» простояли почти два часа, потом подкрепились сосисками в тесте, выпили спирт и отправились восвояси.

Тем временем Женя Бондин с лейтенантом Воиновым что-то замышляли. Сами посудите, здоровые парни с беснующимися гормонами (всё-таки весна…), а на танцы-шманцы-обжиманцы не ходят, в барах не дерутся, стекла табуретками не вышибают, девок на природу не вывозят – сиднем дома сидят до поздней ночи. «Уж не педики ли? – подумали наши мужики. – А что – будет у нас в противовес шведам первая голубая семья».

Но однажды приходит наш мастер на работу и так задумчиво на Женю косится. Уже потом, во время обеденного перерыва, когда Женя был занят разгрузкой досок, мастер и говорит нам, вчера, мол, ребяты, смотрел я по видику фильму заграничную, боевик по-нашему, со стрельбой, крушением поездов, захватом самолетов и прочей дребеденью. И, вы думаете, как звали главного героя того боевика, спрашивает, значит, нас мастер; мы, естественно, понятия не имеем, о чём он.

– А звали ентого шпиона, – замогильным голосом говорит он, – Джеймсом Бондом.

Ну, мы ведь не полные дебилы, смекнули, что Женя Бондин – и есть тот самый шпион заграничный. Выходит так, что заграница подослала его, и вскоре он начнёт действовать.

– Прольётся чья-то кровь, – заверил нас мастер. – Он это умеет, я сам видел. Плюнет жвачку на пол, а та взрывается, двадцать человек гибнут под завалом; сморкнётся – слезоточивым газом полгорода отравит. Так что ждите, Женя Бондин – это бомба замедленного действия, етить его через колено.

В марте мы с мужиками вновь пошли к кандидатам.

– Чего же это вы, люди богатые и всесильные, – обратились мы к Белохвостикову и Мазаеву, – обещали покончить со Зверем, а сами и палец о палец не ударили? Чего же это вы всякими там обманами нас кормите, а обещаний не держите? Кому, скажите на милость, нужны все ваши листовки, ваши выступления по ящику, если вы даже с зайцем справиться не можете? И ещё подумайте вот о чем: кто захочет голосовать за обманщиков?

– Что ж, – произнесли кандидаты, – мы обещали разделаться с Зайцем, а мы своих обещаний в унитаз не спускаем. Сказали, изничтожим, значит – изничтожим. Пускай ваш заяц покупает тапочки, белые тапочки.

Больше месяца они готовились к охоте.

Но тут случилось такое… такое, что заставило народ нашего Лесного полностью пересмотреть своё отношение и к самому Зверю, и ко всему, что с ним связано. Однажды ночью соседи бабы Фёклы вдруг звонят в отделение милиции и кричат, что в амбаре небезызвестной всем старушенции кто-то ворочается, ломает все, мол, оттуда и крики нечеловечьи, и стоны доносятся. Приехавшим через два с лишним часа милиционерам сама Фёкла рассказала, что даже выстрелы слышала из амбара: то ли кто-то Зверя пристрелил, то ли Зверь сам оказался вооружен.

– Почем вам знать, что там Зверь, а не какой-нибудь сосед? Алкоголики проклятые! – с этими словами защитники правопорядка открыли дверь амбара и вошли внутрь. На полу амбара лежали двое мужчин, одетых, как ниндзи из японских фильмов. Только повязки, которые должны были личности их скрывать, немного на бок съехали. Лежали эти мужики и стонали от боли, поскольку в неравной борьбе (с кем или чем – непонятно) получили небольшие ранения. Их тут же отправили в местную больницу, где с ними успел поговорить Павел Воинов. Пашка пришёл к ним не в качестве сотрудника милиции, а как постороннее лицо, умудрился пронести две бутылки водки; алкоголь очень быстро развязал языки, и вскоре Пашка узнал всю историю потерпевших. Один из них работал на товарища Мазаева.

– Мы общались через посредников, – объяснял полупьяный ниндзя. – Или его помощники писали мне записки, или оставляли сообщения на пейджере. И вот однажды дают мне задание – постучать в каком-нибудь амбаре, то есть роль Зверя сыграть. Денег на лапу положили, одеждой вот этой, японской, обеспечили. А мне-то чего, деньги лишние? Или тяжело ночью у бабки пошуметь? А тут этот…

И российский ниндзя бросал полные ненависти взгляды на лежащего напротив второго ниндзю. Второй, как оказалось, работал на Белохвостикова и накануне получил аналогичное задание. По вине ли чуда какого или по несчастливому стечению обстоятельств два наемника встретились в амбаре бабки Фёклы, встретились и вступили друг с другом в борьбу, итогом которой стали незначительные раны в области живота и два сотрясения мозга.

Утром Пашка растрезвонил о своём расследовании по всему городу, однако доказать ничего не мог. Ссылаясь на то, что у двух странных пациентов городской больницы вдруг резко ухудшилось состояние, их немедленно отвезли в областной центр.

А тут ещё книга вышла, о которой не рассказать я не могу. В городской типографии тиражом в тысячу экземпляров вышел бестселлер Жени Бондина «Я видел Зайца».

– Вот и прорезался голосок нашего супер-шпиона, – мужики с сомнением, читаемым в глазах, вертели в руках книжицу Бондина. – А мы-то ожидали от него чего-нибудь стоящего, каких-то решительных действий, думали, он будет бомбой.

Вопреки всем вздохам и сомнениям, книга оказалась той самой бомбой, всколыхнувшей общественность. В довольно смелых выражениях: через две страницы мат, через три – слэнг, через пять – эротические изыски (то мужчин с женщинами, то мужчин с мужчинами, то их же со зверьем всяким), в каждой главе – критика в адрес правительства, как верховного, так и местного, – Женя Бондин нарисовал альтернативный нашему мир заячьего сообщества. Конечно, в романе прослеживались перепевы Искандера и Пелевина, присутствовало что-то (правда, никто не понял – что) от Борхеса и Маркеса; но всё это ничуть не умаляло достоинств книги, а главным её достоинством была простота. Именно простота помогла Жене Бондину добраться до сердец тысяч читателей Лесного, а впоследствии и всей страны.

Сюжет «встречи», или как её там, крутился вокруг некоего зайца, вдруг – в одночасье – переставшего быть зайцем. «Он, внезапно даже для самого себя, задумался о собственном существовании, и процесс мышления, – писал Бондин, – сотворил чудо: бессмысленность обрела осмысление, глупость сделалась мудростью, непонимание себя превратилось в осознание мира в себе и себя в мире». Короче, заяц поумнел (радиация, дисбаланс в природе, озоновые дыры, секретные эксперименты, да и мало ли что ещё…), правда, не настолько, чтобы играть Шуберта или вместо Каспарова сражаться с компьютером, но он вполне смог стать этаким заячьим царём. Жилось ему вполне вольготно: тут тебе и жёны, тут и пища из лап верноподданных, тут и мечты о мировом господстве. Постепенно заяц осознает, как недолог заячий век и пытается найти средство, продлевающее жизнь. Один из опытов с травкой и химикатами едва не заканчивается плачевно для пушистого монстра, а потом, выйдя из комы, Заяц (теперь уже с заглавной буквы) ожесточается и начинает войну с человечеством.

На трехстах страницах Женя Бондин описывает события, о которых вы знаете, но описывает так, словно они проходят перед глазами этого пушистого создания.

Заканчивается книга в буддистском стиле: осознанием единства с природой. Заяц понимает, что, как ни крути, он – всего лишь частичка существующего мира, только островок в океане мироздания. И осознание своей сволочности заставляет его повеситься на осине. Критики увидели в концовке отголоски библейского сюжета, провели аналогии с Иудой, некоторые даже узнали в тексте позднего Гоффмана и раннего Бирса.

Только одно ставило читателей в тупик. Повествование в книге велось от первого лица, то есть от лица заячьего царя; а в названии, как вы помните, говорилось о нём же, но в третьем лице, как о ком-то. Сам автор ничего не стал объяснять, а потом попытался сменить название…

Да, чуть не забыл, некоторое время спустя случился с Женей Бондиным на почве издания книги один казус, небольшой, но особо неприятный. Неожиданно для всех, кроме, может, самого Жени, небезызвестный всем лейтенант Воинов выдвинул публичное обвинение автору «видений» в плагиате. Он даже попытался подать на Бондина в суд, но благодаря вмешательствам каких-то бондинских друзей, делу не дали ход. Мужики поговаривали, что здесь не обошлось без подкупа прокурора и судьи, но никого в тот раз за руку не поймали, так что все обвинения во взяточнистве – лишь слова. Павел Воинов обиделся на весь мир, да так бы и кончился как герой народный, но последовавшие за выходом книги события заставили его отложить обиду в долгий ящик.

А теперь о самом конце.

Начался он с митинга. В середине марта три подозрительных субъекта, именующие себя рыцарями господними (мы уже встречались с ними на прочих митингах и демонстрациях, но там они звались то адвенистами, то обществом в защиту зайцев), перед толпой, собравшейся на центральной площади, рассказывали о Боге, о его неисповедимых путях, о головных болях небожителя, его удачах и просчётах. Их речь зажгла людей, а то место, где затрагивался вопрос о Звере, вообще произносился дважды – на бис. По словам рыцарей, раз в несколько сотен лет в момент активизации той субстанции, что в простонародье именуется Сатаной, Господь посылает на Землю своего посланца, дабы тот разделался с тёмными силами. Как вы понимаете, тёмными силами Рыцари назвали наших кандидатов в депутаты, а посланцем Господа оказался Зверь. Очень скоро, заявили Рыцари, произойдёт последняя битва Добра со Злом (возможно, прямо во время охоты), где с поистине библейской прямотой каждому воздастся по делам его и вере.

Белохвостиков и Мазаев прознали о несанкционированном митинге и поняли, что со Зверем надо поторапливаться. Дабы ни на шаг не отступать от буквы закона, они решили узаконить убийство чудища, для чего поручили органам внутренних дел провести расследование по фактам нападения Зверя на жителей и мелкий домашний скот города Лесной. Майор Капитанов, в руки которого попала резолюция не самых последних людей Лесного, призадумался и поручил вести следствие капитану Тюрьмину. Интересно, как бы повернулась данная история, куда бы все вылилось, не попади официальное «дело Зверя» (а это к тому времени были восемьдесят девять страниц машинописного текста) в руки лейтенанта Воинова, однако в последний мартовский понедельник Павел Воинов был вызван в кабинет начальства, где ему подробно объяснили о предстоящем расследовании.

– Только никакой самодеятельности, как в прошлый раз! Упаси тебя боже… Иначе сам понимаешь, что с тобой может случиться… – такое он получил напутствие и начал собирать улики против Зверя. Однажды вечером он сидел в своем кабинете перед кипой бумаг. Он дважды перечитал показания очевидцев, после чего схватился за голову. Например, тов. Гагарин Ю. Л. (как вы помните: не родственник и даже не тезка) отказывался от собственных слов. Он заявлял, что ошибся насчет Зверя. Это всё крысы проклятые, они, дескать, совсем оборзели, по ночам начали разбойничать, а в январе даже быка насмерть загрызли. Бабка Фёкла вообще Зайца благодарила. Оказывается, вследствие ночных похождений в лесу у неё зарубцевалась язва желудка, и мигрени перестали мучить. Стало быть, вылечил её Зверь наш Лесной. Хотя с бабкой этой вообще не всё понятно было: то она рассказывала про Зверя, то называла его пришельцем с Альфы-Бетты, то утверждала, что общалась со своим умершим ещё в прошлом веке двоюродным братом. Несколько раз Павел Воинов за собственный счёт выезжал на места происшествий, где его раз от раза ждали разочарования. То хозяин мини-фермы на очной ставке просто солгал, желая сыграть на популярности Зверя («Простите, гражданин начальник, Христом Богом молюсь, не со зла я все это затеял, подумал, что клиентов приобрету, не думал я, что так всё обернётся… вы же меня не посадите… мои слова ведь не будут являться дачей ложных показаний?.. это просто заяц – это же не президентская дочка…», то старики-пенсионеры сослепу перепутали Зверя с бродячей собакой («Какой зверь, никакого зверя мы не видели, мы что, зверя от собаки не отличим… а что за зверь такой?.. не собака ли?..»).

Вот от таких показаний разболелась голова у лейтенанта, понял он, что в какой-то мере является Судьбой, самым настоящим Роком для Зверя, и от его слов зависит, жить тому или умереть.. Так просидел он весь вечер и всю ночь, а наутро, решив прыгнуть через голову начальства, позвонил и сообщил обо всём Белохвостикову и Мазаеву, благо они были на одном телефоне – сидели и думали, как бы им покрасивше расправиться с врагом.

– Врёшь ты всё! – практически в один голос выкрикнули в трубку кандидаты, о чём впоследствии подтвердил оператор телефонной станции. – Чтобы такое чудище и было невиновным… Не верим! Не может такого быть! А если даже и невинно оно – прилепи на него пару-тройку грехов: наркотики, сутенёрство, шпионаж в пользу какой-нибудь Африканской державы. Для чего ты место своё занимаешь?

И в этот же день оба кандидата начали проводить акции в поддержку пострадавших от заячьих зубов. Бабке Фёкле принародно подарили стиральную машинку «Индезит». Правда, продюжила машинка недолго, через неделю задымила, задымила и с тех пор работала исключительно ящиком для хранения помидоров. Соседи бабки Фёклы утверждали, что машинка эта приобретена была кандидатами у перекупщиков и вот уже полгода, как находится в общероссийском розыске, на ней, мол, даже отпечатки пальцев самого крестного отца мафии всего Лесного есть. У старушки на все нападки имелся свой довод: ушат холодной воды, а потому открыто никто спорить не желал, всё больше за спиной шушукались. Одному фермеру в торжественной обстановке вручили денежную премию. Он так радовался, так радовался… а вечером к нему домой пришли ребята в чёрных масках и не только отобрали деньги, но и унесли из дома всю мебель и технику, не забыв даже прихватить старинную радиолу.

Сама же охота встретилась горожанами в штыки. По всему Лесному ползли недовольные шепотки, мужики и бабы вполголоса костерили кандидатов, да те не особо-то на недовольства народные обращали внимание.

Одним спокойным утречком подъехали кандидаты к лесу нашему с разных концов и начали давать последние указания своим бандитам, прошу прощения, я хотел сказать, своему окружению. После ЦУ, окружение село на джипы, и лес задрожал. Охота продолжалась минут восемь и закончилась двумя выстрелами, слитыми воедино, протяжным, долго не затихающим эхом пронесшимся по лесу. Именно эти выстрелы избавили жителей Лесного от чудища.

Тем же вечером оба кандидата дали пресс-конференцию и перед десятком телекамер расписывали собственные заслуги в убийстве монстра. И всё бы закончилось шито-крыто, если бы на следующее утро одна из областных радикальных газетёнок не поместила на первой странице статью «Стрельба по живым…» В данной статье журналист, ловко скрывшийся под псевдонимом Павел Мороз, рассказал о последних минутах жизни «монстра».

«Заяц вышел к людям, – писал журналист, – он видел нацеленные на него ружья, чуял перегар, которым дышали убийцы, он, наверное, даже предчувствовал свою смерть…»

Далее в четырёх колонках Павел Мороз рассказал, что все ужасы, которые в прошлом приписывали Зайцу, оказались либо неправильно увиденными и услышанными, либо удачно сфальсифицированными. В статье были приведены свидетельские показания. К примеру, рабочий спиртзавода Романов, который не далее как две недели назад обвинил Зверя в умерщвлении пятнадцати голов кур, принадлежавших тёще, покаялся и признался, что самолично душил мелкую птицу, дабы насолить родственнице, а потом решил всё свалить на чудище.

«Я, – со слезами, наворачивающимися на глаза, говорил тов. Романов, – полностью признаю свою вину и обещаю, что в будущем никогда не обману сограждан, правительство и страну. А ещё клянусь, что в самое ближайшее время закодируюсь, поскольку работать стало невмоготу».

Говорят, депутаты узнали в статье почерк Павла Воинова, ренегата с лейтенантскими погонами, после чего он потерял работу… правда, в связи с последующими событиями, на работе его восстановили и даже повысили в должности.

…Прошел месяц. Наступил день Выборов. Народ потянулся к избирательным участкам. Я тоже пошёл на голосование, благо наш участок находился во второй школе, что стояла в ста метрах от моего дома. На крыльце школы мужики цедили пиво. Один растягивал меха баяна и зычным голосом в роковом варианте исполнял шлягер старого советского кино «А нам всё равно», второй, увлекая с собой двух дам невзрачной наружности, уже пустился в разухабистый русский пляс.

Опустив свой бюллетень в ящик для голосования, я подмигнул знакомой учительнице, сидящей в приёмной комиссии.

– Ну что, – улыбнулся я ей, – кто лидирует? Наши?

– Ваши. Они – варвары – всегда лидируют, – ответила она, – если бы не они, кто бы нас к подъёму экономики и жизненного уровня вел?..

Из участков бюллетени в опечатанных ящиках отправлялись в единый центр, здание городской администрации, где голоса и подсчитывались. Когда члены комиссии произвели подсчет голосов, они не знали, хохотать им или плакать.

Конечно, были среди лесновских избирателей такие, кто отдал свои голоса Белохвостикову и Мазаеву, о них я промолчу. Но все же подавляющее большинство, более восьмидесяти девяти процентов электората города Лесного зачеркнуло обе фамилии, а в свободной графе вывело нового претендента – пусть оставшегося лишь в памяти, пусть это являлось криком, воплем обманутого народа, пусть в этом вопле каждый человек выразил абсолютное доверие – Зверя. И только бабка Фёкла – она потом ссылалась на неграмотность, на волнение и на то, что очки дома на комоде забыла – в одной из пустых граф бюллетеня корявым старческим почерком вывела слово «Заиц».