«НЕДЕЛЮ ПЛЕМЯ ХОРОНИЛО…»

 

В 1982 году неожиданно отменили концерт к дню милиции. Население сосредоточилось на «Лебедином озере». Это было вечером. А утром, когда поднимался в редакцию, на лестнице ме­ня уже караулил собрат по ремеслу. По-маяковски закусив папиросу краем рта, другим краем процедил: «Слыхал? Лёнька-то перекинулся…»

Так началась та неделька, о которой другой наш собрат тут же и нарифмовал: «Неделю племя хоронило… любимого вождя». Только через пару дней редактор Дядя Боря (легендарный Борис Владимирович Логинов) собрал нас на планёрку. Мы, как обычно, подпирали задами фанерные стенки узенькой редакционной ко­нурки и строили прогнозы о судьбе осиротевшей страны.

– Ну ладно, ладно, – ворчливо  оборвал Дядя Боря. – Дело серьёзное… кончайте тут… всё бы… это понимаешь… вам тут… Короче, будут митинги… траур­ные… надо бы на митинг…

– Вот уж увольте… Ха-ха, – прямо выплеснул Лёва Тарасов! – Это уж без меня!!!

– Ты… помолчи, – жёстко вёл планёрку Дядя Боря. – Решим! Уж… как уж- нибудь… тут решим.

Помолчали.

– Ну чего, кто пойдёт-то? – искал добровольцев Дядя Боря. Молчание. И тут Дядя Боря прямо-таки как отрубил, а особенно мне.

– Сашка пойдёт… Сашка нормально напишет!..

…Перед митингом Вадим Маргин, Коля Былёв и я подняли подшивочку за 53-й… Март-месяц… Всё-таки практики у нас в этом деле никакой – это уж потом мы руку-то набили… Но пользы от листания оказалось тоже нуль. Мы только вычислили всё будущее политбюро по их функциям и позициям на похоронах да чуть в медицине подкова­лись. И всё. И рухнули мои честные надежды на плагиат.

– А вот слабо тебе будет навалять про горечь утраты так убедительно, как они? – пакостно вдохновлял ответсек Н. Былёв.

– Слабо. Как они тогда в 53-м – точно слабо. Стилисти­ка просто недосягаема, а между строк сколько скорби понатолкали!.. Мне – слабо…

…Митинг… Мотопроизводство… «Замер конвейер…»Трибуна… Микрофон… Вода в графине, если что случится…

На­чиналось всё как-то ощупью. В среднем настроение у народа – человек 500 собралось – было как после 100 граммов: то ли пить дальше, то ли… – а смысл? В последних рядах, понёсших утрату, как бы сказал Гашек, играли в «мясо», хихикали. Из первых рядов, как положено по бумаге, тщательно клялись в горечи. Тут же без утайки делились самым сокровенным, интимным: секретами своих трудовых побед…

От комсомола с болью, но жёстко читала текст девочка-бригадир. Слушаем… Сперва рассказывает, как её всё это ошарашило, потом, естественно, про производственные показатели, про проценты кадрового роста и охвата, про перебои с комплектующими… Всё к месту!

И вдруг… до меня начинает доходить смысл выступления: обороты какие-то знакомые, а ритм читаемого прямо с ритмом моего сердца сверяется. Прислушался и так себя зауважал – текст-то мой идёт, правда, из газеты годичной давности. Но слово в слово! Только писал я его (не загодя, не подумайте чего!) совсем про другую бригаду и на другом заводе. Да ещё и к празднику! Но вот ведь как в комсомольской жизни бывает, когда всё у них в едином порыве – и печаль, и радость! Прямо до мелочей всё сошлось!  Как и те, и эти, после смены уставшие, оставались за полночь и как друг у друга учились по секундомеру – кто гайку ловчее закрутит, и как на свои деньги магнитофон купили и под сопротивление администраций вне­сли-таки в цех и того же Высоцкого – и слушали! Ну и т.д.

То есть, свалял я когда-то универсальную нетленку на все случаи жизни. И может быть, ею и на других митингах юношествозачитывалось? Может, и на свадьбах?.. У лося…

…Ну, вернулся. Ну, написал… как было. Отдаю Дяде Боре, спрашиваю:

– Как? Может, чего переписать? Усилить…

Качает головой, даёт понять, что за всё это со мной ещё разберутся…

• Тогда правьте сами, если чего неубедительно…
• Ладно, ты… давай иди… написал ведь – ну и иди… да­вай…

Дядя Боря – дело-то не будничное – понёс текст на утверждение, в партком. Ждали мы его оттуда часа четыре. Коротали время за той же подшивкой-53…

В это время в парткоме читали передовицу группово, хмурились, ни «да» ни «нет» не говорили, а только «мда-а-а…»,  а визу наложить, что, мол, ладно написано, так никто и не решился.

Наконец в парткоме устно порешили – «печатать, как написано».

Дядя Боря вошёл орлом, кинул Былёву мои «слёзы» и весомо подытожил: «Молодец, Сашка. Отлично написал, даже ничего не поправили!»

Поправили бы они…

Час спустя, уже дома, мой приятель И.И. – актёр театра Королен­ко – простонал передо мной монолог на ту же тему дня. Он яростно метался в трусах по кухне из угла в угол, размахивал стаканом, профессионально артикулировал, восторженно кипел:

«Сегодня  театр Королен­ко сыграл свой лучший спектакль! На сцене они до та­ких вершин не поднимались… В обед руководство велело труппе собраться в верхнем фойе. Зачем? Молчат!

…Ну, построились в две шеренги, как на физкультуре, без грима. Выходят перед строем всем нам хорошо  известные женщины – министерство, правительство,  об­ком и т.д. Ждём, стоим – чего скажут-то?

• А вы знаете, говорят, чего мы вас собрали?
• Нет! – говорим сквозь слёзы. Но нутром-то наши шеренги чувствуют: что-то в стране стряслось. Где-то дня три-четыре назад.
• А вот мы вам сейчас известие сообщим… – это женщины. – Новость сообщим…

И посуровели.

Труппа с готовностью напряглась: ну же?!

• Вот скончался…  наш дорогой…

Труппа (изумлённо, с надрывом):  «Как?!!  Когда?!!  С чего бы?!!  Первый раз слышим…»

Далее – рыдания, вскрики, обморок, на лицах полная растерянность и неопределённость в предстоящей репертуарной политике. Какой уж там «Не верю!»

Жрицы от культуры деликатно выделили время нашим страстям, а потом (график, видимо, в эти дни у них плотный) решительно успокоили:

– Ну, будет, будет… Просто мы ещё теснее сплотим наши ряды, да и всё…

• А, ну тогда ладно!

Они ушли. Мы остались. На том всё и кончилось».

 

Вскоре страна всё-таки посмотрела пропущенный милицейский концерт, а вот с «Лебединым озером» только через несколько месяцев повезло.